Текст книги "Вино Асканты"

Автор книги: Алексей Корепанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Вольный боец слушал внимательно, боясь пропустить хоть слово.

– И наконец наступил новый этап этой истории, – продолжал Колдун. – Отдельные люди стали заявлять, что собственными глазами видели пришельцев со звезд, общались с ними и даже совершали на этих летательных аппаратах путешествия в те, другие миры, откуда прибыли пришельцы…

– Так значит, это серебристое яйцо… – пробормотал Грон, пораженный удивительным рассказом Колдуна.

– Выслушай до конца, – остановил его Колдун, подняв руку. – В мире много загадочного и необъясненного. Ты даже не можешь себе представить, Гронгард… Хотя многие появления этих летающих тарелок вполне объяснимы. Но есть и множество непонятного. Правда, совсем не обязательно связывать это непонятное со звездными пришельцами. Не всегда стоит умножать количество сущностей. Тут важно другое, Гронгард. Многие люди того мира искренне поверили в то, что летающие тарелки – это корабли существ, прилетевших от других звезд. Понимаешь? По-ве-ри-ли. Что значит поверить в несуществующее? Это значит, представить его, отразить в своем сознании, в своей голове. Вот мы и дошли до сути, до самого главного, Гронгард. Оказывается, наше сознание не только способно представить нечто, не существующее нигде, ни в каких вселенных, но и сотворить его. Дать ему бытие, реальную жизнь… Понимаешь?

После долгого молчания вольный боец медленно сказал:

– Ты говоришь о странных вещах… Выходит, искренняя вера человека, только вера и ничего более, может породить то, чего никогда не было на свете?

Колдун кивнул:

– Именно так. В самое яблочко.

– Но я никогда не верил ни в какие летающие яйца! Никогда не думал о них. Другое дело – Асканта, в ней я не сомневаюсь, но не слыхивал, что она явилась с небес в летающем яйце…

– Неважно. Дело не в твоей личной вере, Гронгард. Далеко не все люди того мира верили в реальность летающих тарелок. Главное – верили многие. Не знаю, какое количество верующих необходимо для достижения критической точки, – сто тысяч, миллион, миллиард? – но когда дело доходит до нее, совокупная энергия веры, назовем это так, дает бытие несуществующему, приводит в действие какое-то неведомый спусковой механизм – и возникают пришельцы со звезд. На самом деле, ре-аль-но, – возникают пришельцы со звезд. И возможно, по нашим улицам еще совсем недавно действительно ходил вновь воплотившийся царь Иудейский… А потом ушел в другие миры.

– Какой царь?

– Это я так, к слову. – Колдун грустно усмехнулся. – Его уже нет в том мире. А вот пришельцы есть.

Грон долго молчал, глядя прищуренными глазами на танцующее пламя. Потом с запинкой произнес, еще раз пытаясь до конца уяснить слова Колдуна:

– Значит… люди, поверив в тех, кто пришел со звезд… сами сотворили их, и они действительно появились…

– Да, они стали реальностью, и совсем неважно, что лично ты, Гронгард, сын Гронгарда Странника, не веришь в них. Или я, или, скажем, Вальнур Рай. Ты хорошо рассмотрел летающее яйцо? Дотрагивался до него?

Грон молча кивнул, сосредоточенно хмуря брови.

– Оно ведь не было подобно отражению в воде, оно действительно существовало?

– Летающее яйцо было такой же явью, как мой меч, – со вздохом подтвердил Грон.

– Ну, вот, – удовлетворенно сказал Колдун. – Что и требовалось доказать. Все продемонстрировано очень наглядно. Высокая концентрация энергии веры породила летающее яйцо, и те, кого ты видел внутри, действительно пришельцы со звезд.

– Наваждение… – подавленно пробормотал Грон. – Куда они улетели?

– Не знаю. Хотя мог бы… – Колдун опять замолчал, раздумывая о чем-то.

– А зачем они прилетели сюда? И что это за мир, о котором ты говорил?

Колдун с непонятным любопытством посмотрел на него:

– Вот ты, оказывается, какой, Гронгард, сын Гронгарда Странника. Стремишься получить ответы на все вопросы?

Грон поднял голову, холодно процедил:

– Я не любопытная искалорская торговка. Не хочешь – не отвечай.

Колдун усмехнулся:

– Я мог бы сказать, откуда взялось это яйцо. Но если говорить в общем, обо всех пришельцах… Видишь ли, их поступки не зависят от нас. Мы их породили, но влиять на них не можем. Они реальны, как твой меч… Как… призраки!

Колдун внезапно резко поднялся, принялся ходить вокруг костра, задумчиво потирая выбритый подбородок. Грон тоже встал и настороженно следил за ним.

– Призраки ведь тоже реальность, Гронгард! Такое же порождение нашего сознания, нашей веры, как и звездные пришельцы. Призраки, оборотни, домовые, вампиры, ламии – пожирательницы путников… Представляешь этакую змею с женской головой и грудью? Ты видел когда-нибудь привидение, Гронгард?

– Нет, не доводилось.

– Но веришь в них?

– Как тебе сказать, Колдун… Говорят, накануне поры холодных ветров по развалинам старой крепости в Серой долине бродит призрак Стирга Детоубийцы с окровавленным лицом. Бродит и стонет. – Грон с сомнением взглянул на Колдуна. – Я бывал накануне поры холодных ветров в старой крепости, но никого не видел. Есть еще Одноглазая Старуха у Двугорбого перевала, кое-кто мне о ней рассказывал. Появляется, грозит пальцем. Сам я в тех краях не был. Много разных слухов ходит…

Колдун остановился перед вольным бойцом, поднял голову, вглядываясь в лицо Грона.

– Это не просто слухи, Гронгард. Повторяю, призраки реальны, хотя и бесплотны, они рождены энергией веры. Могу доказать вполне наглядно.

– Кто ты, Колдун? – тихо спросил Грон. – Откуда ты? Уж не из того ли мира? Почему о нем не знают у нас в Искалоре?

– Призраки реальны, – задумчиво повторил Колдун, оставив без внимания вопросы вольного бойца. – А вообще, мне пора. Свою точку зрения я изложил, и, стало быть, этот пункт плана выполнил. Будем продолжать…

Грон с закипающим раздражением, стиснув зубы, слушал непонятные слова Колдуна.

– А если я заставлю тебя ответить? – глухо и угрожающе сказал он, шагнув к Колдуну.

– Что?

Отрешенно-задумчивый взгляд Колдуна стал изумленным. Он прикоснулся к руке Грона, покачал головой:

– Не надо. Ты ведь не сторонник применения силы, когда того не требуют обстоятельства. Я не прощаюсь. Отдыхай – возможно, скоро тебе предстоит встреча с озерными метателями.

Колдун неторопливо повернулся спиной к Грону и направился к дороге. Поднял руку и, обернувшись, спокойно произнес:

– Распрягай Тинтана и ложись спать. Можешь мне поверить – сейчас тебя никто не потревожит.

И пропал, словно растворился в полумраке.

Грон с силой провел пальцами по глазам и тяжело опустился на траву, ощутив нечто похожее на головокружение. Посидел, глядя на огонь, тряхнул головой и приказал себе ни о чем не думать. Распряг коня, осушил до дня флягу с цветочным вином, растянулся на траве у костра и сразу провалился в черноту.

Чернота оказалась плащом Колдуна, глядевшего с черного неба. Плащ распростерся до горизонта, и в вышине кружились серебристые точки, и плавно скользили от звезды к звезде…

4

Он бесконечно долго брел в темноте, то и дело натыкаясь на гладкие мраморные стены. Поворачивал из стороны в сторону и даже, кажется, не раз шел назад, блуждая по беззвучному подземному лабиринту. Тупики, повороты, тупики… И вдруг – робкий свет впереди. Он бросился к далекому светлому квадрату, скользя подошвами сапог по мраморному полу, отталкиваясь от стен, заставляя двигаться не желавшие слушаться ноги. Дополз и встал, и простер руки к женщине, возникшей в светлом проеме. Женщина держала овальное блюдо, а на блюде стояла глубокая чаша, покрытая непонятными знаками.

«Асканта…» – шепнул он непокорными губами.

Женщина подняла голову, отхлынули от лица длинные волосы – и он увидел, что это Инейя, ничуть не изменившаяся с тех давних пор, когда он знал ее. Он замер, не смея подойти к той, чье тело предали огню в страшные времена Черной Беды, истреблявшей и старых, и молодых. К той, чей взгляд был для него когда-то – как вино, чей голос – как пение рассветной птицы, чье прикосновение – как звездный свет… Давно уже притупилась боль, давно смирилось сердце, но память осталась.

«На песок набегает волна… Отступает… Но вслед ей – другая… Так и память о ней, несравненной… словно волны… Волна за волной…»

Что это, что?… Кто творит эти слова, почему они всплывают словно ниоткуда, подчиняясь неведомой силе?

Вновь, как когда-то, горько-сладостно защемило в груди. Он вздохнул и рванулся к Инейе. Блюдо исчезло из рук девушки с печальными глазами, и чаша со стуком разбилась о мраморный пол…

Грон резко повернулся, сел. Долго смотрел на выпавший из-за пояса кинжал, не в силах освободиться от сна, прошептал: «Инейя…» – и наконец полностью обрел чувство реальности. Он быстро осмотрелся и, уже почти не удивляясь, понял, что вновь проснулся в другом месте.

Стены небольшой комнаты с высоким сводчатым потолком были снизу доверху завешаны темными гобеленами. От угла до угла, от пола до потолка чередовались на плотной ткани коричневые, серые, черные, темно-зеленые, фиолетовые растения, трехрогие косматые длиннохвостые звери-мертвоглазы из древних сказаний, мечи и боевые топоры, сгорбленные фигуры Изгнанных, оскаленные пасти пожирателей звезд, небесные символы, непонятные знаки общины Молчащих, змеевидные рыбы, переплетенные ленты, подобные тем, что бросают в огонь, провожая умерших. Пол был под стать гобеленам: темные, почти черные доски, плотно пригнанные одна к другой, казалось, поглощали тусклый свет. А свет неуверенно пробирался в комнату сквозь небольшое оконце, углубленное в толщу стены и закрытое изнутри и снаружи массивными решетками. Под окном вдоль стены тянулась широкая деревянная скамья, перед ней стоял круглый стол, покрытый лиловой скатертью с длинной, свисающей до пола бахромой. Высокий кувшин, хлеб и поднос, уставленный глубокими мисками с едой, показывали, что кто-то позаботился о вольном бойце.

Грон встал с кровати, натянул сапоги, взял плащ, аккуратно уложенный на спинке у изголовья, и накинул на плечи. Кровать была низкой и широкой, лиловое покрывало с узорами не нарушало общий тон угрюмой комнаты. Грон поднял с пола кинжал, привесил его к поясу и поискал глазами другое свое оружие. Вложенный в ножны меч лежал на полу у кровати, а вот ни арбалета, ни стрел вольный боец не обнаружил.

В мрачной комнате было так тихо, словно она находилась на дне глубокого колодца, из которого, как ни старайся, – не увидишь солнца. Казалось, воздух сгустился, и тени в углах обрели плотность, превратились в слитки темноты, пока еще неподвижные, но готовые вот-вот растаять, растечься во все стороны вязкой чернотой и залить комнату, подняться под самые своды… Что-то назревало, набухало, готовое прорваться, хлынуть кошмаром…

Он, сам не зная почему, старался ступать по темным доскам неслышно, направляясь к двери, закрытой на внушительных размеров засов. Стоит протянуть руку – и можно будет отодвинуть засов и выбраться из этого омута…

Он уже прикоснулся к холодному металлу засова – и отдернул пальцы, и стремительно обернулся, услышав за спиной приглушенный кашель.

В углу между кроватью и стеной застыла белая фигура. Изрытое морщинами старушечье лицо, запавшее в пустую глазницу веко, длинные седые волосы, неряшливо свисающие на плечи… Застывший глаз грозно уставился на вольного бойца. Фигура в белом помятом платье была почти прозрачной, сквозь нее отчетливо проступали изображения, вытканные на висевшем позади гобелене.

«Одноглазая Старуха!» – понял Грон, сразу вспомнив разговор с Колдуном.

Старуха опять закашлялась, подняла руку и погрозила пальцем вольному бойцу.

«Призраки реальны, хотя и бесплотны… А это мы сейчас проверим!»

Грон, не раздумывая, уверенно подошел к Одноглазой Старухе, вынул меч и плашмя несильно ударил ее по плечу. Меч, не встретив никакого препятствия, прошел сквозь белую фигуру и глухо стукнул о доски пола. Грон был готов к этому и все-таки невольно вздрогнул и попятился на середину комнаты, не сводя глаз с призрака. Призрак медленно покачал головой, из единственного неподвижного глаза потекли слезы.

– Не избежать беды поднявшему меч на меня, – тихо прошамкала старуха, протягивая руки к Грону и медленно выплывая из угла. – Поднявший меч на меня будет скоро горько сожалеть об этом.

Старуха раздвинула в ухмылке узкогубый рот, вперила в Грона застывший взгляд и тихо захихикала, исчезая, как льдинка на горячей печи. Повисело еще немного над полом что-то бледное, бесформенное – и растаяло, и кто-то сзади тронул Грона за плечо.

Вольный боец мгновенно прыгнул вперед, разворачиваясь в полете навстречу опасности. Едва коснувшись пола, он напрягся, приготовившись отразить нападение, и начал бешено вращать мечом. Тот превратился в непробиваемый стальной круг наподобие щита, со свистом рассекающий воздух. Спустя несколько мгновений Грон в сердцах рубанул мечом по мгновенно треснувшей половице и выругался, хмуро глядя на невесть как появившегося в комнате Колдуна.

– Хорошо, что ты сразу не бьешь, – с улыбкой сказал Колдун и направился к столу. – Я только на это и рассчитывал.

– Твое счастье.

Сердце до сих пор быстро стучало, но ответил Грон спокойно, ничем не выдав своих чувств. Потом взглянул на запертую дверь и, все еще хмурясь, поинтересовался:

– Как ты здесь оказался? Ты что, можешь даже проходить сквозь стены?

– На то я и колдун. Так уж у нас заведено, – улыбнулся человек в черном плаще.

Он налил темную жидкость из кувшина в два хрустальных бокала на тонких изящных ножках, которых только что – вольный боец мог поклясться в этом! – не было на столе.

– Угощайся, Гронгард.

…Грон поглощал горячее нежное мясо, приправленное душистой зеленью, макал хлеб в острый соус, смаковал незнакомое ароматное и довольно крепкое вино, и настроение его понемногу улучшалось. Колдун, прислонившись спиной к стене под зарешеченным окошком, задумчиво крутил в пальцах хрустальный бокал.

– Кому я должен выразить признательность? – осведомился Грон, отодвигая пустые миски. – Кто хозяин? Уж не ты ли, Колдун?

– Пустяки. Ты убедился в реальности призраков?

– Убедился, – помрачнев, ответил Грон.

Он облокотился на стол, потер ладонями лицо. Взглянул на Колдуна:

– Это ты вызвал Одноглазую?

– Я просто хотел представить еще одно наглядное доказательство. Теперь я покидаю тебя, Гронгард. Не забывай давнюю истину: при желании в большинстве случаев можно найти выход.

– Почему ты все время говоришь загадками, Колдун? Я никак не могу понять тебя.

– Посмотри под стол.

Вольный боец послушно уставился на темные доски. Под столом валялись крошки.

– Ну, посмотрел. И что?

Ответа не было. Грон поднял голову. Место Колдуна на лавке пустовало. Загадочный незнакомец в черном бесследно исчез, как призрак Одноглазой Старухи.

– О духи рассвета! – прошептал Грон.

И подумал:

«Нет, это не человек общался со мной, не способен на такое человек. Но кто?…»

Впрочем, все эти размышления только попусту бы занимали время. Поэтому вольный боец приказал себе не думать о Колдуне и решил наметить дальнейшие действия. Нужно было узнать, куда на этот раз забросили его неведомые силы, разыскать Тинтана и двигаться вперед, к цели. Колдун, кажется, говорил что-то о встрече с метателями? Что ж, об этом надо помнить и быть готовым ко всему.

Вольный боец отодвинул тяжелый засов, потянул на себя бронзовую дверную ручку, сработанную в форме головы какого-то взлохмаченного чудовища, и осторожно выглянул, держа меч наготове. По обе стороны от двери чернели каменные стены неширокого, изогнутого дугой коридора, справа и слева исчезающего за поворотом. На высоте поднятой руки редкой чередой шли узкие зарешеченные, как и в комнате, окошки, похожие на бойницы. Они почти не пропускали свет, и в коридоре царил пропахший пылью полумрак.

Грон постоял на пороге, прислушиваясь, – ни единого звука не раздавалось в полумраке, – и неслышными шагами скользнул к ближайшему окну. Подпрыгнул, вцепился пальцами в холодные колючие металлические прутья и подтянулся на руках. Стекло было пыльным, усеянным черными точками каких-то мошек, но кое-что все же удалось разглядеть. Оказалось, что окно расположено почти под крышей и выходит в просторный внутренний двор, образованный каменными стенами замка. Грон увидел такие же узкие окошки-бойницы в стене напротив, две угловые башни с зубчатыми вершинами, высокую арку, перегороженную закрытыми воротами, длинное бревно на подпорках сбоку от них – коновязь. Еще он увидел десяток привязанных лошадей и перекинутые через бревно знакомые коричневые плащи озерных метателей. Двор был безлюден, темные окна безжизненно глядели с угрюмых, поросших мхом стен башен.

Грон спрыгнул на каменный пол и медленно двинулся по коридору.

«Значит, метатели действительно разделились у черной скалы, как и говорил Колдун, – думал он. – Один отряд сейчас где-то здесь, в замке. Может быть, они уже ищут меня».

Перебирать возможные решения не приходилось, потому что решение могло быть только одно: разыскать выход и выбраться из замка. Трудно тягаться с метателями в этих узких коридорах, где каждое метко брошенное сзади или сбоку, из какой-нибудь незаметной ниши, копье может оказаться роковым.

Миновав закругление стены, Грон остановился. Коридор уходил в сплошную темноту, а справа в каменной толще чернело что-то похожее на проход. Вольный боец пригнулся, осторожно шагнул вперед и нащупал ногой ступени. Держась за круто уходящие вниз деревянные гладкие перила, он начал спускаться по винтовой лестнице и до рези в глазах вглядывался в темноту. Темнота была застывшей и молчаливой, словно лестница вела сквозь земную толщу в немыслимую бездну, поглотившую когда-то пожирателей звезд.

«Куда лучше встретить противника в открытом поле, – усмехнулся про себя вольный боец. – И желательно, чтобы светило солнце. На худой конец, Ночная Сестра».

Спуск был долгим. Но вот лестница сделала очередной виток, и Грону показалось, что во мраке возник какой-то слабый отсвет. Он еще больше замедлил шаг, передвинул пояс, чтобы рукоятка кинжала была под рукой – кинжалом он владел не хуже, чем метатели своими копьями, – и продолжал монотонный спуск, от которого, казалось, вот-вот начнет кружиться голова.

Вскоре он убедился, что не ошибся. Действительно снизу шел тусклый свет. Ступени наконец кончились и впереди оказалась неплотно прикрытая дверь. Грон заглянул в щель и увидел еще один коридор, который освещали чадящие факелы, закрепленные на покрытых копотью стенах. Коридор выходил на просторную площадку у подножия широкой лестницы. Лестница полого вела наверх, отражаясь в круглых зеркалах.

«Парадный вход», – определил Грон и выскользнул в коридор, решив в крайнем случае идти напролом, разметать охрану – если она там есть – и вырваться из замка.

Но напролом он пойти не смог.

Железные двустворчатые двери, расположенные напротив лестницы на окруженной зеркалами площадке, были заперты на ключ. А их размеры и явственно ощущаемая массивность и монолитность исключали возможность того, что они поддадутся не то что одному вольному бойцу с мечом, но даже целому штурмовому отряду вольных бойцов. Грон безнадежно потолкал их плечом, повертел острием кинжала в замочной скважине, нагнулся и заглянул в нее.

Совсем рядом, на расстоянии одного шага, он увидел широкое каменное крыльцо, – но этот шаг сделать было невозможно. Оставалось или искать другой выход, или вновь забираться наверх и пытаться найти путь на крышу. Или добывать ключ.

Он раздраженно смотрел на свое искаженное нечеткое отражение в настенных зеркалах, слушал слабое потрескивание факелов и чувствовал, как горячо становится в груди, как перехватывает дыхание от нахлынувшей злости.

– Проклятый Колдун! – процедил он сквозь зубы, с трудом удерживаясь от желания обрушить меч на неприступные двери. – Проклятый Колдун… Это ты затащил меня сюда!

Не удержавшись, вольный боец все-таки стукнул кулаком по глухо загудевшей створке, и боль привела его в чувство. Разве лучше было в лабиринте Трех Цепей, когда наступила дождливая ночь, и он, безоружный, оказался один против заманивших его в ловушку кровавых кинжальщиков? Подавить гнев – и действовать, действовать, искать выход, пока нигде не видно озерных метателей. Искать!

Грон не стал подниматься по парадной лестнице, рассудив, что вряд ли там, наверху, есть выход. Он миновал ее и углубился в коридор наискосок от входа. Каменный пол коридора был застелен потертыми черными шкурами, полностью заглушавшими звук шагов. Это было и хорошо, и плохо, потому что могло помешать услышать приближение противников.

Вскоре Грон обнаружил то, чего опасался: по левую руку от него стена внезапно делала резкий поворот под прямым углом, образуя неглубокую нишу, удобную для засады. В свете, падавшем из окна, поблескивала черная поверхность полукруглой мраморной скамьи. На скамье лежал засохший незнакомый цветок с осыпавшимися пепельными лепестками. Забранное решеткой окно было шире предыдущих, и Грон решил попытать счастья. Встав на скамью, он заложил меч за шипастые металлические прутья, собрал все силы и попробовал разогнуть их, действуя лезвием, как рычагом. Раздался скрежет металла о металл, меч упруго изогнулся, подчиняясь силе вольного бойца, но прутья даже не дрогнули. Тут требовался по меньшей мере клюв железной птицы Ирры, которую поминал Вальнур Рай. Грон, стиснув зубы, посмотрел в окно – двор по-прежнему был пуст, ветерок трепал гривы коней и коричневые плащи, – призвал на головы тех, кто запер двери замка, пожирателей звезд и продолжил путь.

Ниши, чередуясь, шли то справа, то слева, и в любой из них могла таиться засада. Грону стало жарко от постоянного напряжения, но он не снимал плащ, чтобы иметь свободными обе руки. Пол начал наклонно уходить вниз, и Грон в раздумье остановился. Стоит ли идти дальше, если коридор ведет под землю? Есть ли там выход? Может быть, лучше вернуться и поискать другой путь?

Он стоял, вслушиваясь в тишину, и вдруг до него донесся слабый стон. Где-то там, в темноте, поглощавшей коридор, протяжно стонала женщина.

Грон оглянулся, не обнаружил никакой опасности и быстро пошел на эти звуки, прижимаясь к стене. Стон прервался, потом раздался опять, в нем сплетались тоска, отчаяние и обреченность…

Вскоре вольный боец обнаружил низкую дверь под тяжелым каменным сводом, запертую на висячий замок размером с половину дорожной сумы. Он просунул меч между скобами, дернул на себя раз, другой, третий – скобы нехотя поддались, полезли из дерева. Еще один мощный рывок – и замок со стуком упал на пол. Завизжали, заскрипели несмазанные петли, дверь медленно открылась под нажимом ладони, и вольный боец, пригнувшись, вошел в полутемную комнату с невысоким потолком. Колыхнулось пламя толстой свечи с наростами воска, стоявшей в покосившемся подсвечнике на трехногом табурете, дрогнули и вновь сгустились тени – и опять раздался стон. Грон схватил свечу, впившись пальцами в податливый воск, шагнул к углу, где темнело что-то бесформенное.

Продетая сквозь торчащее из стены кольцо разлохмаченная веревка обвивала неподвижную женщину в длинном темном платье. Женщина лежала ничком на охапке соломы. Черные волосы до пояса, слегка вздрагивающие плечи. И тяжелый вздох…

Выхватив кинжал, вольный боец перерезал веревку и принялся энергично растирать руки узницы. Бережно усадил ее, поддерживая за плечи, повернул к себе лицом. Поднял с холодного пола свечу – и обмер, почувствовав, как болезненно сжимается сердце и кровь неистовыми толчками бьется в виски. Девушка, беспомощно прислонившаяся к его плечу, неуловимо, но несомненно напоминала ту, чье тело давно предали огню, чей голос был – как пение рассветной птицы… Ту, что явилась сегодня во сне, ту, что часто приходила во сне.

– Пи-ить… – едва слышно простонала девушка, на мгновение открыв глаза, и уронила голову на руки Грону.

«Духи рассвета! Сколько она пролежала здесь? Она же умирает от жажды!» – пронеслось у него в голове.

Грон лихорадочно пошарил взглядом по темнице. Голые стены, голый пол, табурет и сырая солома – и больше ничего.

– Пи-ить…

Слабый голос резанул по сердцу. Какое милое, знакомое, давно оплаканное без слез лицо! Словно поднялась из огня, услышав, наконец-то услышав его мольбу… Такая же молодая, все такая же молодая… Разве позволит он ей вновь умереть, умереть от жажды? Скорее он сам умрет!

Он поднял девушку на руки и бросился в коридор, забыв о метателях.

Он несся по звериным шкурам, пролетал мимо туманных зеркал, взбирался все выше, выше, выше по бесконечной, бесконечной винтовой лестнице. Он не помнил своего пути, он был пущенной рукой чувства стрелой, несущейся к цели, знающей только цель и не замечающей рассекаемого пространства. Он был стрелой…

«Неужели ушедшее можно вернуть?… Дом, в котором детство прошло… Шелест листьев в далеком саду… Солнца блеск в том ручье под окном… что давно пробежал… пересох… Неужели из дали времен возвратилось сгоревшее имя?…»

Грон пришел в себя, только очутившись в комнате. Задвинул засов, бережно опустил девушку на кровать и бросился к столу с остатками недавней трапезы. Ополоснул бокал вином из кувшина, вновь наполнил его.

Девушка сделала несколько глотков, вздохнула и широко открыла блестящие темные глаза. Он присел на край кровати. Заныло сердце, холодок пробежал по спине. Так когда-то смотрела Инейя…

– Как тебя зовут?

Он замер в ожидании ответа, в ожидании чуда, он почти поверил в то, что вот-вот ее губы, шевельнувшись, произнесут то давнее незабываемое имя.

– Рения…

В груди у Грона словно что-то оборвалось. Неумолимый взмах невидимого кинжала безжалостно разрезал последние нити, ведущие в прошлое. Не возвращаются исчезнувшие в огне. Или все-таки?…

– Кто тебя, Рения? Почему?

Девушка опустила ресницы, ответила прерывисто и тихо, почти шепотом:

– Не знаю… Напали на дороге, связали… Потом сюда… И ушли…

Грон скрипнул зубами, сжал кулаки. Что у вас вместо сердца, озерные метатели? Комок холодной донной тины. А вместо души у вас, мерзавцев, зловонная болотная гниль.

– Ты голодна, Рения?

Девушка отрицательно покачала головой. Щеки ее слегка порозовели от выпитого вина. Она лежала как-то скованно, словно ей было неудобно лежать, и почему-то больше не смотрела на вольного бойца.

– У тебя что-то болит?

– Нет…

– Налить еще вина? Оно возвращает силы.

– Нет. – Рения закрыла глаза. – Мне ничего не надо.

Грон поднялся, медленно вернулся к столу, наполнил свой бокал. Сел на скамью под окном, посмотрел на девушку, чувствуя неровные удары собственного сердца. Черные волосы Рении рассыпались по подушке, черные волосы ее были – как тень от душистой густой листвы дерева бири в жаркий полдень, а лицо с черными дугами бровей – как давний-давний сон. Как сон о том, что ушло – и вернулось. Рения лежала, закрыв глаза, но Грону казалось, что она смотрит на него из-под неплотно сомкнутых век. Ему очень хотелось, чтобы она смотрела на него.

И опять тишина царила в комнате, и Грон отрешенно сидел у стены. И не было у него никаких желаний, и он был готов сидеть так – вечно, лишь бы рядом всегда находилась она. Возрожденная, поднявшаяся, воплотившаяся из безмерной тоски погребального пепелища. Ради себя он сейчас не шевельнул бы и пальцем, но нужно было действовать ради безопасности той, что беспомощно лежала на кровати. Нужно было выяснить наконец, где же метатели.

Грон неслышно пересек комнату, бросил последний взгляд на Рению – она, кажется, уснула – и, отодвинув засов, вышел в коридор. Нужно было найти выход, обязательно найти выход! Ему показалось, что вдали, за изгибом коридора, произошло какое-то быстрое неясное движение, словно кто-то отпрыгнул в сторону при звуке открывающейся двери. Грон постоял, прислушиваясь, готовый моментально пригнуться, увернуться от шелестящего в полете копья, – но все было тихо. Он вновь, подтянувшись на руках, выглянул в окно. Хмурое небо навалилось на мощные башни, пытаясь вдавить их в землю. День угасал, как неумело разведенный костер. Все те же кони, все те же плащи. Озерные метатели, казалось, сгинули в угрюмых пустотах замка.

И словно в ответ на эти мысли Грона, из-за поворота донеслись голоса. Голоса были мужскими, грубыми, разговаривали несколько человек, но слов нельзя было разобрать. Голоса прерывались смехом, и смех этот Грон не раз слышал раньше. Так смеялись, разъезжая по дорогам, только озерные метатели.

Если бы Грон был один, он попытался бы, подкравшись, дать волю мечу. Но за его спиной, в комнате, оставалась Рения, и он просто не имел права рисковать. Отныне его жизнь принадлежала не только ему.

«Ее нельзя оставлять одну, – подумал Грон, отступая к двери. – Нужно ждать ночи, и только потом…»

Он вспомнил о Вальнуре Рае – Вальнур был бы сейчас очень кстати. Но юношу занесло неизвестно в какие края, и лучшее, что можно было сделать, – это действительно запереться в комнате и дожидаться ночи. И оставалась еще одна надежда: рано или поздно метатели должны покинуть замок и отправиться дальше, за вином Асканты.

Голоса метателей стихли в отдалении.

Вольный боец пятясь, переступил через порог приоткрытой двери, бесшумно задвинул засов и обернулся. На кровати никого не было. Рения стояла у стола и застывшими глазами смотрела на него, держа в руке изящную крышку кувшина. Грон залюбовался ее высокой темной фигурой, словно сошедшей с гобеленов, но тут же обеспокоенно шагнул к девушке.

– Зачем ты встала? Хочешь пить? Я принес бы тебе.

– Нет-нет… уже все… – прошептала девушка и, опустив голову, медленно пошла назад.

Ее пустой бокал по-прежнему стоял на полу у резной ножки кровати, сделанной в виде звериной лапы, там, где Грон оставил его.

«Она никак не может прийти в себя, – с сочувствием подумал вольный боец, провожая ее взглядом. – Мерзавцы, вы ответите за это!»

Рения легла на бок, обхватив себя руками и согнув колени, словно ей было холодно. Грон рванул завязки плаща, укрыл ее, с нежностью и состраданием глядя на утомленное лицо девушки.

– Нам нужно дождаться ночи, – виновато сказал он, словно не метатели, а именно он заставил ее страдать. – Эти выродки заперли двери, но я постараюсь найти выход.

Рения на мгновение распахнула глаза, как-то странно взглянула на Грона, и тут же уткнулась лицом в подушку.

– Не бойся меня, – мягко сказал вольный боец и почувствовал вдруг непреодолимое желание высказаться, поведать о себе, Гронгарде, сыне Гронгарда Странника. О той, чье тело сгорело в погребальном огне. О своем пути за вином Асканты.

Он присел на край кровати у ног Рении, зажал меч коленями и положил ладони на рукоять. Вздохнул и начал медленно говорить, роняя в тишину слова, чувствуя, как вновь надвигается из прошлого и охватывает его пережитая боль, ставшая со временем глуше, тупее, – но не проходящая, никогда не проходящая. Потому что такая боль может исчезнуть только вместе с жизнью…