Текст книги "Бист Вилах. Красный город"

Автор книги: Алексей Мерцалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Алексей Мерцалов
Бист Вилах. Красный город

Глава 1, в которой историк возвращается на родину

Со странным чувством Дариор возвращался на родину. Горечь и страх былых воспоминаний отчаянно боролись в его душе с любопытством и жалким отблеском забытого патриотизма. Россия! Великая страна, непобедимая держава, незыблемый страж, зорко следящий за Европой и Азией, распутье между двумя мирами! И вот теперь этот край лежал в опустошении и руинах. В груди грозного исполина зияла ужасная рана, беспрестанно сочившаяся кровью. Рана безмерно ослабляла его, пытала, жестоко мучила, но не давала умереть. Непобедимая Русь была пожрана сама собою. Некогда величайшая страна совершила суицид и теперь тлела среди собственных останков. Вернуть сгнившее тело она уже не могла – регенерация невозможна.

Империя представляла собой гигантский неприступный замок, грозную твердыню, не покорённую ни одним врагом. Века сменялись веками, жестокие армии безбрежным потоком лились вдоль её стен, но защитники, не дрогнув, отбивали любой, даже самый безжалостный приступ. Годами замок встречал нашествия противников со всех уголков Европы и Азии, но так и не покорился никому из них. Напротив, он гордо и непреклонно расширял свои владения, повергая в панику ненасытных недругов. Россия непобедима, Россия неприступна, Россия несгибаема. Россия смело глядела в будущее. Но вот однажды фундамент замка дал маленькую трещину. Она была так мала и ничтожна, что комендант не уделил ей даже капли внимания. Но прошло время – и трещина стремительно поползла, испещряя фундамент замка, словно ненасытный паук. С годами начали падать стены и башни, рассыпались в прах пограничные заставы и барбаканы, величавые флаги безвольно опустились, а гарнизон запаниковал и взбунтовался. Не покорённый никем замок безжалостно пожрал сам себя. Гниль революции распространилась повсюду, отравив каждый уголок, каждую тропинку и каждое дерево. И вот великая страна пала, а на её месте поднялось государство, которое и государством-то, по сути, нельзя назвать. Примерно так размышлял историк.

Глядя в окно из стремительного движущегося поезда, Дариор видел те же знакомые заснеженные леса, овраги и буреломы, но не испытывал ожидаемого трепета. Он знал: всё это уже другое. Не было ни лесов, ни оврагов, ни буреломов, была лишь непонятная враждебная субстанция, которая, будто гигантский тарантул, окутывала всё вокруг своим смертельным ядом. Эти знакомые небеса, этот памятный снег, даже этот чистый воздух, казалось, были порабощены. И вот, где-то далеко-далеко, в глубине белоснежного леса, прожорливо пыхтел одинокий поезд, в котором ехали трое спасителей.

Путешествие до Варшавы прошло без особых приключений. Всю дорогу в Берлин сыщики мирно проспали в своём купе, а уже из Германии отправились в Польшу. В Варшаве повсюду шествовали колонны людей с плакатами, кое-где шумели митинги. В этой суматохе у растерявшихся французов едва не украли багаж. Слава богу, вовремя подоспели местные стражи правопорядка. Но случилось нечто куда более страшное: поездные воры стибрили у Дариора кошель почти со всеми российскими деньгами, которые дал историку Мещанов. Остались только французские франки, да пара уцелевших червонцев.

Сперва путники погуляли по улицам города. Плотно поужинали в привокзальном ресторане, а потом прошли на посадку в экспресс до Москвы. Экспресс отправлялся ровно в 21:00. Прибывал на Белорусско-Балтийский вокзал через день, но уже после полуночи. Выходит, что новогоднюю ночь они проведут в вагоне. Дариор ещё ни разу не встречал Новый год в поезде. Однако это обстоятельство ничуть не огорчало его. После всех французских треволнений, оказавшись за границей, вдали от опасностей и неприятностей, троица заперлась в купе, развалилась по полкам и беспробудно проспала аж 12 часов!

Купе попалось превосходное – Мещанов не экономил на комфорте. Справа располагались две мягкие полки, у стола удобное кресло, превращающееся в еще одно спальное место, а сам небольшой стол мерцал в полумраке ручной резьбой и росписью. Всё было отделано бронзой и бархатом. Мало того – в купе имелась туалетная комната с умывальником и душем! Одним словом, более комфортного купе Дариор ещё не встречал. Мортен и Банвиль на все лады расхваливали российскую железную дорогу.

– А у нас в Париже ещё говорят, будто в России передвигаются только на санях и медведях! – с довольной физиономией разглагольствовал Мортен, аппетитно уплетая взятые в вагоне-ресторане бублики.

– Да-да, – подтвердил Банвиль, – помню статейку из «Ревю паризьен», где карикатурно изобразили, как ваш тучный мужик в шубе скакал на запряжённом медведе по заснеженному полю.

Комиссар выплюнул бублик и весело расхохотался.

– Помню эту статью! У нас все гадали: как он сумел его запрячь? В итоге решили, что медведи у вас ручные, как у нас собаки.

Дариор скептически пожал плечами.

– Рано радуетесь, господа французы! Уверен: вы насмотритесь ещё и на мужиков, и на медведей.

Мортен в это время уже снова набил рот полюбившимися бубликами, поэтому ответил Банвиль:

– Где? В Москве?

Дариор вновь пожал плечами.

– Я уже несколько лет не был в России и не знаю, чего от неё ожидать.

Мимо за окном стремительно пролетали бесконечные лабиринты лесов и полей, изредка сменявшиеся заледенелыми реками и озёрами. Французы только хлопали глазами, завороженно глядя на эту снежную красоту.

– Как вы живёте в этом ледовом царстве? – изумлённо говорил Мортен. – У вас вообще бывает лето?

– Конечно же, бывает! – улыбнулся Дариор. – Иной раз даже теплее вашего.

– Ну, в это я никогда не поверю, – покачал головой Мортен, глядя на обледеневшие сосны. Вскоре комиссар и вовсе прилип к пейзажу за стеклом и лишь иногда отвлекался, принимаясь за сдобу с изюмом.

Надо сказать, что ел Мортен много, весьма много. Ещё при посадке он, несмотря на протесты Дариора, заглянул в вагон-ресторан и раздобыл там корзину, доверху набитую бубликами, пирожками и булками, и теперь уплетал их за обе щеки, даже не думая ни с кем делиться. Как только проснулся, комиссар решил снова идти в вагон-ресторан, дабы, как он выразился, «пополнить запасы провизии». Дариору с Банвилем стоило большого труда отговорить его от этой затеи. Не то чтобы историк и лейтенант совсем не хотели есть – напротив, оба были очень голодны, – однако они помнили наказ Мещанова и лишний раз старались не высовываться из вагона. Никакой слежки Дариор, правда, так и не заметил, но лезть на рожон явно не стоило. Поэтому всю дорогу путники безвылазно сидели в купе.

Мортен, надо сказать, совсем извёлся от этого обстоятельства и постоянно норовил выбраться за дверь. В конце концов, Дариор пообещал ему, что они присоединятся к праздничному пиршеству в вагоне-ресторане непосредственно перед Новым годом. Но ни минутой раньше. Часы показывали 8:20 вечера – вот-вот должен был явиться долгожданный агент с дальнейшими инструкциями. Поэтому отлучаться из вагона пока не следовало.

– Поезд уже дважды останавливался, – обеспокоенно заметил Банвиль, – но агент не появился. Вдруг что-то пошло не так и нас никто не встретит?

– Не думаю, – задумчиво ответил Дариор. – Михаил Иванович сказал, что агент прибудет где-то часа за четыре до Москвы. По моим расчётам, это должно произойти как раз сейчас.

Словно подтверждая его слова, в купе деликатно заглянул проводник и сообщил официальным тоном:

– Вязьма через пятнадцать минут. Поезд стоит полчаса. Чаю не желаете-с, господа?

– Давай-давай! – развязно закивал Мортен и швырнул проводнику монету. Тот удивлённо захлопал глазами на французский франк, но ничего не сказал и удалился.

– Советую вам расплачиваться местными деньгами, – заметил Дариор, неодобрительно взглянув на комиссара.

Мортен усмехнулся:

– Не так уж много их осталось. Не беда – зайдём в первый же банк и поменяем франки. Банки-то у вас есть?

На это Дариор ничего не ответил, вспомнил об украденных червонцах и хмуро отвернулся к окну. Вскоре подали чай – традиционно в тонких стаканах и посеребренных подстаканниках. Правда, было видно, что чай «жидковат». Но когда комиссар возмущённо набросился на проводника, тот даже не подумал извиниться, а наоборот, обругал Мортена и удалился, сам же обидевшись. При царском режиме люди такого себе не позволяли! Дариор ещё раз мысленно убедился, что едет уже не в ту Россию. Однако Мортен вовсе не разозлился и не обиделся, а напротив, принялся на все лады горячо расхваливать боевой нрав русского населения.

Вскоре поезд начал плавно сбавлять ход, морозно заскрежетали его колёса. В окне появилась большая станция, несмотря на ночь, наполовину набитая народом. Видимо, русские люди пылали желанием взглянуть на иностранцев. В коридоре послышались торопливые шаги – это уже сами иностранцы спешили воочию узреть славянские просторы. Минут пять за дверью доносились кашель, деликатные извинения и стук каблуков, затем постепенно всё смолкло. Кому было нужно, те уже вышли из вагона, а прочие нелюбопытные персоны остались в своих купе.

Какой-то ребёнок на станции залепил в стекло снежок и уже начал готовить следующий, но Мортен состроил ему такую гримасу, что малыш с плачем кинулся бежать. Теперь всё стихло окончательно. Путники остались в полнейшей тишине ожидания. Лишь за стеклом плавно кружили белые хлопья, да тяжело отдувался загнанный поезд. Вскоре Банвиль не вытерпел и спросил:

– Быть может, мы всё-таки ошиблись?

И едва он успел сказать это, как в дверь тихо постучали. Мортен сразу же скинул под стол бублики и придал лицу деловое выражение, лейтенант торопливо поправил воротничок, а Дариор молча встал и распахнул дверь.

Первое, что он увидел в полумраке коридора, – это контрастно-яркие красивые глаза. Длинные ресницы уходили чуть в сторону, делая очи более глубокими и открытыми. Затем в купе проник лёгкий аромат французских духов, и вслед за ним в дверной проём шагнул агент ордена госпитальеров.

Дариор был настолько поражён, узрев девушку, что даже невольно опустился в кресло. Мортен и Банвиль тоже выглядели до глубины души растерянными, но если комиссар продолжал окаменело сидеть, то лейтенант снова вцепился в свой воротничок.

Агент неторопливо вошла и оценивающе взглянула на путников. Её лицо – не сказать чтобы истинно прекрасное, но всё же весьма и весьма миловидное – внимательно насторожилось. Магически завораживающий грациозный взгляд оставил без внимания Мортена, мимолётно черкнул подобравшегося лейтенанта и полностью остановился на историке. С минуту она рассматривала его своим немигающим взором, словно пыталась разобрать на части, –  Дариора то и дело бросало в жар от этой мизансцены. Наконец, агент отвела взгляд и одобрительно кивнула. Из её тонких губ полился бойкий, рассудительный голос:

– Добрый вечер, господа! Примерно так я вас себе и представляла. Хм, а здесь мило! Узнаю вкус Михаила Ивановича. – Она говорила на прекрасном французском, что подтверждало уровень её происхождения. Все трое путников продолжали остолбенело молчать, поэтому агент молвила снова:

– Я обязана передать вам инструкции и объяснить порядок дальнейших действий. Могу я рассчитывать на место в этом купе в ближайшие десять минут?

Этот вопрос словно пробудил путников, и все трое принялись торопливо извиняться и тесниться к окну, освобождая пространство.

– Благодарю, – кивнула агент, садясь рядом с историком. – Итак, введу вас в курс дела.

– А как же пароль? – неуверенно буркнул Банвиль.

Гостья лишь скептически качнула головой:

– К чему эти глупости? Я и так могу определить, кто передо мной. Пароли нам ни к чему. Согласитесь, это не конспирация, а дешевый фарс, – девушка премило улыбнулась. –  Моё имя – Анастасия Николаевна. Вы, господа французы, дабы не ломать себе язык, можете называть меня просто Настаси.

Трое путников вежливо представились в ответ.

– Итак, – она деловито нагнулась к столику, – отныне вашим непосредственным начальником становится командир московской контрреволюционной группы полковник Смоленцев. С сегодняшнего дня вы поступаете в его распоряжение. Штаб-квартира монархистов часто меняется, самим вам её не найти. Поэтому, как приедете на вокзал, садитесь на извозчика, одетого в пальто из бобрика с суконным башлыком. Он отвезёт вас в квартиру к полковнику Смоленцеву. Далее вы будете выполнять его приказы. Что же касается банды «Серые», которую вы ищете, то у меня есть определённые сведения. Вчера утром троих членов этой группировки, ранее совершивших атаку на шато Варао, видели у Хитровского рынка. Оттуда они проследовали по Петропавловскому, где смешались с толпой. След, увы, утерян. Однако, если позволите, советую начинать поиски именно с Хитровки. Вот, собственно, и всё. Остальное вы узнаете от полковника. А мне, как это ни печально, пора идти.

Анастасия встала и неспешно двинулась к двери. Мортен и Банвиль, поражённые её стремительностью, словно приросли к креслам. А Дариор, повинуясь внезапному импульсу, неожиданно спросил:

– Мы с вами ещё встретимся? – и тут же осёкся: уж больно глупо прозвучал его вопрос.

Однако агент не рассмеялась, а лишь задумчиво улыбнулась и склонила голову набок.

– Возможно, я загляну к вам в Москве. А сейчас – прощайте. И с наступающим вас!

Она кивнула и бесшумно скрылась за дверью. В купе снова воцарилась тишина.

Глава 2, в которой историк испытывает дежавю

– Что это было? – прохрипел Банвиль внезапно осипшим голосом. Его лицо теперь напоминало сатирическую карикатуру из малотиражного журнала – до того оно исказилось от изумления.

Дариор ошарашенно глядел на дверь и точно так же сипло ответил:

– Анастасия Николаевна – госпит… .контрреволюционер, агент Михаила Мещанова. И ещё она женщина. Как-то так.

В этот миг из забвения очнулся Мортен. Его взгляд был удивлён и растерян. Встряхнув шевелюрой, комиссар воскликнул:

– Но он не говорил, что это будет девушка!

Дариор ещё не вышел из оцепенения и потому ответил коротко:

– Я же говорю: конспираторы! Что с них взять?

Вскоре за окном снова зашевелились люди, послышался протяжный свист – и поезд нехотя тронулся. Вокруг вновь понеслись вереницы ледяных елей, снежных полей и замороженных рек. Однако трое путников в роскошном купе не спешили глядеть на это волшебное зрелище. Корзина с выпечкой так и осталась под столом, а незакрытая дверь продолжала слегка качаться в такт тяжёлым колёсам.

Трое путешественников не сдвинулись со своих мест – на лице каждого появилось задумчивое выражение. Дариор, разумеется, тоже, как мог, обмозговывал случившееся. Нет, ничего особенного, в общем-то, не произошло, и исход поездки от этого поворота никак не зависел. Однако историк не ожидал подобного. Думал, что придёт какой-нибудь кислый скучный человек, а тут… Судя по всему, Банвиль и Мортен размышляли примерно о том же. Комиссар туманно глядел в одну точку, обхватив плечи руками, а лейтенант машинально поправлял и без того идеальные воротнички и манжеты. Так продолжалось не более двадцати минут.

Первым мыслительный запас кончился у комиссара, и он, рассеянно сославшись на мигрень, улёгся спать.

– Разбудите перед полуночью, – попросил он и в тот же миг крепко заснул. От его немедленного храпа чуть не вылетело окно.

Банвиль же, наоборот, не пожелал оставаться в купе, а решил развеяться. Дариор знал, что лейтенант, в отличие от комиссара, вполне себя контролирует, и потому без опасений отпустил его в вагон-ресторан. Теперь историк остался наедине с мыслями и храпящим Мортеном.

Поезд шел к Москве, а время шло к Новому году. Но Дариору было не до праздника и даже не до ночной визитёрши. Внезапно для самого себя он начал мыслить совершенно о другом. О книге. О средневековой рукописи, которая стала почвой душевных мук Парижского Демона. Признаться, историк часто вспоминал о ней. Рукопись и вправду была странная. Если говорить кратко, то в ней рассказывалось о приключениях молодого французского рыцаря в юношестве и в зрелом возрасте. Она делилась на две части. Первая представляла собой этакую средневековую одиссею, а вторая имела более герметичный склад. Обе части произвели скандальную сенсацию и, надо сказать, не беспочвенно. Полкниги велось тягучее повествование весьма приемлемым для того тёмного времени языком, но вот вторая половина рукописи выходила за грани общественных представлений. Эта средневековая баллада не только повергла в трепет большинство мировых учёных, но и ощутимо пошатнула устои западноевропейской истории. Многие специалисты сочли эту рукопись весьма некачественной подделкой, и лишь некоторые признавали её подлинность. Дело в том, что вторая половина книги была написана абсолютно современным языком. Лишь изредка меж строк попадались архаизменные вставки, словно автор периодически вспоминал, что ведёт речь о средневековье. Создавалось впечатление, будто первая часть книги изготовлена действительно в XIV веке, а вторая – в наше время. Полный абсурд! Быть может, как раз эта несуразная загадочность и привлекла воспалённое внимание парижского маньяка.

Дариор понимал, что ему не следует вспоминать об убийце, – этот вопрос был закрыт ещё в шато Варао. Но молодой историк ничего не мог с собой поделать. Дотошное любопытство снова и снова брало верх над здравомыслием. Поэтому голова Дариора оставалась забитой. Он всеми силами пытался отыскать знак, недвусмысленно указывавший на мотив маньяка. Историк стремился найти закономерность в действиях преступника. Так или иначе, пришлось возвращаться к книге и разбирать её заново. Дариор аккуратно вытащил из саквояжа рукопись и разложил её на столе.

Рядом обеспокоенно заёрзал Мортен, но так и не проснулся. По коридору пронеслись деловитые шаги проводника. Затем всё снова погрузилось в тишину. Надо же, какой разительный парадокс! Здесь, в купе, царили лёгкий полумрак и безмятежное спокойствие, а там, всего в метре за окном, безудержно металась снежная анархия, погружая воду, землю и воздух в ледяной хаос.

Дариор поспешно отогнал непрошеные мысли, склонился над столом и миниатюрным пинцетом подцепил страницу рукописи. На сморщенном древнем пергаменте плясали размашистые витиеватые буквы. Историк добавил свету и приступил к своей кропотливой работе. Где-то в этих строках должен скрываться секрет Парижского Демона…

Дариор читал долго, вникая в каждое слово. Книга повествовала о приключениях молодого французского рыцаря – между прочим, однофамильца Дариора. Хотя, Рено – не такая уж редкая фамилия. Однако было в этом что-то уютное, родное…

Кстати, Дариор и имя взял от этого шевалье. Когда-то давно отец говорил Алексею Михайловичу, что Дариор де Рено – его далёкий предок. Впрочем, историк не верил в это ни тогда, ни сейчас. Но имя взял – ибо красивое и звучное.

По ходу сюжета рыцарь вместе с группой сподвижников двигался через леса средневековой Франции в поисках убийц своего отца. Надо же – здесь Алексей Михайлович и древний рыцарь оказались близки!

Ночь тем временем неминуемо приближалась к самому разгару. Её эпицентр накалился добела. Было слышно, как в соседнем купе уже вовсю разливают шампанское.

В дверь заглянул проводник, и Дариор нехотя отвлёкся от чтения.

– Господин инженер, не желаете ли пройти в вагон-ресторан?

Инженер? Ах да, Мещанов же отправил их в Москву под видом немецких инженеров. Опять чертова конспирация! Дариор взглянул на часы: 22:30.

– Успею ещё, – ответил он с легким акцентом.

Когда проводник удалился, Дариор вновь склонился над книгой. Какому глупцу вздумалось считать этот бульварный роман исторической хроникой XIV столетия?! Современный слог чувствовался уже с первых строчек. Ну, вот хотя бы в предисловии: «Чума – последний довод королей». Фраза «последний довод королей» гравировалась на артиллерийских орудиях в более позднее время, не описанное в книге. Стало быть, и сама книга создана гораздо позже XIV столетия. Это же очевидно!

Однако история требовала продолжения. Дариор перевернул страницу и приступил к следующей главе.

Вскоре он покончил с первой частью рукописи. Ему не терпелось взяться за вторую, однако время приближалось к полуночи. Нужно заглянуть в вагон-ресторан, дабы не вызывать подозрений. И Дариор нехотя поднялся.

– Вставайте, комиссар, – сказал он, деликатно взяв Мортена за плечо. Но тот лишь раздражённо перевернулся на другой бок и пробормотал что-то вроде: «Потом догоню».

Историк хмыкнул и вышел из купе. В поезде было пустынно. За дверьми больше не бушевали голоса – очевидно, вся публика стянулась в вагон-ресторан. Дариору пришлось проследовать туда же. В отличие от безмолвного полумрака купе, вагон-ресторан показался историку вульгарно-светлым и переполненным. Здесь уже вовсю готовились к новогоднему торжеству. Повсюду слышались умиротворённые разговоры и плеск лившегося вина. Однако Банвиля тут не было.

Внезапно поезд начал плавно сбавлять ход. Пассажиры явно заметили это и принялись озираться. Через некоторое время в вагоне появился проводник.

– Не извольте беспокоиться, господа. Это техническая заминка. Поезд остановится не более чем на десять минут, а затем продолжит путь.

Пассажиры постепенно угомонились, и вплоть до остановки пребывали в таком же умиротворённом спокойствии. Когда же тяжёлые колёса локомотива с грузным лязгом остановились, некоторые путники поспешили наружу, дабы вдохнуть воздуха и вновь узреть русскую зиму и русские просторы.

Дариор снова поискал глазами Банвиля, но так и не обнаружил бывшего лейтенанта ни среди оставшихся, ни среди уходящих пассажиров. Раздражённо выругавшись, историк развернулся и направился в купе. Но там он вообще никого не застал – комиссар тоже куда-то исчез. И Дариор не на шутку разозлился. Что за прятки! Не хватало ещё бегать по всему поезду и ловить друг друга! Мещанов ведь ясно велел не бросаться в глаза и тихо сидеть в своём купе! Так нет же – господа парижане, похоже, решили обследовать весь поезд от первого до последнего вагона!

Дариор яростно облачился в дорогую бобровую шубу (подарок Мещанова) и снова вышел из купе. Да уж, «не бросаться в глаза» оказалось непосильной задачей! Магистр ждал, что путники будут вести себя тихо, а они бродят по вагонам, словно неприкаянные души. Судя по всему, непоседливые французы уже выбрались из поезда на станцию. Смирившись с этой мыслью, Дариор быстрым шагом преодолел коридор и вышел в зимнюю стужу.

Стоило ему оказаться на станции, как всё тело сковал лютый мороз. Что и говорить: годы жизни во Франции дали свои результаты. Коренному русскому обывателю эта стынь не показалась бы чрезмерно суровой. Однако Дариор едва ли мог вздохнуть при такой температуре воздуха. Сперва он даже устыдился своей слабости, но затем решил мыслить рационально. «Не стоит отчаиваться, – рассудил он. – Привыкнуть можно ко всему. Главное – практика, практика и ещё раз практика!»

Осторожно, шаг за шагом, изнежившийся русский парижанин робко ступил на знакомую землю. Вот она, Русь – такая близкая и такая незнакомая! Как она встретит старого друга? Не сочтёт ли педантом? Наверняка те же чувства ощущал Чацкий, вернувшийся из долгих странствий. Или Дубровский, так стремительно прибывший в родной край…

– Поезд стоит не больше десяти минут, – зычно напомнил проводник, бесцеремонно рассеивая грёзы историка. – Прошу не опаздывать.

Заботливая луна искрилась в небе. Её голубоватое сияние пронизывающей пеленой охватывало землю, не давая ей погрузиться в полную тьму. Облака молча и с  уважением обходили стороной могучее светило. Дариор возвёл очи к небу. Вот они – русские небеса, и эта русская луна, и этот знакомый русский снег, назойливо сыплющийся на голову. Как долго он ждал этого, как долго врал себе, говоря, что не тоскует по дому! Разве можно было отвернуться от всего этого?

– Господин Одоевский? – глухой голос вновь вырвал историка из омута мыслей.

Новоявленный иоаннит обернулся и внимательно взглянул на нарушителя спокойствия. Это был довольно высокий мужчина, заросший чёрной бородой, в тёплом, поношенном пальто. Его волосы, выбивавшиеся из-под меховой шапки, стремительно развевались на ветру. Губы сильно обветрились, что свидетельствовало о долгом нахождении на морозе. Можно было бы принять этого незнакомца за образец исконно русского жителя, если бы не чрезмерно умудрённое выражение лица. Казалось, что за кожаной оболочкой его головы так и переливаются великие думы.

– Nein! Ich bin Herr Krause, Ingenieur. Was wollen Sie?, – настороженно отозвался Дариор, бездарно имитируя берлинский акцент. Что-то явно не понравилось ему в этом незнакомце. Быть может, излишние позывы предусмотрительности? Но откуда тогда этому умнику известно его имя? Для всех должен существовать инженер Гер Краузе, но никак не госпитальер Алексей Одоевский.

– Не волнуйтесь, Алексей Михайлович, – продолжал незнакомец, – разрешите представиться: Тимофей Стережецкий. Я адъютант при капитане Унглике. Рад встрече.

Вот и загадка умного лица разъяснилась! Незнакомец тем временем дружелюбно кивнул и даже протянул руку. Дариор вяло пожал её. Кто такой капитан Унглик? Он решительно не знал, как действовать дальше.

– Очень приятно, – пробормотал историк, от волнения по-русски – но, должно быть, это какая-то ошибка. Я не этот ваш… как его… Алексей Одоевский, я…

– Оставьте конспирацию, друг мой! – улыбнулся Стережецкий. – Я агент его превосходительства Михаила Ивановича Мещанова. Я прибыл к вам с дальнейшими инструкциями. Неужели вас не предупредили?… «Верблюд!»

Дариор замер. Его пробил такой холод, с которым русской стуже никак не сравниться. Агент Мещанова? Но кто же тогда та девушка?..

Историк невольно оглядел безлюдную станцию. Пассажиры уже вернулись в поезд и заняли места в вагоне-ресторане. Кажется, локомотив тронется в ближайшее время. Теперь Дариор остался наедине с таинственным адъютантом посреди глухого забытого края. Оставалось решить, кто соврал: Настаси, не сказавшая пароль, или Стережецкий? Дариору всей душой хотелось верить, что последний. Но откуда тогда он знает их дегенеративный пароль? К тому же, агент-мужчина укладывался в понимании гораздо лучше, чем агент-женщина. Тем не менее, историк решил не показывать своей растерянности.

– Ах да, припоминаю, – словно бы спохватился он. – Извините. Это моя вечная осторожность… «Зебра»!

– И правильно, – благодушно кивнул адъютант. – Лучше переусердствовать с осторожностью, чем злоупотребить беспечностью. Да-да, помяните моё слово.

Он вновь широко улыбнулся и  спросил:

– Может быть, приступим к делу? Пройдёмте.

– В вагон?

– Нет, – Стережецкий строго качнул головой. – Информация секретная. Я не хочу, чтобы она стала достоянием многих ушей. Отойдём в лес. Тут есть небольшая прогалина – там и поговорим.

Дариор удивился:

– Но поезд…

– Успеете, – перебил адъютант. – Я не займу у вас много времени.

Он кивнул на узкую заснеженную тропинку, ведущую в лес. Дариору не хотелось оставлять подозрительного типа у себя за спиной, однако иного выхода не было. Историк ступил на тропу и вскоре добрался до небольшой полянки. Поезд скрылся за деревьями, и теперь лишь звучно раздавалось его сердитое шипение.

Дариор нервно огляделся. С поляны выхода не было, если не считать той тропинки, ведущей на станцию. Но и её уже оккупировал адъютант, встав прямо перед историком. Всё это очень напоминало западню. И если это агент Мещанова, то почему он появился не в людном городе, как Анастасия Николаевна, а вылез из каких-то дремучих сугробов? Излишняя осторожность? Вряд ли.

Тем временем Стережецкий совсем повеселел и впал в своеобразную эйфорию.

– Ну, вот мы и пришли! – усмехнулся он. – Теперь можем всё хорошенько обсудить.

– Давайте, – согласился Дариор и положил руку во внутренний карман шубы.

Стережецкий заметил этот манёвр и усмехнулся ещё больше.

– Что же вы, Алексей Михайлович, в такое опасное путешествие в одиночку собрались? Принцип или самоуверенность?

Если это и вправду агент, то почему Мещанов не осведомил его о численности группы? Странно, очень странно.

– Принцип, – ответил Дариор. – Всё делаю один.

– Охотно верю, – кивнул Стережецкий. – Кстати, куда именно вы направляетесь? Где сейчас находится штаб-квартира московского приората госпитальеров?

Дариор нахмурился. Сомнений не оставалось: Анастасия Николаевна была агентом иоаннитов. А этот демонический адъютант – вообще непонятно кто. Почему-то на душе Дариора сразу потеплело от этой мысли.

– Насколько я понимаю, – с лёгкой улыбкой сказал он, – эти сведения должны сообщить мне вы.

Стережецкий напрягся, но не более чем на секунду.

– Я всего лишь адъютант, – скромно молвил он. – Многое мне неизвестно. Так же, как, например, и цель вашей поездки. В чём она заключается, если не секрет?

На станции гулко прозвенел колокол. В ночи послышалось что-то вроде «отправление!». Дариор торопливо шагнул к тропе, но Стережецкий не отступил. Его холодные глаза сверкнули в свете луны.

– Вам придётся ответить на вопрос, господин Одоевский, – медленно произнёс он. – Иначе вы не сядете на этот поезд.

Дариор гневно взглянул на адъютанта и сделал ещё один шаг к тропе. Стережецкий не шелохнулся.

– Я ничего вам не скажу, – резко ответил Дариор и замер, изготовившись.

Стережецкий печально улыбнулся.

– Жаль, – тихо молвил он и так же тихо вздохнул.

С молниеносной скоростью адъютант выхватил нож и бросился в атаку. Историк, не мешкая, выдернул из-под шубы наган, но Стережецкий оказался быстрее. Коротким тычком он выбил из рук Дариора револьвер и занёс для удара клинок. К счастью, иоаннит вовремя перехватил его руку – и уже через несколько мгновений противники упали в снег, осыпая друг друга страшными ударами.

За рядом елей зычно гудел поезд. Его колёса с лязгом взвыли. Локомотив тронулся. Он уходил от Дариора, а вместе с ним исчезала и Москва. Она грустно махала историку платочком.

Стережецкий грубо опрокинул Дариора в сугроб, прижал ногой и заорал на весь лес:

– Сюда! Я схватил его!

Историк рванулся вперёд и умудрился-таки выбраться на свободу. В один миг он достиг своего нагана, но Стережецкий вновь набросился сзади и окунул противника в снег. Дариор уже слышал, как из леса несётся топот множества ног. Враги оказались повсюду. Зимний лес безвозвратно превращался в могилу. К мнимому агенту прибывало подкрепление. Их голоса раздавались совсем рядом.

Стережецкий, успокоившись, слегка ослабил хватку – и Дариор что есть силы огрел его ногой. Лже-адъютант упал на спину и выругался. Со всех сторон к Дариору неслись новые противники. Историк схватил наган и бросился в просвет между кольцом врагов, словно рыцарь де Рено из летописи. Снег зашуршал под его ногами, когда он выскочил на станцию. Поезд тем временем стремительно разгонялся. Он уже не тащился по полотну, а грузно двигался, набирая скорость. Крайний вагон проходил мимо. Москва уплывала, а взамен неё приближалась смерть.