355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Колесников » Ирокез » Текст книги (страница 3)
Ирокез
  • Текст добавлен: 1 декабря 2021, 20:03

Текст книги "Ирокез"


Автор книги: Алексей Колесников



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Настал обед. Стройка затихла. Солнце напоминало сигаретный ожог на васильковом платье. Хотелось многого: есть, пить и по-маленькому. Дядя Петя не появился. Двор опустел, как перед выносом покойника. Только рыжий кобель Серёга метил штаб Алексея Сергеевича, лениво задирая ногу.

С высоты наш муравейник казался трогательным. Не верилось, что школьники, такие же, как я вчерашний, проживут здесь первые радости и несчастья, а стареющие учителя станут смотреть в окошко, позволяя глазам отдохнуть.

– Эй, Дракоша!

Я вскинулся и глянул вниз – Нина. Она держала ладошку у бровей, как богатыри на картине.

– Привет! – крикнул я. – Висю вот!

– А дядя Петя?

– Он по семейным обстоятельствам.

– К блядище своей убежал?

Все, оказывается, были в курсе.

Нина подошла ближе – её ноги скрылись под грудью.

– Как же ты без обеда?

Я поднял на мастерке раствор:

– У меня тут и первое, и второе.

– Сейчас! – она отбежала, а потом остановилась и добавила: – Никуда не уходи, – пошутила.

Я сел на перевёрнутое ведро и уставился в чёрное окно над люлькой. Квадрат Малевича! Можно вписывать в него всё, что отсутствует. Вскоре в нём появилась Нина.

– Лови, – она швырнула мне пайку.

Котлета, яйцо, помидор и детский пакетик сока.

– А сама?

– И сама буду, – она продемонстрировала такой же кулёк.

Забравшись на окно, как второклашка, она вынула яичко, треснула им по коленке и очистила.

Меня это тронуло: Нина не только обаятельная девушка, но еще и отличный товарищ.

– Спасибо тебе большое, Нина!

– Ешь давай! Обед не вечный.

Потом, доев, Нина сонно попросила:

– Расскажи что-нибудь.

– Что?

– Сказку.

– А если уснёшь и свалишься?

– Что ж ты за мужик, если я с тобой усну?!

Пользуясь тем, что не вся кровь ещё устремилась от мозга к желудку, я начал:

– Помнишь, был у нас на стройке мужик горбатый? Не то, чтобы прям с горбом, но согнутый. В палёной адидасовской куртке ходил. Даже в жару, помнишь?

– Ну… Калаш, что ли?

– Наверное. Ну вот, он пропал…

– Уволился же!

– Нет! Ничего подобного! Помнишь, ещё пацан бегал рыжий-рыжий, весь в конопушках – тоже его не видно.

– Так тоже свалил он, – настаивала Нина.

– Ничего подобного!

– И куда они делись, по-твоему?

– Их скармливают оборотням, – хладнокровно ответил я. – Скажи мне, Нина-штукатур: сколько у нас собак на стройке?

– А я считала?

– Посчитай: Майдан, Борман, Серёжка, Мент, Бутылка и Раствор – шесть?

– Вроде…

– Так. Шесть собак, да?

– Да.

– Скажи теперь: ты их кормила когда-нибудь? Что ни кинь – от всего нос воротят. Знаешь почему? Да потому, что они исключительно человечиной кормятся. Место их обитания помнишь? Возле штаба Алексея Сергеевича, – я указал рукой. – Видела, как они там к вечеру стаей собираются и облизываются, в ожидании?

– Что за чушь?

– Алексей Сергеевич их ставленник, понимаешь? – не замечая насмешек, продолжал я. – Собаки – реальные хозяева стройки. Мы тут возводим не школу, а новый Вавилон во имя оборотней, скрывающихся в собачьих шкурах. Днём они ошиваются рядышком, выбирая жертву, а потом сообщают о выборе Алексею Сергеевичу. Если оборотням приглянулся кто из строителей – всё! Пиши пропало! Уволился горбатый будто, ага… конечно! Сцапали! В кабинет заволокли и скормили собакам! Хорошо хоть до новой луны они терпят… А вот как серп разжиреет, как лучи луны тёмные очи прижгут, так и начинает их плоть паскудная крови человеческой алкать!

Обращаются они тогда в уродливых человекоподобных существ, поросших красной щетиной. Скулят на луну – жалуются. Голод терзает чудовищ – голод лижет сердца. Если они вдруг останутся без жертвы, то к утру весь поселок передушат, как сонных в сарае курочек. Мы тут их благодетели. Их послушная добыча… – я увлекался, не боясь смутить мою слушательницу литературщиной.

– Ты больной! – прошептала Нина. Кажется, ей понравилось.

Подул освежающий ветер. Во двор заехал незнакомый автомобиль. С тоской я подумал, что обед заканчивается. Сейчас исчезнет Нина, и сказке конец.

– А зачем им эта башня – Вавилон?

Я объяснил:

– Им нужен собственный храм. Каждому существу – своя крепость. Вон, глянь, Майдан побежал… видишь, как он двор метит?

– Как?!

– В форме пентаграммы. Звезду рисует, сука, – я схватил надкушенный помидор и швырнул в собаку. Майдан дёрнулся, понюхал приземлившийся овощной снаряд и глянул на меня саркастически.

Нина засмеялась – всё было не зря.

– Пацан! – послышалось снизу.

Дядя Петя прикуривал новую сигарету от старой.

– Ну что там? – поинтересовался я.

– Всё путём. Тебя спускать?

Нафантазировав себе несусветное, я решил, что у нас с Ниной роман. Однако мы и не виделись толком после свидания под небесами. Всё как-то мельком, на ходу. Я приглашал Нину на обед и так, просто посидеть на досках, но она не шла, ссылаясь на занятость:

– Требуют закончить классы до конца месяца. Загнали, гады.

Было ещё одно. Как-то, разгружая «газельку» со стеклопакетами, я засвидетельствовал долгий и, как мне показалось, неуверенный разговор Нины с неизвестным. Я видеть не мог – мешала плёнка, которой я недавно сам завесил окно. Конечно, я решил, что там Костик, но быть в этом уверенным не могу до сих пор. Думаю, он что-то сказал Нине обо мне, что-то противное, но убедительное. На самом деле, это совершенно не важно.

На День строителя, 11 августа, наш главный активист заявил директору:

– Гев Аликович, ты там передай мои слова: если зарплату не выдадут – забастуем до осени. А сегодня – сокращённый день! Работаем до двух и начинаем праздновать. Позвони и передай!

Никто забастовок не боялся, и даже директор, кажется, против сокращенного дня не возражал. Стройка, набравшая скорость, мощь, вдруг захирела, как простуженная. Мы раньше положенного уходили с работ и долго тянулись в кабинет директора утром. Останавливались то поболтать, то выкурить очередную сигарету.

В тот день мы с Юрой так и не начали работать. Сидели и болтали в тени тополя.

– Приезжай в Харьков на рынок. Свожу тебя к корешу в палатку, у него джинсы – во!

– Так война же.

– Война посреди говна. Вызов сделаем! В Харькове тихо. Это в Киеве… там фашикам никак глотку не заткнут.

– Посмотрим, – вздохнул я. – А ты на сабантуй собираешься?

– Мы своим кругом, – с усмешкой ответил Юра.

– Национальным объединением?

– Ага. Ты заходи к нам, если что. Ты ж горилку будешь пить?

Я пожал плечами. Было стыдно признаваться, что я еще не пробовал водку.

– А где Нина? – спросил я у тётки-штукатурщицы, которая частенько меня подкалывала насчёт того, что я «жених».

– Домой ушла. У неё бабка заболела. Вот они с матерью и ушли. Вернётся, может…

Раз Нины нет, то можно и выпить, подумалось мне. Праздник ведь.

Мы расположились в актовом зале без дверей и окон. Смастерили столы, организовали рукомойник и бочку для мусора. Пахло варёными яйцами, пóтом, водкой, луком, лимонадом, сигаретами и костром – на нём мы поджаривали хлеб.

– Выпей, – сказал Костик, сидевший рядом. – Ты же мужик.

Я старательно избегал его и рассчитывал соседствовать за столом с кем-то другим. Но он сам упал рядом и хлопнул меня по плечу, дружелюбно так, почти ласково: «Можно рядышком?»

– Если не привык, то немножко, – вкрадчиво поучал Костик. – Для аппетита чисто. Нужно же когда-то начинать!

Кто-то поддержал:

– Да ёбни ты стакан! Чего ты?!

Я помнил, что в начале лета мой организм не перенёс банку пива, безапеляционно исторгнув рыжую гадость. Бесцветная водка в пластиковом стаканчике казалась какой-то… безобидной, что ли. В общем, я согласился.

Я ничего не почувствовал. Голова не закружилась, и ноги не потеплели. В горле чуть пощипало, и всё.

– Красава! – похвалил Костик.

Закусив, я не отказался от следующего стакана. И ещё одного. И ещё.

Вскоре я не мог сфокусироваться на перевёрнутом ведре без дна. Оно глядело на меня пустотой и подрагивало. Вяло пережёвывая хвостик лука, я пытался вникнуть в болтовню мужиков, но слышал только шорох губ. Слов отныне не стало.

Костик, раскрасневшийся, гладкий, смешливый, что-то спросил, а я кивнул в ответ, не разобрав. Пытаясь подчинить своей воле лицо, я нахмурился и тяжко выдохнул – кисловатое дыхание обожгло ноздри.

Решив пройтись, я сонно поднялся и вышел из столовой. Остывающее солнце уныло утопало за церковью, подсушивая выступивший пот. Мимо, тряся ушами, пробежала сука Бутылка. «Самая кровожадная из оборотней», – почему-то подумал я. От мамы пришло сообщение, но прочесть его я не сумел. Почёсывая лоб, я сел на травку и пустил слюну змейкой – попало на кеды.

Размечтавшись о свидании с Ниной, представляя, как это будет, я стал засыпать, но тут у виска что-то щёлкнуло – я завалился на спину, треснувшись головой.

– Бить я тебя не буду, – послышался знакомый голос. – Бить нельзя, а то статью пришьют, – хозяин голоса усмехнулся. – Но подстричь – подстригу. Ты же не против?

Костик! Он как бы шутил со мной, а я идиотически улыбался и мямлил что-то невразумительное. Мне казалось, что если мы шутим, то ничего плохого не произойдет. Всякий раз, пытаясь подняться, я вновь заваливался на траву. Даже от малейшего толчка падал. Костик веселился, приговаривая:

– Хуяшка-неваляшка. Я в армии таких по жопе ремнями учил.

Ворочаясь, я приминал траву и жалел её, беззащитную, зелёную, ни в чём не виноватую. Как безысходно она зарыдает солёной росой, когда солнце погаснет! Я целовал траву губами, не брезгуя чернозёмом, породившим её. Окунал в неё губы и хотел плакать, но не плакал. Мне оставалось доработать одну неделю, и ничего бы не произошло. Я слишком расслабился. Забыл, что окружён оборотнями.

Что-то холодное лизнуло мой лоб и поплыло к макушке. Казалось, мне вычерпывают ложечкой мозг. Застыв в собачьей позе, я боялся пошевелиться, даже зажмуриться не мог. Костик держал меня за пылающее ухо и криво стриг, царапая кожу. Пёрышки волос сыпались в траву и терялись в ней. В тетрадном листочке мама хранит клочок моих первых состриженных локонов – светлые колечком. Как это трогательно: первые состриженные локоны сына.

Я несвязно молился. Просил сил, чтобы наказать обидчика, но тело не слушалось. Оно было беззащитно, а значит, вовсе не существовало.

– Ещё спасибо мне скажешь, – пообещал Костик, выпрямился и не отрезал, а дёрнул последний клок над ухом и наконец отошёл, собирая ртом весь воздух. Так делают пловцы, когда выползают из бассейна.

Остальное я помню плохо. Пришли украинцы, потом пришли наши. Стоя в кругу, они пьяно базарили насчет меня. Я отполз под яблоню и блеванул, не поднимаясь. Потом, по звукам, я догадался, что Юра и Костик дерутся. Зрители давали советы и улюлюкали, как на футбольном матче. Матерились все исключительно по-русски. Хотелось подняться и помочь Юре, но даже развернуться и взглянуть не хватило сил. Пахло чем-то кислым. Я понял, что это аромат моего вывернутого желудка. Содрогаясь от омерзения к самому себе, я поднялся, протёр рукавом рот, открыл глаза и обнаружил лишь темень.

– Живой? – громче, чем следовало, спросил Юра.

– Да. Ты победил?

– Разняли, – Юра сел рядом. – По очкам, наверное, я всё-таки победил. Ногой въебал в зубы ему, козлу!

– Это хорошо. Прости меня, Юра.

– За что?

– За то, что я есть.

Стыдясь случившегося, я три дня не появлялся на стройке, а когда собрался, выяснилось, что грянула забастовка – никто не работал. Украинцы уехали, побросав вещи. Многие местные уволились, не став бороться за зарплату. Остальные каждый день приходили на объект и ничего не делали. В основном пили.

С Ниной я общался эсэмэсками – она была подчёркнуто холодна. День на третий я бросил эту затею, устав придумывать предлоги для разговора. Видимо, Нину оскорбило то, что я не эпический герой, а слабый русский мальчик.

В конце августа я явился к директору, чтобы уволиться. Он сидел вполоборота к столу в неизменном чёрном пиджаке и курил, смотря на дождь за окном.

– Гев Аликович, я увольняться пришел, – объяснился я.

Чёрные глаза под густыми с проседью бровями долго меня, короткостриженого, рассматривали, а потом вернулись к дождю.

– Пиши заявление, – неспешно проговорил директор, вытащил ящик стола и пошарил в нём рукой не глядя.

Не знаю почему, но он заплатил мне расчётные. Причём полную сумму. Никому не платил, а мне отдал всё. И отвернулся смотреть на дождь.

Занятия начались в ноябре. В универ я явился с коротеньким, но выкрашенным в зелёный ирокезом. Вскоре он превратился в агрессивные дикобразовские шипы. Это было по-настоящему экстравагантно. Прежний мой причесон шокировал только дикарей вроде Костика. А новый едва не довел до инфаркта декана. От ненависти он чуть не задохнулся, а по слухам даже секретарша Лида не могла довести его до такого состояния.

Что ирокез! Я бы рога не стал спиливать, если бы они начали пробиваться из черепа после произошедшего!

– Мы тебя после первой сессии отчислим, – пообещал декан.

«Ага, конечно! Я учусь платно. Спонсирую вас всех. Кормлю, по сути», – хотел я сказать, но не сказал, конечно. И лишь улыбнулся, чтобы соответствовать образу разгильдяя.

Никто меня не отчислил. Сессию я сдал без троек и вообще, если бы умел выпрашивать, то получил бы красный диплом.

Ирокез определил отношение окружающих ко мне. Он формировал круг моих приятелей. Именно благодаря ирокезу у меня столько, как любят говорить не странные люди, странных приятелей. Мои девушки были выбраны ирокезом. Ирокез требовал останавливаться и показывать ментам паспорт чаще других. Ирокез, часто меняющий свои цвета, обращал на себя внимание сотен глаз в торговых центрах, кинотеатрах и автобусах. Об ирокезе шушукались мамины коллеги в её отсутствие.

Теперь я начисто облысел, как отец, дед и прадед. В офисе в ящике моего стола всегда хранится пластинка «Каптоприла», потому что я гипертоник, как мать, бабушка и прабабушка. Водка давно уже меня не подводит. Я способен усваивать её в любых количествах.

В Украине до сих пор война. И где-то там, надеюсь, не воюет мой друг Юра.

Недавно приехав к маме в посёлок, я встретил Нину у супермаркета. Мы оба прикинулись, что незнакомы. Она некрасиво располнела и осунулась, превратившись в тётку наподобие тех, с которыми работала. Яркие ногти, кислотный пуховик, сапоги-ботфорты. Наливное лицо. Вялая сигаретка.

Никого со стройки (Костика тоже) я так и не встретил. Даже мельком из автобуса не увидел. Но однажды в псине, инспектирующей мусорку, я узнал Бутылку. Бессмертное существо постаревшей мордой.

Она и не знает, что её так прозвали люди. Какая глупая кличка для кудрявой псины с чёрным пятном на боку.

Как страшно всё-таки, что человек способен выдумать всё, если только захочет.

Белгород – Харьков

Отец сказал, что так дешевле. Я спорить не стал. Я боюсь его немного, он такой угрюмый, задумчивый. В себе всё время, будто читает бесконечный стих. Остановится, замрёт, а потом головой дёрнет и дальше живёт.

Я смыл грязь с номеров жёсткой щёткой, прошёлся тряпкой по лобовому стеклу и вытряхнул резиновые коврики. Всё это время мама была в машине на заднем сиденье, а отец сначала таскал вещи из хостела, а потом проверял документы, говорил тихонько вслух:

– Паспорт, свидетельство о браке, свидетельство о рождении, мой паспорт, справка…

Всё утро мы с ним обменивались только служебными фразами, вели себя так, будто в ссоре. Да это и понятно, ведь в тех обстоятельствах, в которых мы оказались, трудно сохранять хладнокровие. Поэтому мы и молчали – боялись сорваться.

Октябрь был щедрым на холод. Я чувствовал, что может явиться первый снег. Плоское серое небо, покинутое солнцем, нависало над городом, как верхняя линия экрана в чёрно-белом кино.

Отец глянул на маму, пристёгнутую сзади, потом повернулся ко мне, посмотрел молча. Я шнуровал ботинки. Прокашлялся мотор «Волги», и мы поехали. Радио не включали.

Отец часто поглядывал в зеркало заднего вида, беспокоился. Я сосредотачивался на прохожих, скрюченных от холода, и думал об учебнике по природоведенью, забытом в хостеле. В машине становилось тепло.

Выехали мы ближе к обеду, а в это время в Белгороде уже не бывает пробок. На выезде из города стояла полицейская машина. Заметив салатового круглого полицейского, отец сжал губы, сбавил скорость, глянул в зеркало и сказал:

– Сейчас начнётся.

Я тоже обернулся к маме, посмотрел на её ручки в серых лайковых перчатках и промолчал.

Наша «Волга» не заинтересовала постового. Проехав мимо, мы свернули на главную дорогу, которая вела в сторону российско-украинской границы.

Предстояло самое сложное.

Я сказал:

– Нужно было взять мамины документы из больницы все. Карточку и остальное.

Отец, будто обрадовавшись, махнул рукой:

– Да не надо. Мы закон не нарушаем. Все документы есть. Даже лишние есть. Всё будет нормально, натяни капюшон, я покурю.

Я утеплился, а отец приоткрыл окно и закурил, не выпуская руль из рук. Мутный дым заполнил машину и медленно стал течь в щёлку приоткрытого окна. От дыма у отца заслезились глаза. Большим и указательным он тронул переносицу, будто поправил пенсне.

Наша «Волга» двигалась осторожно. На поворотах отец сбавлял ход. Я следил за ним и угадывал мысли, вдыхал их вместе с сигаретным дымом.

На границе была очередь. Впрочем, очень скоро мы подъехали к месту контроля. Молодые мужчины в зелёных бушлатах бегло осматривали машины, курили и прятали озябшие руки в оттопыренные карманы. Один из них таскал на цепи крепкую, чистенькую овчарку. Собака деловито обнюхивала людей и иногда лаяла.

Отец сдал документы в окошко и повернулся ко мне лицом. Я сидел с мамой. Ждал, что будет.

– Вас двое? – спросил пограничник.

Отец поднял густые брови, глуповато улыбнулся, совсем не к месту, кашлянул, упёрся руками в узкое окошко и ответил.

Я понял, что началось. Снял капюшон.

Высокий молодой человек с рыжими усиками на обветренном лице бегло пролистал пачку наших документов, потом подошёл к машине, попросив открыть капот и все двери.

Отец сделал и отошёл.

– Женщина, выйдите из машины. Положено выйти всем, – дёргая себя за нос, скомандовал пограничник.

Отец вытер рукавом потрескавшиеся губы и вмешался:

– Она не может выйти. Там у вас документы, посмотрите.

– Что документы? – пограничник стал рыться в стопке измятых листов. Порывистый ветер мешал ему.

– Что тут? – спросил другой пограничник, заглядывая в «Волгу», – Инвалид?

– Нет, – сказал отец. – Она мёртвая.

– Труп?!

Скоро вокруг машины собралась толпа пограничников. От них стало темно, я испугался и выскочил из машины.

Сухенькая, маленькая, обтянутая ремнями безопасности, мама будто притворялась спящей, положив голову в чёрном платке на грудь. Её руки в серых перчатках лежали сложенные на острых, сжатых коленях. Мы связали ей ножки ниже колен, по сапогам, чтобы они не валились набок. Её белое лицо пряталось в воротнике пальто, но виднелись немного почерневшие губы, полноватые, целовавшие сухо мой выпуклый лоб.

Пошёл дождь.

Я следил за лицами испуганных пограничников и вздрагивал от ветра. Они пялились на мою мёртвую маму. Маму, отвёрнутую от них. Я замечал отсутствие мысли на тупых лицах прокуренных солдафонов. Они сгрудились, понурились, опустили плечи. Соображали молча. Сочиняли рассказ для затюканных жён. От кого-то я услышал осторожное слово: «трупешник».

Успевший вымокнуть отец, стоя в стороне, отвернувшись от ледяного ветра, курил смирно, не в силах прекратить это безобразие.

Казалось, что осмотр длится целый день. Не выдержав напряжения, я решил закричать что-нибудь, но мне помешала собака. Спрятав морду под тяжёлые лапы, подняв к небу шарики чёрных глаз, она кошмарно завыла, и я был уверен, что вой её донёсся до Украины.

Нас продержали около часа. Долго выясняли, можно ли провозить труп через границу к месту захоронения, звонили куда-то, снимали копии с документов. Отец подробно объяснял каждому новому пограничнику, что хочет похоронить маму на родине, в Харькове, что в России она проходила долгое и бесполезное лечение от рака лёгких. Пограничники кивали, но не торопились нас отпускать. И вот отец сунул в неглубокий карман служивого тысячу и сказал, преисполненный титаническим самообладанием:

– Мой сын совсем замёрз, а нам ещё украинскую таможню проходить. Давайте поскорее.

Нас пропустили.

Пошёл мокрый снег, и утих ветер.

Я сидел в машине с мамой и пытался согреться, укрывая лицо от любопытных. Ещё пытался заплакать, но так и не смог.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю