Текст книги "Место в мозаике"

Автор книги: Алексей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Патрик облегченно подхватил:

– Да, да, в этом смысле он еще совсем маленький!

– Маленький. . . – Аластор побарабанил пальцами по животу. – Как по-твоему, кто из нежданных гостей способен напугать маленького? Повлиять на него? Мне кажется, я знаю ответ. Известно ли тебе, кто такой Мальчик Чернил?

Патрик пожал плечами. Это имя – Мальчик Чернил – ни о чем ему не говорило. Однако Аластор думал иначе.

– Ты должен знать, – заметил он строго. – Мальчик Чернил приходит к тем, кто мал и глуп, кто боится темноты и долго не может заснуть. К тебе он тоже приходил, и не однажды, ты просто запамятовал. Напрягись, вспомни. . . – Аластор Лют подался вперед и заглянул Патрику в глаза. – Смотри сюда и вспоминай. Ведь это было совсем недавно. Смотри и не отворачивайся, глубже и глубже, дальше и дальше. . .

И, чем пристальнее всматривался Патрик в завораживающие черные шахты Лютовских зрачков, тем больше становился собою прежним, давнишним. Наконец, воспоминание пришло – точнее, выпрыгнуло, словно хитрый опасный зверь, из обманчивого небытия. Оно не имело ничего общего ни с Мальчиком Чернилом, ни вообще с каким бы то ни было мальчиком, но Патрик точно знал, что именно Мальчик Чернил исправно посещал его в давно забытые ночные часы. Тогда он видел жуткую, бесшумную черную ящерицу на задних лапах. Чуть подрагивали уши-блины с яркой светящейся каемкой голубого цвета; туловище, почти сливавшееся с царившим в комнате мраком, сверкало вживленными бриллиантами, страшная алая пасть издевательски раскрывалась и закрывалась. Чудовище стояло на задних лапах, кривых и чешуйчатых, а твердый хвост неторопливо гулял из стороны в сторону. Эта тварь всегда приходила на секунду-другую, не больше, но нагоняла такого страху, что хватало на всю ночь, и сны потом снились ужасные, а на следующий день все шло вкривь и вкось.

– Я помню. . . – пробормотал смятенный Патрик. – Я вижу его. . .

– Я знаю, – серьезно прошептал Аластор. – Мальчик Чернил бывает разный, он не любит являться в одном и том же обличье разным детям. У меня нет желания тебя запугивать, и наш Мальчик Чернил получится совсем другой. Он будет таким, каким его видел Додо.

И Лют, ударившись об пол, обернулся мальчиком лет четырнадцати на вид, с черной кожей, коротко стриженными черными волосами и в строгом черном костюме. Патрик не сдержался и вскрикнул. Людей с черной кожей он не встречал никогда. Мальчик Чернил улыбнулся и показал гнилые, тоже почти черные зубы.

– Где твоя игротека? – спросил он тихим голосом. – Отведи меня туда поскорее. – И выставил локоть, словно Патрик был дамой и они направлялись в танцевальный зал. Томно закатив глаза и высоко поднимая колени, он повел лицеиста к двери. Мальчик Чернил явно кого-то передразнивал – не то петуха, не то участника некой напыщенной церемонии.

Рука об руку они спустились по безлюдной лестнице и вошли в полутемную игротеку. Там действительно было пусто, лишь в дальнем углу стоял спиной к вошедшим проворовавшийся Додо. В настольном сражении назревал перелом, и Додо ничего не слышал и не видел. Мальчик Чернил бросил быстрый взгляд направо и налево, оценивая пирамиды с кольцами, бильярдные и шахматные столы, игровые автоматы, миниатюрную карусель и кривые зеркала. Он поднес к губам палец и на цыпочках двинулся к одинокому игроку. Додо взял Галактического Робота, дабы с его помощью поразить вражескую конницу, и ласковый вопрос прошелестел над ухом:

– Что у тебя за игра?

Додо подскочил, обернулся. Мальчик Чернил стоял перед ним, вытянув губы трубочкой. Вдалеке виднелся Патрик, сжимавший и разжимавший мокрые кулаки.

– Дай сюда, – сказал Мальчик Чернил, протянул руку и снял с игрового поля Робота, Танк и Динозавра. Опустив их в карман, он снова выставил ладонь и еле слышно приказал:

– Черепок.

Додо попятился, уперся задом в стол и стал заваливаться на спину.

– Черепок.

Пальцы Додо беспорядочно запрыгали по карманам и складкам одежды. Предмет очень скоро нашелся, и Додо, по-прежнему молча, вручил Чернилу разноцветный осколок. Мальчик Чернил подозвал Патрика, вложил ему осколок в нагрудный карман рубашки и снова уставился на преступника. Лицо Додо сделалось серым.

– Ты ведь игрок? – полуутвердительно осведомился наконец Мальчик Чернил. Додо молчал. Теперь он рассматривал собственное пузо, мелко вздрагивавшее под футболкой. – Играть в одиночестве – проступок еще более серьезный, чем кража, – изрек Чернил назидательно. – Не хочешь ли сыграть со мной в бильярд?

– Я не умею, – вымолвил Додо пересохшими губами.

– Ну, что тут уметь! – вскинул брови Мальчик Чернил. – Пойдем, я тебя научу. Я давно собирался это сделать – помнишь, тогда еще, когда ты сразу писал в штаны, стоило мне появиться в углу твоей спаленки.

Двумя пальцами он взял Додо за рукав и потянул за собой. Доставив его к бильярдному столу, остановился и театрально воскликнул:

– О, бильярд! О, свечи! О, шампанское рекой!

И стол, пока он кричал, украшался канделябрами из потемневшего серебра и бокалами на тонких ножках с пенистой жидкостью внутри. Мальчик Чернил ловко сложил шары в треугольник, а один оставшийся поставил в некотором отдалении от вершины.

– Что-то не так, – пробормотал он, отходя на шаг. – Все слишком изящно, чересчур изысканно. . . Я буду не я, но чего-то недостает.

Он прикинул так и этак, затем шагнул обратно к столу и сильным рывком выдрал из лузы сеточку. После чего схватил Додо за волосы, повалил на колени и одним мощным ударом вогнал его шею в лузу так, что голова того оказалась лежащей подбородком на зеленом сукне и безумными глазами созерцала одинокий шар. Мальчик Чернил легко, играючи развел Додо челюсти, и рот зазиял, словно на приеме у зубного врача. Мальчик Чернил взялся за кий.

– Ничего сложного, – напомнил он, прицелился и послал шар в горло. Додо захрипел и задергался, глаза его выпучились, как у лягушки, мучениями которой он совсем недавно хотел позабавиться. Чернил разбил треугольник легким тычком и направил в разинутый рот следующий шар. Додо, давясь, сделал глотательное движение, брызнули слезы. Мальчик Чернил довольно улыбнулся и, чтобы кий лучше скользил, выбелил мелом черную выемку между большим и указательным пальцами.

– Хватит! – раздался голос из-за спины. – Господин Лют, вы его убьете!

Мальчик Чернил развернулся на пятках и пристально взглянул на трясущегося Патрика. В наступившей тишине было слышно, как зубы у того выбивают мелкую дробь.

– Само собой разумеется, – кивнул черный бильярдист, очень четко выговаривая слова. Он обогнул стол, завел ногу и с невероятной силой ударил Додо по пухлой спине. Тот мгновенно перестал хрипеть, неестественно выгнулся куда-то под стол. Шея его выскочила из лузы, а последний шар с мягким стуком выпал из помертвевших губ на сукно. Звякнул, разбиваясь, бокал. Додо медленно сполз на пол и застыл без движения.

Мальчик Чернил поклонился, сделал сальто, и Аластор Лют подмигнул Патрику, который тоже был неподвижен, хотя продолжал пока стоять. Покопавшись в кармане, Аластор задержал в нем руку и заметил:

– Это мелочь, мой юный друг. Прежде чем начать большое дело, надо научиться плевать на мелочи. С тем что ты, быть может, в скором будущем увидишь, эта дурацкая клоунада не идет ни в какое сравнение. А теперь держи!

Он протягивал Патрику похищенные фигурки – Робота, Динозавра и Танк. Патрик колебался. По лицу его струились слезы, и он не делал попытки их утереть. Аластор Лют терпеливо ждал. Патрик еще несколько раз шмыгнул носом и осторожно взял у него игрушки. Лют зааплодировал:

– Молодчина! Дальше – больше: сейчас ты прихватишь кое-что еще. Для этого мне придется пережить очередное маленькое превращение. Не слишком обременительный предмет, которым я стану, ты должен спрятать у себя под мышкой и крепко прижать плечом. Смотри, не вырони, а то я могу разбиться, и тогда наступит конец света. Ты же, располагая таким образом моей персоной, обретешь возможность очень быстро перемещаться в самые разные места, да и вообще сделаешься намного сильнее. Тебе понятно?

Патрик энергично закивал. Аластор Лют умиротворенно прикрыл глаза, обхватил сам себя за бока, присел на корточки и пустился вприсядку. Постепенно его нелепая пляска в пустынной, безмолвной игротеке делалась все стремительней; в какой-то момент он принялся вертеться волчком и ужиматься до карликовых размеров, пока не преобразился в заурядное куриное яйцо. Оно, прокатившись по инерции еще чуть-чуть, застыло. Патрик, осторожно ступая, подкрался к яйцу, поднял его с пола и, зачем-то оглянувшись по сторонам, сунул под мышку, где сразу начало разливаться тепло.

ГЛАВА 3

БАЛ

Сандра стояла перед зеркалом и про себя без устали твердила, что стала взрослой. Зеркало было намного больше нее, от пола до самого потолка, и оттого Сандра поневоле казалась маленькой – тем более, что кроме нее самой там отражался огромный зал, в убранстве которого были перетасованы все мыслимые и немыслимые стили. Загадочно перемигивались светильники-модерн, кротко опускали слепые глаза античные статуи, утомляла взор затейливая барочная лепка, полотна импрессионистов выглядели пятнами дымчатого света, что затерялись в море сюрреализма. Сандра прокралась сюда потихоньку, никем не замеченная. До начала бала оставалось всего полчаса, но ей не терпелось сравнить зал настоящий с залом, приснившимся сегодняшней ночью. Это был удивительный сон, не похожий на другие. Сандра увидела в нем себя, одетую в бальное платье – почти такое же, какое было на ней сейчас, но все-таки какое-то странное, каких никто нигде не носит. И люди, окружавшие ее, тоже нарядились необычно. Во сне Сандра считала, что участвует в каких-то событиях далекого прошлого, но фокус был в том, что и в прошлом никто не надевал расшитых золотом мундиров, смешных длиннополых пиджаков и огромных юбок, смахивающих на кремовые торты. Ей пригрезился незнакомый мир, где на первый же танец под красивым названием вальс ее пригласил статный ослепительный господин, к которому все обращались: князь . А когда Сандра проснулась, сон не исчез, как принято у снов, но помнился до мельчайших деталей и вызвал необъяснимую уверенность, что волшебные, невозможные события развернутся именно сегодня, на первом Сандрином балу. Вот Сандра и пришла пораньше убедиться, что внутренний голос ей не солгал и зал окажется в точности таким, как тот, из сновидения. Зал оказался совершенно не таким, однако предчувствие волшебства ничуть оттого не угасло.

Строго говоря, ей предстоял не совсем настоящий – то есть взрослый бал: ведь Сандре только-только исполнилось двенадцать лет. Но она не слишком огорчалась, так как до сих пор не видела вообще никаких балов, ни взрослых, ни детских. К тому же некоторая игрушечность торжеств уравновешивалась тем обстоятельством, что бал для воспитанниц Народного Лицея давался впервые. Прежними городскими властями подобные затеи не поощрялись, но недавно в администрации Святопавловска появились новые люди, не успевшие забыть, что тоже когда-то были детьми и тоже мечтали вырасти. Поговаривали, что самые отчаянные реформаторы собирались со временем учредить смешанные гимназии и лицеи, где мальчики и девочки могли бы учиться вместе, а балом завершалась бы каждая неделя. Но эти замыслы казались настолько дерзкими, что Сандра не сомневалась – она успеет сто раз окончить Лицей, прежде чем они воплотятся в жизнь.

Скромные, бесцветные будни женского Народного Лицея нравились Сандре не больше, чем Патрику. Но, в отличие от него, Сандра не думала, что жизнь обходится с ней несправедливо. Она уже понимала, что, будучи родом из захолустного поселка, не может рассчитывать на большее сразу, ни с того, ни с сего. И, не имея привычки винить окружающих в своих неприятностях, она со спокойной уверенностью ждала свой звездный час, счастливую возможность: если Сандра на что-то годится, то не упустит ее, а если выйдет так, что она проворонит собственное счастье – туда ей и дорога. У Сандры были все основания надеяться, что удача рано или поздно ей улыбнется – лучше всего, если улыбкой прекрасного принца(как ни была умна Сандра, она пребывала в заблуждении, будто уродливых, глупых принцев не бывает). Ее огромные черные глаза всегда глядели с притворной наивной скромностью, но все в Лицее знали, что не случалось проказы, к которой бы не приложилась Сандрина рука. Гордостью Сандры были белые снежные волосы, их редкое сочетание с черным цветом глаз могло либо понравиться, либо нет, но равнодушным не оставался никто. Те же волосы стали и причиной горьких сожалений: Сандра, носившая дома косу, после зачисления в Лицей подчинилась общему для казенных заведений правилу, и теперь ее стрижка была короткой, как у мальчишки. Сандра сомневалась, что сможет с такой головой очаровать принца. Только поэтому – если не брать в расчет непонятного сна – она волновалась: принц обязательно, непременно объявится на первом же балу. Каков он будет собой? Очень возможно, что, не желая быть узнанным в обществе барышень из низких сословий, он прибудет в маске и черном плаще. Сандра с досадой хмыкнула: ну и чушь, ведь этакое пугало узнают сразу, стоит ему войти в дверь. Нет, единственным правильным решением для принца будет слиться с гостями, затеряться в толпе воспитанников мужского Лицея, приглашенных на вечер. Тут Сандра похолодела: а вдруг никто не придет? Из-за того страшного случая, о котором гуляет столько слухов? Толком ничего не знали: кого-то из лицеистов на днях убили в игротеке – ударили в спину так, что переломился позвоночник, а рот набили бильярдными шарами. Неужели объявят траур и отменят бал? Сандре, увидь она случившееся своими глазами, было бы не до танцев. Но убийство казалось ей вещью нереальной; рассуждая о нем, она не ощущала истинного вкуса этого слова и потому, конечно, беспокоилась только насчет бала – состоится он, или нет. Она не была бесчувственной и черствой охотницей за счастьем, просто-напросто некоторые чувства оставались ей до поры до времени неведомы.

Сандра взглянула на дешевые наручные часики и с ужасом поняла, что до начала праздника осталось пять минут. Хороша она будет, если ее застанут здесь одну, любующейся своим отражением! С пылающими щеками Сандра бросилась прочь. Она покинула бальный зал как вошла: через служебный вход, и на черной лестнице чуть не столкнулась со странным типом, который поднимался по ступеням. В первую секунду Сандра оторопела – человек был настолько похож на переодетого принца ее фантазий, что у нее ослабли ноги. Незнакомец прятал лицо под черной полумаской и кутался в черный плащ до пят. Но мигом позже Сандра заметила шарманку, висевшую у него на правом плече; на левом же сидела рыжая плешивая обезьяна, которая с важным видом сосала палец. Голова обезьяны была повязана яркой алой лентой, а в ухе блестела позолоченная серьга. "Его, наверно, пригласили играть в антрактах, когда оркестр будет отдыхать", – догадалась Сандра. Она спешила и, теряя к незнакомцу интерес, бочком проскользнула вниз по лестнице. При этом она кокетливо потупила глаза и потому не видела, как в зрачках обезьяны вспыхнули красные искры, а шарманщик замешкался, словно не знал, удержать ему Сандру или нет. Пока он принимал решение, Сандра оказалась уже далеко внизу и вскоре влетела в примерочную, где стоял шум и гам. Пахло пудрой, туалетной водой; Сандрины подруги и приятельницы толкались возле зеркала, щипали и кусали друг дружку, пытаясь пробиться поближе. Сандра загадочно улыбнулась: она-то уже вдоволь навертелась и нагляделась. Но тут же вздрогнула: вдруг, пока она неслась по лестнице, что-то отцепилось или расстегнулось? И Сандра, быстро отбросив насмешливое высокомерие, врезалась в столпотворение белых, розовых и голубых нарядов. Она бешено работала локтями и коленями, прока не протиснулась в первый ряд и не увидела, что да, она не зря всполошилась – все платье пришло в беспорядок. О том, что причиной хаоса была она сама и ничего бы не случилось, не лезь она к зеркалу, Сандра как-то не подумала.

Ругая себя последними словами, она стала прихорашиваться, поворачиваясь то так, то этак. Остались сущие пустяки – подтянуть гольфы, да перезавязать пышный бант на поясе, – когда по зданию растекся низкий гул: то ударил гонг, возвещая начало торжеств. Звук получился донельзя значительный, полный скрытого смысла и неопределенных заманчивых обещаний. Оживление, царившее в примерочной, утроилось. Одновременно барышни оробели: ни одна не находила в себе смелости распахнуть дверь, ведущую на парадную лестницу, и увлечь за собой остальных. И Сандра нисколько не удивилась, когда поняла, что уже делает это сама – ей почудилось, будто не так уж "сама" она отважно шагает за порог, что кто-то посторонний обосновался у нее внутри и захватил власть над руками, ногами, лицом; кто-то очень опытный и искушенный в разного рода светских увеселениях подсказывает ей, кому какую подарить улыбку, где сделать реверанс, а где проплыть мимо с гордо поднятой головой.

Она первой вступила в зал, из которого только что бежала в страхе быть обнаруженной, – сейчас он был залит светом и, не такой уж, между нами говоря, большой, разрастался, переполненный зеркалами, до размеров целой вселенной. Зеркала поддерживали иллюзию, будто яблоку негде упасть – столько съехалось народу. На самом деле людей было не очень много: два класса девочек, два класса мальчиков, да гости – воспитатели, магистры, попечители и немногочисленные родственники лицеистов – тех, что были родом из города. На мгновение Сандре взгрустнулось: вот бы видели ее мама с папой. "Ничего, утешилась она, разглядев среди гостей фотографа, – я пошлю им портрет". Ее быстрый взгляд налетел на недавнего шарманщика – тот стоял в отдалении, близ окна, и было нелегко разобрать, на кого он смотрит: мешала маска. Его обезьяна, во всяком случае, точно ни на кого не смотрела, она отвернулась и, сидя на плече, уставилась в окно, за которым багровело уходящее солнце.

Скрипачи вскинули смычки, трубачи и флейтисты закусили мундштуки. Низенький лысый дирижер с достоинством раскланялся, повернулся спиной и взмахнул палочкой. Концерт номер пять для семи скрипок с барабаном вырвался на волю, и звуковая волна едва не выбила стекла. Дирижеру стоило больших усилий удерживать власть над музыкой. Но танцы не состоялись: оглушенные, растерянные лицеисты застенчиво вжимались в стены, не решаясь начать. На лицах взрослых появились снисходительные улыбки. Сандру бросило в жар: ну как же так? Если бы правила позволяли, она и здесь бы не оплошала – взяла и пригласила первого попавшегося, но всему есть предел. Скоро музыка смолкнет, повиснет неловкое молчание, выйдет кто-то из воспитателей и начнет распоряжаться: разобьет всех на пары, ударит в ладоши. . . При одной только мысли о таком повороте событий у Сандры стало муторно на душе. Конечно, бал немедленно превратится в детсадовский утренник. "Что за кавалеры? – подумала она со злостью. – Какие-то рыбы, честное слово! Неужели никто. . . " И здесь она застыла: через весь зал к ней направлялся невысокий, но очень симпатичный паренек с бледным лицом, белыми, как у нее, редкими волосами и в белых шелковых перчатках. Сандра закрыла и снова открыла глаза: нет, так не бывает – в точности, как этот мальчишка, шел к ней во сне безупречный князь, и еще до того, как он приблизился и сдержанно отвесил поклон, было ясно, что встреча с ним нарушит течение прежней жизни и начнется нечто новое – быть может, плохое и опасное, но намного более интересное. Оркестр, собравшийся было передохнуть, при виде первого смельчака вернулся к началу мелодии. Паренек дошел до Сандры и остановился. Секунду-другую он стоял неподвижно, глядя ей прямо в глаза, и Сандра почувствовала неприятный холодок. В молодом человеке что-то было неладно. Его движения, взгляд, выражение лица – все казалось слишком отточенным, механически безукоризненным. "Люди из мяса и костей держат себя иначе", – неожиданно пришло в голову Сандре. Но лицеист уже склонился перед ней, и Сандра чуть присела в быстром ответном реверансе. Мгновением позже они уже кружились в безудержном тальстате(Сандра вдруг сообразила, что именно тальстат именовался в ее сновидении вальсом). Танцующие вихрем вылетели в центр зала, и лед был сломан: к ним присоединилась еще одна пара, третья, четвертая. . . Педагоги с видимым облегчением развернулись друг к другу, довольные, что все теперь пойдет как надо и им ничто не мешает пуститься в бесконечные и нудные взрослые разговоры. Сверкнула вспышка: фотограф, упав на колено, вел отстрел, не жалея кадров. Шарманщик, казалось, слился со шторой; он не шевелился, как не двигалась и его косматая спутница. Сандра, державшаяся в объятиях лицеиста очень прямо и напряженно, смотрела ему через плечо и машинально подмечала каждую мелочь. Не укрылось от нее и круглое лицо с пронзительными ярко-голубыми глазами: невысокий полный господин стоял в первых рядах и восторженно следил за танцующими. "Что за фрукт? "– подумала Сандра безучастно и в следующий миг созерцала уже кого-то другого, в жабо и сиреневых панталонах в обтяжку. Тем не менее пухлый голубоглазый субъект ей запомнился. Она была крайне удивлена, когда обнаружила, что все – и она в том числе – уже стоят, а музыка больше не играет: танец окончился. Ей казалось, что она успела сделать всего-навсего один круг.

– Двадцать один, – послышался вежливый голос.

Сандра непонимающе посмотрела на лицеиста.

– Вы думали вслух, – паренек улыбнулся уголками губ. – Но мы описали ровно двадцать один круг.

– Значит, у меня закружилась голова и я забылась – немудрено, раз их было двадцать один, – вышла из положения смущенная Сандра.

Паренек снова улыбнулся, на сей раз как-то хитро, и ничего не сказал. Сандра смешалась: "Почему он так на меня смотрит? Словно знает какой-то секрет и решает, подразнить меня или рассказать".

– Вы, конечно, меня не узнали, – вновь заговорил ее кавалер. Улыбка исчезла с его лица, теперь оно выглядело застывшим, что совсем не вязалось с очевидным беспокойством в глазах. Сандра удивленно вскинула брови и помотала головой. Паренек с неуместным шутовством выставил локоть – скрывая, как подумала Сандра, смущение под развязностью – и, рука об руку, они подошли к бархатной банкетке. "Он как замороженный, – подумала Сандра. – Что это была за история про брата и сестру? Мальчику попал в глаз кусочек стекла, и он сразу изменился – стал грубым, злым, а после отправился жить к Снежной Королеве. Но я не нянька – пусть выкарабкивается сам, а там посмотрим".

– А я вас сразу узнал, – сообщил лицеист, присаживаясь. – Вас зовут Сандра, не так ли?

– Верно, – Сандра вновь удивилась. – Но я вас не знаю.

Паренек через силу скривился в очередной улыбке.

– Я – Патрик, – напомнил он тихо. – Когда мы были маленькими, то жили в одном поселке.

От неожиданности Сандра всплеснула руками. Она и сама не знала, чего было больше – радости или разочарования.

– Не может быть! – воскликнула она. – Вы так изменились! Впрочем, мы никогда не были хорошо знакомы.

– Это точно, – согласился Патрик. – Как-то так вышло, что мы не успели подружиться. Один только раз. . . вы вспоминаете? Пляж, полдень. . . вы играли в какие-то черепки. . . Это может показаться странным, но один из них я до сих пор храню как память. А вы?

Сандра наморщила лоб.

– Помню, – кивнула она, подумав. – Но мы вовсе не играли. По-моему, вы отобрали у меня самый красивый черепок и пошли с ним домой.

– Неужели? – Патрик широко раскрыл глаза. – Мне казалось, все было иначе. . . Но он все равно у меня, – лицеист пожал плечами и рассмеялся. Наверно, мне нужно попросить прощения. Я был дурак и задира.

– Я нисколечко не сержусь, – Сандра улыбнулась ему в ответ. – И открою вам тайну: это странно, но у меня тоже до сих пор хранится черепок. Он черный-пречерный, иногда мне почему-то бывает боязно взять его в руки. . . что с вами? – Она вскочила с места.

Лицо Патрика опять окаменело. Он медленно стянул перчатки и впился ногтями в красный бархат, лоб покрылся испариной. Вокруг снова звучала музыка, но Сандре мерещилось, будто она слышит только скрежет его зубов.

– Патрик! – страх ее возрастал. – Вам плохо? – Сандра знала, что есть болезнь, от которой человек перестает видеть и слышать, а после падает на пол и бьется в судорогах. Изо рта у таких бежит пена, и им, чтобы не откусили язык, разжимают ножами намертво стиснутые челюсти. Но Патрик внезапно обмяк, вытер ладонью лоб и повернулся к Сандре.

– Ерунда – головная боль, – объяснил он слабым голосом. – Очень редко, но такое со мной бывает. И всегда некстати. О чем мы с вами говорили?

– О черепках, – прошептала испуганная Сандра. – О черном черепке, который остался у меня.

– Ах, да! – Патрик с силой ударил себя по голове, будто она и не болела минуту назад. – О черепках! Конечно, о черепках. . . конечно, о них. . . забормотал он, снова готовясь впасть в прострацию. Но сумел себя перебороть и, резко подавшись вперед, спросил: – Ведь вы покажете мне его? вы позволите мне на него взглянуть?

– Пожалуйста, коли вам так хочется, – Сандру все больше настораживал этот разговор. В интонациях Патрика слышалось что-то неискреннее, жадное, он явно что-то не договаривал. Патрик же утратил чувство меры. Услышав, что Сандра не возражает, он пришел в сильное возбуждение, не сдержался и выпалил:

– Прямо сейчас? – Голос его охрип, лицо исказилось от нетерпения.

Сандра слегка отстранилась и холодно взглянула на "друга детства".

– Мне кажется, это не очень-то учтиво с вашей стороны, – отозвалась она. _ Мы как-никак на балу. Что же мне – сорваться с места, бросить всех и бежать домой за черепком?

Сандра вдруг сообразила, что черный осколок был единственной причиной появления Патрика на празднике. Она залилась краской и встала. Но Патрик уже опомнился.

– Постойте! – Он схватил Сандру за руку. – Не обращайте внимания. Не знаю, что на меня нашло. Здесь дьявольски жарко. . . позвольте, я угощу вас лимонадом.

Сандра уже разобралась, каких в ней больше чувств, и никакой лимонад помочь не мог. Но от Патрика было не так-то просто отделаться. Он вертелся вокруг нее, тянул за рукав и готов был упасть на колени. Увидев это, Сандра сдалась, несмотря на то, что раскаяние Патрика казалось наигранным. Она позволила отвести себя к лотку с напитками и конфетами, который разместили в углу и спрятали под дурацким расписным зонтом – для красоты, хотя многие находили это нелепым, справедливо считая, что такие зонтики уместны где-нибудь на улице, рядом с кафе, но никак не в танцевальном зале.

Патрик швырнул на блюдечко мелочь, и Сандру покоробил этот жест. Продавец неприязненно смерил клиента взглядом и, ни слова не говоря, наполнил два фужера. Патрик театрально взмахнул руками, взял лимонад и несколько раз провернулся на пятках – вероятно, он хотел позабавить Сандру, изображая повышенное внимание и совершенный восторг, одновременно сам же над собой и потешаясь. Он добился обратного: Сандру глубоко возмутила эта карикатура на галантность. Она молча приняла фужер и, не сводя с Патрика гневного взора, поднесла к губам.

Именно в эту минуту нарушился обычный ход вещей. К Сандре метнулась молния – рыжая обезьяна, яростно оскалив клыки, взлетела на лоток, сметая вазочки, кувшины и подносы с пирожными. Она описала мохнатой рукой полукруг и с силой ударила по фужеру, выбивая его из Сандриных пальцев. Брызги полетели Патрику в лицо, и тот отшатнулся, отчаянно утираясь рукавом. Глаза его остекленели от ужаса. Капли еще не успели доползти до губ, а он уже плевался, напрочь позабыв о приличиях. Сандра застыла с чуть отведенной рукой. Фужер падал меньше секунды, но ей показалось, что он приближается к паркету медленно, плавно, как будто плавал в невесомости. Едва он коснулся пола и так же медленно, с ленцой полетели во все стороны осколки, Сандра почувствовала, как кто-то схватил ее за талию мертвой хваткой и поднимает в воздух. Она не успела опомниться, как очутилась уже на пороге и изумленно смотрела в пол: шарманщик держал ее под мышкой, лицом вниз. На бегу он обернулся и свистнул, подзывая обезьяну. Та неслась к нему огромными прыжками через весь зал. Сандра увидела еще кое-что: Патрик стоит с опущенными руками и оторопелым, непонимающим выражением на лице, а обезьяну пытается догнать голубоглазый тип, с которого вдруг разом слетела всякая восторженность. Теперь его улыбка выражала сожаление по поводу того, что ему волей-неволей придется сделать с беглецами. Толстяк сунул руку за пазуху, но в этот миг шарманщик как раз добежал до лестницы. Обезьяна притормозила, развернулась мордой к преследователю, состроила гримасу и хлопнула в ладоши. Правая нога толстяка поехала каблуком по натертому паркету, а вытянутая левая взметнулась вверх. Толстяк, так и не вынув руки из-за пазухи, шмякнулся на пол и изумленно поехал, заваливаясь на спину. Сандра этого не видела. Шарманщик распахнул дверцу автомобиля и бросил пленницу на заднее сиденье – очень, впрочем, аккуратно, чтобы она не ушиблась. Обезьяна впрыгнула в открытое окно и села за руль. Шарманщик захлопнул заднюю дверцу, трусцой, пригибаясь, подбежал к передней и устроился рядом. Из здания доносились крики и топот ног, но машина уже набирала скорость, унося пассажиров к юго-западной окраине города, а теплый ветер, задувавший в окна, стыл на лету.

ГЛАВА 4

ХИЩНОЕ ВОИНСТВО

Аластор Лют ударил Патрика по лицу.

– Недоумок, – процедил он презрительно. – Какие там, к черту, танцы? Ты годишься только в куклы играть.

Они стояли друг против друга, находясь в роскошном номере отеля "Полночный Демон". Горели бра, бестолково тарахтел вентилятор. Лют брезгливо поднес ладонь к глазам: после пощечины она была влажной от пота, а он никогда не потел. Патрик не двигался, боясь потереть отбитую щеку. Он сдавленно выговорил:

– Вы же сами. . . Вы сами обещали, что поддержите меня на расстоянии, мыслями. . . Я же вправду ни разу. . .

Аластор подступил к нему и заглянул в глаза. С издевкой он произнес:

– Да, конечно. Скажи, маломудрый отрок, сидел ли ты когда-нибудь за рулем? Этим вечером моим рулем был ты. И я честно рулил и жал на педали, но далеко ли уедешь, если машина – дрянь? Я знал, что у тебя нет опыта и ты не умеешь пускать девицам пыль в глаза, потому и взял на себя управление. Но ты неспособен в принципе – вот где суть!

Голова Патрика, пока он выслушивал оскорбления Аластора, опускалась все ниже. Лют сделал паузу, оценил достигнутое и решил держаться полюбезнее: Патрик был ему нужен.