Текст книги "Учебник выживания снайпера. «Стреляй редко, но метко!»"

Автор книги: Алексей Ардашев

Соавторы: Семен Федосеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Как-то зимой я оказался в довольно сложной обстановке. Впереди участок местности был завален стволами поваленных взрывами деревьев, ворохами веток. Вести наблюдение лежа, а тем более стрелять было невозможно, а приподнимешься – тут же станешь мишенью для врага. Пристроился за стволом старой березы. Обзор немного улучшился. И тут главное – плотнее прижиматься к березе, не мельтешить за ней, не высовываться из-за ствола. Когда поддерживаешь атаку подразделения, раза два-три приходится менять свою позицию. И тут не смотришь: лужа или не лужа, коряга не коряга – радуешься любому уголку, любой кочке…

Возможно, вы спросите: как лучше действовать снайперам – вдвоем или в одиночку? Скажу прямо: практика показала, что решение этого вопроса целиком зависит от мастерства и, конечно же, от конкретных условий боя.

Было это в разгар зимы. Недалеко от Ленинграда через Неву проходил железнодорожный мост. Еще осенью при отходе наши войска его подорвали, но две фермы моста, примыкающие к нашему берегу, были целы.

Давно я уже присматривался к мосту, предполагая, что с него хорошо просматривается вражеский берег. Польза двойная: не только хороший наблюдательный пункт, но, должно быть, и отличная снайперская позиция. Правда, если обнаружат, несдобровать!.. Но не только это сдерживало. Как незамеченным, не оставляя следов, пробраться на мост и, главное, как в случае опасности его покинуть? Не могут ли и фрицы со своей стороны взобраться на мост? Нет ли у них там своего наблюдательного пункта?

В один из дней перед рассветом, запасшись всем необходимым для долгого бдения на снегу, я по заранее высмотренному маршруту пополз к железнодорожной насыпи. Выбрав относительно пологий участок, осторожно взобрался на полотно. Полз, присматривая, чтобы не оставлять заметных следов. Иногда приминал слишком приметные места и разравнивал снег за собой. Правда, успокаивала мысль, что чем ближе к мосту, тем насыпь выше и едва ли что просматривается на ней с вражеского берега.

Сделав десяток-другой «гребков» локтями, отдыхал и снова начинал движение. Вот, наконец, и мост.

Теперь максимум осторожности! Где же устроиться? Прежде всего надо добраться до последнего пролета – к ферме, что обвалилась при взрыве. Только там будет что-то видно. Надо было поторапливаться. Начинался рассвет. Внимательно просмотрел покрытие моста: не нарушен ли где-либо снежный покров? Нет ли подозрительных следов? Как будто бы все в порядке. Можно устраиваться…

Вражеский берег просматривался четко. У самой кромки береговой черты были густо набросаны витки спиралей из тонкой проволоки – малозаметные инженерные препятствия. Немного дальше от берега, метрах в 20–25, шел низкий забор из колючей проволоки на маленьких столбиках. Еще дальше – забор из колючки на метровых кольях, увешанный пустыми консервными банками, – своего рода сигнализация. Извилистые траншеи, ходы сообщения, окопы, блиндажи, землянки – все как на ладони. Вот это наблюдательный пункт! И еще я подумал тогда, что возвращаться обратно буду обязательно по старому следу, с предельной внимательностью, особенно у своего переднего края. Но пока моя задача – вести себя тихо, ничем не выдавая.

Взошло солнце, мороз крепчал. Поработал пальцами, чтобы согреться. Около полудня в одном из ходов сообщения заметил троих гитлеровцев. Впереди шел обер-ефрейтор, позади – два солдата с карабинами. Встретить гитлеровцев я решил на одном из поворотов. В этом месте 10—15-метровый отрезок траншеи шел точно в моем направлении и просматривался целиком: каждый в него входящий как бы становился неподвижным в поле зрения прицела.

Первым появился обер. Стоп! Не торопись! Зачем стрелять сейчас? Дай им всем войти и вытянуться цепочкой на виду у тебя! А потом стреляй в первого, затем – в последнего. И средний никуда не денется. Так и сделал…

Минут через пятнадцать на этом же месте были уничтожены двое, потом еще один. А дальше пошло, как по конвейеру. Куда шли фашисты – не знаю, но каждый из проходящих натыкался на груду тел и тут же сам становился жертвой.

И все было бы хорошо, если бы не иней… Это случилось на третий день моей «охоты» с моста. Тогда, в первый день, я не придал особого значения тому, что после выстрела с металлических конструкций моста на меня посыпался иней. Его радужная пыльца медленно оседала, искрясь на солнце. Красивое зрелище… Но, видно, успешная «охота» в какой-то мере притупила мою бдительность. А надо было бы сообразить, что гитлеровцы усилят наблюдение, повысят внимание и будут осторожничать. На третий день я успел сделать только единственный выстрел, сразивший фашиста. Буквально через минуту на мост посыпался град снарядов и мин.

Ранним октябрьским утром наши части перешли в наступление и форсировали Неву. Замаскировавшись на берегу среди густой растительности, я вел наблюдение за полем боя и внимательно следил за всеми осложнениями, возникавшими при форсировании. В любой момент готов был прийти на помощь огнем.

Под настилом бывшей лодочной станции я заметил на поверхности воды сильную зыбь, поднятую мощной струей пороховых газов. «Ловко укрылись, – подумал я зло, – самому не достать. Надо сообщить артиллеристам…» Через пару минут от настила остались только щепки. Вспугнутые первыми же разрывами снарядов, оттуда выскочили фашистские пулеметчики, но уйти далеко не успели…

В дальнейшем я частенько выбирал свою позицию вблизи артиллерийских КНП. Но фронтовая дружба налаживалась не только с артиллеристами, но и с представителями других воинских специальностей. Особенно крепкие контакты были с разведчиками. Случалось и так, что задания нам давали общие: снайперов включали в состав разведывательных групп…

Я уже упоминал о нашем плацдарме на левом берегу Невы в районе Невской Дубровки. На него возлагались большие надежды нашим командованием. Значение плацдарма понимали и гитлеровцы. В районе переправы река буквально кипела от разрывов снарядов и мин. Ясно было, что огонь корректировался, а следовательно, наблюдатели и корректировщики находились в визуальном контакте с переправой, видели все, что делается на реке и на подступах к ней.

Когда в штабе был поднят вопрос о снижении эффективности огня вражеской артиллерии по переправе и плацдарму в целом, было предложено использовать огонь снайперов. Меня вызвали в штаб армии. Задача была ясна. Ночью в стороне от переправы меня скрытно перебросили на плацдарм. Устроились вместе с одним комбатом в береговой нише. Кругом творилось что-то невероятное. Непрерывный гул, взрывы, трескотня пулеметов и автоматов, разрывы гранат…

Почти два месяца пробыли мы в этом пекле. Перед каждым рассветом я в сопровождении двоих автоматчиков – моих «телохранителей» – подбирался как можно ближе к переднему краю. Долго рассказывать, что я пережил за эти два месяца…

Часто снайперу приходится стрелять по целям, появление которых бывает неожиданным. В этих условиях нет времени на определение расстояний, и потому на наиболее вероятных рубежах и направлениях необходимо заранее выбирать приметные ориентиры. По ним в дальнейшем следует вести отсчет и определять положение целей и расстояние.

Поскольку, как правило, все ориентиры находятся в расположении противника, расстояние в них определяется на глаз, с ошибкой примерно в 5—10 %. Ошибки тем больше, чем пересеченнее местность. Но и на ровной местности они не исключены. Особенно грубые ошибки (с занижением расстояний) бывают тогда, когда противоборствующие стороны разделяет ровная однообразная местность – равнина, пустыня, водная гладь – или когда стрельба ведется в горных ущельях, лощинах. К тому же надо учесть и то, что установочные данные оптического прицела зачастую требуют периодической коррекции. Так возникает необходимость проверки боя винтовки. Но как это сделать в условиях фронта? Ни мишеней, ни стрельбищ, ни выверенных расстояний, а порой и просто отсутствие инструментов. При удобном случае я всегда разыскивал поблизости овражек, отмеривал 100 метров и производил пристрелку винтовки стандартным способом. Но такие случаи выпадали редко. Надо было искать что-то другое. И это другое нашлось.

Как-то работал я на берегу – уничтожал вражеских пулеметчиков, ведущих огонь у самого уреза воды. Выстрелив, заметил на воде у берега всплеск. Сомнений не было – эти рикошет от моего промаха. Факт этот я запомнил. И вскоре его использовал. Когда вновь заработали пулеметчики, заскрежетали минометы, заухала артиллерия, я решил проверить бой винтовки. В оптический прицел внимательно просмотрел участок водной глади неподалеку от обнаруженных мною у берега следов. Привлек внимание прутик, торчавший из воды. Тщательно прицеливаюсь в точку, где он выходит из воды, и стреляю. Вижу всплеск – рикошет. Его отклонение – ошибка в бое винтовки. Она незначительна, но для уверенности делаю еще один выстрел.

В этот день я так ничего и не дождался. Зато на следующий мой боевой счет вырос еще на две единицы…

Иногда обстановка быстро менялась, цели появлялись на обширном пространстве с разбросом по дальности и быстро исчезали. В таких условиях каждый раз определять расстояния и тем более устанавливать по ним прицел попросту не представлялось возможным. Да и реагировать на такие цели надо было быстрее, иначе цель скроется.

В предвидении такой обстановки, которая, как правило, возникала при атаках противника, я точно (упомянутыми выше методами) пристреливал винтовку на дистанцию 400 метров, запоминал в районе этой дальности какой-либо предметный ориентир на стороне противника и в дальнейшей стрельбе ориентировался по нему. Прикидывал на глаз, насколько цель ближе или дальше этого ориентира, не в метрах, конечно, а в величине «качания» по вертикали точки прицеливания. Для этого, естественно, снайпер, как таблицу умножения, должен знать (а вернее, представлять пространство) траекторию полета пули хотя бы на те же 400 метров, т. е. на дистанцию, на которую винтовка пристреляна была перед боем.

В качестве тактического приема гитлеровцы использовали свои огневые точки по всей линии обороны таким образом, что одни из них работали днем, а другие – по ночам. Выявить точки, работающие в ночное время, труда не составляло – по огневым вспышкам «провешивали» направление на работающий пулемет (устанавливали по паре вешек на бруствере окопа на удалении метр-полтора одна от другой). Днем по этим вешкам после недолгих наблюдений находили замаскированные амбразуры огневых точек и проводили по ним коррекцию оружия способами, о которых рассказывалось выше. Прицелы запоминались и записывались. С наступлением темноты, когда оживали огневые точки, молчавшие днем, снайпер был уже настороже. Взлетит в воздух ракета, зависнет в ночном небе – и в ту же секунду в сторону работающей огневой точки следует выстрел, другой.

Заканчивая свой рассказ о немаловажном для снайпера тактическом приеме – нестандартной пристрелке, – хотелось бы предупредить, что увлекаться ею не следует, а использовать надо в самых неотложных случаях, когда есть необходимость поражения цели с первого выстрела. Желательно эту пристрелку маскировать шумом боя и вести ее с запасных позиций.

В боевой обстановке снайпер может оказаться в самых необычных условиях. Для того чтобы не попасть впросак, необходимо в совершенстве владеть всеми видами оружия и теми качествами, о которых я уже говорил выше. Не меньшее значение имеют хитрость, смекалка, наблюдательность.

Однажды во время единоборства с фашистским снайпером был у меня такой случай.

Взошло солнце. Крепчал мороз. Однообразное лежание стало надоедать. Беспокоила неясность обстановки. Надо было предпринимать что-то. И тут мелькнула мысль: надо обмануть фрица. Нашел сухую ветку и, приладив на нее шапку-ушанку козырьком в сторону противника, просунул ее сквозь прогал в ветвях и медленно стал поднимать. Моя «неосторожность» тотчас же была наказана. Шапка была сбита. По двум дыркам нетрудно было определить примерное направление пули. Но враг не успокоился: очередная пара пуль впилась в ствол возле меня. Неприятное ощущение!

Снова пошла в ход рогулька. Удерживая бинокль у глаз, левой рукой осторожно пошевелил еловые ветки левее. Как и следовало ожидать, последовал выстрел. Одновременно в бинокль я увидел маленькое облачко снежной пыли. Сомнений не было – облачко взметнулось в результате вылета из ствола пороховых газов. Вражеский снайпер работал с неподготовленной позиции – зимой в секторе стрельбы снег надо обязательно окропить или же слегка примять, чтобы не демаскировать выстрелы. Это его и выдало…

Вы уже, наверное, поняли из приведенного примера, что снайпер должен быть наблюдательным, а из всего замеченного обязан делать определенные выводы. Наблюдательность и анализ – непременные качества снайпера. Они вырабатываются со временем. И не следует пренебрегать мелочами боя. Любая мелочь может оказаться решающим фактором победы.

В чем секрет успеха снайпера и что его спасает от огня противника? В первую очередь – маскировка. Он видит все, оставаясь невидимым для врага, а поэтому неуязвимым.

Снайперу нужно помнить те правила, которые имеют значение для его будущей боевой работы. Правила эти следующие: отправляясь на выполнение боевой задачи, осмотреть свое снаряжение и подготовить его так, чтобы оно не издавало никаких звуков, которые могут выдать присутствие снайпера; двигаясь по небольшим барханам, высоким хребтам, обязательно идти, пригибаясь; в лесах и зеленых зонах не пересекать полян, а обходить их; на отдых днем располагаться в тени местных предметов; не протаптывать новых тропинок по целине, не расширять имеющихся, которыми пользуются; все следы работ, проводимых в течение ночи, к утру необходимо тщательно маскировать».

(В.Н. Пчелинцев, 1942 г.)

Что касается выдержки, терпения – без этого невозможно говорить о снайпере как таковом. Известный советский снайпер Лидия Гудованцева как-то вспоминала: «Вдвоем с напарницей Сашей Кузьминой отправились на первую «охоту». Выползли, тщательно замаскировались, приняли изготовку и замерли. Впереди притаился враг. От усиленного напряжения слезились глаза. Начало припекать солнце. Мы – без единого движения. А затем облепил нас рой комаров и мелкой мошкары. Свет был не мил. Мучили они невыносимо, а отогнать нельзя…

До темноты пролежали в засаде. А когда явились в землянку командира роты, все, кто там был, покатились со смеху. Старший лейтенант Дмитриев туже же одернул солдат, подал маленькое зеркальце… Мы пришли в ужас. Вместо лиц – сине-багровые рожи со щелочками вместо глаз. И тут только я взглянула на свои руки. Это были мягкие подушечки, пальцы не сгибались…»

Как говорили на фронте молодым снайперам: терпение – это в первую очередь твоя жизнь, а потом уже смерть фашиста. Ведь не хватит выдержки – сам станешь мишенью для вражеского снайпера.

Боевой опыт союзников

Во время Второй мировой снайпинг был достаточно широко распространен в войсках антигитлеровской коалиции, и значение его по сравнению с Первой мировой значительно возросло. В армейских сводках действия вражеских снайперов часто проходили в одном ряду с боевой работой артиллерии и авиации. Кстати, тогда, как и теперь, часто большинство потерь от огня стрелкового оружия списывались на результат «снайперского террора», что лишний раз подтверждает тот факт, что основной задачей «сверхметких стрелков» на фронте является именно психологический прессинг на солдат противника, а не количество уничтоженных врагов (хотя это тоже важно).

Тактические приемы снайперов союзников целиком вписывались в существовавшую в то время концепцию снайпинга и основывались на боевом опыте, полученном во время Первой мировой войны. Главной задачей считалось предотвращение потерь в своих подразделениях путем подавления и уничтожения вражеских снайперов и пулеметчиков, а также ведение визуальной разведки передовых позиций противника.

Основное отличие от методики боевой работы советских стрелков заключалось в том, что снайперская пара всегда состояла из самого снайпера и корректировщика, вооруженного автоматическим оружием (пистолетом-пулеметом) и имеющего оптические средства для наблюдения. Кроме того, снайперские кадры считались слишком ценными для того, чтобы рисковать ими, поэтому у союзников не принято было выходить в засаду на нейтральную полосу.

Как известно, снайпер в большинстве случаев работает один или в составе пары, в отрыве от основных сил, пользуясь максимальной самостоятельностью в принятии решений. Это накладывает отпечаток элитарности на его поведение. Еще в 1940 году генерал корпуса морской пехоты США Георг ван Орден писал: «Это одинокий волк на поле боя. Он охотится не со стаей. В одиночку или с одним напарником он ищет укрытие вблизи сражающихся… Его игра заключается не в том, чтобы обрушить град огня на огневую позицию или группу солдат противника; суть ее в том, чтобы выбрать одного врага и сразить его быстрым, точно направленным выстрелом. Он – овод большой войны. Он должен безжалостно бить по нервам врагов всех званий; выстрелы винтовок его и ему подобных должны создавать опасность и вызывать у врага страх больший, чем визг артиллерийских снарядов и град взрывов от минометов. Их пули должны прилетать ниоткуда».

Несмотря на то что приведенные выше слова свидетельствуют о понимании рядом высших офицеров США всей важности снайпинга, во время Второй мировой в войсках союзников на первых порах вообще не было организовано сколько-нибудь реальной подготовки снайперских кадров для армии. И только столкнувшись в Нормандии с немецким «снайперским террором», командование союзных войск было вынуждено позаботиться об отборе, обучении и оснащении своих «сверхметких стрелков». В некоторых подразделениях только отбирали солдат, которые показывали в стрельбе лучшие результаты, и присваивали им звание «Снайпер». Это приводило к большим потерям. Например, во время боев в Италии снайперы 5-й армии потеряли до 80 % своего состава. В 24-м дивизионе морской пехоты после боев при Иво Джима из 24 снайперов в живых осталось 9 человек.

Первым начальником школы снайперов морской пехоты Соединенных Штатов, возникшей в 1943 году в районе города Сан-Диего, стал лейтенант Клайд Хэррис. Он прошел к тому времени войны на Гаити и в Никарагуа, семь раз становился победителем чемпионата морской пехоты по стрельбе из винтовки, выиграл национальный чемпионат по винтовочной стрельбе. Пятинедельный курс обучения, разработанный Хэррисом, включал не только боевую стрельбу на различные дистанции, но и топографию, маскировку на местности, оборудование укрытий, скрытное передвижение на местности.

Американский снайпер периода Второй мировой войны со снайперским вариантом самозарядной винтовки М1 «Гаранд»

О подготовке и снайперской тактике в американских войсках во время Второй мировой войны можно судить

по воспоминаниям одного из стрелков того времени: «Снайперская школа была там же, где и лагерь. Какое-то время мы не бегали, не делали марш-броски, не выслеживали друг друга на местности – мы стреляли из винтовки. Очень много мы стреляли на расстояние в пятьсот ярдов. Нам выдали новые M-1D, еще в заводской смазке. Модель D представляла собой винтовку Гаранда, отличающуюся тем, что имела более тяжелый ствол и пламегаситель, был усовершенствован спусковой механизм, что позволяло делать спуск более плавным; она имела ремень сбоку и телескопический прицел.

Предполагалось, что разведчики-снайперы для проведения боевых действий будут разбиты на подразделения по 6 и 12 человек, которые выдвигаются вперед своих частей на нейтральную полосу, а иногда и за линию врага. Мы обеспечивали защиту батальона, будучи его глазами и ушами. Что бы ни делал противник, мы следили за всем и передавали нашим в тыл все сведения.

Это была разведывательная сторона дела. Другая его сторона – боевое соприкосновение. Где бы мы ни замечали противника – его патруль, группу солдат или наблюдателей, – начинали стрелять, пока тот не начинал бояться ходить там, где были мы.

Еще до отправки за океан я знал, что могу убить человека за пятьсот ярдов. Чего мы не знали, так это того, как на первых порах отреагируем на лицо человека, пойманного в прицел, и что нам будет стоить нажать на курок. Вы можете сколько угодно стрелять по круглой или контурной мишени, вы можете быть смелыми и самоуверенными, похваляться тем, что вы собираетесь делать, но вы никогда заранее не знаете, что произойдет у вас внутри, когда все это наступит в реальности. Вы до этого даже не знаете, сможете ли вы вообще выстрелить».

Сильно пересеченная местность в зоне высадки союзных войск в Нормандии, с многочисленными живыми изгородями, была крайне удобна для проведения засад. Этим обстоятельством не преминули воспользоваться немцы: их хорошо замаскированные пулеметные огневые точки были практически неуязвимы для вооружения пехотных подразделений, выкашивая десятки атакующих, когда они перебегали от одного укрытия к другому. Немецкие снайперы при этом предпочитали оборудовать себе позиции на деревьях, чтобы держать под обстрелом большой сектор местности. Вот так описывает события июня 1944 года Уильям Джонс: «Я начал осматривать изгороди через свой прицел. Немецкий снайпер не был простак. Он уже подстрелил двоих наших парней. Я слышал, как медики за зарослями работали с одним из них.

…Я заметил большой темный клубок на вершине дерева. Секунду я изучал его и готов был перевести прицел дальше, посчитав, что это какая-то деформация дерева, как тот пошевелился. Изучив его внимательнее, я заключил, что видел птицу. Медленно я повел прицел вниз по дереву, надеясь, что снайпер проявит себя. Не обнаружив ничего приметного, я опять вернулся к клубку. Чем больше я на него смотрел, тем больше я находил в нем подобия со сжавшимся человеком.

…Я не хотел, чтобы снайпер пальнул в нас, если это окажется все-таки клубком. Я провел прицелом вдоль изгороди и опять вернулся к дереву. Так прошло несколько минут. Вскоре клубок шевельнулся; теперь я знал, что птица здесь ни при чем.

«О′кей, он мой!» – победно сказал я.

Легкий ветерок прошелся вдоль поля, всколыхнув своим дыханием несколько блеклых стеблей травы. Я ввел поправки на ветер и на возвышение. Механизмы прицела были в отличном состоянии благодаря моим стараниям. Солнце обеспечивало мне четкое изображение, хотя листва и скрывала большую часть того, что я ошибочно принял за клубок. Помня, что он уже подстрелил двоих, я сделал глубокий вдох, почувствовав пряный запах земли, на которой лежал, и плавно нажал на курок. Винтовка дернулась в отдаче. Когда я вернул ее в прежнее положение, то увидел сильно качающееся дерево. Клубок, казалось, качается и пульсирует. Я передернул затвор и опять навел перекрестие прицела на цель».

Примерно такая же ситуация сложилась и на Тихоокеанском театре военных действий. Мелкие группы японских стрелков-смертников прятались среди джунглей и сильно осложняли задачи передовых патрулей американских войск. В результате джи-ай стали бояться снайперского огня гораздо больше, чем атак больших масс японцев.

И хотя даже наскоро подготовленные снайперы американцев неплохо зарекомендовали себя в деле противодействия немецкому и японскому «снайперскому террору», философия сухопутных войск и морской пехоты оставалась прежней: как можно больше героизма и массированный огонь из всех стволов.