Текст книги "Предвечный трибунал: убийство Советского Союза"
Автор книги: Алексей Кофанов
Жанр:
Политика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Оперативный документ № 7
Начиная с 1989 года в Комитет госбезопасности стала поступать информация, указывающая на связи Яковлева с американскими спецслужбами. Впервые подобные сведения были получены еще в 1960 году. Тогда Яковлев с группой советских стажеров, в числе которых был и небезызвестный ныне О. Калугин, в течение года стажировался в США в Колумбийском университете.
ФБР проявило повышенный интерес к нашим стажерам, готовя почву для их вербовки. Обычное дело, удивляться тут нечему, тем более что фэбээровцы всегда отличались крайней бесцеремонностью и своего шанса старались никогда не упускать.
Яковлев отлично понимал, что находится под наблюдением американцев, чувствовал, к чему клонят его новые американские друзья, но правильных выводов для себя не сделал. Он пошел на несанкционированный контакт, а когда нам стало об этом известно, изобразил дело таким образом, будто стремился получить нужные для Советской страны материалы из закрытой библиотеки.
Полученные по каналам КГБ (разведки и контрразведки) сведения, касающиеся Яковлева, как нельзя лучше подтверждаются всеми его поступками. Они проливают свет на истинные мотивы поведения и других лиц, в первую очередь человека, который за границей снискал себе сомнительную славу называться «первым немцем», а у себя дома заслужил лишь презрение и ненависть.
Яковлев делал все для того, чтобы обеспечить приход к власти Горбачева. Ему нужен был Горбачев, и никто другой! Не ахти какие рычаги были для этого у Яковлева, но он очень старался и искренне ликовал, когда в 1985 году Горбачев все же стал генсеком.
Близко познакомились они в 1983 году, когда совпосол в Канаде Яковлев всячески обхаживал малозаметного тогда члена политбюро и секретаря ЦК КПСС по сельскому хозяйству Горбачева во время его официального визита в эту страну[98]98
Видимо, «канадские» (то есть англо-американские) спецслужбы уже тогда указали Яковлеву на завербованного ранее коллегу.
[Закрыть].
По возвращении в Москву Яковлев активно помогал Горбачеву в подготовке публичных выступлений, с изобилием слов о преданности делу социализма, о любви к Родине и т. п. Но у самого Яковлева с языка частенько срывались совсем иные высказывания.
Яковлев считал нашу страну империей, в которой союзные республики лишены каких бы то ни было свобод. К России он относился без тени почтения, я никогда не слышал от него ни одного доброго слова о русском народе. Да и само понятие «народ» для него не существовало. Именно Яковлев в Прибалтийских республиках всячески поощрял националистические, сепаратистские настроения. На Кавказе накалял карабахскую проблему. К республикам Средней Азии относился как к чему-то чужеродному. «Ну скажи, зачем нам нужна Киргизия?» – вопрошал он с гневом, а на замечания о том, что это братский России народ, отвечал лишь презрительной ухмылкой.
Яковлев не выносил социалистический строй, с раздражением говорил о колхозах, совхозах, не скрывал однозначного негативного отношения к государственной собственности, но боготворил частную. Весь советский период истории для него – сплошная черная страница.
Я ни разу не слышал от Яковлева теплого слова о Родине, не замечал, чтобы он чем-то гордился, к примеру нашей Победой в Великой Отечественной войне. Меня это особенно поражало, ведь сам он был участником войны, получил на фронте тяжелое ранение…
Каждый волен поступать в соответствии со своими убеждениями. Однако если ты один из руководителей партии, то выход один. Предложи партии свою концепцию, а если она будет отвергнута – уйди! Но Яковлев предпочел скрыть свои подлинные взгляды – говорил одно, а действовал совсем иначе.
Обе зловещие фигуры нашей действительности – Горбачев и Яковлев – одновременно являются и «архитекторами» и «прорабами» перестройки. Они спелись, слились воедино, органически дополняя друг друга. В черной игре они менялись местами, но из чисто тактических соображений.
Казалось бы, уж если провозглашать курс на перемены столь радикального характера, то вся работа должна строиться на основе цельной концепции, отличаться взвешенностью, основательностью. Однако на практике ничего подобного не было. Никакой целостной программы проведения перестройки не существовало даже в проекте – были лишь ее отдельные штрихи, эмоции да сплошное шараханье из стороны в сторону! Всюду царила неразбериха, решения принимались спонтанно, сумбурность и непоследовательность чувствовались буквально во всем.
Теперь стало ясно, что делалось это умышленно[99]99
Крючков В. А. Личное дело. М., 2003. С. 316–327.
[Закрыть].
* * *
Судья сказал человеку в бульдожьих складках:
– Господин Яковлев, однажды вы написали: «После XX съезда мы избрали простой, как кувалда, метод: бить Лениным по Сталину» и так далее, вплоть до полного развала страны. Цитату привести?
Вызванный проанализировал ситуацию и понял, что отпираться бесполезно:
– Не нужно, я помню.
– Объясните, пожалуйста, зачем вы убивали страну?
Яковлев молчал неприлично долго, минуты две. Потом выдавил из себя:
– Это я написал в полемических целях…
– То есть соврали? – уточнила Прокурор. – Но если вы признаете свою ложь в данном случае, как можно вам верить вообще?
– Тогда я написал это, потому что того требовала конъюнктура момента, – признаюсь, по малодушию. Но сейчас уверяю вас, что рушить страну не собирался! Почему вы верите моим тогдашним словам и не верите нынешним?
– Опубликованная книга – улика гораздо более веская, чем произнесенные слова, – сказал Судья после небольшой паузы. – Суд считает напечатанное признание доказательством вины. В практических действиях этого человека также наличествует состав преступления. В связи с этим господин Яковлев объявляется подсудимым. Будьте любезны, займите подобающее место.
Секретарь подошел к ошеломленному Яковлеву, взял под руку и отвел в левый угол, к горбачевскому столу. Ноги ведомого один раз заметно подломились.
День четвертый
Экономика. Трезвость
И снова ударил гонг.
– На нынешнем заседании мы исследуем экономические вопросы позднего СССР, – возвестил Судья. – Слово предоставляется истцу.
Я вышел на ставшую уже привычной трибуну:
– Правление Михаила Горбачева вогнало страну в нищету. Даже партийная пресса сообщала в сентябре 1989-го, что из продажи исчезли мыло, стиральные порошки, школьные тетради, лезвия для бритья, зубная паста, утюги, чайники, обувь, лекарства и так далее[100]100
Известия ЦК КПСС. 1989. № 10. С. 16.
[Закрыть].
– Такой была объективная реальность, – вставил генсек.
А я продолжал, не обращая на него внимания:
– В конце 1990-го стало еще хуже. Журнал «Молодой коммунист» писал: «Страна в упадке. Власть бездействует. Пустые полки магазинов. Инфляция. Разгул преступности. Кровь межнациональных конфликтов. Безработица. Сумрачные лица прохожих на улицах, как зеркало, отражают сумеречное состояние нашего общества, его кризис. Кризис экономики, социально-политических структур, размывание идейных и нравственных ценностей»[101]101
Молодой коммунист. 1990. № 12. С. 3.
[Закрыть]. Будто в войну, ввели карточки на сахар, масло, крупы, мясо, мыло. И голодали не только мы, простые люди! Даже депутатам Верховного Совета выдавали еженедельный паек, причем самый простой: 2 пачки крупы, курица, масло, сахар и конфеты.
– Откуда такие сведения, молодой человек? – язвительно осведомился Адвокат. – Вы что, были депутатом?
– Нет, депутатом был Рой Медведев. Это его признание.
Наш позавчерашний свидетель мог и преуменьшить элитарность пайка, чтоб не выглядеть жлобом в глазах потомков. Возможно, депутатам перепадало и нечто повкуснее… Однако в своей книге он написал именно так.
– Валилось все, – продолжал я. – Придя к власти в 1985-м, вы получили около двух тысяч тонн золотого запаса, а к 1991-му осталось лишь 240 тонн[102]102
http://news.bbc.co.uk/hi/russian/in_depth/newsid_6217000/6217594.stm
[Закрыть] – притом, что каждый год добывали 300–350 тонн[103]103
Медведев Р. Советский Союз. Последние годы жизни. Конец советской империи. С. 406.
[Закрыть]. Это значит, вы спустили за бугор около трех тысяч тонн золота!
– Это было необходимо… – попытался было перебить подсудимый, но я вел вперед, не позволяя ему заболтать правосудие:
– В 1985-м внешний долг страны составлял 10 миллиардов долларов, в 1990-м вырос до 55 миллиардов. И что любопытно: при этом страшно упали оборонные расходы – а значит, казна сэкономила огромные суммы. Но куда эти суммы делись, неясно до сих пор… Вы ухитрились провалить все: и внутреннюю экономику, и внешнюю!
– Нам мешало тяжелое наследие командно-административной системы! За годы застоя в стране назрел кризис, экономика пребывала в стагнации!
Горбачев даже вскочил, сообщая это. Я усмехнулся:
– А, валить на предшественников… Благородно. Что ж, сейчас мы узнаем, правда ли это. Не могли бы вы пригласить свидетеля Кара-Мурзу? – обратился я к Секретарю.
Он уточнил:
– Которого из них?
– Настоящего, конечно!
Некоторые его родственники мельтешат в пятой колонне, митингятиной промышляют – однако их значение на сотую долю не приближается к весу того, кого я хотел пригласить.
Кара-Мурза
И вот он явился – химик, социолог, политолог. Старенький, седенький. Кстати, ничего кара-мурзинского в его внешности не замечалось; обычный русский дядька. Удивился ли он обстановке, я не понял.
– Здравствуйте, Сергей Георгиевич. Как вы можете охарактеризовать состояние советской экономики накануне перестройки? – спросила Прокурор.
– Здравствуйте. Да хорошее было состояние, – ответил Кара-Мурза картаво и шепеляво. Увы, устные выступления – не самая сильная его сторона…
По залу прокатился ропот недоумения.
– Я вижу, вы удивлены, – продолжил свидетель. – Действительно, в 90-х годах нам начали вдалбливать: «Экономика улучшению не подлежала, неотвратимо катилась к катастрофе – ее можно было лишь срочно ликвидировать». Однако формула эта ничем не аргументировалась и была чистой мифологией. Подтвердит это не кто иной, как академик Сахаров. Он писал в 1987-м: «Нет никаких шансов, что гонка вооружений может истощить советские материальные и интеллектуальные резервы и СССР политически и экономически развалится, – весь исторический опыт свидетельствует об обратном»[104]104
Сахаров А. Мир, прогресс, права человека. Статьи и выступления. Л., 1990. С. 66.
[Закрыть]. Вряд ли ему это нравилось, но кризиса он не видел.
– А как же пресловутый застой? – уточнила Прокурор.
– Это очередной миф. Брежневский период оклеветан – с целью разрушения Союза. С 1965 по 1982 год промышленность активно развивалась, даже подобия «застоя» близко не было. Позвольте, я вас немного утомлю цифрами. Производство чугуна при Брежневе выросло в 2,3 раза, цемента – в 2,8 раза, нефти – в 4, электроэнергии – в 5,3, химических волокон – в 6,6; пластмассы – в 16,1 раза[105]105
Народное хозяйство СССР в 1965 г. М., 1966. Народное хозяйство СССР в 1985 г. М., 1986.
[Закрыть]. Было построено 1,6 миллиарда квадратных метров жилья – подчеркиваю, МИЛЛИАРДА! – а это 44 процента от всего жилья, имевшегося в стране к 1980 году. Почти половину советских домов построили при Брежневе! А вы говорите «застой»… Бездомных в позднем СССР не было вовсе – причем, заметьте, даже в самых богатых капстранах они никогда не исчезали. И в «демократической» РФ 90-х бомжей насчитывалось около четырех миллионов. Советские же граждане все имели жилье. Формально оно считалось государственным, мы его лишь арендовали – однако выгнать человека из квартиры было практически невозможно. Так что, по сути, квартиры жильцам принадлежали.
– Да в коммуналках все ютились! – выкрикнул кто-то из зала.
Докладчик возразил:
– Ничего подобного. Процент коммунальных квартир постоянно снижался, к 1989 году их осталось лишь 5,8 процента. 83,5 процента городского населения жило в отдельных квартирах. Правда, были еще общежития (9,6 процента) и даже бараки (1,1 процента).
– Вот видите! Бараки! – ликующе воскликнул тот же голос. Звонкий такой, уверенный. Такие витийствуют на всевозможных «Болотах», где Россию можно безнаказанно хулить, тиною прикрывшись.
– Вижу, – подтвердил свидетель, – один процент. При этом масса людей стояла на очереди для улучшения жилищных условий – и государство регулярно давало новые квартиры. Бесплатно! А кто не хотел ждать, мог купить кооперативную. И тут мы опять видим разительный контраст с нынешним капитализмом. В Москве 1986 года квадратный метр жилья стоил 192 рубля – или 89 процентов от среднемесячной зарплаты по РСФСР. На стандартную двухкомнатную квартиру можно было заработать за три года, причем оплата вносилась с рассрочкой на 15 лет и без процентов.
– Без процентов?! – ахнула дама в третьем ряду. Нехорошо ахнула, будто она сейчас в обморок упадет.
Кара-Мурза сочувственно кивнул.
– А что сейчас? – спросила Прокурор.
Свидетель дал справку:
– Ну, скажем, в 2008 году метр в московской новостройке в среднем стоил 6824 доллара – или среднегодовую зарплату. Значит, жилье вздорожало в пятнадцать раз. А кредит дают сами знаете под какие проценты.
Даму все же обморок настиг. Видимо, она недавно недвижимость свою улучшала… Вокруг началась возня, чем-то махали, трепыхались. Джентльмен в галстуке расстегнул ей ворот, нацелился делать искусственное дыхание рот в рот – но вгляделся в возраст и ограничился парой шлепков по щекам. Дама очнулась.
Кара-Мурза встревоженно смотрел с кафедры и, когда все стихло, продолжил:
– В брежневский период построено две трети всей инфраструктуры городов и поселков: водопровод, теплоснабжение и канализация. Без всего этого мы бы в страшные 90-е не выжили! Были сделаны огромные металлоинвестиции: масса металла ушла в машины, мосты, трубопроводы. По величине металлического фонда мы подтянулись к США.
Свидетель сделал небольшую паузу и добавил:
– Культурный рост также был бурным. При Брежневе утроилось число выпускников полной средней школы, вдвое больше стало студентов вузов. Тираж журналов вырос в три раза, а их объем в листах – в четыре. Уровень жизни постоянно рос, и население РСФСР за те годы увеличилось на двадцать миллионов. Впрочем, в начале 80-х всеобщий рост замедлился, но не было ни падения, ни даже остановки.
– Извините, Сергей Георгиевич, но я хорошо помню, как мы в 80-х голодали, – вмешался я. – Все по карточкам, ничего не купить…
– Верно, в конце 80-х, – выделил политолог. – Тогда, в результате так называемой «перестройки», все стало рушиться.
– Да чушь! Что вы его слушаете! – злобно перебил Горбачев. – Я получил в наследство коллапс, стагнацию, скажу я вам! Чудо, что я вообще смог пять лет удерживать от развала эту гнилую конструкцию!
Два аплодисмента хлопнули и затихли без поддержки.
– Коллапс получили, говорите? Михаил Сергеевич, а вы помните главный лозунг начала перестройки? «Ускорение». Вы коллапс хотели ускорить? – спросил Кара-Мурза даже ласково.
Подсудимый осекся и растерянно взглянул на Адвоката. Тот лишь развел руками.
Свидетель подытожил:
– Самим словом «ускорение» вы заявили, что страна движется куда надо, только недостаточно быстро. И были правы: страна активно развивалась. Можно рисунок показать? – повернулся свидетель к Секретарю. – Вот у меня есть…
Все-таки неплохо оборудован этот странный Трибунал! Свет погас мгновенно, и над судейским креслом высветился экран с начерченным графиком[106]106
Дальнейшая информация взята из: Кара-Мурза С. Г. Крах СССР. М., 2013.
[Закрыть]:
Индексы производства национального дохода, валовой продукции промышленности и сельского хозяйства СССР
– Как видите, наблюдался постоянный рост, по всем показателям, – вплоть до 1989 года. Ничего даже отдаленно похожего на «коллапс» накануне перестройки не было, – пояснил свидетель. – Более того: даже в горбачевский период обрушение началось далеко не сразу. Позвольте утомить вас еще одной таблицей.
Основные экономические показатели СССР (данные ЦСУ)
– Показатели-то при мне росли! – сообщил подсудимый, еле видный в полумраке. – Значит, я все правильно делал.
Свидетель возразил:
– Простите, но цыплят по осени считают. Сначала цифры росли по советской инерции, вопреки вам – и постоянно замедляясь. Однако итог вашего руководства всем известен: это тотальная катастрофа… Включите свет, пожалуйста.
– Итак, вы утверждаете, что кризиса советской экономики не было, он создан подсудимым искусственно? – спросила Прокурор.
Свидетель ответил:
– Безусловно.
– Да СССР сидел на нефтяной игле, потому и экономика бултыхалась кое-как! – выкрикнул из зала тот же критик. – В 80-х мировые цены на нефть упали, и Союз рухнул!
– Да, – авторитетно подтвердил Горбачев, качая головой.
Кара-Мурза согласился:
– Байка старая, любимая. Советский агитпроп работать умел, а тут его возглавил небезызвестный Яковлев – и этот миф внедрили чрезвычайно прочно. Но давайте разберемся. По данным Госкомстата, в 1988 году экспорт всего топлива и электричества составлял 3,2 процента от ВНП. Причем две трети этого экспорта отправлялись в соцстраны, то есть валюты не давали.
– И что? – крикнул либеральный голос.
– Не перебивайте, пожалуйста. Я думаю, нет нужды доказывать, что три процента (точнее, один) – это, скажем мягко, не совсем «нефтяная игла». Даже вовсе без этого источника дохода экономика прекрасно выжила бы. А 88-й год я взял потому, что наш первый график ясно показывает: в том году советская экономика достигла наивысшего уровня. Практически БЕЗ нефтяных денег. Следовательно, зависимость от экспорта углеводородов была минимальной.
– У защиты есть возражения? – спросил Судья.
Адвокат и Горбачев переглянулись и промолчали.
– Дополню, – продолжил свидетель. – В 1989 году советский экспорт выглядел так: сырье – 23 процента, а 77 процентов – продукты высокой переработки, в том числе машиностроение и металлообработка – 34,7 процента. Это верный признак индустриальной экономики – она сохраняла прочность даже вопреки четырехлетнему правлению Горбачева! Однако вот конечный результат «реформ»: в российском экспорте 2006 года сырье составило 70 процентов, а машины, оборудование и транспортные средства – 5,8 процента. Доля сырья выросла с 23 процентов до 70! Машины упали с 35 процентов до 6! Налицо истребление промышленности. СССР был индустриальным гигантом, а Россия стала жалким сырьевым придатком. О бывших союзных республиках вообще молчу. Там совсем все грустно.
Свидетель замолчал, и в зале несколько минут висела тягостная тишина. Как на поминках.
– Некорректное сравнение, – нашелся наконец Адвокат. – Вы привели цифры 2006 года, а власть моего клиента закончилась в 1991-м. Дальнейшее ухудшение с ним не связано!
Кара-Мурза признал:
– Формально – да. Однако именно при Горбачеве страна сменила курс на либеральный, капиталистический, рыночный. И этим курсом могла прийти только к плачевному результату.
– Почему? Ведь рыночная экономика эффективнее плановой! – с искренним недоумением сказал Адвокат.
Кара-Мурза ответил:
– Видите: даже вы, похоже, всерьез поверили этому мифу. А ведь образованный человек… Многие приняли его совершенно некритично, будто аксиому. Между тем вместо того, чтобы просто принять на веру, любое явление следует изучить, причем в конкретных исторических условиях! Неужели это не очевидно? Вот и давайте исследуем различия позднего советского социализма и капитализма. Вы позволите взять тему поглубже?
– Извольте, – согласился Судья.
– Историк Фернан Бродель писал: «Капитализм является порождением неравенства в мире; для развития ему необходимо содействие международной экономики. Капитализм вовсе не мог бы развиваться без услужливой помощи чужого труда». Уточню: «развиваться» в данном случае означает «существовать». Бродель изучал Британскую империю и пришел к выводу, что выжить она могла исключительно за счет грабежа колоний.
– Я попросил бы вас не отклоняться так далеко, – вмешался Адвокат. – Никакой Британской империи давно нет!
Политолог улыбнулся:
– Ну, это небесспорно… Однако сейчас не об этом. Допустим, Британской нет – но есть американская! А в США, напомню, живет 5 процентов населения Земли, – но потребляют они 40 процентов ресурсов. То есть тоже живут не по средствам, за чужой счет. По сути, весь мир сейчас – колония Соединенных Штатов; или шире возьмем – Запада. Другой французский ученый подтвердил: «Запад построил себя из материала колоний». А теперь простой вопрос: имел ли колонии Советский Союз?
– Колониями были республики, Москва их грабила! – сообщил из зала все тот же профессиональный русофоб.
Судья беспорядки не пресекал. Похоже, ему самому был любопытен ход дискуссии.
– Если б они были колониями, – парировал свидетель, – то, освободившись от «имперского гнета», немедленно разбогатели бы. Разве не так? Грабить-то их перестали! Но что мы видим? За двадцать лет независимости от Москвы все они обнищали до крайности. Значит, они были антиколониями: не они Центр содержали, а наоборот.
– Продолжайте, – заинтересованно сказал Судья.
Но Кара-Мурза и так спокойно вел дальше:
– Не имел Союз колоний, не имел «услужливой помощи чужого труда», все зарабатывал сам. А это означает, что капитализм в нем построить было невозможно! Войти в капиталистический мир мы могли лишь в роли колонии – что и произошло. Так что в данной конкретной ситуации плановое социалистическое хозяйство было не только наиболее эффективным, но и единственно возможным для выживания страны.
– Чушь! – уверенно заявил либерал-невидимка, и тут уж Судья погрозил ему пальцем, ибо глубина аргументации поражала.
А Кара-Мурза закончил, обратившись к Горбачеву:
– Обобщу сказанное. Экономику вы унаследовали настолько прочную, что вам пришлось рушить ее целых шесть лет, прежде чем она обвалилась.
Прокурор подхватила:
– И первым вашим шагом по разгрому экономики стала антиалкогольная кампания…
– Вызываю свидетеля Рыжкова! – нервно выпалил Адвокат. – Мы имеем право представить контраргументы!
Ну и ну… Неужто дела Горби настолько плохи – что его больше некем защищать?
Судья не возражал. Снова явился бывший премьер. И Адвокат вцепился в него:
– Николай Иванович, скажите: поздняя советская экономика была эффективной?
– Скорее нет, – отозвался Рыжков.
Подсудимый облегченно вздохнул и пожал адвокатскую руку. По залу прокатился ропот.
– Поясните, – потребовал Судья.
Глава правительства ответил:
– Сначала жесткая плановая система спасла страну. Ее ведь создали в 30-х ради индустриализации, без которой мы не справились бы с вермахтом! Затем именно план позволил сказочно быстро восстановить хозяйство, а в холодную войну достичь паритета с Западом. На том этапе плановая экономика работала оптимально.
– Что случилось дальше? – не отлипал Адвокат.
– Постепенно народное хозяйство стало отставать от возросших запросов населения. Чрезмерное планирование сковывало инициативу на местах. В середине 60-х годов предсовмина Косыгин начал экономическую реформу; базовых устоев она не затрагивала, но давала предприятиям определенную свободу. Я тогда руководил Уралмашем и был весьма удовлетворен смягчением жесткого контроля. В итоге реформы восьмая пятилетка (1966–1970 годы) имела самые высокие экономические показатели.
– Но что-то этому помешало? – сочувственно спросила Прокурор.
– Увы, после пражских событий 1968 года реформу свернули. Дальнейшие попытки вернуться к ней успеха не имели. И экономика с современными задачами уже не справлялась.
– Свидетель Кара-Мурза, как вы объясните расхождение показаний – ваших и свидетеля Рыжкова? – строго осведомился Судья.
Оказалось, что политолог не исчез, а сел в зале и незримо участвовал. Он ответил:
– Николай Иванович возглавлял правительство – и, стало быть, тоже отвечает за тогдашние дела. Так что…
В недомолвке Кара-Мурзы отчетливо читалось, что Рыжков хочет отмазаться.
– Допустим, – сказал Судья. – Николай Иванович, продолжайте.
Премьер хотел возразить Кара-Мурзе, но… Тот ничего открытым текстом не произнес, и протест будет нелепым. Да и вообще: может, не все догадались, о чем он; а скажу – и сам себя выдам… Все это промелькнуло в голове Рыжкова мгновенно, он сделал вид, будто ничего не случилось, и продолжил рассказ:
– В 1983 году новый генсек Андропов поручил нам изучить экономическую ситуацию и подготовить предложения по ее реформированию.
– Нам – это кому? – переспросил Судья.
– Нам – это нам, – внезапно бросил с места подсудимый, все повернулись к нему.
Рыжков подтвердил:
– Нам – это члену политбюро Горбачеву, кандидату в члены Долгих и секретарю ЦК по экономике Рыжкову. Мы трудились два года, привлекли без числа ученых и специалистов. Наши наработки легли в основу апрельского (1985 года) доклада Горбачева на пленуме ЦК… И началась борьба за конкретику. Всем была ясна главная проблема: отчуждение человека от средств производства и результатов своего труда. Работник не имел мотивации к высококачественному труду. Так перед нами встал вопрос о собственности. Как известно, основной ее формой являлась государственная; колхозно-кооперативная тоже приобрела черты государственной. А конкретный труженик не владел ничем.
– Все вокруг народное, все вокруг ничье! – ехидно вставил затаившийся либерал.
Рыжков покачал головой:
– Вынужден согласиться. Так называемая общенародная собственность по сути народу не принадлежала.
– Позвольте реплику? – поднял руку Кара-Мурза. – Вы уверены, что советский человек был отчужден от результатов своего труда?
– Это очевидно! – отозвался Рыжков. – Не владея собственностью, работник теряет стимул.
Кара-Мурза продолжил:
– Значит, народу госсобственность не принадлежала. А кому?
– М-м-м… – замялся бывший премьер.
– Да номенклатуре все принадлежало! – поведал тот же тайный знаток. – Партаппаратчики и чиновники все хапнули и потом эксплуатировали народ!
– Вы согласны с этим, Николай Иванович? – спросила Прокурор. Свидетель явно пребывал в затруднении и не мог решиться на какой-нибудь ответ.
– А ведь вы сами были и партаппаратчиком, и чиновником, – нажал на него Кара-Мурза. – Лично вам госсобственность принадлежала?
– Разумеется, нет! – выпалил Рыжков.
– Ну так кому же? Если не народу и не власти? – додавливал политолог. – Собственность по определению не может быть ничьей!
– По конституции госсобственность считалась достоянием всего советского народа… – пробормотал экс-премьер.
Кара-Мурза дополнил:
– Не только по конституции, но и фактически. Ведь люди с этой собственности дивиденды получали!
– Какие еще дивиденды? – нахмурился премьер. Капиталистическое слово ему не понравилось.
– Бесплатное образование и медицину, пенсии, почти бесплатное жилье… Вот и дивиденды! А значит, работник вовсе не был отчужден от результатов своего труда.
– Ну, это вопрос дискуссионный, – уперся Рыжков. – Если не возражаете, я все же останусь при своем мнении. Вы позволите, я продолжу?
– Конечно! Извините.
Кара-Мурза сел на место, а премьер дальше повел свой рассказ, хоть было и непонятно, в чем заключается его мнение.
– Я сказал о борьбе за конкретику. Дело вот в чем. Не обязательно ведь «или – или»: либо все частное, либо все государственное! Мы рассчитали, что в руках государства целесообразно сохранить 50–60 процентов собственности – а именно базовые отрасли народного хозяйства и оборонку. Остальные 50–40 процентов могли находиться в акционерной и частной форме. Особый упор мы делали на так называемые «народные предприятия», которые принадлежали бы их коллективам.
– Но ведь вышло не так? – вставила Прокурор.
– Увы. Да. Нам противостояла группа либеральных экономистов, а также политиков во главе с Яковлевым. Они утверждали, что частная собственность должна стать тотальной, что она автоматически решит все проблемы. А я невольно вспоминал слова Салтыкова-Щедрина: «Горе тому граду, в котором и улица, и кабаки безнужно скулят о том, что собственность священна! Наверное, в граде сем имеет произойти неслыханнейшее воровство». Так и получилось…
«А ведь правда, – подумал я. – Еда священна для обжоры; о сексе кричат те, кто в нем ненасытен… У кого что болит, тот о том и говорит. Собственность „священна“ для тех, кто хочет хапнуть ее как можно больше. Грабеж при такой формуле неизбежен».
– Как ваши оппоненты обосновывали свою точку зрения? – спросил Судья.
Рыжков ответил:
– Да, в общем, никак. Скажем, приводили пример стран Запада. Они ведь во Вторую мировую тоже имели централизованную плановую экономику, а потом быстро нырнули в рынок. Мол, и мы так сможем. Однако Европа и США до войны имели долгий рыночный опыт и просто вернулись к нему – а нам предстояло окунаться в этот омут с нуля. И главное: даже сейчас Запад отнюдь не чурается элементов государственного планирования! Там частная собственность вовсе не тотальна. От нашего народа это скрыли.
– Может, либералы сами этого не знали? – с надеждой спросил Адвокат.
Премьер отверг эту идею:
– Не настолько же они некомпетентны… К сожалению, есть все основания полагать, что уничтожали экономику они намеренно. Как выразился один из них, «мы дали пинка под зад матушке-России».
Горбачев хотел что-то сказать, засуетился, влез в бумаги – но Адвокат шепотом его остановил.
– Борьба шла всю перестройку, с переменным успехом, – продолжил Рыжков. – Я не понимал тогда, что генсек целиком поддерживает либералов, так что исход сражения предрешен… Работа велась и летом 1990-го; создавались две программы перехода к рынку: наша, от Совмина, – и от либеральной группы (Шаталин, Явлинский, Ясин). Мы предлагали перемены плавные, за восемь лет; темпы же наших оппонентов ясны из названия их программы: «500 дней». Забавно, что мы работали в подмосковном пансионате «Сосны», а шаталинцы – в пансионате «Сосенки».
– В двух соснах заблудились, – буркнул Горбачев.
– Не вам бы так острить, Михаил Сергеевич, – покачал головой свидетель. – Мы пытались с «пятисотчиками» договориться, найти компромисс – но они взирали на нас как на недоумков. Да и понятно: ведь их поддерживали Горбачев и Ельцин.
– А как иначе? Вы б до сих пор кота за яйца тянули, – прокомментировал генсек.
Рыжков возразил спокойно:
– Поспешность хороша… сами знаете где. Название «500 дней» соблазняло: просто, быстро. Многие поверили, что на 501-й день настанет всеобщий рай. Это, конечно, чистейший популизм.
– Считаете, что ваш план был лучше? – поинтересовался Судья.
Премьер ответил:
– За двадцать истекших лет страна рынка нахлебалась. Сейчас уже всем ясно, что сам по себе он ничего не выправляет, нужен чуткий баланс между рынком и планом. Но тогда мы все были как в тумане, идея рынка совратила и меня. Постепенно я поверил, что можно обойтись без госсобственности… К тому же реформа может быть удачной, лишь если ее выполнение строго контролировать – а власть тогда почти потеряла рычаги. В такой ситуации даже самая продуманная реформа обречена. Так что, объективно говоря, оба варианта были гибельными.
– Вы слишком самокритичны, – вмешалась Прокурор. – Позвольте, я зачитаю фрагмент вашего тогдашнего интервью: «Страна не подготовлена к форсированному переходу к рынку, поэтому мы за взвешенный вариант. К подготовке новых предложений привлекались серьезные научные силы, было проведено моделирование предстоящих нововведений, математический анализ всех плюсов и минусов. Расчет шел по двум вариантам перехода к рынку – радикальному, который проповедуют некоторые известные экономисты, и умеренному, который предлагает правительство. Модель первого варианта (почти немедленный перевод цен на свободные, практически полное исключение госзаказа и т. д.) показала резкий спад объемов производства, занятости, жизненного уровня. Анализ второго варианта также показывает спад, но более пологий, медленный. Снижение уровня жизни населения в целом по стране произойдет, но меньше, чем по первой модели. Соответственно, и оздоровление экономики будет идти дольше». Так что опасность неконтролируемого рынка вы понимали и тогда. Вы в точности предсказали грядущие беды.
