Текст книги "Наваждение. Лучшая фантастика – 2022"

Автор книги: Алексей Пехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Сергей Лукьяненко
Дураки и дороги

Кондратьев был высоким, грузным, загорелым дочерна – настоящий рабочий человек, проводящий дни напролет под палящим солнцем, ветром и дождем. Не верилось, что он – начальник Трассы на участке Москва – Калуга, скорее казалось, что Кондратьев только что вылез из-за рычагов грейдера или скрепера. Защитного цвета бриджи и расстегнутая цветастая рубаха на нем смотрелись солидно, будто генеральская форма.

Колков рядом с Кондратьевым выглядел неубедительно. Тощий, сутулый, бледнокожий, в старомодных очках, в слишком жарком для лета костюме – типичный кабинетный ученый. Собственно говоря, им он и был.

– С самого начала знал, что ерунда получится, – сказал Кондратьев, вытирая пот со лба. В голосе Кондратьева было не то чтобы удовлетворение, но легкое торжество. – Но такого даже я не ожидал. Можете объяснить, профессор?

– Я не профессор, – привычно возразил Колков, поправляя очки. – Разбираться надо…

– Так разбирайтесь.

Они стояли на выжженном солнцем поле, рядом с ровной черной лентой Трассы. Две полосы в каждую сторону, прямая будто стрела и ровная как стол Трасса казалась сделанной из хорошего асфальта. На большем участке так и было, но вот этот участок, экспериментальный, к асфальту не имел никакого отношения. Никакой строительной техники поблизости не наблюдалось, как и вообще следов человека. Лента дороги тоже была пуста. Даже внедорожник Кондратьева, на котором они приехали, стоял в сторонке. Одуревший от жары кузнечик выпрыгнул на ленту дороги, замер на секунду – и вдруг резко отпрыгнул назад.

– Даже безмозглым насекомым ваша дорога не нравится, – сказал Кондратьев. Теперь удовлетворение в его голосе было явным.

– Хорошая дорога, – рассеянно сказал Колков. – А кузнечик… все правильно. Дорога насекомых и прочих мелких животных отпугивает. Чтобы меньше погибали, не пачкали ветровые стекла…

– Гуманизм, – насмешливо сказал Кондратьев. – Ясно. И куда нас завел ваш гуманизм? А завел он нас в… – начальник Трассы выразительно замолчал, глядя вперед.

Впереди дорога внезапно начинала углубляться в поле. Вначале возникала колея, потом резкий спуск, стены которого облицовывала та же самая черная масса, из которой состояла дорога. Потом спуск окончательно заглублялся, и дорога ныряла в туннель. Черный провал уходил куда-то вглубь.

– Дорога вновь выходит из-под земли через десять километров, – сказал Кондратьев с тоской в голосе. – Вы понимаете, что сотворили? Десятикилометровый туннель. Не въехать, не выехать.

– Тут и не предусматривались никакие съезды, – возразил Колков. – Места пустынные, деревеньки и то в стороне.

– Сейчас нет, а завтра – да. Ну а водителям что за радость? Ехали, пейзажем любовались, вдруг дорога ныряет в туннель на десять километров! Вы понимаете, что это вопрос безопасности?

Колков кивнул. Присел на обочине, достал похожий на телефон приборчик, прижал к покрытию дороги. Экран прибора засветился зеленым, появились какие-то строчки сообщений, но Колков не стал их читать.

– Все в порядке, – сказал он. – Наноботы функционируют, дорога рапортует об исправном состоянии. Надо разбираться.

Кондратьев несколько мгновений смотрел на Колкова сверху, потом вздохнул и присел на дорогу. Спросил более миролюбиво:

– Слушай, почему она называется самодвижущейся?

– Потому что сама движется, – сказал Колков, – сама себя строит. – Перочинным ножиком он с заметным трудом отковырял от дороги крошечный кусочек покрытия. Бросил в стеклянный флакон, закупорил. Потряс флакон, посмотрел на свет. Спрятал в карман.

Кондратьев с сомнением посмотрел на Колкова и сказал:

– Строила сама, а сносить будем мы. К чертовой матери. И строить обычным образом.

– Из-за туннеля – срывать сто шестьдесят километров дороги? – поразился Колков.

Кондратьев насмешливо посмотрел на него.

– Ты меня за дурака-то не считай. Что такое твоя «самодвижущаяся дорога»? Нет, не отвечай, сам скажу. Колония наноботов. Заданы начальная и конечная точки пути. Заданы ширина дороги, допустимые уклоны и повороты. А дальше наноботы начинают питаться солнечным светом и перерабатывать грунт в дорожное полотно.

– Не совсем так. Полотно – и есть наноботы. Они сцепляются между собой, образуют дорогу и впадают в спячку. Только когда дорога повреждается, они просыпаются и восстанавливают ее. Никакого ремонта, никакого ухода – дорога вечная… – Колков пристально посмотрел на Кондратьева. – Так вот что вам не нравится? Такие дороги вас без работы оставят?

Он ковырнул пальцем дорогу. Щербинка в покрытии на глазах заплывала, затягивалась.

– Дурак ты, – беззлобно сказал Кондратьев. – На мой век работы хватит. Лучше скажи, как управляются наноботы? Есть центральный компьютер?

– Нет. Она сама по себе – компьютер. Каждый нанобот – крошечный элемент системы. Чем длиннее дорога, тем больше вычислительная мощность.

– Вот, – кивнул Кондратьев. – Ты, дорогой профессор…

– Я не…

– Создал…

– Не я один…

– Саморазвивающийся живой организм. Пока вы на полигоне строили трассы – все было в порядке. Ваша дорога не была слишком уж умной. А тут – сто шестьдесят километров широкого полотна. Тут вычислительная мощность выше любого суперкомпьютера, верно? Ну, поздравляю, дорогой профессор, вы создали монстра! Он хочет жить и расти. Забетонировать всю Землю, превратить ее в ровный шарик. Вот потому твоя дорога и нырнула в глубину. Спряталась, понимаешь? Может, она сейчас туннели повсюду роет.

– Не может такого быть, – упрямо сказал Колков. – Вы словно старых фильмов ужасов насмотрелись. Если соединить миллион калькуляторов, они разумными не станут. Да, это компьютер, но он неразумный, он лишь выполняет программу – проложить Трассу от Москвы до Калуги.

– Объясни, зачем дорога нырнула под землю?

Колков молчал.

– Доставай свою ампулу, – жестко сказал Кондратьев. – Давай, не тяни. У меня в Калуге бабушка, между прочим, я тебе не позволю бабушку заасфальтировать.

Колков достал из кармана пиджака металлическую коробочку. Открыл – внутри лежала стеклянная ампула с тягучей красной жидкостью.

– Выключай, – сказал Кондратьев. – Бей ампулу, выключай дорогу.

– Она же в пыль рассыплется. Весь труд насмарку! Дорога ведь остановилась, она никуда за разрешенные границы не вышла, ничего не испортила!

Кондратьев встал, огляделся. Решил:

– У тебя полчаса. Сможешь мне убедительно объяснить, почему твои наноботы решили в шахтеры податься, – оставим дорогу. Нет – уничтожим.

Колков тоже встал. Снял очки, протер, спрятал в карман. Снова достал и водрузил на нос. Возмущенно сказал:

– Это так не делается. Надо извлекать из наноботов логи их действий, находить цепочки принятия решений. Процесс на несколько недель как минимум. Но я вас уверяю, внутренняя логика наноботов не позволит им причинить вред людям. Это жесточайшее правило, уверяю вас, оно прошито на физическом уровне…

– Двадцать девять минут, – сказал Кондратьев.

Колков вздохнул. Перешел дорогу, посмотрел в отверстие туннеля. Спросил:

– Что там внутри?

– Туннель. Залегает на глубине семь метров. Мы послали в него дроны, потом добровольцы прошли пешком. Даже вентиляционные отверстия пробиты и светящиеся полосы на потолке есть.

– Вот видите, дорога исправна!

– Двадцать семь минут. Причина?

– Здесь нет заповедников? Какие-нибудь гнездовья редких птиц… дорога запрограммирована оберегать природу…

– Да ты что, – возмутился Кондратьев. – Нам зеленые и так плешь проели, каждый метр проверяли, ко всему придирались! Ничего там нет, только комары и лягушки. Двадцать шесть минут.

– Возможно, дороге не хватало каких-то микроэлементов для строительства, – вслух предположил Колков. – И она решила их добыть…

– А в остальных местах хватало?

– Да, вы правы, ничего редкого ей не требуется… – Колков сник и покачал головой. – Нет, это локальная проблема, я уверен.

– Нам не нужны локальные проблемы, – сказал Кондратьев. – Стране нужно стабильное развитие. Сами знаете, у России всегда было две беды – дураки и дороги. Не знаю как с дураками, а вот с дорогами мы ситуацию исправим. И взбесившиеся наноботы, пусть даже они строят быстро и дешево, нам не нужны. Так что…

– Проблема локальная, – повторил Колков. – Пойдемте! Надо посмотреть, что над туннелем!

– Да ничего там нет! Поля, перелески, пара заброшенных сел. Трасса скоростная, ее проектировали в обход населенных пунктов… – Кондратьев махнул рукой. – Хорошо. Садись в машину, проедем немного. Может, и впрямь…

* * *

В машине, неторопливо и упрямо движущейся по разбитому проселку, Кондратьев сказал:

– Я подумал – в твоих словах есть резон. Рядом деревенька. Три развалюхи, две халупы… Никто там жить не должен, мы проверяли. А вдруг кто-нибудь поселился?

Из кустов впереди вдруг выпрыгнул линялый серый заяц, скачками пересек проселок, бросился в лесок. Машина вильнула, притормаживая, снова вернулась на колею.

– Развелось косых, – сказал Кондратьев беззлобно. – Однажды сбил одного, не заметил, и машина не среагировала. Прямо заповедник, зеленым на радость… Нынче этих любителей возвращения к природе – полным-полно. У меня родная дочь с семьей в селе поселилась, представляешь? Коз растят, сыр какой-то вонючий делают, сено вручную косят… Вдруг и тут какие-нибудь натуралисты решили возрождать село, вести экологически правильную жизнь. Могла твоя дорога в такой ситуации уйти под землю?

– Могла, – сказал Колков, поразмыслив. – Интересы людей превыше всего. Дорога ведь не могла связаться с нами и объяснить проблему. Наноботы обнаружили присутствие людей и приняли решение их не беспокоить… вполне возможно!

– Если там и впрямь кто поселился – лично мерзавцев выгоню, – сказал Кондратьев. – Повсюду же плакаты, зона строительства обозначена…

Он остановил машину на околице деревни. Выглядела та и впрямь безрадостно. Уцелело лишь несколько старых, будто из кинохроники прошлого века бревенчатых домов, серых и трухлявых, покосившихся и осевших на углы. Коровник или хлев, более современный, из белого силикатного кирпича, но развалившийся даже сильнее, чем жилые дома. И множество совсем уж разрушившихся, заросших бурьяном, превращающихся в земляные холмики развалюх.

– Село неперспективное, давно заброшенное, исторической ценности не представляет, – выпрыгивая из внедорожника, сказал Кондратьев. – Людей… людей тоже не наблюдаю.

Колков осмотрелся. Заглянул в один из домов – дверь давно слетела с петель. В другой – там дверь была заколочена, но окна давно лишились и стекол, и рам, ученый заглянул в один из провалов. Пол внутри местами провалился, местами топорщился гнилыми скособоченными досками.

– Жуть какая, – сказал он. – Как будто в прошлое попал. Да, нет здесь никого и не было уже давно.

– Все-таки почему дорога самодвижущаяся? – неожиданно спросил Кондратьев. – Ты со словами аккуратен, назвал бы самостроящейся – я бы понял.

Колков вздохнул.

– Это из старой фантастики. В детстве читал, очень понравилось. Там дороги действительно двигались. Можно было встать на дорогу в Москве и уехать в Тверь. Или в Пекин. Мне всегда казалось, что это красиво. Даже не красиво – правильно.

– Но твоя дорога не движется.

– Когда строится – ползет. Может быть, когда-нибудь сделаем и по-настоящему движущейся. Встал и поехал.

– Долго будет ехать до Пекина-то.

– Дорога в тысячу ли начинается с первого шага. – Колков посмотрел на Кондратьева виновато и стеснительно. – Вы поймите, тут же не в дороге дело, а в дураках.

– Чего? – удивился Кондратьев.

– Человечеству всегда требуются дураки. Никто и никогда с этим ничего поделать не мог. Какие угодно машины делай, как хочешь все автоматизируй, но всегда остается множество скучного, монотонного, нудного труда. Труда для дураков. Копать землю, возить бетон, насыпать гравий, раскатывать асфальт взад-вперед. Можно человека посадить в кабину с кондиционером и телевизором, платить ему хорошие деньги, только все равно его работа останется скучной и неинтересной. И перспективы в ней нет.

– Я сам на бульдозере начинал работать, – сказал Кондратьев. На его лице напряглись желваки.

– Но не остались же? Скучно вам стало, роста захотелось. Не просто денег или уважения, а роста, развития. Но всем в начальство не выйти. Нужны простые работяги для малоквалифицированного труда. Кто-то будет книжки после работы читать, кто-то рыбу ловить, кто-то пиво пить, но работа у них все равно будет однообразная. И вот это беда похуже дорог. Наши наноботы – они на себя берут как раз скучную работу. Они машины, им не скучно. Запустим такие дороги по всей стране – миллионы людей от нее освободятся.

– Ну и куда пойдут? В геноме ковыряться, наноботов проектировать? Это не каждому дано.

– Работа найдется, – убежденно сказал Колков. – Настоящая, творческая. Раньше девяносто процентов людей растили зерно и пасли стада. Сейчас пять процентов населения всю Землю едой обеспечивают. И в строительстве то же самое. Еще будем с улыбкой вспоминать, как на стройках тысячи людей работали. Вон, у нас вся Вселенная вокруг – неужели не найдем, чем заняться?

Кондратьев захохотал.

– Да ты, дорогой профессор, и впрямь старой фантастики начитался. Думаешь, если предложить бульдозеристу лететь на Марс, сады там разводить, он согласится?

– А вы спрашивали? – с вызовом ответил Колков.

Кондратьев замолчал. Кивнул:

– Хорошо, не буду спорить. Только главного это не отменяет – твои наноботы делают непонятные вещи, значит, использовать их преждевременно и опасно. Время вышло. Поехали к Трассе, будем их выключать.

Колков сразу как-то обмяк, будто его самого выключили. Кивнул. Достал из кармана контейнер с ампулой, разблокировал касанием пальца, протянул Кондратьеву.

– Лучше вы. У меня… рука не поднимется.

Кондратьев с пониманием кивнул. Они стояли среди развалин, теплый летний ветерок обдувал их лица.

– Как по мне – пусть бы Трасса тут и шла под землей, – сказал Кондратьев. – Я вообще отсюда родом. Ну, не сам я, прадед тут жил. Когда-то тут и села были большие… сто лет назад…

– А потом что?

– Потом война. В школе не учился, что ли? Тут была Калужская наступательная операция. Все горело, все разрушено. Толком уже и не возродилось. В каждом селе обелиски стоят, вся земля с прахом перемешана. В детстве ездил сюда с дедом на рыбалку, чуть поглубже копнешь – то осколки… то кости.

– Что ты сказал? – внезапно воскликнул Колков.

Мужчины несколько секунд смотрели друг на друга.

– Да не может быть, – неуверенно сказал Кондратьев.

– Дорога – это машина, – сказал Колков. – Просто огромная неторопливая машина. Твой внедорожник ведь на человека не наедет, верно? Остановится и заглушит мотор. И стену ты им не протаранишь, если все ограничители не сорвешь. И зайца на пути она объехала. Это программная логика, она вложена на заводе, но ко всему еще и адаптируется, развивается в сторону большей безопасности.

– Но тут ведь нет людей… живых людей, – поправился Кондратьев.

– А если она решила, что мертвых тоже надо беречь? – спросил Колков. – Что нам это важно… Постой-ка…

Он двинулся туда, где некогда, похоже, был центр деревеньки. Трудно было назвать это площадью, скорее, просто маленькая площадка перед зданием, раньше бывшим поселковым советом или дирекцией совхоза. Здесь росло с десяток старых, выродившихся яблонь, лишь на некоторых завязались редкие зеленые плоды. И еще было что-то грязно-белое, заваленное мусором и заросшее бурьяном в человеческий рост, между деревьями.

Колков, раздвигая руками бурьян, стал пробираться в центр площадки. Кондратьев, помедлив, достал из кармана здоровенный складной нож, выщелкнул лезвие и стал помогать.

Это был обелиск. Простой бетонный обелиск с обломленным навершием, когда-то выкрашенный белым, а сейчас побуревший от грязи. Угадывались слова «Жителям села…» и отдельные буквы из длинного ряда фамилий.

– Очень много одинаковых, – сказал Колков. – Только не разберу… на «Ко…» начинаются… говоришь, отсюда твои предки родом?

– Слишком короткая фамилия, – ответил Кондратьев. – Скорей уж «Колковы».

Они постояли, глядя на обелиск.

– Но это уже ни в какие ворота не лезет, – продолжил Кондратьев. – Если твоя дорога решила обойти заброшенные деревни из-за разрушенного памятника… и останков в земле… это уже не программная логика. Это разум!

Колков молчал.

– Хорошо, – решил Кондратьев. – Дорогу пока не трогаем. Три дня тебе даю, ясно? Снимайте свои логи, товарищи ученые… Трое суток.

Он протянул контейнер с ампулой обратно ученому.

Колков хотел было сказать: «Неделю надо», но неожиданно для себя произнес:

– Спасибо. Мы успеем.

* * *

…Колков приехал в деревню ровно через трое суток. Его автомобиль, маленький городской седан с электромотором, цепляя картером булыжники и проваливаясь в колдобины, въехал в центр села, устало остановился рядом со здоровенным внедорожником. Багажник внедорожника был открыт, внутри стояли какие-то банки, мешки с сухой смесью, инструменты. Лежала коса – ручная, старинная на вид, но с рукоятью из пластика «под дерево».

Кондратьев сидел на табуретке перед обелиском. Трава была выкошена, деревья подрезаны. Сколы и выбоины на памятнике исчезли, он был выкрашен яркой белой краской, полыхающей на солнце. Кондратьев аккуратно обводил буквы на обелиске ручным принтером, из которого торчала длинная золотистая проволока. Буквы оживали, наполнялись цветом.

– Копыловы, – сказал Кондратьев, не оборачиваясь. – Вся деревня была Копыловых. Так и звалась – Копыловка. Сорок три человека на войну ушли, вернулись двое. Так и кончилась деревня…

Колков кивнул. Неловко переступил с ноги на ногу. Сумка, в которой лежал мешочек цемента и две баночки краски, показалась ему нелепой и смешной, он поставил ее на землю.

– Мы проверили логи, – сказал он. – Знаете, дорога… она неразумна, к сожалению… Там на пути встали три машины. Развернули плакаты «Нет насилию над природой!».

– Знаю уже, – буркнул Кондратьев. – Я спутниковые снимки запросил. Зеленые… решили помешать трассе. Не нашли ничего умнее… Дорога до них доползла, постояла, потом нырнула под землю. Они испугались и дали деру. Тоже мне бойцы за экологию… Что стоишь-то? Вон оградка, я металл уже зачистил, можешь красить.

– Ага, – обрадовался Колков. – Это легко. Это я могу.

Некоторое время они работали молча.

Потом Кондратьев сказал:

– Я ведь не прав был. Когда про две беды говорил. Дураки и дороги, да. Только одна беда первична, другая вторична. Вот это все… для дороги это не важно.

– Это для нас, – сказал Колков.

– Ага. С дорогами разобрались, разберемся и с дураками. Заметь, это я вовсе не про зеленых… – Кондратьев усмехнулся и посмотрел на Колкова. Ученый неумело, но старательно красил старую чугунную оградку. – А потом… потом можно и на Марс.

Сергей Недоруб
«Лунарушка»

Белый парашют расправился в небе Титана, словно вздорный цветок, опуская драгоценный груз на коричневый грунт. Заработали посадочные двигатели, пробуя плотную атмосферу на вкус. Полторы тонны инженерной мысли коснулись тверди, бросая вызов спутнику Сатурна всеми шестью колесами.

Стропы отцепились, отпуская титаноход на свободу. Механический авантюрист не терял времени зря – пробудил электронные схемы, расправил механические сочленения и покатился на круг почета. Зашевелился манипулятор в передней части, готовясь к работе.

Порыв ветра взметнул облако пыли, которое тут же рассеялось, демонстрируя звездно-полосатый флаг на матовой поверхности пришельца.

«Фортитьюд» покрутил механической рукой перед собой, изогнул независимые оси, словно выгибаясь перед прыжком. С его вздернутой крыши отделился беспилотник, неуверенно крутя лопастями, сомневаясь, хватит ли ему сил разогнать необычайно плотный воздух. Но словно вспомнив, что у него тоже есть имя, «Хелли» обрел устойчивость и приподнялся над спиной титанохода, обозревая камерами, куда же его занесла техническая мысль.

* * *

В более чем миллиарде километров от «Фортитьюда», расправив Солнцу батареи, Международная космическая станция светилась энергетикой экипажа всех секторов сразу. В последний раз взглянув на экран с земной, отстающей на полтора часа трансляцией приземления титанохода, командир российского сегмента Николай Артемьев улыбнулся и мысленно поздравил американских коллег.

– Смайлик им отошли, – сказал он, поглядывая, как пристегнутый к креслу Сергеенко тщательно, по миллиметру водит джойстиком. – С Томом Крузом.

Тот последовал совету – на миг отвлекся, дотянулся левой рукой до ноутбука и проворно завозил пальцем по тачпаду.

В другую смену можно было бы не изобретать таких сложностей, чтобы поздравить соседей. Пусть они и не имели личного отношения к девятилетнему полету «Фортитьюда», но, несомненно, были рады успешному приземлению титанохода. В стесненных интерьерах станции можно было бы им просто прокричать.

Но не сейчас. Пока что имелась безотлагательная работа, требующая такой нетривиальной процедуры, как закрытие переборки. В настоящий момент российская часть экипажа МКС в числе двух человек полностью забаррикадировалась в новом модуле, доводя до ума калибровку пульта, назначение которого могло бы показаться весьма интересным, а применение – и вовсе невозможным.

Забаррикадировалась – еще мягко сказано. Кучу ящиков по причине нехватки времени пришлось попросту вытолкать в переходной отсек, и половина барахла оказалась не закреплена. Что и куда успело разлететься – одна невесомость ведает. Артемьев и сам бы за такое по головке не погладил, но приоритет задач сегодня назначал не он.

– Две минуты, – уточнил он на всякий случай, следя за графиками. Сергеенко коротко кивнул. Все, теперь в их повестке нет ни титанохода, ни коллег. Внимание обоих космонавтов нацелилось на текущую задачу, напрямую связанную с пультом.

Со своего места командир еще раз критически осмотрел модуль. Казалось бы, с «Наукой» совместно накрутили не первую сотню оборотов вокруг Земли, но не привык он к долгожданному станционному расширению, вытеснившему отстреленный «Пирс», – пусть даже присланная морально устаревшему шлюзу замена оказалась вдвое просторнее. Распрощавшись с привычным отсеком, ставшим почти родным, Артемьев проконтролировал наладку «Науки», лично участвуя в семи из девяти выходов в космос. И продолжал заниматься этим модулем внутри, вплоть до его окончательного встраивания в станцию. Но так и не привык к нему, словно чувствовал, что работать в «Науке» ему придется недолго.

А затем случился визит очередного грузовика. С ним прибыли несколько ящиков уникального оборудования в компании новичка, Виктора Сергеенко.

К самому парню у Артемьева вопросов не было. Умный, бесконфликтный, лишенный какой-либо предварительной адаптации космонавт вписался в ритм МКС, будто тут и родился. Другое дело должность. Артемьев летал с пилотами, бортинженерами и даже другим командиром. И ни разу – со специалистом миссии.

Назначение пульта, внешне напоминавшего разросшийся до неприличных размеров холодильник с рядом джойстиков, Артемьев изучил досконально через прилагавшуюся документацию. И когда понял его назначение, то крепко задумался. Поначалу он решил, что это розыгрыш. Затем долго косился на запаянный наглухо ящик, не веря, что подобную технологию можно засунуть в два кубометра металла и пластика. Даже сейчас, когда они приступили к активации программы, командир еще сомневался. И лишь когда из Королева пришло уточнение с просьбой закрыть переборку «Науки» перед запуском системы – Артемьев убедился, что все это происходит по-настоящему.

– Компиляция завершена, – не без удовлетворения доложил Сергеенко. – Мы готовы.

Артемьев посмотрел в необычайно широкий иллюминатор – настоящая роскошь и фишка российского модуля, – прямо на умиротворяющую дугу голубой планеты. Из-за дуги лениво выплывал серый шар.

– Восход Луны подтверждаю, – произнес он. Шутка удалась – рассмеявшись, Сергеенко встряхнул головой, принимая эмоциональную разрядку. Щелкнув парой тумблеров и поправив наушники, специалист вымолвил:

– Контроль приняли успешно. «Лунарушка», на выход.

* * *

С восходящего над Землей бесстрастного спутника космическая станция казалась задорным огоньком. Поймав с нее прямой сигнал, металлический короб размером с капитальный гараж ответил чередой писков, которые в безвоздушном пространстве все равно услышать было некому. Одна из стен отвалилась, падая на лунную кору с легкой вибрацией, и превратилась в рампу.

Внутри короба зажглись огни, словно приветствуя МКС в ответ. Наружу выкатился восьмиколесный вездеход с множеством торчащих во все стороны деталей. На покатом носу нарисована веселая рожица – в отличие от бродящего по Титану собрата этому исследователю прилететь на Луну было намного проще, и он мог позволить протащить на себе дополнительный вес в несколько кило краски, несущей некоторые дополнительные функции. От того, насколько эти функции окажутся полезны, зависел моральный дух двух космонавтов в зоне прямой видимости, а также судьба пары отделов в подмосковном наукограде.

Но вот по бокам лунохода пронеслась рябь – борта отразили свет собственных прожекторов, сверкнув белой, синей и красной полосками. Пятно света выхватило надпись на борту: «Лунарушка».

Задорный исследователь земного спутника покрутился на месте, словно разрабатывая новую обувку. Затем запружинил рессорами и натурально попрыгал. И занялся тем, чего вряд ли можно было бы от него ожидать, – вернулся к коробу, вытянул клешни и начал разбирать конструкцию, складывая стенки в штабель.

* * *

– Что ты делаешь? – спросил Артемьев, глазея на экран.

– Провожу тренировку, – отвечал Сергеенко, восторженно качая головой. – Не, ну ты только посмотри, что он творит!

На экране пульта, размещенного слева от иллюминатора, мелькали клешни, ловко перехватывающие детали конструкции и выбивающие легкие облачка пыли. Пальцы космонавта на джойстиках двигались синхронно с картинкой, и было трудно понять, управляет ли он луноходом или же повторяет его действия.

– «Лунарушка», – проговорил Сергеенко. – Моя же ты заинька…

Командир глянул на перегородку модуля, словно проверяя, не подслушивает ли кто-то с той стороны. Скрывать тестовую миссию от остального экипажа станции ему казалось неправильным. Но «цуповцы» не действовали без согласования с Хьюстоном, так что ему оставалось висеть над креслом, удерживаемому ремнями, и смотреть, как специалист маневрирует манипуляторами потрясающего лунохода, перейдя от складывания штабелями в создание новой инсталляции.

– Поставлю треугольником, – сообщил Сергеенко. – Пусть стоит себе, лучики ловит.

– Молодец, – искренне похвалил Артемьев.

– Спасибо, командир, – кивнул специалист, не поворачиваясь. – Отчет скоро?

– Еще минуты три можешь поиграться.

– Отлично. Так, Луна, ну давай показывай, чем тут можно заняться?

Вид черно-серого горизонта на экране прокрутился – «Лунарушка» повернулся, закончив выстраивать родной гараж в карточный домик, резко побежал вперед, на поиски приключений.

На командирской панели замигал оранжевый индикатор. Артемьев даже глаза протер – мало было штабу секретности, так они еще намерены сообщить нечто важное напрямую командиру?

Введя личный код, он увидел надпись, прочитав которую сразу же отстегнул ремни. Знакомый звук побудил Сергеенко повернуть голову в любопытстве.

– Что-то случилось? – спросил он.

– Да. – Артемьев выплыл из кресла и принялся открывать переборку. – Надо поговорить с ребятами. Продолжай изучение. Не спеши, нас оно не касается.

– А все-таки?

– У «Фортитьюда» проблемы.

* * *

На расстоянии, в четыре тысячи раз превышающем обмен сигналами между МКС и Луной, «Фортитьюд» растерянно вертел камерами, наполовину засыпанными стремительно налетавшей пылью. Центральный процессор пытался анализировать ситуацию, чтобы понять, что случилось и почему приходится лежать почти на боку.

Заработала система противодействия перевороту. С боков выдвинулись умные пружины, вернувшие титаноходу опору, которая уже была не столь твердой. «Фортитьюд» сделал попытку двинуться вперед и тут же увяз колесами в густом месиве. Затем назад.

Обеспокоенный дрон летал над ним, старательно фотографируя старшего брата в соответствии с протоколом внештатной ситуации. Однако Титан не собирался терпеть подобного потребительского отношения – продолжал сводить с ума электронику механических пришельцев, мягко намекая, что штатные ситуации будет диктовать сам. И интенсивно засыпал незваных гостей пылью, которой, по всем расчетам, здесь быть не могло.

«Фортитьюд» все же вспомнил про адаптивность, перестроился, направил усилия на заднюю ось – и выбрался из кучи коричневых осколков на волю. «Хелли» облетел вокруг него, пристраиваясь на приземление, но титаноход дал ему отказ. Слишком опасно было объединяться, пока системы не поймут, что же произошло.

Судя по пейзажам вокруг, равно как и грубому подобию геолокации, «Фортитьюд» находился совершенно не там, где только что был.

И тут его сканеры засекли под собой нечто, побудившие забыть обо всем, кроме важнейшей задачи.

С массивного брюха выдвинулись штифты с формами для забора породы. Раскидывая прочь ледяные глобулы, один из них вонзился в относительную твердь, считывая максимум параметров – плотность, пористость, состав, теплоемкость, удельное электрическое сопротивление, магнитную проницаемость и десятки других. Быстро подбив результаты в строки кода, «Фортитьюд» выдвинул антенну и передал собранные данные на орбитальный спутник. До Канберры, Австралия, они должны были лететь от восьмидесяти до девяноста минут.

* * *

На то, чтобы добраться от «Науки» до «Коламбуса», у Артемьева ушло не больше минуты – сработал опыт филигранных перемещений по станции. И все равно в его голове пронеслось не менее десятка возможных причин, по которым ЦУП мог потревожить их из-за титанианской миссии, формально не имевшей к МКС никакого отношения. «Лунарушка» другое дело, он сейчас находится под прямым управлением Сергеенко, но при чем тут «Фортитьюд»?

Лавируя между закрепленными баулами и выступающей техникой, командир перелетел в лабораторию «Коламбуса» – просторный отсек, в котором его встретили озадаченные взгляды американских коллег. Картер внимательно слушал указания, придерживая наушники на голове – верный признак, что он пытается абстрагироваться от станции. Мерфи крутился в воздухе, как раз приобретая более удобную позицию, чтобы добраться до бумажного справочника, приклеенного к стенке скотчем.

– Что случилось? – спросил Артемьев, без труда переходя на английский.

– Ты получил вызов? – произнес Мерфи.

– Да. Рассказывайте.

Мерфи повернул к нему стойку с монитором.

– «Фортитьюд» передал данные, – ответил он с легким волнением. – Судя по его самодиагностике, он упал с высоты.