Текст книги "Русские не сдаются!"

Автор книги: Алексей Махров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 4

Наверное, мы чересчур расслабились. Хуршед поверил сам и передал свою уверенность мне, что всякие беды для нас уже закончены и надо только спокойно дождаться подкрепления. Но у немецких диверсантов было другое мнение.

Немцы, увидев, что наша колонна не спешит продолжить путь, и поняв, что, сидя на попе, заработают себе скорый капут в виде пары рот «волкодавов» с собаками, пошли ва-банк.

Ребята из «Бранденбурга» были настоящими профессионалами, хорошо подготовленными и решительными. И, вероятно, они озаботились разведкой и заранее срисовали наше расположение и посты. Бой начался как-то сразу, без вступлений в виде криков «Стой, кто идет?» или «Тревога!». Вот только что, сидя у прогоревшего костра, мы с ребятами увлеченно расспрашивали Гайдара о его «подвигах» в Хакасии, неподалеку вяло переругивались друг с другом и с конвойным бандюганы, и вдруг одновременно со всех сторон вспыхнула стрельба, причем одна из пулеметных очередей прошла буквально над головой, срезав стоящего возле дерева бойца. Я едва успел подхватить свою винтовку, как за спиной грохнул взрыв гранаты и меня швырнуло вперед, прямо на тлеющие угли костра. Перед глазами, под звон колокольчиков в ушах, лихо сплясали румбу яркие золотые звездочки. К счастью, на этом мое участие в развернувшемся сражении не закончилось – произошла странная метаморфоза, уже случавшаяся со мной пару раз в «той» жизни: сознание, вроде бы махнув на прощание черным платочком, оставляло меня на какую-то секунду, а потом организм подключал доселе скрытые резервы, тело наливалось злой холодной силой, мозг начинал работать в турборежиме. Так было в Югославии, когда наш небольшой отряд попал в засаду в горном ущелье и рванувшая рядом минометная мина приложила меня о скалу, так повторилось годом позже после подленького удара бейсбольной битой по затылку во время пьяной драки с гопниками в каком-то кабаке на окраине Москвы, где мы с друзьями поминали павших в Сербской Крайне соратников. В первом случае я буром попер прямо на засевших в засаде «муслимов», положил на месте полдесятка, прорвался к ним в тыл, а потом с выгодной позиции поддержал огоньком атаку товарищей. Мы вырвались из засады, вынеся на руках не только раненых, но и погибших. Во втором случае я тяжелым деревянным стулом разнес половину заведения, а после умудрился сбежать под самым носом приехавших наводить порядок ментов.

Перекатившись в сторону, приподнимаю винтовку и понимаю, что в таком положении я просто слепая мишень. Надо вон туда – к здоровенному дереву. Еще пара перекатов… Есть! Теперь со спины меня прикрывает могучий ствол, который винтовочные пули не пробьют. Метрах в двадцати от нашей стоянки, полуприкрытые кустами, появляются несколько фигур, обряженных в эти смешные «Кнохензаки». Стреляю навскидку, немцы дружно валятся. Однако я четко видел – попал только в одного, остальные просто залегли. Сейчас бы туда гранатку… Размечтался! Мимо с заячьим визгом проносится на карачках тот самый борзый молодой уркаган, с которым я полчаса назад проводил «беседу». На его беду, в этот момент диверсанты привстают и стреляют в ответ. Первая пуля, угодив в бок, переворачивает парня и толкает его на меня. Охнув под навалившейся тяжестью, чувствую еще два попадания в уже мертвое тело.

А точно стреляют, суки! Не перекрой им директрису этот дурак, все три гостинца достались бы мне. И это несмотря на то, что я почти лежу на земле! Пора менять позицию! Дав пару очередей просто «в ту сторону», заставляю немцев пригнуться, ужом выползаю из-под трупа и делаю бросок на полдесятка метров в сторону. Рухнув рядом с успевшим выхватить «наган» Гайдаром, добиваю магазин по снова замелькавшим в кустах «Кнохензакам» и, кажется, валю еще одного фашиста. Пиздец, я пустой! А запасные магазины лежат в брезентовой сумке с другой стороны костра. В наших условиях это всё равно что на Луне. Правда, рядом залегли Мишка с Максом, но ребятишки безоружны и помощи от них… Не влетели бы под шальную пулю! Зеленецкий вертит головой во все стороны, а Барский, кажется, снова в прострации. Двое уцелевших «бранденбургов», дружно выстрелив, расходятся в стороны, стараясь охватить нас с флангов. Аркадий Петрович вполголоса выплевывает короткую, но чрезвычайно экспрессивную словесную конструкцию, которую не следует повторять в присутствии детей и беременных женщин, привстает на колено, как-то странно сгибает руку с револьвером и выпускает весь барабан в ближайшего диверсанта, обладателя шикарных усов. Немец довольно умело уворачивается, практически «качает маятник», но все-таки делает это недостаточно ловко – одна из пуль достает его в живот. Выронив свой карабин чуть ли не на голову Зеленецкому, усатый фриц падает на колени, зажимая рану обеими руками.

Все это время я скребу ногтями заевший клапан кобуры. Вот же, блядь, конструкция! А второй немец уже почти рядом, подбегает с другой стороны, передергивая на ходу затвор «Маузера». Ему осталось только дослать патрон, и… кому-то из нас прилетит горячий свинцовый подарок. Гайдар теперь тоже пустой, «Наган» за секунду не перезарядишь, а мне никак не удается открыть кобуру. Вот теперь точно пиздец!

Внезапно Мишка, только что неподвижно лежавший, буквально взлетает с земли, словно подброшенный пружиной, и кидается под ноги диверсанту. В последний момент ганс успевает увернуться, но при этом теряет равновесие и сбивается с траектории движения. Чтобы восстановить положение, у диверсанта уходит целая секунда, которой мне хватает, чтобы вытащить «Парабеллум», но я все равно не успеваю – немец, закончив манипуляции с затвором, уже вскинул карабин к плечу, целясь в меня как наиболее опасного в данной ситуации. Я, как будто при замедленном воспроизведении, отчетливо вижу его прищуренные голубые глаза, выбившуюся из-под шлема русую челку, капли пота на висках. Замечаю, что палец, начавший выбирать свободный ход спускового крючка, покрыт грязевыми разводами, а на тыльной стороне запястья виднеются царапины. Вот сейчас на кончике дула его «Маузера» расцветет огненный цветок…

Винтовочный выстрел кажется похожим на близкий грохот артиллерийского орудия крупного калибра, после которого долго ноют барабанные перепонки и звенит в голове. Этот звук на мгновение перекрывает шум боя. Но ведь «свой» не услышишь?.. Так это и не «мой»! «Бранденбург» как будто замирает, голубые глаза широко распахиваются. Еще не поняв в чем дело, пользуюсь заминкой врага – пистолет уже давно в моей руке, и надо только слегка приподнять ствол. Отдача у «Парабеллума» легкая – выстрел почти неощутим. На лбу диверсанта, прямо под челкой, появляется не предусмотренное природой отверстие, и он начинает медленно падать, удивленно таращась на меня своими буркалами. Только сейчас замечаю на его «Кнохензаке» расплывающееся темное пятно – так вот от чего он промедлил!.. Кто это его? Так вот же – Макс стоит на коленях, держа в руках немецкий карабин – оружие усатого фрица, убитого Гайдаром пятнадцать секунд назад.

Не теряя времени, бросаюсь к подсумку с запасными магазинами и заряжаю «АВС». Фу-у-у! Вот теперь можно облегченно вздохнуть, убрать пистолет и вытереть со лба холодный пот. Старуха с косой в очередной раз прошла рядом…

– Спасибо, Макс, век не забуду!

– Да чего уж там… – бормочет Зеленецкий.

– Эй, ребята! – окликает Гайдар.

Он стоит на одном колене, торопливо наполняя барабан «Нагана» патронами. И что-то бледновато выглядит… Уж не ранен ли?

– С вами все в порядке, Аркадий Петрович?

– Нормально! – отмахивается Гайдар. – Вы по сторонам смотрите, ничего еще не кончилось!

Он прав – бой продолжается. Оглядываюсь, до этого все внимание было сосредоточено в узком секторе, но видимость ограничена кустами и деревьями до двадцати пяти-тридцати метров. В пределах этой зоны живых врагов нет, лишь два тела возле костра и еще парочка где-то рядом. Наши потери – боец-конвойный и молодой урка. А где второй бандюган? Возле дерева, где они сидели, его нет! Сбежал, собака!

Ладно, черт с ним, потом поймаем! Надо приготовиться для второго тура «Марлезонского балета». Перекидываю через плечо ремень сумки с боеприпасами. Барский, подхватив карабин голубоглазого диверсанта, начинает судорожно срывать с убитого немца ремень с подсумками. Макс делает то же самое с усатым. Неожиданно «труп» открывает глаза и с криком «Der Tod, Luder!»[20]20
  Сдохни, сука! (нем.)


[Закрыть] вцепляется в Зеленецкого окровавленными руками. Стоящий рядом детский писатель спокойно наклоняется, вставляет дуло «Нагана» в ухо немца и, не меняясь в лице, спускает курок. Затем Аркадий Петрович внешне неторопливо вытряхивает стреляную гильзу, вставляет в опустевшую камору патрон и только после этого говорит тихим голосом:

– Ну, чего стоим? Кого ждем?

Через полминуты мы готовы, но… куда нам выдвигаться? Прислушиваемся – стрельба идет вокруг нас, пулеметы и винтовки молотят без перерывов. Разделиться на группы?

Внезапно из-за деревьев, с той стороны, где стоят грузовики и лежат раненые, раздается женский крик. Марина? Это может быть только она! Решение принято – бросаюсь на помощь! Макс с Мишкой следуют за мной, Гайдар, прихрамывая, чуть приотстает, на ходу подхватывает с земли автомат погибшего конвойного.

До нужного места всего метров пятьдесят. Еще когда Альбиков водил меня сюда посмотреть на труп диверсанта, я запомнил расположение техники и постов. Машины стояли по периметру поляны, прикрытые от обнаружения с воздуха кронами деревьев, а от наблюдения с земли – кустами с восточной стороны. Автомобили охраняли двое часовых. Один стоял как раз на восточном, дальнем от нас конце поляны, возле грузовика с трупами, а второй располагался ближе к месту ночевки, возле трех полуторок с опечатанными мешками секретного архива. Раненые были размещены на приличном удалении от особо ценного груза – метрах в тридцати, под ветвями большого дуба. Так показалось наиболее удобным – техника и личный состав рассредоточены, но находятся в пределах зрительной и звуковой связи.

Как только впереди показался деревянный борт ближайшего грузовика, я тормознул бежавших, словно молодые лоси, друзей, заставил их пригнуться и стал забирать левее, чтобы выйти на поляну, имея в качестве прикрытия автомобили. Полуторки помогут нам подобраться вплотную, а также защитят от обстрела гораздо лучше кустиков. Первым добравшись до цели, выглядываю из-под днища и сразу обнаруживаю совсем рядом, буквально в десятке метров, нескольких диверсантов. Двое «пасут» обстановку, грамотно распределив сектора наблюдения, еще двое с деловым видом пытаются вытащить из кузова знакомые зеленые мешки. Меня караульщики пока не видят, ожидая нападения со стороны бивака и места стоянки броневиков. Наших часовых не видно, раненых с этой точки тоже не разглядеть. Чуть смещаюсь, чтобы в поле зрения попала вся поляна, и вижу еще двух фрицев. Один заламывает руки стоящей на коленях Марине, а второй, слегка наклонившись, держит девушку за подбородок и что-то у нее спрашивает. Причем у второго знакомый по множеству фильмов автомат «МР-40», известный в нашем народном фольклоре как «шмайссер»[21]21
  Автор знает, что Уго Шмайссер не имеет к конструированию этого оружия никакого отношения. Но наши бойцы называли данный автомат именно «шмайссером».


[Закрыть]. Может, это офицер? Ведь все остальные виденные мной сегодня диверсанты бегали с простыми маузеровскими карабинами.

Вот ведь твари поганые, еще бой не кончился, а они уже допрос устраивают и груз потрошат. Или дураки (что сомнительно), или уверены в своей победе. Ну, сейчас я вам эту уверенность пообломаю! Вместе с головами! Оборачиваюсь – друзья уже рядом, а через пару секунд к ним присоединяется Гайдар. Жестами распределяю цели: Мишке и Максу – наблюдателей, Аркадию Петровичу – «грузчиков». Себя оставляю «дознавателей».

– Огонь! – шепчу на выдохе, чтобы не сбить прицел.

Выстрелы звучат одновременно. Все пули идут точно в цель, что немудрено на такой близкой дистанции, всего-то десять метров. Через секунду в живых остается только ведущий допрос автоматчик. Его я хотел оставить для экстренного потрошения, прострелив ногу, но гад оказался ловким: услышав выстрелы и увидев падающего с пробитой башкой напарника, диверсант мгновенно пригнулся, прикрывшись от нас телом Марины. Зафиксировав девушку болевым приемом, фашист стал пятиться к краю поляны, одновременно постреливая в нашем направлении короткими очередями. Вот ведь козлина!

Ну ничего, и не таких обламывали! Опыт подобного рода, когда враг прикрывается мирняками, у меня уже был. Встаю с земли и осторожно осматриваю поляну из-за капота. Больше здесь никого не было – ни наших, ни немцев. Кстати, и стрелять в округе перестали, что, в общем-то, не слишком хороший признак – мне казалось, что хорошо подготовленные диверсанты должны были довольно легко справиться с нашими бойцами, большинство из которых стояло на постах. В подтверждение моей гипотезы вижу на другом конце полянки тело часового. А где второй? Да вот же – лежит прямо под передними колесами соседнего грузовика. Но этого парня врасплох не застали – судя по многочисленным отверстиям в тонкой жести передка автомобиля, отстреливался боец довольно долго.

Пока я оценивал обстановку, немец отступил на десять шагов. Чтобы ретирада не казалась диверсанту легкой, даю над его головой короткую очередь. Ага, пригнулся! Чисто на рефлексах, но мне и этого хватило – увидев высунувшийся из-за плеча Марины локоть фрица, я без промедления всадил в него пулю. И промахнулся! Вернее, попал, но не в руку, как хотел, а в оружие. Автомат отлетел в сторону. Однако чертов фашист не растерялся – выхватил нож и приставил лезвие к горлу Марины.

– Ребята, держите фланги! Аркадий Петрович, на вас тыл! – скомандовал я и вышел из-за машины на открытое пространство.

Увидев меня, фриц скривился, словно сожрал лимон. Не ожидал, наверное, что ему противостоит совсем молодой паренек.

– Дайте мне уйти, иначе я порежу вашу Hosenscheißerin[22]22
  Ссыкуху (нем.).


[Закрыть]! – громко сказал диверсант, шаря глазами по округе. Не верилось ему, что я здесь один. И правильно не верилось – с противоположной стороны из кустов выскочил с автоматом в руках Хуршед.

– Эй, кютвераляр, ман сэнлурган онийляр сикий![23]23
  Грязное узбекское ругательство. В примерном переводе на русский язык: «Эй, пидор, я твою маму в рот ебал!»


[Закрыть] – злобно сказал Альбиков. – Бросай нож! Ты один остался, всех твоих уже положили.

В ответ немец злобно рассмеялся. И продолжал щериться в усмешке, даже когда к Альбикову присоединился сержант Стерх, а за моей спиной встали Барский и Зеленецкий. А где же Гайдар? Ладно, позже разберемся… Надо с этим ублюдком сперва покончить. С моего места противник почти не виден. Немного смещаюсь, и мне открывается правый бок диверсанта, но вражина начеку – делает пару шагов назад, снова закрываясь телом девушки. Однако секунды утекают с катастрофической скоростью, а ситуация остается патовой. Как только мы делали какое-то движение, пытаясь улучшить позицию, немец немедленно парировал, постепенно отступая к деревьям. Его рука с ножом постоянно дергалась, и на горле Марины появилось несколько порезов, текла кровь. Так его не достать – если я сейчас выстрелю по едва видимым ногам диверсанта, он неминуемо порежет свою заложницу. Хорошо бы этого козла как-то отвлечь…

– Schau, Arschloch, wenn Sie ein Messer zu werfen, gebe ich Ihnen einen leichten Tod! Wenn Sie nicht aufgeben, werden wir Sie mit einem Seil zu treten, und dann werde ich die Eingeweide aus dem Leib geschnitten und dann auflegen![24]24
  Слышь, мудила, если немедленно бросишь нож, то я позволю тебе легкой смертью умереть! Не сдашься, мы тебя сами скрутим, но тогда я распорю тебе живот, выну оттуда кишки и на них же повешу! (нем.)


[Закрыть]

Услышав угрозу, фашист удивленно присвистнул, а затем опять рассмеялся, правда, чуть более нервно. Весельчак, мать его!

– Сержант! Уйми своего щенка! Я военнослужащий немецкой армии и требую, чтобы со мной обращались как с солдатом, а не грозили пытками! – неожиданно сказал фриц, обращаясь к Альбикову. По-русски урод говорил совершенно без акцента. – Я сдамся, если вы гарантируете соблюдение конвенций по обращению с военнопленными!

– Ого, как заговорил! – поразился я наглости фашиста. – Ты прикрываешься девушкой и хочешь, чтобы мы конвенции соблюдали?

– Эта женщина одета в униформу вашей действующей армии и носит соответствующие знаки различия, поэтому считается комбатантом, со всеми вытекающими последствиями, – с некоторой ленцой в голосе объяснил немец. – Мы, в отличие от вас, своих женщин в бой не бросаем!

Совершенно неожиданно для всех за спиной диверсанта возник Гайдар, бледный, как тень отца Гамлета. Откуда он взялся, я не увидел – до ближайшего дерева было метров пять. Аркадий Петрович вскинул «наган» и сделал всего один выстрел. Голова немца мотнулась от попадания, нож вывалился из пальцев, и диверсант медленно завалился на спину, скребя по траве каблуками ботинок.

– Товарищ комиссар, да как же вы?.. – растерянно проговорил Альбиков. – Он ведь уже почти сдался!

– А ты, сержант, взгляни, что эти твари с ранеными сделали! – с болью в голосе сказал Гайдар.

Все машинально повернулись в ту сторону, где лежали наши бойцы. Только Марина, едва сделав небольшой шажок, покачнулась и рухнула на колени. Выронив винтовку, бросаюсь к ней и подхватываю на руки:

– Что с тобой?

Но девушка меня почти не слышит – глаза закатились, она близка к обмороку. Да что же это такое, мать вашу? Смерть, в самом кошмарном ее проявлении, преследует несчастную девчонку, словно она проклята. Дурная карма прежней жизни, как сказала бы моя бывшая жена.

– Игорь, посмотри! – каким-то странным, как будто у него ком в горле, голосом говорит Барский.

Аккуратно укладываю Марину, подбираю «АВС» и топаю к друзьям, которые стоят под деревом, выстроившись в неровный рядок, и смотрят на что-то у корней. Там лежали… наши раненые…

После слов Гайдара я был готов к тому, что они мертвы, но простое убийство показалось просвещенным европейцам слишком скучным… Беспомощным людям вспороли животы от паха до грудины и вырезали на лбу пятиконечные звезды. Господи, ну зачем их надо было мучить? Ведь лишить жизни можно было одним выстрелом! Ради чего немцы так поступили? С целью получения сведений? Так не успели бы их нормально допросить! Чтобы запугать живых? Но ведь они планировали перебить нас всех, кого запугивать? Для чего понадобилась эта бессмысленная жестокость? Оставалась только одна причина – тот, кто это сделал, получал удовольствие от процесса.

Я не ангел, а старый, злой, мстительный человек с выжженной душой, таким меня сделала война. Приходилось совершать жуткие поступки – добивать раненых врагов, пытать пленных, казнить убийц, кастрировать насильников, но я всегда считал это тяжелой, грязной работой, за которую мне суждено попасть прямиком в ад, а не источником наслаждения.

– Похоронить бы… – с тоской сказал Стерх.

– Похороним, – глухо пробормотал, отворачиваясь, Альбиков. – Своих только дождемся…

– Надо поляну сперва зачистить, – машинально посоветовал я, продолжая смотреть на растерзанные тела.

– Что? – не понял Хуршед.

– Проверить местность, вдруг где-то недобитки затаились! Кто из наших еще уцелел?

– Нас трое осталось. Сержант Барков тяжело ранен, у броневиков остался, – ответил Стерх. – Моих ребят всех положили. И шоферюг… Насчет часовых не скажу, надо сходить посмотреть… Однако сомнительно, что кто-то выжил. Разве что немчик этот…

– Вондерер уцелел? – удивился я.

– А чего ему, суке, будет? Как стрельба началась, я его на землю уложил и велел не отсвечивать. Ладно, пойдем… поляну чистить! – мрачно сказал Альбиков, щелкая предохранителем.

– Пойдем, – киваю, перехватывая винтовку поудобнее, чтобы поменять магазин, и тут меня… отпускает. Ноги подкашиваются, неловко плюхаюсь на землю, чуть не выронив оружие.

– Игорь, что с тобой? Ты ранен? – словно сквозь толстый слой ваты доносятся встревоженные голоса друзей.

Зачем эти дурни меня тормошат? Будь я действительно ранен, тут бы мне и писец пришел!

– Ну-ка, разойдитесь! – командует Марина. Быстро она взяла себя в руки, когда врачебный долг позвал. Один-единственный у нее теперь на попечении раненый… – Миша, принеси мою сумку, она под деревом осталась! Быстрее! А вы помогите его отнести… Вот только куда? Трупы кругом…

– Давайте к машинам, – предлагает Альбиков.

Меня неловко подхватывают на руки и несут, взбалтывая по пути и без того отбитые мозги. К счастью, несут недолго. Кладут на травку совсем рядом с машиной – отчетливо слышен запах бензина. Марина начинает хлопотать надо мной, зачем-то расстегивает гимнастерку, чем-то протирает лоб. Но мне становится всё хуже – адреналиновый откат в совокупности с последствиями недавней контузии – страшное дело. Глаза уже почти ничего не видят – вокруг клубится серая дымка, в которой изредка мелькают светлые пятна – лица друзей. Голоса продолжают отдаляться, как будто в уши пихают новые порции ваты.

– Ну, жить будет? – доносится на пределе слышимости. Это наверняка Альбиков спросил, его манера.

– Конечно! – категорически заявляет Марина. – Сами бы побегали после тяжелой контузии, вот так же сейчас и выглядели. Ему просто покой требуется!

– Ну и хорошо, что будет. Он нам живой и здоровый нужен. Ладно… ты с ним посидишь, а то нам надо… зачистку закончить. Кстати, хорошее слово…

– Посижу, куда мне идти? – отвечает Марина. – Вы, если кого из раненых найдете, сюда несите. А то меня тоже ноги… не держат.

– Эй, а корреспондент-то наш где? – вдруг спрашивает Альбиков.

– Аркадий Петрович? – зачем-то переспрашивает Мишка, словно в нашей команде два сотрудника СМИ. – Да вон же он… лежит!

– Блядь, и этот!.. – не выдерживает Хуршед. – Его-то с чего срубило? Ребята, берем! Аккуратнее несите! Кладем! Марина, глянь!

– Без сознания… Проникающее ранение в нижнюю часть бедра… Навылет…

– И с такой раной он умудрился того весельчака завалить! Старая закалка! – с уважением говорит Хуршед. – Всё, мы ушли, а то как выползут сейчас недобитки… Барский, ты остаешься здесь! Смотри по сторонам, от машин не отходи, оружие убитых собери! Стерх, Зеленецкий – за мной!

Унеслись, как молодые лоси, даже я топот сапог услышал. Ну, будет время полежать, отдохнуть, пока никто не теребит… Гайдар-то… ранен, оказывается… То-то он мне еще после первого огневого контакта бледным показался… В ногу навылет… И как он с такой раной ходил? И стрелял? Гвозди бы делать из этих людей! А чем он в эту войну прославился? Не помню… Что в Гражданскую повоевал и вроде бы даже самым молодым командиром полка был – помню! А что он во время Великой Отечественной делал? Неужели в самом начале погиб, раз никаких мемуаров не оставил?[25]25
  Во время Великой Отечественной войны А. П. Гайдар в качестве корреспондента «Комсомольской правды» находился в действующей армии, на Юго-Западном фронте. В сентябре 1941 года угодил в окружение под Уманью с частями фронта. Попал в партизанский отряд. 26 октября 1941 года попал в засаду и погиб.


[Закрыть] Надо бы его поберечь – человек-то он хороший! Останется жив, авось и внука воспитает, чтобы не вырос чмом и либерастом… Тогда, глядишь, и катастройка по другому сценарию пойдет. Хотя нет… Для этого надо не Гайдара уберечь, а Борюсика и Меченого прибить. С Кукурузником до кучи! Никакие фашисты столько гадостей для моей Родины не сделали, как эта троица! Где Е-Бэ-Эна и Горбатого во время войны носило – хрен знает. Да и лет им сейчас… А вот Кукурузник, если мне склероз не изменяет, где-то в этих местах «геройствовал». В смысле – на Украине. Вот до него добраться вполне реально. Да… Вот я размахнулся – лежу в каком-то лесу, пальцем шевельнуть не могу, а уже террористический акт задумал! Для начала надо предоставленное мне во временное пользование тело деда в безопасное место доставить, а уж там мечтам и прожектам предаваться! Кстати, о деде… Какие мне позавчера интересные «мультики» привиделись! И дед там с золотыми звездами на погонах, и я какой-то диверсант в немалом звании… И памятник Хуршеду Альбикову в Москве… Словно сбылись самые оптимистические прогнозы развития событий, точкой отсчета которым послужила встреча на лесной дороге несколько дней назад. Дед выжил и до маршала дослужился, Альбиков тоже не во время Великой Отечественной погиб… Я вспомнил дедов «иконостас» из сна-бреда и мысленно присвистнул. Чтобы столько наград «заработать», надо из «горячих точек» десятилетиями не вылезать! Так, может, не безопасное место нужно искать, а, наоборот, вести самые активные боевые действия? Куда-то ведь меня чекисты завербовали? В спецшколу какую-то? Скорее всего в разведку. Ну что же, послужим с полной отдачей! Если после всех этих многочисленных контузий мне «белый билет» не выпишут… Хотя и тогда… Попрошусь на фронт, да хоть и переводчиком, как дедуля в «той жизни». Оп, а это что?! Никак светать начало? В смысле – туман перед глазами рассеивается. «Выныриваю», значит, потихоньку? Явно мне покой показан по медицинским показателям – всего-то минут пятнадцать на травке в тенечке повалялся и уже готов к новым подвигам! Ха-ха! Руки-то хоть шевелятся, герой?

С огромным трудом приподнимаю голову и осматриваюсь. Серая дымка почти улетучилась. Рядом лежит Гайдар, Марина занимается его перевязкой. Мишка бродит неподалеку, на самой границе поля зрения, посматривает по сторонам, подбирает оружие убитых немцев.

Девушка, заметив, что я очухался, молча кивнула мне и продолжила заниматься своим делом. Чувствую, прибавилось у нее сегодня седых волос. Барский, увидев, что я приподнял голову, радостно улыбнулся и, волоча за ремни сразу четыре винтовки, поспешил ко мне.

– Игорь, ты как? Нормально?

Вспоминаю сакраментальный вопрос «You o'kay?», который так любят задавать герои американских боевиков, даже если их собеседники истекают кровью из десятка резано-колото-стреляных ран, и начинаю тихо хихикать.

– Ты чего? – удивился Барский. – Чего ржешь?

– Да так, Миш, анекдот один вспомнил… – чуть слышно шепчу я. – Ты мне лучше водички принеси, а то совсем в горле пересохло.

Мишка, покрутив головой в поисках запрашиваемого, подхватился и убежал куда-то за пределы видимости. Вернулся уже через пару минут, сунул мне в руки флягу и принялся подсовывать под голову какой-то мешок.

– Что это ты приволок? – вяло поинтересовался я, пытаясь открутить пробку непослушными пальцами.

– Да там, возле соседней машины, мешки с газетами раскиданы. Вот я и решил тебе один в качестве подушки притаранить, – весело объяснил Барский.

Что он сказал? Мешки с газетами? Откуда они взялись? Здесь ведь стоят машины, загруженные опечатанными брезентовыми мешками спецархива!

– Миша, ты уверен, что внутри газеты? – Про перевозимый колонной секретный груз Барский и Зеленецкий не знали, а перепутать деловые бумаги и печатные издания на ощупь довольно просто.

– Конечно! – энергично кивнув, подтвердил товарищ. – Немцы их зачем-то из кузова достали и парочку распороли. Газеты там! Какие-то местные, ровненские и вроде бы львовские.

Вашу мать! Неужели?..

– Миша, помоги-ка мне встать!

– А… Зачем?

– Блин, поссать хочу!

– Марин, а ему уже можно вставать? – апеллировал Барский к авторитетному в области медицины источнику.

– Ну, если приспичило… – задумалась девушка, не переставая бинтовать ногу Гайдара, – то пусть идет.

Мишка, проигнорировав протянутую руку, заходит со спины, приподнимает, обхватывает под мышками и рывком ставит на ноги. Ого, а ведь и приспичило уже! Не так уж и соврал. Помогая себе вместо костыля верной «АВС», чуть ли не кулем повиснув на Барском, с трудом переставляя ноги, обхожу грузовик и, привалившись для устойчивости к дощатому борту, делаю попытку приспустить бриджи. Чувствительность пальцев близка к нулевой, поэтому я никак не могу нащупать завязки. Вот кто придумал такой фасон? Ширинки на молнии, где вы? Барский, без слов поняв мое затруднение, помогает справиться с непокорным предметом одежды и деликатно отворачивается, на всякий случай придерживая меня за плечо, чтобы не грохнулся в самый разгар увлекательного процесса. Справив малую нужду, вытираю руки об штанины. Уф, полегчало!

– Спасибо, Миша, снова ты меня выручил!

– Да чего там, – смущенно отвечает Барский.

– Пойдем теперь на те газетки глянем.

– Зачем? – недоумевает друг.

– Надо! – веско говорю я, и Миша подчиняется.

Возле соседнего грузовика действительно валяется несколько брезентовых мешков. Три штуки распороты, и из них вывалились газеты. Самые обычные советские, причем как на русском, так и на украинском языке. На образцы подрывной литературы не похоже. И сомнительно, что для перевозки простой прессы задействуют такие силы, что собраны в нашем конвое. А может, архивные документы сверху пустышками прикрыли, чтобы, например, от обстрела уберечь?

– Миш, ну-ка залезь в кузов и вытащи тючок со дна!

Барский не стал препираться с раненым товарищем, которому в контуженую голову вдруг стукнула какая-то блажь. Пожав плечами, Миша выполнил просьбу, скинув к моим ногам точно такой же с виду мешок, как уже распоротые.

– Давай глянем, что у него внутри!

– Игорь, а как?.. – Товарищ ловко соскочил из кузова на землю и растерянно тронул бок туго набитого мешка. – Чем его разрезать?

– Глянь возле того немчика, которого Аркадий Петрович грохнул. Он ведь ножиком махал! И по карманам пошарь, документы поищи!

Барский рысцой бросился выполнять распоряжение и через минуту притащил знакомую солдатскую книжку и нож.

Первым делом я заглянул в зольдбух. Teodor Auffenberg, Oberleutnant, Lehr-Regiment Brandenburg z. b.V. 800. С этим понятно. Подозреваю, что это и был командир отряда диверсантов, поскольку сомнительно, что здесь мог находиться кто-то старше званием. Жаль, что Гайдар его завалил, я бы с ним пообщался по душам. И про соблюдение конвенций бы поговорил, и про задачи его подразделения. Ну да ладно – умерла так умерла.

Нож оказался отменным – не давешний тупой солдатский штык и не бутафорский кинжал эсэсовцев с выпендрежной надписью готическим шрифтом на клинке «Meine Ehre heißt Treue!»[26]26
  Моя честь называется верность! (нем.)


[Закрыть], виденный мной в Центральном музее Вооруженных сил. Этот – настоящий рабочий инструмент, с удобной рукоятью и восьмидюймовым полуторалезвийным клинком, одинаково удобным для нарезания колбаски и убийства людей. Покойный обер-лейтенант хоть и был гнидой, но в оружии разбирался. Надо этот ножичек притырить, пригодится и для колбаски, и для… прочего.

А для начала проверим остроту на плотном брезенте. Хорошо идет! Не бритвенная острота, но мне им и не бриться. Для работы вполне достаточная – бок брезентового мешка вспорот за секунду, и на траву вываливаются… газеты. Но в этом, для разнообразия, не местные, а центральные – «Известия» и «Правда». Ну, в общем, всё понятно: наша колонна со спецгрузом – добротно сработанная отвлекающая цель. Ай, молодцы чекисты!