Текст книги "Марафон длиною в бесконечность (СИ)"

Автор книги: Алексей Бородкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Annotation

Бородкин Алексей Петрович

Бородкин Алексей Петрович

Марафон длиною в бесконечность

– Водочки выпьешь? Рекомендую, хорошая водочка, замечательная. Володя из четыреста десятой комнаты в полиции работает. – Евсей Аронович Гершон морщит и без того бугристый лоб. – Эту водочку принёс он. Водочка, Марго, самая настоящая, контрабандная, без акцизных марок. – Фраза получается двусмысленной, Гершон спохватывается, и говорит, что качество, бесспорно, высочайшее. – А название, погляди какое! «Смирно». Это просто символ! – потрясает кулаками. – Обязательство взять себя в руки! Маргарита оставляет портфель и сумки на кровати (у левой стены); на этой стене висит коврик... она не знает, как он правильно называется: «Бутик? Или батик?» Этот гобелен «живёт» в комнате уже пять лет – это, как минимум, – кто-то прожёг сигаретой дырочку, как раз вытканному оленю между глаз. Пасторальная картинка поменяла от этого вмешательства смысл – отверстие с чёрным неровным краем похоже на след пули. «Взгляд оленя стал осмысленным, – думает Маргарита. – Такой взгляд бывает у младенцев на иконах». Она опускается на табуретку у стола; Гершон набулькивает половину стакашика. – Смирнов, – говорит она. – Водка называется «Смирнов». Две буквы «FF» закрыты стикером. – Да? – удивляется Гершон. – Я был уверен, что там три восклицательных знака. – Удивительное дело, самая твёрдая волюта в стране – жидкая. Но и она бывает палёной. – Водка и должна гореть, – соглашается Гершон и выпивает свою порцию. Стакашик замирает в руке, Маргарита сидит, уставив глаза в одну точку – между луковицей и отварной картофелиной. Гершон понимает, что она устала, старается не шуметь, осторожно закуривает. Забегает соседка из пятьсот двенадцатой комнаты, спрашивает соли – голоногая шустрая девка в хэбэшном халате. Гершон Долго роется в тумбочке, не находит, Маргарита достаёт из сумки баночку, отсыпает. Удивляется, что соседка такая розовая и пышущая здоровьем. Гершон напоминает про водку, Марго выпивает. . Они вместе учатся в университете. Заочники. Маргарита Юльевна Ружинская, молодая женщина тридцати двух лет от роду, и представитель поколения before Гершон. История их знакомства и совместного проживания покрыта мраком и туманна. В свой первый «заезд» Марго опоздала, и все «девичьи» комнаты были заняты. Комендант предложил переночевать с «плешивым козлом» – он не ладил с Евсеем Ароновичем. «Завтра что-нибудь подберу, – комендант водил по строчкам тетради карандашиком. – Или переселю кого-нибудь». В чём здесь мрак и туман? В том, что они прижились вместе. Нашли точки соприкосновения, сошлись характерами. Переселять никого не потребовалось. К моменту знакомства Гершон учился в университете четыре или пять (а может шесть) лет. Он всех знал, и все знали его. Он превратился в, своего рода, «деканат номер два». С ним советовались по практическим вопросам: какому «преподу» легче сдать, кто лучше читает лекции, сколько башлять за «хор» или «отл». Кроме того, Гершон «служил паразитом от высшего образования» – так он сам это называл. Приторговывал методичками и конспектами: скупал их по дешёвке у выпускников и перепродавал абитуре, чем вызывал негодование преподавателей университета. Предполагалось, что торговля методическими материалами это их законный приработок. . – Ты опять опоздала, – Гершон подвигает в Марго закуску, водки больше не предлагает. – Лекции уже читают. Лабораторка была по «аппаратам». – Не хотели отпускать с комбината. – Марго опускает картофелину в баночку с томатной килькой. – Главный инженер сказал, нех.уй быть такой образованной. Негоже, когда заместитель умнее главного. – В чём-то он прав... – Гершон открывает окно, закуривает вторую. Пока она ест, он молча дымит. – Скажи, Евсей, зачем ты учишься? – И ещё: – На каком ты сейчас курсе? Ему неприятно, Гершон трясёт головой, и отвечать на последний вопрос отказывается. – Что касается вопроса первого... Знаешь, Марго, в какой-то момент я заметил, что дети меня стесняются. У меня взрослые сыновья... трое. – Затягивается. – И ещё дочка. Они подрастали, набирались ума, становилось стыдно, что отец без образования. Я должен был что-то предпринять. Тогда я поступил на заочное. Хотелось спросить: «Почему тогда не учишься?» Но это бестактный вопрос. Кроме того, Марго знала ответ: Гершона всё устраивало. Он имел законное право два раза в год отдохнуть от жены и от детей... которых не устраивал малограмотный отец. «Забавное дело, – Марго тоже закурила, – отпрыски не желают задуматься, что если бы их отец был умнее и грамотнее, он бы не выбрал в жены их мать... и их самих могло не быть. Просто не быть на свете». Гершон рассказывает университетские сплетни. Публика учится самая разношерстная, а потому эти рассказы напоминают выпуск новостей из сумасшедшего дома. – У вас в этом семестре механика, – со значением произносит Гершон, когда сплетни выплеснуты наружу. – Теоритическая и прикладная. Учти это. – Я знаю, – Маргарита кивает. С этим предметом она уже сталкивалась. – В том смысле, что я ни черта не знаю. Евсей вопросительно поднимает брови, и она поясняет, что наука эта сложная и «в голове у неё не укладывается». – Не представляю, что делать. Вышка нормально шла, – она говорит о высшей математике, – физика проскочила на ура, электротехника. А механика... – Н-да... – сочувствует Гершон. Ему вспоминается один (на самом деле, их множество) случай, когда из-за «приклада» (прикладной математики) студента выкинули из университета в два счёта. Случай яркий и выразительный, со слезами, дракой и длительным отчаянным запоем в общежитии. Гершону хочется рассказать, однако огорчать соседку он не решается. – Нужно готовиться. Читать лекции. Из укромного чемодана Гершон достаёт брошюру, говорит, что она самая лучшая. – Эти лекции прежний заведующий кафедрой читал, – разглаживает замусоленную обложку. – Дивный был мужик, дай бог ему здоровья! На пенсию спровадили, гады. Маргарита косится на методичку, переводит взгляд на Евсея. Отвечает, что это мёртвому припарка, что «эта наука ей не по зубам». – Зря приехала, – говорит она. – Надо было забрать документы. И дело с концом. Гершон молчит, вздыхает и даже не пытается произносить обычную в таких случаях чепуху: «У тебя всё получится! Верь в себя!» Зачем сотрясать воздух? «Если Маргарита так говорит, – думает он, – значит так и есть». Вспоминает их первую ночь в комнате, когда она развесила вещи, попросила выйти (чтобы переодеться), а когда Гершон вернулся, сказала, глядя строго в глаза, в самые зрачки: «Сунешься – яйца оторву». Евсей впервые в жизни обиделся за свои бубенцы, за такое фамильярное к ним отношение. Он и не собирался приставать к незнакомой женщине – это, во-первых, а во-вторых, в интонации Маргариты было столько силы, что он уверился – оторвёт. И это изумило. Её слова, и его немедленная безоговорочная вера. Подумал, что в этот раз Марго боится. Поэтому и опоздала: «До последнего момента сомневалась, ехать или нет. Главный инженер тут не при чём...» . Евсей укрылся одеялом и засыпал. От водки мысли плыли в голове, качались, как кораблики. «В конце концов, можно будет откупиться, – думал он. – Лекции читает Березин... этот возьмёт». И уже совсем почти заснув, Гершон подумал, что, быть может, Маргарита «с принципами», и это помеха. «Принципы вообще-то мешают жить...» . Неделя прошла в привычных заботах. Каждый день звонили с комбината; Николай Львович (главный инженер и непосредственный начальник) злился, повышал голос, Маргариту это не расстраивало: «На то и щука в реке, чтобы карась не дремал. Начальник обязан нервничать, за это ему деньги платят». Она посещала лекции и более всего расстраивалась по поводу механики. Предмет читал Березин – молодой доцент с круглой белёсой головой, редкими волосиками и едва приметной (но хронической) настороженностью во взгляде. Березин имел принципы, и эти принципы (верно подметил Гершон) портили жизнь студентам. Березин брал. Брал охотно и не огорчался, что таковое практикует: «Коли дают, отчего же не брать?» – удивлялся он. Но брал Березин он только за «пятёрки» и «четвёрки». Исправить «неуд» на «уд» он не соглашался. Это и был его принцип. . В субботу вечером Гершон явился позже обычного, был весел и слегка подшофе, от него пахло духами и весной. Сказал, что славяне называли это время года костромой, и ещё объявил, что всё устроил. – Что устроил? – переспросила Марго. – Всё! Гершон заглянул в чайник, отправился в бытовку налить воды, Маргарита подумала, что с большим удовольствием засветила бы ему между глаз: «Действительно, плешивый чёрт!» – Узнал, кто новый заведующий кафедрой. – Сыпнул в кружку чаю, передал пачку Марго. – У тебя есть шанс. Кафедрой теоритической и прикладной механики ныне заведовал Константин Антонович Каппель: без пяти минут профессор, учёный, подающий надежды. – Мужчина без малого сорока лет, – из кармана Гершон вынул помятую плитку шоколада. – Во многих смыслах культурный человек. Не женат, детей не имеет, зато имеет страсть к музыке и орхидеям. – Терпеть не могу. – Хм... – Гершон растерялся. – Кого? – Орхидеи. Евсей Аронович оглянулся, будто за ним кто-то стоял и спросил, когда он призывал любить орхидеи? – Хрен с ними, с орхидеями. Я говорил о Каппеле. Он мужчина, понимаешь? Вспомни, что ты женщина! Расправь перья, принцесса Кострома! Вскружи ему голову и экзамен у тебя в кармане! Ведь ты молода и красива! Соверши безумство! Наплюй на приличия! Он выглядел комично. По-доброму комично, будто Костик из «Покровских ворот» остался повесой и в зрелых своих годах. Она улыбнулась: – Не морочь мне голову, Евсей. Лекции читает Березин. Он будет принимать экзамен. – Чепуха! – Гершон замахал руками. – Заведующий кафедрой главнее. Он может поставить любой экзамен. – Разве? – Не сомневайся. Уж я-то знаю! – и он похлопал себя по карману, в котором носил зачётную книжку. . Весна бурлила. Весна текла по жилам, покрывала щёки девушек румянцем, заставляла глаза блестеть, втягивала животы мужчинам и расправляла аршинные плечи. Только этой животворящей силой можно было объяснить, что Маргарита Ружинская задумалась над словами Гершона. Эта спокойная рассудительная девушка задумалась: «Быть может он немного прав?» Она разглядывала в зеркале своё отражение и думала, что этот шанс... последний. «Последний шанс, он трудный самый», – она вздохнула и взяла в руки косметичку. «Уж коли браться за авантюру, то бить врага в полную силу». Маргарита подвела глаза, накрасила губы. Макияж был скромен, однако подчёркивал все достоинства. – Ну, щучий сын, – обратилась к Гершону, – вещай, где найти твоего апостола от механической науки. Воскресное утро только занялось. Солнце светило в окно, будто заглядывало. Гершон ещё спал, и пришлось его расталкивать. Щурясь и закрываясь от струи света, он мычанием одобрил макияж: «М-м-м-можешь, когда захочешь», достал из кармана бумажный лист и прокомментировал: – Каппель сейчас в санатории. Растяжение подколенного мешочка. В гипсе ходит. Скоро должны выписать, так что поторопись. – Откуда ты всё знаешь? – удивилась Марго. – Давно живу на белом свете. – А если серьёзно? – Отсыпал девчонкам в деканате кило шоколадных конфет, обещал сводить в кино... – Гершон зевнул, сунул ноги в тапочки, потянулся к папиросам. Прощаясь, Гершон перекрестил Маргариту и приказал вести себя наглее: «Ошеломи его! Оглуши, как хорёк курицу. Больше напора, экспрессии. Ты ещё очень даже ничего!» Марго показала кулак, Гершон демонстративно хлопнул себя по губам и пожелал ни пуха, ни пера. До санатория было около часа езды – минут пятьдесят, если говорить точнее. Маргарита полагала, что это будут долгие минуты, наполненные сомнениями и терзаниями, однако этого не произошло. Совесть молчала и душа оставалась в равновесии сама с собой. «Что я нарушаю? Какие принципы? Какие правила? – размышляла. – Хочу получить экзамен. Получить незаслуженно. Это такая мелочь», – Маргарита улыбнулась. На сидении впереди неё сидел парень – совсем ещё мальчишка, – решил, что улыбка предназначается ему, улыбнулся в ответ. «Надо бы придумать легенду, – возникла мысль. – Для беседы с этим... – она заглянула в листок, – Каппелем». Придумывать ничего не хотелось, было просто лень. Маргарита привыкала, что это мужчины придумывают разные поводы для знакомства с нею. И пускай таковое случалось нечасто, но инициатива, неизменно, исходила от мужчины. «Что-нибудь придумается... само». Так и получилось. Маргарита узнала в регистратуре, как найти Константина Каппеля, представилась его коллегой, получила номер корпуса, комнаты и маршрут, как найти заветный адрес. Каппель сидел на скамейке в миниатюрном саду – десяток старых яблонь, каменная чаша, некогда служившая фонтаном, кормушка для птиц переделанная из большого старого радиоприёмника. Девушка в регистратуре назвала это местечко парком: "Больные отдыхают в это время суток, – сказала она. – Константин Антонович гуляет в парке. – Девушка поправила бирюзовый колпак. Она смотрела на Маргариту с интересом, во взгляде прочитывалось незамутнённое опытом превосходство молодости. Такой взгляд бывает у очень молодых и очень здоровых людей, которые ещё не расшибались в жизни о непреодолимые препятствия. Каппель читал книгу. Она подошла, сказала, что заблудилась и спросила, как найти корпус рефлекторной ортопедии – первое, что пришло в голову. Бредовое, несуществующее определение. Каппель поднял глаза, увидел перед собой молодую красивую женщину. – Я не знаю, – он чуть смутился. – А что там? В этом корпусе? – Там лежит моя бабушка. – Болеет? – спросил он и покраснел глупости своего вопроса. – Чуть-чуть, – ответила Марго. Она спросила, что приключилось с ним? Показала на ногу в гипсе. Каппель ответил, что ничего страшного, время от времени у него бывают обострения: «В детстве упал с дерева, порвал сухожилие, что-то сломал, – он махнул рукой. – Теперь вот расплачиваюсь за ошибки молодости». Можно было спросить, как это произошло (падение), попросить рассказать о детстве, но это было бы слишком навязчиво, для первого «свидания». Маргарита попрощалась и пошла напрямик через деревья, напролом, не соблюдая тропинок. Каппель смотрел вслед. Красивая молодая женщина, сочная уверенная в себе, она напомнила ему сентябрьское спелое яблоко. И это сравнение понравилось. Свет дробился на листьях, мелькал и рябил, как на морской волне. Через два часа они снова встретились. Маргарита «возвращалась от бабушки», и опять прошла через парк, «боясь заблудиться» – отчасти это было верно, санаторий раскинулся на огромной территории, и затеряться было немудрено. Каппель взялся проводить, взобрался на костыли. – Кавалер из меня, извините, сейчас никакой, но в будущем... – он не закончил фразы, а она, не без кокетства, подумала, что Константин Антонович уже на крючке: «раз думает о будущем». Разговаривали о пустяках. О погоде, я кормушке-радиоприёмнике, о путешествиях к морю. Правильнее назвать этот разговор болтовнёй, поскольку никакой информации собеседники друг другу не передавали, а только делились хорошим своим настроением. Когда Маргарита ушла, Каппель вздохнул и почувствовал лёгкую грусть – он иногда ощущал подобное настроение. Будучи преподавателем он не испытывал недостатка в общении. Новые лица возникали постоянно, иногда сливаясь в единый пёстрый поток, но выдающихся среди этого потока лиц случалось немного. Единицы. И когда подобный выглядывающий из толпы человек уходил, становилось досадно. Каппель подумал, что поступил, как болван: не спросил адреса и телефона не взял. «Могли бы подружиться». Впрочем, всю последующую неделю они регулярно встречались. «Бабушке показано общение с родственниками». Маргарита садилась на скамейку, вынимала из пакета персики и нектарины, раскладывала их в две шеренги. – А как же бабушка? – беспокоился Каппель. – Бабушке хватит. – В пакете что-то ещё оставалось. – Она старенькая, ест мало. В её возрасте важна любовь, подпитка от близких людей энергией. Вы этого не замечали? Каппель ответил, что замечал, что эти процессы идут не только у стариков – «у молодых тоже» – и предложил перейти на «ты»: – Уж коли я питаюсь вашими фруктами, как честный человек я обязан... Она согласилась. Рассказала, что работает на обогатительном комбинате, занимает приличный по

...

конец ознакомительного фрагмента