Текст книги "Господа из завтра (СИ Обновлено 06.09.09)"

Автор книги: Алексей Махров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Рассказывает Олег Таругин (Цесаревич Николай)

Как выяснилось, проблемы с Финляндией, которые я, после беседы с Гейденом, посчитал решенными, только-только начались. По моей настоятельной просьбе Федор Логгинович написал обстоятельнейший доклад по положению в Великом княжестве. Прочтя первые четыре страницы, я пришел к выводу, что работа с финнами, пожалуй, займет на три-четыре года больше, нежели я предполагал. По окончании двадцать шестой страницы я понял, что, наверное, я несколько неотчетливо представлял себе все сложности борьбы с финским сепаратизмом. Дочитав до конца, я в изнеможении откидываюсь на спинку кресла. Мама моя, императрица! Чего ж с ними, чухонцами долбанными, делать?! Это как же мы докатились до жизни такой?! Неужто все так плохо?!

– Филя! – В кабинете, точно чертик из табакерки, возникает Махаев. – Свяжись с Целебровским, сообщи о встрече в условном месте через два часа!

Филимон исчезает, а я открываю новый отчет министерства финансов. Да что ж такое?! Час от часу не легче! Новый министр, господин Вышнеградский, предлагает еще повысить ввозные пошлины! И до чего грамотно обосновывает, подлец! Так, ну тут я сходу не разберусь, надо Бунге звать. И велеть отгектографировать отчет, Димычу переслать…

При встрече с Альбертычем на конспиративной квартире я, не тратя времени на лишние церемонии, сую ему у руки доклад Гейдена:

– Вот, Альбертыч, изучи.

Пока Политов-старший занят, я отдаю приказ снять копию с отчета Вышнеградского и переслать его нарочным Политову-младшему. К тому времени, как я возвращаюсь к столу, Альбертыч уже бегло просмотрел документы и теперь выжидательно смотрит на меня.

– Вот что, Владимир Альбертович. У себя все еще раз внимательно изучишь. Но пока скажу главное: из доклада ясно следует, что проведи я сейчас не то, что половину запланированных реформ, а хотя бы пятую их часть, то Россия в конце XIX века получит прямо под Питером Чечню XXI! Альбертыч молчит, всем своим видом ясно показывая: «Я-то здесь причем?»

– Альбертыч, очень тебя прошу: проверь все сам. И дай мне отчет: так ли плохо, или у страха глаза велики? Трех недель хватит?

Он кивает, и молча, не сказав ни единого слова, покидает квартиру через черный ход. Вот, блин, «железные люди!» «Гвозди бы делать из этих людей…»

… Но в одной проблеме, обозначенной Гейденом, я не имею оснований сомневаться. А именно, в проблеме языка. Я связываюсь с МИДом, и вызываю к себе Ламздорфа, будущего министра, а ныне – директора канцелярии министерства и одного из ближних помощников Гирса. Ну, а пока он не явился, придется идти к царю. У меня к нему вопросы накопились…

– … Вот что, Владимир Николаевич, я осознаю все сложности с созданием курса финского и шведского языков, однако совершенно не понимаю: как это министерство находит возможным противиться воле государя?

Перед Ламздорфом на столе лежит с кровью выдранный из Александра III рескрипт о создании офицерского курса западных языков. Мы с самодержцем битых два часа орали друг на друга, но, в конце-концов, он признал мою правоту и рескрипт подписал.

Ламздорф снова начинает причитать про нехватку кадров, про отсутствие должного финансирования, про напряженность в остальном мире… Ох, мама моя, мама! Сколько ж это сажать-то придется? Короче, сам того не подозревая, этот парень уверенно занимает свое почетное место в будущих проскрипционных списках.

Все же, перед уходом, Ламздорф, стеная и причитая, выдает обещание, что через год на-гора будет выдано не менее тридцати специалистов, способных к обучению других. Ладно, пока сойдет.

Печальный директор канцелярии МИД удаляется. Скользнув взглядом по настольным часам, я, с опозданием вспоминаю, что вот уже час, как я должен был вместе с Мореттой прибыть к венценосной маменьке. Что-то связанное с последними деталями свадьбы. Та-а-ак… Ну, ты, мужик, попал. Значит, опять придется утешать мою ненаглядную. То есть, до вечера она будет дуться, потом, медленно, но верно, начнет менять гнев на милость, потом… сейчас об этом лучше не думать, дабы не заводиться раньше времени, но сам процесс примирения идет в горизонтальном положении. Так что прощай ночной сон. Нет, я не против, я очень даже за, только вот не спать уже вторую неделю… И что ж это я – не Наполеон? Тому, вредному корсиканцу, двух часов сна хватало. А мне – никак. Э-эх! А ну ее, маменьку! Все одно я уже опоздал, и отдуваться мне придется изрядно. Совсем не пойду! Лучше уж я сейчас пару часиков покемарю, так хоть к вечеру в себя приду. А ненаглядной совру, что важные государственные дела задержали…

… Ого! Давненько я такого не видал. Вся пунцовая от смущения в кабинет заявилась фрейлина дорогой маменьки и самым нахальным образом вырвала меня из цепких лап Морфея. Смущается она, разумеется не потому, что меня разбудила, а потому, что рядом с ней стоят подъесаул-атаманец и поручик императорских стрелков. И морды у этих ребят довольные, как у котов после плотного общения с горшком сливок. Ну, не дай вам бог, если узнаю, что снова обыскивали… Было у меня тут пару раз, когда нахальные караульщики обыскивали приходивших с каким-нибудь поручением фрейлин. Не, не то, что бы уж очень нагло, но все же… Охальников, я, ясный день, взгрел по самое, по не балуйся, строго-настрого запретил подобные игрища впредь, но…

На всякий случай я исподтишка показываю обоим гаврикам кулак. Ох ты, еще и изумляются! Ну, оболтусы, я вам завтра покажу, как водку пьянствовать и безобразия нарушать… Планы завтрашней мести я уже додумываю, шагая в теплой компании из пятерых офицеров к матушке.

Рассказывает принцесса Виктория фон Гогенцоллерн (Моретта)

Точно на иголках она вот уже пятнадцать минут не могла усидеть спокойно. Сейчас они с Ники пойдут к императрице Марии Федоровне, обсуждать все детали предстоящей свадьбы. После тех страшных известий императрица стала относиться к ней куда благосклонней, чем раньше. Вот и теперь, одна из ее фрейлин, чья близкая родственница – в свите императрицы, шепнула ей, что день свадьбы уже назначен, и что он будет очень скоро… Ники все не было, и, тяжело вздохнув, она отправилась к Марии Федоровне одна. В смысле, без цесаревича.

Несмотря на то, что в последние дни государыня-императрица относилась к ней, как к родной дочери, встретила она ее, как ни странно, не ласково. Жестом отпустила фрейлин и молча прошлась по комнате. Затем, встав перед ней, вперилась прямо в глаза тяжелым, цепким взглядом:

– Послушайте, ваше высочество. До меня дошли крайне странные и неприятные слухи…

Покраснев как маков цвет, она слушала описание их с Ники ночей. Боже, хорошо хоть, что без некоторых подробностей. Глаза застилали слезы, предательскими ручейками бежали по щекам. Наверное, увидев их, императрица смягчилась:

– Ну, девочка, ну… – она платком промокнула ей лицо. – Я абсолютно убеждена, что ты не виновна. Это все Ники, – она погрозила кулачком куда-то в пространство. – В последнее время он стал совершенно несносен, а то, что он может добиться всего, чего захочет, – неожиданно в ее голосе прорезалось нечто похожее на гордость, – в этом у меня лично нет ни малейших сомнений. Кстати, почему он не явился? Набедокурил, а теперь прячется?

Отправив фрейлину Ланскую на поиски Ники, императрица присела рядом с ней и утешала ее, словно маленькую девочку, нежно поглаживая по голове…

– …Здравствуйте, maman! – рявкнул Ники, вытягиваясь и щелкая каблуками. Она взглянула на своего возлюбленного с состраданием. Бедный, он не знает, зачем он здесь…

Рассказывает Олег Таругин (Цесаревич Николай)

…Словно побитые собаки мы с Мореттой покидаем покои императрицы. Влетело нам, а особенно мне, по первое число. Моя невеста должно быть плакала до моего прихода. Краем глаза я вижу, как у нее до сих пор предательски подрагивают губки. До покоев Моретты мы доходим в молчании, не касаясь друг друга, и лишь около ее дверей я чуть приобнимаю свою невесту. Ну, ничего, ничего. Просто будем поосторожнее. «Конспи'ация, конспи'ация и еще `аз конспи'ация!» – как завещал нам вождь мирового пролетариата. А вот кстати:

– Филя! Вот что, братишка, вы там справочки наведите: у кого это язык во рту не помещается? И хирургически его, хирургически… Махаев кивает:

– Разберемся, батюшка-государь. Не изволь сумлеваться – все сделаем!

Вот так и ладушки. Теперь к себе: у меня еще дел невпроворот! Та-ак, а это что за явление?..

– Ваше императорское высочество! – мне на встречу торопится граф Дмитрий Мартынович Сольский, государственный контролер Комитета Финансов[43]43
  Высшее совещательное учреждение по делам государственного кредита и финансовой политики Российской империи


[Закрыть]. – Государь посоветовал мне обсудить с вами… Приехали! Опять мои дела – побоку! Здравствуй, милая «текучка»!..

Рассказывает Егор Шелихов

С той поры, как государева невеста к нам перебежала, почитай уж недели три прошло. Скоро, скоро государя нашего свадьба! Уж, наверное, отпразднуем… Мне, вон, государь сказал, что опосля свадьбы обязательно поедет с супругою по всей Рассее путешествовать. И заедет к Филимону, под Саратов, и ко мне, в Затонскую. Мы с Филей теперь все гадаем – как там наши: рехнутся от счастья, аль выдержат?..

Государь-то наш, хоть и к свадьбе готовится, а дел своих важнеющих ни на день не оставляет. Вот опять сейчас к нему в кабинет Ламздорфа Владимира Николаевича урядник сопроводил. Прости господи, не люблю я этого Ламздорфа, вот прям с души воротит. И то сказать глазки масляные, смотрит на тебя, ровно кобылу на рынке выбирает. Недаром про него по углам шепчутся, что, мол, мужеложец он. Ну, да государю виднее, с кем дела делать. Может он в чем другом толковый, может и он на что полезен. Я вот как-то заикнулся князю Сергею, упаси бог не о Ламздорфе, а так, вообще, об этих… их еще государь от чего-то «голубями» кличет. Мол, может их, того… убрать одним словом? Князь Сергей хмыкнул, а потом и сказал: «Не задом единым, друг мой Егор, человек жив». Наверное, так и должно быть. Ежели, ты, к примеру, для государя шибко полезен, так и простить тебе можно многое. Даже…

…Ох ты, государь-то наш, да вместе с невестой вышли. Да как же это, матушка-заступница?! Государыня будущая вся заплаканная, а у батюшки нашего лицо такое… Да кто ж это так провинился-то? Ну, да кто б ни был – худо ему придется. Когда у государя такое лицо – ничего он никому не простит! Как есть, не простит…

В двух словах Филя мне обсказал, в чем дело, да прибавил, что государь болтуна паршивого отыскать велел. Не сумлевайся, батюшка, исполним в точности. Отучим его хирургически. Или еще как.

Тем же вечером чуть не половина атаманцев и стрелков в разведку двинулись. Кто по горняшкам дворцовым, куры строить, кто – по полотерам да истопникам, по штофчику выкушать. А промеж приятным делом поинтересоваться: кто ж это про батюшку нашего да государыню евойную будущую треплет?

Через три дни на четвертый дознались-таки. Лакей Абвалкин, пыльная его душонка, что в покоях государыни будущей убирается, углядел, что государыня наша у себя не ночует. Антиресно ему, вишь ты, стало: и где это она ночи все проводит. Вот и проводил он тишком до самых государевых покоев. Туда, ясно дело, ходу ему не было, так он сам навоображал, что там происходило.

Но только это еще бы полбеды. Ну, узнал, ну, напридумывал, ну рассказал бы какой своей зазнобушке – да бог с тобой, живи и знай себе на здоровье. Но он ведь, тварь такая, рассказал все камердину великого князя Николай Николаича. Да не просто так рассказал, а за четвертную! Денег решил на чужой любви сыметь! А уж камердин тот самому великому князю все обсказал. А тот – остальной императорской семье.

Как мы государю про то доложились, тот посидел малость, посоображал, а потом…

Рассказывает Акакий Абвалкин

Когда у тебя в кармане, даже и не в кармане, а в портмонете новенькая александровская бумажка похрустывает, сразу жить приятно становится. Да-с. А всего-то и дел для того, чтобы она похрустывать у тебя начала – сходи да и наври еще чего про цесаревича и его немку. Вот сейчас, сейчас, камердинер его императорского высочества Федор Ананьевич выйдут-с, тогда и бумажка на свет божий явится. Ой, господи, дa они не одни-с…

– Ну-с, любезный, мне вот самому захотелось тебя послушать. Давай, докладывай: чем там цесаревич ночами-то занимается?

Федор Ананьевич из-за спины великого князя кивают-с: мол, давай, Акакий, начинай. Ну, с богом…

– …Так говоришь, стонала она при этом? – ничего, кажется угодил ему своим рассказом. – И что же: сильно стонала?

– Ваше императорское высочество. Осмелюсь доложить-с: стонала она так, словно какую тяжесть несла. Протяжно так: о-ох! о-ох!

– А дальше?

– А дальше, словно плакать начала. С придыханьем так.

– Ну, а что ж цесаревич? – в руке у великого князя появилась бумажка, да не фиолетовая – радужная!

– А цесаревич хотел бы знать: какого черта ты, длинномерный подонок, лезешь в его личную жизнь?! Тебя спрашиваю, скотина жирафообразная!

Богородица-заступница! В покои вламывается Цесаревич, да еще вместе с казаками и стрелками. Ой, батюшки, за что?! Не надо! Я больше не бу…! Не бейте, умо…!

С полу подняли, у стенки поставили, держат. Атаманец кинжал к горлу прижал, шипит: «Только пикни у меня!» К другой стенке Федора Ананьевича так же притиснули, а цесаревич перед великим князем прохаживается:

– Подобные действия я воспринимаю как оскорбление, и только ваш низкий интеллектуальный уровень развития не позволяет мне адекватно отреагировать на подобные инсинуации.

– Чего? – удивленно спрашивает великий князь.

– Последняя реплика свидетельствует об истинности моих предположений. Вы дурак, дядюшка, а на Руси спокон веку повелось на дураков не обижаться! Так, ну ладно: этого – на меня показывает! – в мешок и в Неву, этого – на Федора Ананьевича – на конюшню и сотню нагаек ему для просветления в мозгу, а этого – на великого князя – отпустите с богом. Этот не поумнеет. Вот у двоих казаков мешок здоровенный. НЕ-Е-ЕТ! НЕ НАДО!! НЕ НА…

Рассказывает Олег Таругин (Цесаревич Николай Александрович)

Я ухожу из покоев Николая Николаевича с чувством «глубокого удовлетворения». Наутро о скорой и страшной расправе будет знать весь дворец. Но пусть меня повесят, если хоть одна сволочь рискнет нажаловаться папеньке или маменьке. Будут молчать аки рыбы невские, дабы не стать случайно этих самых рыб кормом. Или я совсем не разбираюсь в человеческой психологии.

Но история получила неожиданное продолжение… Не прошло и пары часов, как ко мне в кабинет ворвался разъяренный Шенк. Честно говоря, я никогда не видел нашего записного весельчака и балагура в таком состоянии. Машинально бросившиеся на мою защиту Филя и Егорка вдруг отлетели в стороны, как мячики. Блин, и это мои лучшие бойцы-рукопашники? Из головы как-то вылетело, что когда в той жизни я школу посещал, Илья Петрович Дорофеев резался в джунглях Никарагуа с «Контрас» и их советниками из ЦРУ.

– Брысь отсюда! – Командует Шенк ординарцам. Те вопросительно смотрят на меня. Я киваю. Идите-идите, завтра на тренировке встретимся – уж и погоняю я вас за сегодняшний конфуз.

– Ты что творишь, балбес? – дождавшись ухода посторонних, прошипел Шенк. – Ты что себе позволяешь, самодержец недоделанный? Ты хоть понимаешь, во что нам может обойтись твоя мелочная кровожадность?

– Да ладно, Петрович, – отмахнулся я. – Кому на хрен нужен какой-то слуга? Кто по нему плакать будет?

– Хер бы с ним, лакеем этим! – неожиданно взрывается Шенк. – Но ты решил, что тебе вообще все можно и наехал на великого князя.

– Но он!..

– Что «он»?! Он всего лишь искал источник слухов, так же как и ты! Неужели ты не допетрил, что слухи УЖЕ циркулировали по дворцу, еще до встречи этого долбанного лакея с этим чертовым камердинером, а уж тем более с Николаем Николаевичем? В общем, ты, не разобравшись толком… Ешкин дрын, ты хоть понимаешь, какое оскорбление нанес Ник Нику, приказав выпороть его камердинера, который за ним с малых лет ходил? А ведь князь – командир гвардейского полка, причем именно того, в котором имею честь служить я! Ник Ник час назад примчался в казармы и приказал поднимать дежурный эскадрон! А потом приказал идти в Зимний. Хорошо хоть, что только для того, чтобы отбить своего Федора Ананьевича, а не арестовать тебя!

– Так ты?! – с трудом врубаюсь я.

– Как раз мой эскадрон дежурил. Потому я прислан вместе со своими гусарами для его спасения.

– И?!

– Спасли, мать твою! – «радует» Шенк. – Твои казачки его только-только разложить успели, да пять плетей отвесить! Ты что, совсем дурак – сто нагаек «прописывать»? Это же верная смерть! Балбесина стоеросовая!!! К тому же, покидая дворец, Ник Ник заскочил к начальнику караула и вежливо, понимаешь, очень вежливо попросил его тормозить до особого распоряжения все выезжающие экипажи. И караул, естественно, его просьбу удовлетворил. Так что архаровцев твоих, что лакея топить ехали, только чудом не замели! Я их, мудаков, возле реки перехватил – они в темноте прорубь искали. Ты что – не мог этого лакея втихаря удавить, раз уж приспичило?

Пойми, дубина! Императорская фамилия за 300 лет не могла не научиться остерегаться маньяков и… чересчур крутых реформаторов на троне. Картина маслом: завтра утром великий князь Сергей Александрович, насвистывая итальянскую оперетку, приходит попить чайку к императору Александру. И за второй чашкой, мимоходом, сообщает о милых ночных шалостях Ники. И о том, что СЕМЬЯ возмущена. Дальше… Срочно созван совет императорской фамилии и принимается решение об отрешении Ники от прав наследования престолом. Наследником престола до совершеннолетия Михаила назначается великий князь Владимир Александрович.

– Не пойдет Рара на такое! Никогда! – в запале говорю я, но в душе уже шевельнулись сомнения.

– Еще как пойдет! – решительно рубит Шенк. – За подозрение в воровстве отправляли в Ташкент. За убийство, ешкин дрын, отправят на Таймыр.

– Пусть только попробуют, да я их… – вскакиваю я, но Петрович толчком в грудь роняет меня обратно в кресло.

– Что «ты»? Верные лично тебе полки будут заблокированы частями гарнизона. Кто сейчас командует округом? Владимир Александрович – самый заинтересованный в твоем отстранении человек! Зимний Дворец оцепят поднятые по тревоге преображенцы и семёновцы. А у тебя кто есть? Ты над твоими любимыми атаманцами просто шеф! У полка свой командир есть! А сторонников своих тебе за час не собрать… И всё! Финал. За что боролись, на то и напоролись… Разве что сошлют не на Таймыр, а куда-нибудь в более удобные места, – подумав, добавил Шенк, – в смысле для охраны удобные: чего людей-то в такую дупу загонять? Неужели, не понимаешь, государь хренов, что со своей политикой сближения с Германией, ты перешел дорожку очень многим? И они только повода ищут, чтобы начать тебя рвать? Вот получим мы прямо сейчас «Заговор Великих Князей» и «примкнувших к ним»…

– Всё, всё, всё! – я поднимаю руки в шутливом жесте капитуляции. – Я все понял!

– Ты главного не понял! – не унимается Шенк. – Мы все на тебя завязаны! Случись что с тобой – и аллес! Ни в одиночку, ни даже объединившись, мы без твоей поддержки сверху ничего не сделаем! Даже Алексей и Павел! Первый так и будет со своим флотом возиться, а второй с Транссибом! Тебе надо тщательно продумывать последствия своих поступков, а не руководствоваться в решении сиюминутными эмоциями!

Я молчал, понимая и принимая правоту сказанных Петровичем слов. Только сейчас я начал осознавать, в какую жопу чуть не загнал себя и все наши планы… И что самое хреновое – конфликт то ведь не исчерпан. «Дядюшка» Николай Николаевич мне такого не простит. Хорошо еще, что лакея этого утопить не успели…

– Ты знаешь, Петрович, а ведь наличие в запасе живого потерпевшего, поможет нам закрутить весьма интересную комбинацию по дезавуированию в глазах императора всей этой великокняжеской кодлы! – задумчиво сказал я. – Ты прикинь – возбуждают они дело о лишении меня прав на престолонаследие. Мотивируя совершенным убийством. Однако – трупа нет, свидетелей нет, ведь мои казачки, да и твои гусары, надеюсь, молчать будут. В общем – все строится на подозрениях и косвенных уликах. А тут – бац! В самом разгаре семейной перепалки – выводят этого лакея. Ну и я получаюсь весь в белом, а все остальные в говне!

– Ох и дурень ты, Олежек, ох и дурень… – устало вздохнул Шенк. – Не будут мои гусары молчать! Какой им смысл? Из-за любви к цесаревичу? Ты не девка, чтобы тебя так любить! Из уважения ко мне? Так за прошедшие с момента вселения полгода я не успел стать им отцом родным, да, собственно, и не стремился… Ты понимаешь, я, спасая тебя, подставился по полной! Прямой приказ Ник Ника был: брать убивцев на месте преступления! А я твоих придурков отпустил! Завтра мои подчиненные доложат куда следует и всё… Надеюсь, что до суда офицерской чести не дойдет, но в Гусарском полку мне уже не служить… Ну, раз уж так все повернулось – значит ждет меня дорога дальняя, страна Ирландия… А теперь послушай напутствие отеческое…

И до меня вдруг дошло, какую шутку сыграл со мной его внешний вид. Он ведь не молодой гусарский корнет, а много повидавший генерал военной разведки. С огромным опытом тайных операций. И все, что он мне сегодня присоветует – надо делать неукоснительно. А то, что он непременно придумает, как выкрутиться из этой непростой ситуации, я, почему-то не сомневался. Но начал Петрович издалека…

– Хочу тебе разъяснить по пунктам, что вообще произошло и что ты, стервец натворил. На будущее урок, чтобы в дальнейшем так не косячить. Вот слушай: Пункт первый. По дворцу поползли слухи, что немка спит с женихом, не дождавшись свадьбы. Слухи дошли до Марии Федоровны и она кулуарно пропесочила Ники и Моретту. Не за то вора били, что воровал, а за то, что попался. А также за то, что на нравы и общественные приличия наплевали так явно, что сплетни могут выйти за пределы дворца и нанести урон престижу царствующего дома.

Пункт второй. Разобиженный в лучших чувствах Ники приказал найти источник утечки информации. И кому? Не своему главному охраннику Гревсу и не будущему Председателю будущего КГБ Васильчикову. А простым казачкам ординарцам! Путем проведения оперативно-следственных мероприятий доморощенными сыщиками было установлено, что лакей Акакий поведал камердинеру Великого Князя Николая Николаевича о том, что Моретта не ночует в собственной спальне. Взявшееся с потолка, бездоказательное обвинение, что именно Великий Князь Николай Николаевич был распространителем слухов в императорском семействе, оставим на твоей совести. Сплетни среди обслуживающего персонала – дело обычное. Хотя, пожалуй, этот мелкий грех более характерен для женщин. Как мог чей-то лакей узнать, что Моретта не ночует в своих покоях – вопрос отдельный, мужчин в дамские комнаты не допускают. Уборкой в покоях прочих принцесс занимаются горничные. По умолчанию, камер-дамы и фрейлины Марии Федоровны, опекающие Моретту – проболтаться точно не могли. А уж проводить Моретту до самых покоев цесаревича – вообще из области фантастики! У тебя ведь здесь тройное кольцо охраны стоит! Это тебе понятно? – хмуро спрашивает Шенк.

Я обалдело киваю. Вот так! Мордой об стол. Да еще и повозили означенной глупой мордой по означенному столу. А Петрович продолжает:

– Ну, раз с этим разобрались, следуем дальше! Пункт третий. Великий Князь Николай Николаевич тайно встречается с лакеем и камердинером чтобы, не поднимая шума, уточнить подробности. Вполне возможно он просто хотел убедиться в правдоподобности слухов. Но, впрочем, предположим, что именно этот великий князь – злостный распространитель этих слухов… Давайте зададимся вопросом: с каким целями он это делал, чего хотел достигнуть? Зачем ему лично встречаться с лакеем и выяснять подробности, если результат уже достигнут. Пряники уже розданы и новые подтверждающие сообщения, собственно, не нужны. Но наш любимый цесаревич, как обычно, действует неординарно… Тебе не кажется, что логичнее было бы втихаря разъяснить лакею, что трепаться вредно для здоровья. Чьему камердинеру сообщалось, ты уже узнал. Но, нет! Наш герой, блин, считает, что лучше всего поймать всех интересующихся лиц в момент передачи информации. Зачем тебе это понадобилось? – испытующе смотрит на меня Шенк. – Если все фигуранты ясны!

Пункт четвертый. Всем сестрам роздано по серьгам: великого князя просят удалиться, его камердинера волокут на конюшню, чтобы выпороть, а лакея грузят в мешок с целью утопления. Зачем? Чтоб наутро весь двор узнал, что во дворце завёлся убийца и, испугавшись, прикусил язык!

Я тяжело вздыхаю. Блин, кругом он прав! Это же надо было так обгадиться! Господи, куда ты дел мои мозги?

– Самоконтроль, умение сдерживать собственные эмоции и желания – вот отличительные особенности, которыми должен обладать руководитель любого ранга, не говоря уж о будущем императоре! – наставительно говорит Шенк. – А ты, салабон гофрированный, показал, что тебе это недоступно. Ешкин дрын, ты ведь постоянно подобные фортели выкидываешь!

– Это когда? – вскидываюсь я.

– Тебе примеры нужны? – рычит Шенк. – Начнем с убийства Солсбери! Ты ведь даже не понимаешь до сих пор, что ты тогда натворил! Никто не смог бы достоверно просчитать реакцию Британской Империи на убийство премьер-министра! И это в самый разгар противостояния России и Британии! Чудо, что не дошло до открытой войны! А то, как ты красиво дал уйти в Японии главному фигуранту, которого было бы логичней взять живым и с пристрастием порасспросить! Сейчас бы мы, глядишь, располагали достоверной информацией из первых рук, а не гаданием на кофейной гуще занимались! Теперь из-за твоей несдержанности, ну что тебе стоило потерпеть до свадьбы, по дворцу поползли слухи. Ну, конечно – во всём виноват лакей Акакий Абвалкин, камердинер Николая Николаевича и сам великий князь Николай Николаевич собственной персоной.

Я, чувствуя как горят от стыда уши, низко опускаю голову. Что же он меня так? Как щенка? Как щенка… Ведь в той жизни мне 42 года было, я три войны прошел… Опытный ведь человек! Но, видимо, опыт не тот и оказываюсь я именно что щенком против генералов этих грушных. Действую на импульсе, о последствиях не думаю… А Шенк уже заканчивал свою обличительно-воспитательную речь.

– Так выкристаллизовывается основное обвинение против Ники как наследника престола: отсутствие выдержки и неспособность к взвешенному анализу ситуации! Император несомненно любит и ценит своего сына, но убийство напоказ, чтоб знали, по пустяковому случаю, наверняка перевесит чашу весов.

– Так что же теперь делать-то, Петрович?

– Что-что… запасаться вазелином! Твоя задача завтра с утра оказаться первым допущенным к Александру. Первым, ешкин дрын, ты понял!