Текст книги "Монастырь у Теплой реки"

Автор книги: Алексей Минеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Минеев Алексей
Монастырь у Теплой реки

Алексей Минеев

Монастырь у Теплой реки

Резкий встречный ветер, особенно усиливающийся в это время года, нес с собой полчища песчинок, колол лоб и щеки, упруго толкал в грудь. Идти было тяжело, ноги вязли в зыбучем песке. Брехт чувствовал, как капли пота, щекоча лицо, стекают по переносице на дужку поглотителя кислородной маски. Трос, протянутый от купола станции к башенке подъемника, дергался и прыгал в ладони, как живой, раскачиваясь от ветра.

"Трос вытянулся, нужно сказать Нортону, пусть подтянет".

Брехт на миг отвернул лицо от колючего ветра, поправил защитные очки. Чувство, похожее на беспокойство, шевельнулось глубоко внутри. "Почему-то долго нет контрольной вешки. А может, я просто сбился со счета?" Ложная тревога. Рука в перчатке уже ощупывала круглый шарик контрольной вешки. Половина пути пройдена. Передохнув, он двинулся дальше. Беспокойство все же не отпускало его. Что-то било не так. "Не так, не так", – казалось, шуршал песок, поднимаемый ветром. Вдруг Брехт понял, почему сегодня он чуть позднее прошел контрольную вешку на дороге, измеренной его шагами тысячи раз. И не встречный ветер был этому причиной. "Время, время... Мне уже за пятьдесят, из них десять лет я шагаю каждый день туда и обратно по этой дороге. Да, я здесь, на Марсе, теперь, пожалуй, самый старый. И самый долгоживущий. Другие прилетали, улетали... Дольше других здесь пробыл Пуатье, но и он вернулся на Землю два года тому назад. Я оставался всегда. Все правильно. Жаль только, что станцию поставили в километре от шахты. Раньше я этого как-то не замечал..."

Вот и последняя вешка. Брехт ногой разгреб песок, нанесенный за ночь у двери, и, повозившись с шифром, щелкнул замком. Массивная стальная дверь отворилась, он шагнул внутрь башенки. Здесь, за крутыми металлическими боками башенки подъемника, было теплее и тише, только снаружи царапался о круглые стенки песок. Стряхнув песчинки с защитного костюма, он присел на край круглого стального кессона шахты. Облокотившись на двигатель подъемника, с наслаждением вытянул натруженные ноги.

Чувствуя нарастающее волнение, медленно поправил кислородную маску, снял защитные очки, еще медленнее стал расстегивать застежки костюма.

Каждый раз, все эти десять лет, здесь, у ствола шахты, ему еще ни разу не удавалось оставаться спокойным. Да и редкого человека оставил бы равнодушным этот колодец, на четверть километра уходящий в глубь планеты.

Здесь был ход в другой мир, дорога назад по шкале времени длиной в сорок миллионов лет.

Когда на Земле еще было царство динозавров, здесь, на Марсе, только что зародившийся разум вел тяжелую борьбу за существование. Ледяное дыхание полярных шапок, быстро расползавшихся к экватору, вымораживающих атмосферу и немногие открытые водоемы, уничтожало все живое на своем пути, постепенно оттесняло разумных с поверхности планеты вглубь, где было теплее и воздух был более плотен.

За короткое время в подземных лабиринтах планеты была создана цивилизация, открытие следов которой четверть века тому назад так потрясло человечество.

От нее мало что осталось. Рассыпались в прах машины и механизмы, оползни и землетрясения сровняли бесчисленные лабиринты, засыпали величественные подземные дворцы. Беспощадное время загладило многие следы деятельности разума на этой планете. Многие, но не все.

Раскопки велись на Марсе вот уже четверть века, несколько лет ушло на споры о том, стоит ли считать деятельность древних обитателей подземных лабиринтов разумной, пока последующие находки не положили конец этим спорам. Человечество с неослабевающим интересом следило за работами астроархеологов, радуясь каждому их новому открытию. Постижение этого удивительного мира, так непохожего на земной и разминувшегося с человечеством на длинной дороге Времени, его зарождение, более чем шестисотвековая история и гибель привлекали всеобщее внимание. Однако работы продвигались медленно. Находок изделий и их остатков: утвари, оружия, украшений – было обнаружено довольно много, но предметы, как правило, обнаруживались в единичных экземплярах, на значительном расстоянии друг от друга.

Цивилизация развивалась вглубь, в недра планеты, и поэтому более древние культурные слои оказались в приповерхностном слое, а более поздние значительно глубже и – о парадокс! – сохранились хуже. Подвижки грунта за сорок миллионов лет перемешали многие культурные слои. Все это крайне усложняло целостное понимание истории, культуры, быта древних обитателей Марса. И неудивительно, сколько надежд возлагалось на поиск письменных источников, связавших бы в единое целое многочисленные, но разрозненные сведения. Понятно, с каким восторгом встретил ученый мир сообщение об обнаружении признаков письменности при раскопках подземного дворца в долине Хриза, а затем и в других местах. Открывалась замечательная возможность проникнуть в сокровенные тайны навсегда исчезнувшей цивилизации...

Брехт проверил электропитание, включил двигатель. С легким постукиванием со дна колодца поднялась решетчатая клеть подъемника. Брехт откатил в сторону ограждение, вступил на качнувшийся пол площадки. Снова заработал двигатель. Клеть быстро пошла вниз.

...Сохранившихся надписей на стенах, утвари, амулетах было довольно много. Особенно отличались обилием знаков стены подземных дворцов марсианским владыкам, как и их земным коллегам, не чуждо было чувство тщеславия. Неожиданное обилие хорошо сохранившихся надписей, могучий арсенал современной техники, опыт расшифровки египетских иероглифов, письмен древних майя и Микен – все вселяло уверенность в быстрый успех. Но время шло, а дело не двигалось с места. Кто только не принимал участия в тщетных попытках по расшифровке! Маститые ученые и студенты, блестящие профессионалы – охотники за чужими секретами и никому не известные любители. Казалось, тайне не выдержать и кратковременного натиска мощной земной техники, хитроумных приемов, глубины анализа. Разрабатывались специальные методы дешифровки, строились специальные ЭВМ и составлялись не менее специальные программы. Тратились средства, уходило время, но расшифровке не поддалась ни одна надпись. Тем не менее попытки продолжались, но после того, как был достаточно полно восстановлен внешний облик и выявлено внутреннее строение подземных лабиринтов, радужные надежды сменились унынием и разочарованием. Способствовало этому два обстоятельства: обычай марсиан ранних эпох хоронить своих владык в приповерхностных слоях планеты и необычно стойкий консервант, применявшийся при бальзамировании.

В членистоногом, длиной не более тридцати сантиметров, покрытом хитиновым панцирем существе было трудно увидеть "брата по разуму". Пара усиков, длинных и гибких, заменяла ему рабочий орган, крепкие серповидные челюсти способны были прокладывать путь в самых крепких породах, служили орудием защиты и нападения.

Случилось так, что их глаза, первоначально как и у нас реагирующие на свет, в условиях подземелья со временем атрофировались и постепенно были заменены неким подобием локатора. Специальные органы служили для генерирования высокочастотных импульсов, их фокусировки и приема отраженных сигналов. Модуляция испускаемых импульсов высшей нервной системы, со временем ставшая средством общения, постепенно привела к возникновению речи. Дальнейшее развитие биологической и социальной эволюции в конце концов привело к тому, что функции зрения, слуха и речевого аппарата у марсиан стал выполнять один и тот же орган! Вместе с этим и восприятие окружающего мира, его осознание и отображение у них коренным образом отличались от нашего. И письменность их, вероятнее всего поведшая свою родословную от металлических значков-указателей различной конфигурации, устанавливаемых с целью ориентировки на стенах бесчисленных подземных коридоров, также имела мало общего с земной.

Число желающих заниматься дешифровкой марсианских письмен пошло на убыль – тема явно становилась недиссертабельной. И хотя время от времени по миру прокатывались дешевые сенсации об успехах в этой области, проблеме марсианской письменности стала грозить опасность перейти в разряд "вечных", типа теоремы Ферма или Тунгусского феномена...

Толчок. Подъемник остановился. Брехт сошел с площадки и двинулся по галерее, пробитой астроархеологами в толще осадочных пород по следам древних лабиринтов. Шаги приглушенно раздавались в разреженной атмосфере. Он быстро шел по галерее, безошибочно выбирая дорогу, едва касаясь шершавых стен кончиками пальцев.

Шаги зазвучали чуть громче: Брехт шел теперь по каменному полу, некогда вымощенному базальтовыми плитами. Идти приходилось осторожно – многие плиты со временем потрескались, сместились, приняли наклонное положение. Поворот, еще поворот, и Брехт остановился на пороге небольшого грота. Здесь была "библиотека".

Четырнадцать лет назад в долине реки Маадим, высохшей вот уже миллионы лет, разведочный бур геологов принес в керне породы крупицы белого металла, оказавшегося алюминиевым сплавом. Ясно, что подобное не могло быть самородным образованием. Сразу стали рыть шахту, и на глубине двухсот пятидесяти метров натолкнулись на остатки некогда величественного подземного комплекса – обтесанные каменные блоки, остатки утвари, амулеты и то, что тогда назвали "библиотекой", – несколько сотен пластин из алюминиевого сплава с выгравированными на них точками-клише никогда ранее не виданных знаков и фигурками, непохожими на все, что было известным до этого. Многие таблицы довольно хорошо сохранились, и скоро стало ясно, что письмена "Маадимской библиотеки" необычны даже для Марса. Обилие амулетов, найденных здесь, наводило на мысли о духовном, религиозном значении комплекса. Несколько окаменевших мумий, погребенных тут же, под базальтовыми плитами пола, имели одну странную особенность: у всех мумий отсутствовал полностью или частично наголовный венчик, орган-локатор, заменявший марсианам зрение и слух.

Почти одновременно болгарским ученым Стефаном Петковым и французским Рене Пуатье было выдвинуто предположение, что Маадимский комплекс был не чем иным, как учреждением общественного призрения, пристанищем для марсиан, лишенных органов зрения.

Тогда-то и заинтересовался таблицами Маадима скромный преподаватель истории из Гетеборга Артур Брехт...

Смахнув рукавом тонкий слой пыли с пульта управления, стоявшего у входа в грот, Брехт достал из внутреннего кармана защитного костюма программную кассету, вставил ее в приемное гнездо пульта. За спиной ожил, зазвенел миниатюрный кран-штабелер, побежал по монорельсу в глубь грота, заставленного рядами стеллажей, через минуту вернулся, выложив на столик пульта подвеску с бесценными серебристыми пластинами.

Уже давно с каждой пластины было сделано множество копий в металле и пластике. Рассеянные по научным лабораториям Земли, они стали объектами самого пристального изучения. За наукой следом шла мода. Появились кулоны, браслеты, портсигары, украшенные изображениями таблиц Маадима. Но это было там, на Земле. Здесь же, в гроте, хранились оригиналы. Лучшее хранилище трудно было бы придумать. Сама природа позаботилась здесь о сохранности отпечатков иной мысли на столь долгий срок. Астроархеологам понадобилось только установить здесь стеллажи и соответствующее оборудование.

Устроившись поудобнее в кресле перед пультом, Брехт достал из выдвижного ящичка еще один легкий прямоугольник и, сняв перчатку, медленно провел по его холодноватой поверхности кончиками пальцев.

"Арифметика первой ступени".

"Один плюс один есть два..."

"Один плюс два есть три..."

Знакомые слова всплывали в сознании. Брехт невольно улыбнулся. Фразы впервые были им прочитаны в этом гроте десять лет назад, и теперь каждый свой рабочий день для разминки он всегда начинал с этой пластинки.

Марсом, его древней угасшей культурой и цивилизацией он интересовался давно. Особенно занимало его сообщение о том, что Маадимский комплекс мог служить прибежищем для марсиан, лишенных органов зрения. И вот однажды Брехту в голову пришла мысль, впоследствии завладевшая им целиком, без остатка.

Он рассуждал так. Любое существо на планетах, по меньшей мере земной группы, должно иметь набор чувств, дающих ему сведения об окружающем мире. Эти чувства в зависимости от направления эволюции могут воспринимать акустические, тепловые, запаховые, электрические, радиационные и прочие "изображения" предметов. Степени развития этих чувств будут различны и должны зависеть от факторов, непосредственно влияющих на жизнедеятельность существ.

Но одно чувство – осязание – должно быть у любых существ, так как буквально с "клеточных времен" организм так или иначе соприкасается непосредственно с миром, его окружающим.

У разумного существа, кроме того, вместе с мощной управляющей машиной мозгом должен быть хорошо развитый исполнительный механизм – рука, лапа, клешня, хобот, щупальце, стрекало, усик и так далее. Он должен быть достаточно гибким для производства сложных манипуляций, а также обладать высокой чувствительностью осязания – тактильностью. В процессе же своей деятельности – борьбы или несчастного случая – разумное существо может лишиться одного или нескольких органов чувств, например зрения. Но развитое общество не даст погибнуть своему разумному собрату: оно будет жить в обществе инвалидом. И ему придется приспосабливаться к новой обстановке, заменяя действие утраченного органа другими, например осязанием. И обязательно найдется со временем кто-то, свой "Брайль", который предложит азбуку для такого инвалида, где зрение будет заменено осязанием.

Брехт предположил тогда, что "Маадимская библиотека" являлась письменным собранием для слепых от рождения или потерявших зрение марсиан. Тогда, полагал он, за расшифровку с надеждой на успех может взяться слепой от рождения человек. Для слепых не будет играть существенной роли различие в восприятии зрительных образов. А "буквы" для обоих, как бы ни отличались друг от друга человек и марсианин, в этом случае будут иметь общее физическое происхождение, основанное на осязании. Слепой должен понять слепого! И время, разделяющее их, не должно встать непреодолимой преградой на этом пути.

Брехт был слеп. Слеп от рождения. Он никогда не видел синего неба, зеленого листа, прозрачной воды. Конечно, он много слышал обо всем этом, но его окружал другой мир – мир звуков, тонких запахов, мир, рождающийся в сознании под кончиками его чутких пальцев.

Его глаза не различали света, но он никогда бы не спутал солнце в зените и солнце на закате. Он чувствовал на лице мельчайшие изменения того колыхающегося, теплого, ласкового потока, который посылало ему небо. Он никогда не видел зеленой травы, но слово "зеленый" ассоциировалось для него с горьким привкусом травинки, сорванной на прогретом апрельским солнцем пригорке. Оттенков каждого цвета для него существовало бесчисленное множество – привкус и клейкость весеннего тополиного листа нельзя было спутать с твердым и шершавым листом середины лета, ни тем более с хрупким и горьким прощальным листом осени.

Чувствительность его пальцев поражала окружающих. Он мог сказать: "Вот чистый лист бумаги, а это газета – я чувствую вмятины от шрифта" – и ни разу не ошибался.

И прекрасные лица своих юных воспитанниц он различал так же отчетливо, как и его зрячие коллеги. Пальцы – вот его зрение, ни разу еще не подводившее его в этом большом и сложном мире.

И если он прав, под его пальцами может возродиться история другого, непохожего на наш, мира, навсегда канувшего в вечность.

Трудно было поверить в себя, в свои возможности, в то, что он может справиться с задачей, оказавшейся не по силам целым научным коллективам. Еще труднее оказалось убедить в этом других.

Он консультировался с видными специалистами в области астроархеологии и, выслушав его, они соглашались – да, в этом что-то есть.

Ободренный поддержкой, он стал добиваться своего участия в археологических экспедициях, направляемых на Марс. С самого начала он отчетливо сознавал, какие трудности могут ожидать его на пути к исполнению своего замысла. Долго перечислять, сколько встретилось ему вежливой холодности, доброжелательного непонимания, рогаток медицинских комиссий. Слепой в космосе? Такого еще не было в истории космонавтики! Частокол инструкций, гребни параграфов закрывали для него дорогу на таинственный Марс. В лучшем случае предлагали ему знакомиться с таблицами здесь, на Земле. Он же доказывал, что только там, на Марсе, где вся окружающая обстановка будет его союзником, можно надеяться на успех.

Первый его натиск был довольно легко отбит, но от него, как от камня, брошенного в воду, расходились по служебным кабинетам соответствующих ведомств волны, поднятые "возмутителем спокойствия", как его стали называть. Официальным лицам, от которых зависели такие сложные и дорогостоящие предприятия, как организация космических полетов, было над чем призадуматься. Они вполне отдавали себе отчет в том, что могла бы дать для науки, да и всего человечества, раскрытая тайна марсианской письменности. Неудачи, преследующие исследователей на протяжении вот уже ряда лет, несмотря на значительные затраты, поневоле вводили в искушение испробовать этот весьма экстравагантный вариант.

Сложившаяся на протяжении полувека жестокая система отбора и подготовки летного состава и участников инопланетных экспедиций не позволяла найти здесь даже малой щелочки для того, что предлагал Брехт. Выпустить в космос незрячего? Кто возьмет на себя такую ответственность?

И все же он добился своего. Поддержка общественности, его целеустремленность, незаурядные способности в конце концов сделали свое дело. Люди, чьи подписи были поставлены под документом, открывающим Брехту дорогу в космос, поверили в его способность осуществить задуманное.

И вот десять лет назад он оправдал доверие – первые фразы из учебника арифметики были прочитаны им впервые здесь, в холодных лабиринтах Маадима.

С тех пор многое прояснилось в истории шестисотвековой цивилизации Марса. От таблиц Маадима удалось впоследствии перекинуть мосты к наскальным письменам долины Хриза, а затем и к другим, более поздним надписям. Выяснилось, в частности, что вовсе не примитивной она была, эта цивилизация, как полагали тогда многие – последний марсианин умер после того, как были выработаны ресурсы планеты...

Брехт медленно перебирал пластинки, легко пробегая черными от въевшегося алюминия пальцами по их холодным поверхностям. Сегодня, кажется, должно объясниться то, о чем догадывался он уже давно, ощупывал, сопоставляя между собой десятки пластин, – древнее название на языке аборигенов Маадимского комплекса. Полностью подтвердилось предположение о роли комплекса как центра общественного призрения для марсиан, лишенных зрения.

Да, сомнений теперь не оставалось: "Монастырь у Теплой реки". Только общество действительно разумных могло с милосердием возвести подобное сооружение для своих слепых собратьев. Подземная река, когда-то протекавшая здесь, дала название всему сооружению. Здесь попавшие в темный плен находили для себя защиту, пристанище и пищу и, общаясь с себе подобными, забывали о жестокой судьбе, постигшей их. Серебристые пластинки, оживавшие при прикосновений, доносили до них сведения о великих ценностях науки и культуры, накопленных предыдущими поколениями. И кто знает, какую роль сыграли в приумножении этих богатств обитатели подземного дворца в долине Маадима...

Брехт еще раз провел кончиками пальцев по холодной поверхности металла. В сознании отчетливо проступили слова:

"Монастырь у Теплой реки"...