Текст книги "Вестерн в стиле рок-н-ролл (СИ)"
Автор книги: Алексей Бородкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Annotation
Бородкин Алексей Петрович
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Бородкин Алексей Петрович
Вестерн в стиле рок-н-ролл
Часть 1. Клайв и Джордж
Глава 1
Вступление, рассказанное Клайвом (модель GF 8) окружному прокурору двадцать лет спустя.
Как было в начале времён? Вначале было слово.
Словом этим владел старик Хью, и он зорко следил за ним, как следят счастливые родители за прыткой пятнадцатилетней дочкой. Нет, он, конечно, пускал его в дело, если того требовали обстоятельства: если кто-нибудь зарывался и хамил шерифу, или употреблял в пост скоромное, или сомневался в триединстве протона, электрона и позитрона, или пользовал наждачную бумагу вместо туалетной, или... да мало ли ещё бывает в жизни обстоятельств? Однажды карлик Вачински нацарапал на городской стене ругательство и сделал в одном слове три ошибки. Его манифест превратился в фарс, а этого старик Хью стерпеть не мог – он преподал бездарю урок грамматики, совмещённый с уроком пунктуации и чистописания. Заблудшая овечка Вачински мигом вернулась в родное стадо.
Но чаще старик Хьюман держал своё слово при себе. Так оно спокойнее. Для всех.
Для чего я это рассказываю? Чтобы стали понятны мои чувства, когда я увидел... В общем, я до сих пор ума не приложу, как слово вырвалось на волю? Быть может, старый Хью приспнул, насоборовавшись сливовицей? Или объелся в обед жареных каштанов – после такого любой потеряет бдительность? Не могу утверждать наверняка, вот только слово ускользнуло из рук шерифа, как убегает масло из пробитого картера. Остались только лужа, заклинивший движок и недоумение.
Началось всё с того, что я заметил в руках Джорджа книжонку форматом в одну четверть – маленькая такая затрёпанная пигалица с лохматыми углами. Я ещё подумал, что эти махрами она напоминает причёску Тити из заведения мадам Баттерфляй. Ах, как я ошибался! Как непроницателен я был! Тити дарит ковбоям радость, книжонка же отняла мой душевный покой!
Несколько слов о Джордже. Он мой приятель, и мы с ним, как говорится, не разлей вода. Джордж глуп, честен и прекрасно стреляет – эти качества делают его потрясающим другом. Иногда он позволяет себе испортить воздух (в качестве шутки) или подкладывает мне в шляпу скорпиона – и то и другое я переношу со спокойствием Сфинкса. "Пусть балуется, – напоминаю я себе. – В детстве ему пришлось несладко. Из игрушек он имел только ржавый разводной ключ и копыто от заводного осла. Пусть его детство продолжается, лишь бы в бою он защищал мою спину!"
Так вот, мой приятель Джордж сидел напротив меня и держал в руках книгу! Мало того, он делал это правильно – не перевернув вверх тормашками, и не боком – что меня особенно огорчило. Сердце моё кольнуло недоброе предчувствие: "Как бы не оказалось поздно!"
Попробуйте собрать в банку червей, если вы ненароком её опрокинули. Трудно? Ещё труднее сделать это, если вы заметили оплошность через четверть часа. Возьмите лопату и заройте всю неприятность целиком – это единственный выход. Вместе с банкой и неприятными воспоминаниями. А за уловом – чтобы не сильно горевать, – сходите на рыбный базар.
Я решил поступить точно так же.
– Эй, Джордж, – начал я осторожно и издаля, чтоб не спугнуть пташку, – не возьму в толк, кто долбанул меня вчера по затылку? Мы разве дрались с кем-нибудь? С кем? – Джордж не прореагировал на мои слова, только продолжал жевать губами, беззвучно проговаривая слова. Он всегда так делает, когда читает. – Кто этот мерзавец, и зачем он это сделал? Я обозвал его интеллигентом? Или усомнился в размерах его карданного вала? Судя по тому, как яростно шалит мой зрительный кабель, он долбанул меня подводной лодкой.
Я почесал в затылке и бросил в Джорджа камушком. Только после этого Джордж отложил книгу, и тронул переносицу выразительным жестом, как будто на ней висели очки. Сердце моё оборвалось.
– Никто тебя не бил, дружище, – произнёс адепт чтения, – с чего ты взял?
– Меня преследуют галлюцинации, – я вздохнул. – Мне показалось, ты держишь в руках пачку бумаги. Листы этой пачки переплетены, обрезаны по формату и имеют остальные повадки книги. Наверное, мне стоит пройти внеочередной техосмотр? Что скажешь?
– Нет основания!
Джордж поднял указательный палец, а я машинально отметил новое для него словечко: "основания". "Разрази меня апостроф, – подумал я. – Зараза распространяется быстрее, чем можно было ожидать. Ещё чуть-чуть и ему придётся делать лоботомию".
– Я, действительно, читаю книгу, – продолжил Джордж. – Делаю это уже неделю, и будь ты чуточку внимательнее, ты бы заметил.
Он меня упрекал! Силы небесные, Джордж меня упрекал в чёрствости!
Мне захотелось двинуть ему по-дружески в челюсть, но я усмирил это благородное желание. Я почувствовал укор совести. Действительно, я мало уделяю ему внимания. "Но что тут такого? – попытался оправдаться перед самим собой. – Разве он девица на втором свидании? Подумаешь, не разглядел свежий прыщик на его блестящей заднице".
– И ещё, – продолжил Джордж. – Будь ты внимательнее, ты бы заметил, что я собрал вещи...
– Какого чёрта ты это сделал? – перебил я. Спокойствие меня покидало. – Дать тебе, как следует, в рыло?
Он посмотрел на меня холодно, величаво и... с сожалением. Клянусь, это было сожаление!
– Я собираюсь оставить тебя, Клайв.
– Меня? – от невероятности услышанного, гнев мой испарился. – Оставить? Зачем? – Эти вопросы покажутся вам глупыми, но это лучшее, что я смог из себя выдавить.
– Затем, что я оставляю карьеру охотника за головами! – Джордж встал, и величавым жестом описал дугу. Будто представил меня королевской семье. – Я собираюсь купить ранчо в восточном Суссексе.
– Зачем?
– Займусь овцеводством.
От этих слов меня чуть не вывернуло наизнанку, настольно глубока была греховность его желаний.
Так низко не падал ещё ни один охотник за головами. С самой вершины иерархической лестницы, рухнуть в самую пропасть? Невозможно! Сделать это по собственному желанию? Ещё невозможнее!!
"Эх, Хью! – с горечью подумал я. – Почему ты не выполнил своих обязанностей? Почему выпустил слово на волю?" Я не сомневался, что виновницей морального разложения стала затрёпанная книжонка.
Чтобы дать себе паузу и привести мысли в порядок, я несколько минут пространно разглагольствовал о превратностях судьбы. Говорил, что в жизни случается всякое, и если отставной рейнджер заводит стадо длиннорогих майсур или, на худой конец, племя дрессированных блох и выступает с ними в цирке – это одно. Это можно понять и простить, и ни один стрелок этого не осудит.
– Но стать овцеводом? – я воздел руки к небу. – Это означает упасть на самое дно! И даже ниже!
– А разве можно упасть ниже дна? – спросил Джордж.
– Можно! – уверил я. – Это значит пробить задницей дырку! – Джордж посмотрел на меня с удивлением. – И зная тебя, уверяю, так и получится! Ты пробьёшь в аду дырку и упадёшь ещё ниже!
Некоторое время мы молчали. Пока я боролся за душу своего приятеля, наползли сумерки. День плавно преобразовался в ночь. "Всё в жизни меняется, – философски подумал я. – Самый замечательный ясный день превращается в ночь. И даже так: чем ярче день, тем чернее ночь".
На небе сияли звёздочки. Они казались сегодня ближе, чем обычно. Я вспомнил легенду о роботе, который решил добраться до Бога. Гордый безумец призвал своих друзей из ближайшего автосервиса, и они начали строить телескопическую руку из высоколегированной стали. Рука должна была состоять из ста двадцати трёх тысяч колен и приводиться в движение автономными серводвигателями. Вначале строительство шло хорошо и быстро продвигалось, но когда рука стала выдвигаться на двести километров, подрядчик по имени Вавилон использовал некачественные патрубки – ему захотелось срубить бабла сверх утверждённой сметы (алчный сукин сын!). Рука переломилась и рухнула, из разорванных шлангов хлынуло гидравлическое масло, и залило окрестности на сорок дней пешего пути. Роботы-механики переругались между собой и перестали понимать исходный код друг друга. С тех пор достигнуть Бога невозможно... во всяком случае, рукой.
Красивая легенда, правда? Я понимаю, в ней много фантазии. Например, в ста двадцати трёх тысячах колен накопилась бы такая погрешность (и такой люфт), что никакие гипер-компенсаторы не справились бы. Но эти мелкие неточности не умаляют ценности древнего сказания. Оно не справочное пособие по роботостроению, оно учит нас совсем иной мудрости...
– Не горячись, старина, – миролюбиво продолжил я. – Полюбуйся на звёзды, глубоко вздохни и не спеша расскажи, что навело тебя на эти безум... странные мысли?
Джордж раскурил трубку, сделал несколько глубоких затяжек и передал мне. Я предпочитаю жевать табак, но в этот раз принял трубку – разве мог я поступить иначе?
Ветер улетел за холмы почивать, а потому дым слоился и витал вокруг нас, как невесомое ватное одеяло. За холмом затрещал скорпион. Я подумал, что лучше будет растянуть по периметру лагеря верёвку из конского волоса. Эти твари её опасаются.
– Просвещение! – произнёс Джордж и надолго замолчал, будто принадлежал к индейскому племени Чау-Чау. – Я понял, что мы живём неверно, что погрязли в... в...
Здесь моего приятеля стопорнуло, как плохо смазанный редуктор, и у меня появилась надежда. "Раз он не может точно сформулировать своих претензий, в чём конкретно мы погрязли и прочие, значит, остался шанс!" – возликовал я. Отравленная книжная пилюля длинною в неделю, не подрубила в Джордже живительный стержень невежества. Бодрящий ручей его необразованности ещё пробивался сквозь иссушающие пески знаний.
– В общем, нужно вернуться к истокам, – нашелся, как продолжить Джордж. – Отринуть лишнее, освободиться от лишнего, опроститься, – я машинально считал буквы "о", – найти себе дело по душе и обрести покой.
– Четыре "о", – сказал я.
– Что?
– Ты четырежды употребил букву "о". Отринуть, освободиться, опроститься, обрести.
– Это плохо?
"Нужно эту букву запретить! – подумал я. – Что за книгу он читал? Такие книжонки следует разбрасывать на территории индейцев. Через полгода ни одного дикаря не останется. Все они опростятся или опоросятся".
– Но мы уже занимаемся любимым делом, – мягко заметил я. – Мы охотимся за преступниками. Это богоугодное занятие.
– Мы умножаем насилие. Это путь в никуда. Все религии мира...
И Джордж затянул мыльную оперу в километр длиною о поцелуях в... и подставленных щеках, вывихнутых коленях... не забыл также выколотые глаза и выбитые зубы. Под эту "музыку" я печалился и угасал, как свечка. Под конец я потерял нить рассуждений и перестал соображать, что на что следует обменивать? Око за зуб? Или зуб за коленную чашечку? "Если тебе сломали подшипник, следует подставить палец... так? Или средний палец следует показать?"
– А что религии мира вещают о предательстве? – перебил я, не в силах дальше слушать проповедь. – Поощряют?
Он смутился и уставился на меня круглыми глазами: – В целом отрицают.
Залепетал, что-то ещё, и щёчки его покрылись пунцовым румянцем (во всяком случае, мне так показалось). – Бывают, наверное, исключения... не может быть, чтобы не было исключений.
– К чёрту исключения! – зло отрезал я. – Исключения исключаем. Иными словами, ты меня не бросишь. Ибо это грех! – В теологии Джордж был слаб, и я это использовал: всеми силами я надавил на греховность его поступка. – Ты останешься. Наши дорожки не разойдутся. По крайней мере, покуда мы не пристрелим Стоппарда.
Несколько минут он молчал, печально повесив руки между колен. И только треск поленьев, да унылый скрип суставов нарушал полночную тишину.
– Я не брошу тебя, Клайв, – сказал Джордж, в конце концов. – Но в Стоппарда стрелять не буду. Любая жизнь священна.
"Буддисты постарались, – понял я, и хлопнул себя по коленке. – Хью! разве можно было упускать слово? – в очередной раз упрекнул старика. – Эту змею нужно было держать крепче, чем обмылок в общественной бане!"
– И не надо, – я пошел на попятную. – Не хочешь, так и не надо! Стоппард эрудированный мерзавец. К тому же он робот широких взглядов... даром, что за его голову дают три тысячи монет. Мы не станем убивать его, если доктор тебе запрещает этим заниматься в постные дни. Расскажем Стоппарду, что с тобой произошло, а дальше пускай он сам пораскинет мозгами.
Мои слова успокоили Джорджа (порою он легковерен, как двести восемьдесят шестой процессор). Мой приятель уснул, улыбаясь и поскуливая, как младенец, которому снится фунтовый леденец. Я осторожно вынул книгу из его пальцев: "Вайшнавизм. Книга робота. Куда мы попадаем после пресса".
"Япона-мама! – древняя мантра невольно вырвалась из моего горла. – Каждый мальчишка знает, что после пресса мы попадаем в Алкаллу, где горим в вечном пламени углеводородов!"
Глава 2
В которой, собственно, всё и начинается. На планете Эдем 18 бла-бла... колонисты бла-бла-бла... роботы... в общем, читайте сами. Быть может, вам удастся разобраться, что к чему.
Стоппард оказался на удивление милым, общительным джентльменом. Не лишённым обаяния... тактичным... прилично одетым и... и... чего бы ещё сказать о нём хорошего? (Когда требуется красочно описать кого-нибудь из моих «подопечных», слова застревают у меня в глотке, как вазелин на морозе.) Ах, да, как я и обещал Джорджу, Стоппард оказался джентльменом энциклопедических знаний. Буквально все области современных наук были ему подвластны. Истинно так! Стоппард живо откликнулся на нашу просьбу пораскинуть мозгами: приставил винчестер к виску и, как следует, пораскинул – они разлетелись по всей комнате, усеивая её осколками знаний. Револьвер отлетел прямиком к моим ногам.
– Вот те рас! – удивился Джорджи. – Он как-то слишком буквально воспринял наше предложение. Что скажешь, Клайв?
– Скажу, что мозгов маловато. – Я сунул револьвер за пояс. – На мой искушенный взгляд.
Я обошел тело вокруг, нашел, что поза несколько... пошловата, можно сказать, излишне театральна: рука откинута, словно покойник останавливал убегающий дилижанс, сапоги стоптаны и покрыты пылью, шелковая рубашка испачкана и помята, будто ею протёрли двигатель. "Негоже в таком виде являться в Алкаллу!" – подумал я с сожалением.
В маленькое оконце светило солнце. Если оно собиралось нас изжарить, то я не разделял его намерений.
– Думаю, – Джордж занял позицию сбоку от окна, расположив винтовку на сгибе руки, – он не смог бы ответить на наши вопросы.
– Ты про жизнь после пресса? – с ма-а-а-а-ленькой усмешкой в голосе уточнил я, и принялся выгребать из-под Стоппарда резисторы, диоды и микросхемы. На полу выросла кучка в ладонь высотою. – Да, – пришлось констатировать, – у него оказался небогатый внутренний мир. И это очень мягко говоря.
– Конкретнее! – попросил Джордж.
– Куда уж конкретнее! – Я посмотрел кусок платы на свет, разочаровался и бросил её в общую кучу (вернее кучку). – Нет ничего пригодного на запчасти!
– Неужели ничего? – удивился мой напарник. – Не может быть! Ничего ниоткуда не появляется, и никуда не исчезает! Это вселенское правило Ломоносова-Паркинсона!
В подтверждение своих слов, он поднял прямую ладонь, как это делают аватары Вишну по всей планете Эдем 18, и я, в очередной раз, пожалел, что не уничтожил гнусную книжонку.
Я предложил Джорджу самому "окунутся в мир Стоппарда", но Джордж отказался. Мне пришлось самому ещё раз перепроверить останки.
– Знаешь, кое-что интригующее я всё же обнаружил.
– Да? Что именно?
– Стоппард имел к нам встречные претензии. – Мы с приятелем переглянулись, он присвистнул и я закончил мысль: – Нас заказал ему Коряга Дюваль.
– Нас? – переспросил Джордж. – Стоппарду?
– Именно, дружище. Именно нас и именно Стоппарду.
– Очень хорошо! Просто замечательно!
Как я уже говорил (или я этого ещё не говорил?) ход мыслей Джорджа иногда ставит меня в тупик. Так произошло и в этот раз. Чтобы не перегревать свои логические цепи, я попросил разъяснений:
– Что показалось тебе замечательным? Что нас? Или, что Стоппарду?
Несмотря на палящее солнце, пыльный ветер и труп у нас под ногами, утро выдалось великолепным – это я ощущал каждой жилочкой своего тела. Кроме того, я видел, как оживает Джордж, и это приводило меня в восторг! "Он, будто бабочка к огню стремится так неодолимо, – в мозгу возникли рифмованные строки. – В любовь, в волшебную страну, где назовут его любимым..."
Дальше я сочинить не успел – Джордж хмыкнул, как молодой жеребец, напружинился и... жахнул из винтовки.
– Замечательно, что он у меня на мушке! – пояснил свою эскападу с ухмылкой на замечательно немытой физиономии.
Фигура Дюваля в дальнем конце улицы взмахнула ручонками и грохнулась на дорогу, подняв небольшое, но живописное облачко пыли. Стервятник в небе обрадованно возопил и сузил круги.
Всё произошло внезапно, как утверждают тромбонисты, в темпе presto.
Порою Джордж доводит меня до белого каления. Это плохое чувство, по отношению к другу (я это понимаю), а потому стараюсь его подавлять. В раннем детстве малыш Джорджи переболел сенной лихорадкой (или ветрянкой? не берусь утверждать точно). В результате у него закусило кнопку "турбо" и стала подгибаться правая нога. Ногу мы вылечили – я возил Джорджа к знахарю в Северных горах, а вот с кнопкой произошло несчастье: она покрылась неизвестной серой дрянью и отсохла (со временем). Именно поэтому, тактовая частота моего друга пляшет непредсказуемо.
– Там ещё один...
– Придурок! – прошептал я, не определившись к кому конкретно обращаюсь.
– Точно! – согласился Джордж. – Как ты догадался? Придурок с белым флагом. Как думаешь, это демонстрация?
Ну, как можно на него обижаться? Это попросту невозможно! Я взял себя в руки и тактично попросил:
– Ты не мог бы сначала стрелять, а потом спрашивать? Так принято у добрых самаритян.
– А кто такие самаритяне?
Я призадумался. Гимназический курс мог затянуться, и чтобы этого не случилось, я начал с конца – поведал Джорджу, что человек с белым флагом – это парламентёр. Иными словами, гражданин охочий до беседы, как муха до кленовой патоки. Далее я приветливо распахнул дверь и объявил Джорджу, что лясы точить будет он. Поскольку:
– Ты грохнул Дюваля без объявления войны!
Джорджу было, что возразить. Во-первых, мы никому и никогда не объявляем войны. "Честный охотник за головами стреляет в спину" – это наше золотое (вернее, стальное) правило. Из этого правила вытекает следствие: "Ударивший в пах имеет вдвое больше шансов выжить". Во-вторых, Дюваль стал прямой угрозой, когда заказал нас, а потому уместно привести такую цитату: "Стреляющий первым обычно успевает перезарядиться", – это выдержка из "Практических рекомендаций" для охотников за головами. И, наконец, мудрость Книги войн "Сунь Цзы" учит, что в битве без правил, следует придерживаться своих принципов. А какие у нас принципы? Никаких! У нас их попросту нет!
Формально Джордж имел повод для возражений, но мне очень не нравился этот... парламентарий. Я встал у двери, и расстегнул кобуру.
Парламентарий был в белом и серебристом...
– Как ангел! – восторженно прошептал Джордж.
– Скорее, как космонавт, – откликнулся я.
На старинных гравюрах я видел изображения космонавтов. Обычно они идут по упругой бетонной полосе, эдаким рядком, бодро чеканя шаг. Красивые и возвышенные. Красивые в своих футуристических костюмах (держа шлемы под мышкой), а возвышенные переполняющей их идеей вселенского добра и мира... Глупцы!
– Добрый день, джентльмены!
Кроме ангельско-космического прикида, толстяк-парламентарий страдал ещё одним недостатком – одышкой. Он попросил воды и стул. Я предоставил и первое, и второе, не задумываясь о его кредитной истории. Парламентарий долго цедил воду, клацая зубами о край стакана. И бросал на нас краткие острые взгляды. "Да он боится! – расшифровал я эти "уколы". – Боится, что мы его шлёпнем".
– Для вашего детективного агентства есть государственный заказ, – молвил он, намолчавшись вдосталь.
– Как, по-твоему, Клайв, он похож на государственного чиновника? – Джордж по-прежнему не сводил взгляда с улицы. Мой друг полагал, что космический толстяк всего лишь отвлекающий манёвр. Пустышка, посланная сбить нас с толку.
– Судя по масленым глазкам, – медленно произнёс я, – да. Именно, что чиновник. У чиновников на этой планете привилегии на хорошее масло.
Парламентёр развёл в стороны лапки с толстенькими пальчиками, мол, извиняюсь, не по собственной воле, но божественным соизволением качественное масло вкушаю... Потом признался, что сперва они хотели связаться с нами через Сеть. Но побоялись, что к ней может подключиться противник. Это признание походило на пьяный бред. Даже Джордж это почувствовал:
– Ага, разумеется, – сплюнул сквозь зубы. – Противник рыбного меню в постный день. Или ненавистник алой розы на кабачковом базаре. Что за чушь вы базарите?
– Понимаю ваше недоверие, – взволновался чиновник. – Взгляните лучше в окно.
В одном оконном переплёте сохранилось стекло. Я хотел разбить его (подчиняясь исключительно требованиям гармонии и симметрии), но не стал этого делать. Стёклышко мелко задрожало, а через мгновение в небе появились истребители. Они принялись выписывать виражи, оставляя после себя буквы, буквы эти складывались в слова... Джордж глядел на это небесное чистописание во все глаза (к слову, они у него расширились и грозили вывалиться наружу). Наконец, инверсионный след образовал слова: 'Джордж + Клайв'.
Джордж охнул и принялся долго и витиевато описывал свои чувства. Он впервые увидел своё имя в небе. Если передать его речь вкратце, она прекрасно уместится в одном единственном тезисе. В каком? Подумайте сами.
– Впечатляющий вид. Придётся его выслушать, Клайв. Заставить генеральный штаб начертать такую похабщину может только крайняя необходимость.
– Моё имя – Дорсет Семь. – Чиновник покинул стул, и пересел на угол стола. Так он стал выше, и смотрелся солиднее. – У нас проблема. В Империю проникло Зло. Зло с большой буквы "з".
Джордж почесал в затылке, и спросил, может ли слово "зло" начинаться с другой буквы? "Я не большой спец в словосплетениях, но мне кажется это невозможно. Зло всегда на букву з". Если использовать другую букву, получится гло, или рло, или фло..."
Джордж был готов продолжать это упражнение до бесконечности, и мне пришлось мягко прервать его. Я попросил: "Не мог бы ты заткнуться? – и тактично прибавил: – Пожалуйста".
– Империя зла, полюбит и козла, – полувопросительно произнёс я и посмотрел на парламентёра. Ждал дальнейших комментариев.
– Похоже, что на нашей планете появились люди! – выдохнул Дорсет и оглянулся, как будто Зло (в виде людей) могло оказаться у него за спиной. Прямо здесь, в этой комнате.
Джордж весело шмальнул из винтовки, и с крыши рухнуло очередное туловище. – Тоже мне новость. У Полигона живёт старик с собакой. Об этом, простите, каждая собака знает.
– Я имею в виду диверсантов, – уточнил Дорсет. – Если вы найдёте людей, Империя предоставит вам неограниченный доступ к электросетям и запчастям.
В предложении присутствовал какой-то логический дефект, была нарушена причинно-следственная связь. Видимо Дорсет это тоже почувствовал, и переиначил фразу. Сказал, что мы получим доступ ко всем ресурсам, чтобы поймать диверсантов.
– Почему вы обратились к нам? – спросил я. – Потому что полиция и армия не смогли ничего сделать? Но что можем мы?
– Есть предположение, что люди скрылись где-то на Полигоне. Местные роботы выглядят, как люди, и диверсантам здесь легче всего остаться незамеченными.
– Логично. И что им нужно?
– Детектор определения живого.
– Конечно! – весело хмыкнул Джордж. – Людям нужен детектор определения живого, роботам – металлоискатель. А то мы без этого никак не разберёмся кто есть кто!
Я был готов расцеловать напарника за остроумие:
– Парируйте, Дорсет, если сможете. Зачем людям детектор людей?
– Не всё так просто! – насупился чиновник. – Как бы вам объяснить...
– Попроще! – попросил Джордж.
– Попытаюсь, – чиновник задумался. – У нас есть детектор живого. – Он загнул пухлый мягкий пальчик на правой руке. – Это раз. Мы можем установить детектор на боевые машины. Это два. – Ещё один пальчик согнулся. – Тогда боевые машины смогут уничтожать людей, оставляя в целости роботов. Это три. Диверсанты хотят выкрасть детектор и лишить нас этой технологии. Это четыре.
На кулаке остался не загнутым только один, большой, палец. Дорсет развернул кулак пальцем вниз и потряс рукой, словно вбивал в доску гвоздь или командовал гладиатору добить раненного противника. Мне этот жест не понравился.
Я спросил о войне с людьми:
– Так это мы хотим нападать?
– Ну, – Дорсет посмотрел в потолок и несколько раз передёрнул "молнию" вверх и вниз. – Чем чёрт не шутит? Нужно быть готовыми...
На передний план диалог вышел Джордж. Он опустил винтовку, а шляпу, наоборот, сдвинул на затылок. Эти трансформации свидетельствовали о его эмоциональном подъёме
– Тут закавыка почище вайшановизма, – сказал он. – У вас есть детектор живого, но диверсантов-людей вы найти не можете.
– При этом опасаетесь, что детектор стырят, – прибавил я. – Те самые люди, которых вы найти не можете.
Дорсет протёр с лица воображаемый пот и сунул в рот таблетку валидола. "Сегодня же потребую прибавки, – проворчал и посмотрел на меня, ища сочувствия. – Или уволюсь, к чёртовой бабушке".
– Поймите, вы! Детектор один! Гоняться с единственным детектором по планете нерационально. Это всё равно, что искать... – он задумался.
– Блоху в табуне пегих жеребцов! – нашелся Джордж.
– Пусть так! – обречённо согласился чиновник. – Наши эксперты работают, пытаются разобраться и запустить прибор в серию. Когда это случится, будет легче, а пока... – он развёл руками.
– Ладно, мы берёмся, – я решительно отпихнул железки Стоппарда в сторону. – Готовьте задаток, верительные грамоты и что там ещё полагается послам мира... Будем работать по крупному!
Дорсет мелко закивал (как игрушечный болванчик) и поспешил удалиться. Уже с улицы, он крикнул, что готов оплатить счета. "Всё, что угодно, господа! Однако в пределах разумного! Казна у нас не резиновая! Держите себя в руках!"
Джордж предложил шмальнуть в мерзавца, пока тот не удалился слишком далеко. Я ответил, что это будет напрасно потраченная пуля:
– Исчезнет Дорсет Семь, появится Дорсет Восемь. Только и всего!
И предложил задуматься о новом деле. Как мы станем действовать?
– Как? – простодушно спросил Джордж.
– Первое правило сыска, – я, как барс, прошелся по комнате, – чтобы поймать преступника, надо научиться думать, как преступник. Если мы выслеживаем людей, мы должны думать, как люди!
Мысль казалась мне гениальной и безоговорочной. Возможно, так оно и было, но только не для Джорджа. Он поднял руку, желая сказать. Я занервничал.
– А что если...
– Что?
– Что если они не думают?
– Кто?
– Люди!
– То есть как?
– А так: вообще не думают.
– Это не возможно! – Левое полушарие моего процессора напряглось и стало медленно перегреваться. – О чём-то думаешь всегда! Вернее, всегда о чём-то думаешь!
– Не скажи, вот у меня был случай, я три недели ничего не думал.
– Ничего? Вообще?
– Вообще, – подтвердил Джордж. – Даже о мухах.
– Я понял.
Мне стоило большого труда удержаться и не пристрелить его на месте. Моя левая рука вцепилась в правую и сдавила её так же нежно, как Лаокоон обнимал взбесившегося льва. Было важно, чтобы правая не добралась до револьвера.
– Хорошо! – пошел на попятную, чтобы разрядить (морально! исключительно морально!) атмосферу. – Если мы хотим поймать человека, мы должны научиться не думать, как люди. Это тебя устраивает?
Джордж согласился без возражений, и я объявил, что мы едем к старику с собакой.
Зачем? Побеседовать по душам.
Глава 3
Чтобы лучше понять все ухмылки фортуны, в этой главе приводится поток сознания робота Клайв (модель GF 8).
До Полигона рукой подать – примерно двое суток галопом, если не задерживаться в салунах и не позволять себе внеочередную стопочку текилы длинною в бесконечные «пять минут». А что такое жизнь охотника за головами, если выкорчевать из неё салун с девочками и бутылку текилы? Эта проза. Грубая и злая, как мескитовый куст в засушливое лето. Об этом любил рассуждать Омар Ха-Эм, он написал на двери своего жилища такую фразу: «Поток вина – родник душевного покоя, врачует сердце он усталое больное». Не знаю, как мистер Омар относился к девушкам, но подозреваю, что не возражал против их общества. И то сказать, что может быть приятнее, чем ущипнуть после глотка текилы чью-нибудь аппетитную...
Н-да. Что-то я замечтался.
Итак, путь к Полигону лежит вдоль тропинки, выложенной желтым кирпичом, и в этом есть определённая поэзия. Меня, во всяком случае, эта "лунная дорожка" настраивает на философский лад. Я думаю о благих намерениях, что приводят праведников в ад, и выводят грешников наружу. Да-да, не удивляйтесь. Как и всякое иное замкнутое пространство, ад не безграничен, и если поместить в него одного праведника, непременно требуется выпустить одного грешника – дать ему свободу. По этому немудрящему "водному" правилу осуществляется круговорот морали в природе.
Признаться, я никогда не бывал около Полигона, и представлял это гостеприимное местечко чем-то вроде аризонской пустыни в полдень. Или, на худой конец, в виде плавильной печи, когда истопник поддал жару и пламя становится оранжевым от гнева, и норовит вывести из строя ваш зрительный сенсор. На самом деле, Полигон оказался вполне пригодной для жизни и даже милой провинциальной дырой. Он встретил нас таким пейзажем: от небольшого озера с прозрачной зеленоватой водой вглубь саванны тянулась посадка голубой агавы, несколько пальм, высаженных с поэтичной хаотичностью, оживляли передний план, а кукурузное поле распласталось до самого горизонта. Красиво!
– В детстве, – сказал Джордж, и глаза его замутились ностальгией, – я любил убежать в кукурузное поле и спрятаться там. Мы играли с ребятами в прятки.
– Ага, – ответил я и расстегнул кобуру. – Ври больше, кукурузник ты мой.
– Почему ты решил, что я лгу?
Ответа он не дождался – неподходящее для этого место, да и время неблагоприятное.
Старика с собакой (как мы его называли между собой) на самом деле звали Ротшильдом. Малый это был своенравный и непредсказуемый... впрочем, как все и углеводородные создания (я говорю о людях). Мог стрельнуть, не спросив серийного номера, а мог накормить плюшками с чаем, как фрекен Бок. Кому как повезёт. Всё зависит от ноги, с которой старик поднялся.
Я намекнул Джорджу об опасности, и велел держать хвост пистолетом. "А пистолет? – уточнил напарник. – Следует держать хвостом?"
– Нет, тоже пистолетом. Два пистолета – хорошо, один – плохо.
