Текст книги "Смерть композитора. Хроника подлинного расследования"
Автор книги: Алексей Ракитин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Федорченко сообщила любопытные детали об отношениях Владимира Ивасюка и Татьяны Жуковой. Связь между ними завязались когда последняя проживала ещё в общежитии консерватории, Владимир её провожал, но в общежитие никогда не входил. Татьяна никогда не ночевала в его квартире. Далее последовала любопытная ремарка в адрес родителей Владимира: «Я поняла, что родители Ивасюка были очень агрессивно настроены против брака и мать даже высказывала, что если Володя женится на Тане, то она получит инфаркт. Тани родители живут в Харькове и очень хорошо относились к Володе, иногда даже высылали ему вещи и сувениры.»
По-видимому, следователь задал какие-то вопросы, предполагавшие существование интимной связи между Ивасюком и самой Светланой Федорченко, поскольку в протоколе появились весьма неожиданные пассажи: «Мне неизвестно, дружил ли Володя с другой девушкой. Если Тани не было дома, то он не заходил к нам. Выяснял он, есть ли Таня, по телефону [так в оригинале – прим. А.Р.]. В отсутствие Тани если даже я видела Володю, то он мне не объяснялся в любви. Если бы даже такое было, то я сразу бы сказала Тане. (…) У меня есть свой парень – Рябоконь Николай С., живёт в г. Белая Церковь, учится в строительном институте. Мы с ним думаем пожениться». Как видим, Светлана напрочь отвергла любые подозрения насчёт возможности своей связи с погибшим композитором.
Может быть, свидетельница знала что-либо о предшествующих интимных подругах Владимира Ивасюка? Светлана ответила на это так: «Таня мне рассказывала, что у Володи была девушка, с которой он дружил и её любил, вернее, была его первая любовь [так в оригинале – прим. А.Р.]. Эта девушка живёт по месту его рождения и работает актрисой. Он якобы хотел жениться на этой девушке, но родители были против. Лично я от него этого не слыхала.»
Это заявление сделано с чужих слов и в принципе им можно пренебречь, но вот личные впечатления Светланы заслуживают внимания, благо Владимира она знала на протяжении нескольких лет и часто видела в неформальной обстановке. О характере Ивасюка свидетельница рассказала в таких выражениях: «О Володе я могу сказать, что он был замкнутый человек, охотно не вступал в разговор [так в оригинале, по смыслу должно быть „неохотно вступал“ – прим. А.Р.]. Бывало, что с ним говорили, а он задумывается и думает о совсем другом. В консерватории тоже не вступал в контакт. Видно было и появлялось такое чувство, что Володя какой-то одинокий. (…) Володя был человек добрый и щедрый, если были у него деньги, то он не жалел их. Бывало, что мы после занятий ходили в кафе.»
Фрагмент протокола допроса Светланы Федорченко, в котором она высказалась о характере Владимира Ивасюка: «Видно было и появлялось такое чувство, что Володя какой-то одинокий.»
Несмотря на косноязычие следователя Гнатива, мысль предельно понятна – Владимир жил своей внутренней жизнью, что внешне выражалось в его замкнутости.
Как много спиртного употреблял Ивасюк? Федорченко сообщила об этом в следующих выражениях: «Из спиртных напитков он употреблял вино „Шампанское“ и то очень мало. Ему нельзя было пить, т.к. он лечился.» А через некоторое время эта тема вновь всплыла и тогда Светлана дополнила сказанное: «Мне было известно, что когда Володя употребит спиртное, то он сильно был агрессивный и становился невменяемым и поэтому ему нельзя было пить.» Невозможно отделаться от ощущения, что эта фраза сопровождалась пояснениями, примерами и уточнениями, но следователь в силу неких соображений не пожелал их включить в протокол. Совсем проигнорировать сказанное он не мог, но ограничился лаконичной констатацией того, что нечто об «агрессивности» и «невменяемости» было сказано.
Почему Гнатив повёл себя так? Вопрос интересный и уместный, автор должен признаться, что ясного ответа не имеет, можно сказать так, что имеются лишь дискуссионные варианты. Вообще, фигура следователя в этом деле до некоторой степени удивительна, чего только стоит его неспособность связно излагать услышанное. Понятно, что советский прокурор – отнюдь не соловей русской словесности, но когда читаешь косноязычный протокол, нарисованный конкретно этим Цицероном, то испытываешь чувство крайнего неудобства, словно через лесные дебри продираешься и занозы в самый мозг себе забиваешь, честное слово, аж кровь из глаз от чтения этих эпистол! Что же касается нежелания следователя включать в протокол указания на некоторые бытовые детали и обстоятельства, то происходить это могло потому, что Гнатив знал об интересе к расследованию со стороны многих высокопоставленных лиц и предполагал проверку следственных материалов после окончания своей работы. Высокопоставленным поклонникам композитора мог не понравиться уклон в «бытовуху», поскольку определенные детали поведения в быту могли не очень хорошо характеризовать Ивасюка. А поклонники, разумеется, желали бы сохранить для истории сугубо положительный образ композитора. Посему следователь мог рассудить так: за отсутствие деталей меня могут, конечно, пожурить, но за их присутствие могут пожурить куда больше. В общем-то, здравый расчёт!
Автор не настаивает на безусловной точности своей догадки, но определенный резон так считать имеется.
Впрочем, вернёмся к протоколу допроса Федорченко. Вот несколько её слов о совместных поездках Владимира Ивасюка и Татьяны Жуковой: «Мне известно, что несколько раз Володя с Таней ездили отдыхать на юг, в частности в позапрошлом году.» Позапрошлый год – это 1977 г, т.е. тот год, когда Владимир попал в психиатрическую больницу. Стало быть, после лечения он поехал на юг именно с Таней Жуковой (поездка эта не могла состояться до того, как Владимир попал в больницу, мы это увидим из последующих материалов). Следователь не прошёл мимо вопроса о материальной обеспеченности Ивасюка, точнее, того, насколько об этом была осведомлена Федорчук. Светлана ответила так: «У него я не выясняла за его сбережения, и он о своих финансовых делах не рассказывал. Деньги Володя всегда имел при себе».
Что ж, исчерпывающе!
А как отметили последний день рождения Владимира? Мы знаем из показаний отца, что в тот день композитор был в родительском доме в Черновцах, поэтому интересно, что могла рассказать на эту тему Федорчук. Её повествование выглядело следующим образом: «Володя день рождения отмечал в этом году дома, однако после этого он как-то зашёл к нам, принёс бутылку „шампанского“ и мы вместе с ним, а также была Таня и Басистюк Оля [на её квартире Федорчук и Жукова прожили год до того, как переехали к Заславской – прим. А.Р.] распили это вино. Таня подарила ему хрустальную вазу. На дне рождения была ещё одна девушка из Запорожья, которую я знаю, и она иногда приезжает в г. Львов, звать её Таня, она педагог.»
Что ж, как видим налицо полное соответствие показаниям родителей композитора.
Что привлекает внимание в показаниях Светланы далее? Вот её весьма выразительный пересказ разговора, состоявшегося с Жуковой после исчезновения Владимира: «Когда Володя исчез, то мне Таня говорила, что он ей когда-то рассказывал, что если он захочет покончить с собой, то он просто исчезнет, а к чему он это говорил, я не выясняла у Тани».
Фрагмент той части протокола допроса, в которой Светлана Федорченко пересказывает свой разговор с Жуковой после исчезновения Ивасюка.
Момент очень интересный как минимум по двум причинам. Во-первых, потому, что подобный разговор до некоторой степени предвосхитил развязку всей этой истории (т.е. обнаружение тела композитора в петле). Во-вторых, не может не настораживать сам факт подобного разговора между весьма молодыми людьми. Ну в самом деле, много ли вы знаете 30-летних мужчин, рассказывавших своим возлюбленным о том, как они покончат с собою?
Но дальше становится только интереснее. Допрос опять сместился в сторону обсуждения отношения родителей композитора к его продолжительной связи с Татьяной Жуковой и тут Светлана выдала неожиданное: «Мне так показалось, что родители никогда не были его друзьями. Отец говорил, что Володя бедный был, а что все [заработанные им] деньги были в его руках [т.е. руках Михаила Григорьевича Ивасюка – прим. А.Р.]. Это дословно говорил так отец Володи. Примерно через несколько недель после исчезновения Володи отец его стал мне говорить, что он мне даст 15 000 руб., чтобы я сказала, где Володя. Я ему сказала, что если бы знала, где Володя, я бы свои деньги дала. Отец дал мне понять, что он сможет мне повредить по работе. Родители Володи очень тяжёлые в характере и я убеждена, что Володя мучился с ними, однако, он это скрывал».
Это очень важное сообщение. Его можно считать свидетельством того, что «теория заговора» зрела в головах самих родителей. Ранее мы коснулись проблемы активности разного рода неадекватов, кучковавшихся на могиле композитора и будораживших самое себя фантасмагорическими россказнями, страстными стихами и бесплодными обсуждениями. Теперь становится ясно, что вся эта забористая дурь цвела не только в головах кладбищенских активистов. Ещё до того, как тело Владимира Ивасюка было найдено в петле, его отец предлагал деньги Светлане Федорчук за… а за что собственно он ей предлагал 15 тыс. рублей? Это выкуп за сына, что ли? Понятно, что Михаил Григорьевич и София Ивановна считали Жукову и Федорченко причастными к похищению сына. Но какие имелись основания для таких, мягко говоря, причудливых умозаключений?
Федорчук: «Если бы я знала, где Володя, я бы свои деньги дала».
Родители были допрошены и их показания изложены нами очень подробно – мы видим, что никаких объективных данных для подозрений девушек в неблаговидных поступках родители не имели. Именно по этой причине отец композитора ничего не сказал о своём предложении заплатить Федорченко 15 тыс. рублей. Михаил Григорьевич, будучи человеком неглупым, прекрасно понимал каким чудовищным бредом будет выглядеть в прокурорском кабинете это предложение. Вся эта история вызывает лёгкую оторопь. Причём, сомнений в правдивости Федорчук нет – выдумывать ей такое незачем.
Однако, рассказ о поведении родителей композитора этим не ограничился, и позднее Светлана сделала следующую любопытную добавку: «Жукова не была на похоронах и я также по той причине, что его сестра или мать [Владимира Ивасюка – прим. А.Р.] позвонили моей начальнице и сказали, чтобы мы на похороны не ходили, т.к. будет нам плохо. Мы боялись и решили не идти, так как могли быть неприятности.» И в этой части никаких сомнений в правдивости свидетельницы не возникает: факт телефонного звонка третьему лицу проверялся безо всяких затруднений, так что врать подобным образом на месте Светланы было бы верхом глупости.
Нельзя не признать того, что родители Владимира проявили себя нетерпимыми и недобрыми людьми. Смерть обычно объединяет и примиряет, но не в этом случае. Тяжёлая, конечно, история. Интересно, думал ли Владимир Ивасюк, что его смерть подобным рикошетом ударит по Татьяне Жуковой? Вопрос, впрочем, риторический.
Предоставим слово Светлане Федорчук далее: «Когда Таня узнала, что наши мертвого Ивасюка, то она почти неделю болела, мы даже вызывали „скорую помощь“. Каковы причины смерти Ивасюка мне неизвестно. На второй день мы ходили на могилу с Таней и Басистюк, положили цветы.»
Значительная часть протокола допроса посвящена инциденту, произошедшему 15 апреля 1979 г., т.е. за 9 дней до исчезновения Владимира. Случившееся тогда представляется немаловажным, поэтому приведём посвященный ему фрагмент полностью: «Вышли мы в 17:30 из дома. Володя выпил бокал пива до этого. На ул. Институтской зашли в кафе, но вышли, т.к. было занято. Мы вышли. Впереди нас шло трое парней, двое было кавказцев, а один львовянин. Один нёс бутылку „шампанского“ и эту бутылку бросил об каменный выступ, т.к. были пьяны. Она разбилась, а там игрались дети и Таня сделала замечание, а затем Володя, что здесь дети. Тогда они стали ругаться и мы ушли в другую сторону. На остановке трамвая мы с ними встретились. Все они стали спрашивать, чего мы хотели, стали Володю таскать за куртку. Я сказала, что позову милицию. Один из них держал руку в кармане и говорил, что может зарезать. Затем все сели в трамвай. В трамвае они стали толкаться и затем мы разошлись. Володя говорил, что он увидит этого парня в городе и ему „врежет“.»
Итак, за несколько дней до исчезновения Владимира Ивасюка произошёл уличный конфликт с его участием. Конфликт очень неприятный, унизительный, случившийся на глазах девушек, в обществе которых находился Ивасюк. Вряд ли он мог такое быстро забыть! А стало быть, при следующей встрече с кем-то из пьяной троицы, конфликт мог получить продолжение. Не находилось ли исчезновение Владимира 24 апреля в причинно-следственной связи со случившимся 15 числа инцидентом?
Следствию надлежало это выяснить.
«Мы увидели, что навстречу нашему автобусу с левой стороны дороги по обочине шёл Ивасюк»
Однако имелось и кое-что ещё, на что правоохранительным органам следовало обратить внимание. 1 июня, т.е. на следующий после допросов Ивасюка-старшего, Федорченко и Заславской день, в кабинете Гнатива появился Мирон Петрович Фуртак.
Это был студент консерватории 1955 г рождения, обучавшийся вместе с Владимиром Ивасюком. Что немаловажно, жена свидетеля также училась в консерватории и хорошо знала Ивасюка. Показания, которые Михаил Петрович сообщил следователю, носили поначалу форму самого обыкновенного бытового доноса. Из серии «мой сосед что-то ест, мой сосед что-то пьёт»… Например, свидетель рассказал, что Ивасюк за пару месяцев до своего исчезновения купил у цыган, появившихся в консерватории, скрипку за 1,5 тыс.рублей. Сообщение это, конечно, было интересно, но единственно тем, что опровергало сообщение Федорчук о том, будто все деньги композитора контролировал отец.
Рассказал Мирон об употреблении Владимиром спиртного: «Я лично не видел, чтобы Ивасюк был пьяным, но ребята рассказывали, что он мог много выпить и любил выпивать.»
Потом Мирон Петрович посетовал на то, что администрация консерватории предоставляла Владимиру Ивасюку всевозможные преференции, в частности, позволяло прогуливать занятия. Фуртак, в частности, сказал: «Ивасюк пропускал много занятий, а ему прощали. За пропуск 12 часов занятий выключают с консерватории [так в оригинале – прим. А.Р.], а Ивасюк на занятиях бывал раз в месяц. У него, как композитора, был ещё недостаток профессионализму».
В принципе, это сообщение тоже можно было считать не лишенным интереса, поскольку оно напрочь разбивало любые утверждения о «гонениях» или «недооценке» таланта композитора. Понятно, что настоящие гонения выглядели бы совсем иначе! Всё, сказанное свидетелем, выглядит поначалу совершеннейшей чепухой и непонятно, почему тот вообще оказался в кабинете следователя. Но это недоумение моментально исчезает, едва Мирон Фуртак переходит к рассказу о событиях 25 апреля 1979 г. Напомним, что Владимир Ивасюк исчез во второй половине дня 24 апреля.
Итак, слово Мирону Петровичу: «Когда мы ехали с женой в автобусе „Львов-Винники“ в г. Львов и сидели мы с левой стороны на предпоследнем сидении, то не доезжая 30—40 метров остановки „Забава“ – это примерно метров 200 от Винниковской больницы – около таблицы „Винники“ и на иностранном языке „Винники“ написано, мы увидели, что навстречу нашему автобусу с левой стороны дороги по обочине шёл Ивасюк. Мы подумали, что он вышел с автобуса. Стали мы [с женой] говорить, чего он здесь появился и подумали, что он может идти в больницу или же здесь прохаживается, а может, шёл в Винники к знакомым».
Неожиданный поворот, верно? Что-то такое мы уже встречали ранее, только тогда речь шла в встрече 3 мая 1979 г. в г. Ровно за 210 км от Львова. Свидетель Прымачок, утверждавшая, будто она видела пропавшего композитора, не знала Ивасюка лично, хотя сообщила детали его внешности, весьма близкие тому, как в действительности выглядел Ивасюк. Она даже портфель в его руках описала верно! И вот теперь появляется новый свидетель, утверждающий, что он видел Владимира Ивасюка спустя сутки со времени его исчезновения. В отличие от Светланы Прымачок этот свидетель лично знал Владимира. И что ещё важнее – он был не один, с ним была жена, также знавшая Ивасюка лично. Тут уже рукой не махнёшь и не скажешь «свидетель обознался!»
Как выглядел пропавший сутками ранее композитор? Мирон Петрович дал такое описание: «Шёл он с опущенной головой. Одет он был в сероватый или же белом плаще [так в оригинале – прим. А.Р.] нараспашку, без головного убора. Рубашка была вроде бы голубоватого оттенка, галстука не видел. В руках у него был портфель тёмного цвета.» Сравните с тем, как был одет Ивасюк в момент обнаружения его тела. А также с тем, в какой одежде он уходил из дома. Нельзя не признать – эти описания очень близки.
Рассказ Мирона Фуртака о замеченном возле Винниковского леса Владимире Ивасюке. Последний появился там в середине дня 25 апреля 1979 г, т.е. спустя сутки со времени исчезновения.
Может быть, Мирон Петрович обознался и увидел Ивасюка вовсе не 25 апреля, а раньше? Скажем, 16 или 17 апреля, до отъезда Ивасюка на музыкальный конкурс? Нет, ошибки никакой быть не может, потому что Фуртак очень хорошо запомнил тот день и в деталях его описал – ему пришлось ездить домой за нотами и брать для этого такси, урок начался в 16 часов, но он успел «обернуться» туда-обратно.
Так что в памяти свидетеля можно не сомневаться – он видел Ивасюка именно 25 апреля. Можно было бы отмахнуться от показаний Прымачок, но от заявления Мирона Фуртака и его жены Марии Мытник отмахнуться уже не получится. А это означает, что не вернувшийся домой вечером 24 апреля Ивасюк отнюдь не умер в тот же день. Он где-то ночевал, наверное, что-то ел и скорее всего, с кем-то разговаривал.
Где и с кем?
До некоторой степени странным может кому-то показаться то обстоятельство, что следователь долгое время не проводил допрос Татьяны Жуковой, одной из важнейших свидетельниц по делу. Ну, в самом деле, как же так, допрошены уже лучшая подруга Татьяны и женщина, сдававшая ей для проживания жильё, а сама возлюбленная Владимира Ивасюка в кабинет следователя не приглашалась!
Однако, ничего конспирологического в подобной отсрочке нет и объяснение ей донельзя тривиально – Татьяна вместе с театром находилась на гастролях в Ворошиловграде (ныне – Луганск). По этой причине 1 июня 1979 г на имя директора Львовского оперного театра за подписью районного прокурора Шевченковского района Крикливца С. Д. была направлена телеграмма с требованием срочного откомандирования Татьяны Жуковой во Львов сроком на 2 дня. Директору театра пришлось исполнить требование и 6 июня в 10:30 Татьяна Васильевна Жукова оказалась в кабинете следователя Гнатива.
Телеграмма райпрокурора Крикливца директору Львовского оперного театра, труппа которого находилась в Ворошиловграде на гастролях, с требованием отправить Жукову во Львов на двое суток.
Допрос Жуковой является одним из самых объёмных (почти 20 страниц!) и информативных документов, поэтому его разбору надо уделить особое внимание. Тем более, что в нём содержится много таких деталей, осведомленность о которых позволит по-иному взглянуть на предысторию трагедии.
Сначала небольшая автобиографическая справка, характеризующая свидетельницу: Татьяна родилась 9 мая 1950 г, т.е. на момент описываемых событий ей исполнилось полных 29 лет. После окончания 8-летней школы в Лысогорке, в Ставропольском крае (это по соседству с тем самым Лермонтовым, где тихо и незаметно до лета 1958 г проживал Семён Золотарёв, да-да, тот самый![5]5
Автор отсылает к собственному расследованию гибели тургруппы Дятлова, которому посвящена книга «Смерть, идущая по следу…»
[Закрыть]), Татьяна отправилась во Львов, где закончила с отличием Львовский техникум автоматики и телемеханики. С 1967 г по 1970 г работала оператором-технологом на заводе, потом поступила на подготовительные курсы вокального факультета Львовской консерватории. Отучившись 2 года и успешно их закончив, Татьяна была принята на основной курс вечернего отделения упомянутой консерватории. С того же 1972 г она стала работать «демонстратором одежды» в Львовском доме моделей. Через 4 года, в 1976 г, Татьяна была принята на работу солисткой оперного театра. В 1977 г она закончила консерваторию с отличием и после этого была включена в основную группу солистов театра. В апреле 1978 г Жукова в качестве делегата участвовала в работе XVIII съезда ВЛКСМ, а в июле-августе того же года стала членом делегации СССР на Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Гаване. Мероприятие это было ярким, красочным и интересным, советская делегация отправилась на Кубу на борту теплохода «Шота Руставели».
То, что Татьяна попала на такое мероприятие в Гавану, свидетельствует о многом – она ведь не тур купила в туристическом агентстве (тогда таковых попросту не существовало!), а отправилась за границу представлять советскую молодёжь. Все кандидаты в поездки такого рода проверялись госбезопасностью самым тщательным образом. То, что Татьяну выпустили зарубеж означает, что её биография была идеально чиста, причём не только по формальным признакам. Проверки выезжающих в составе официальных делегаций проводились с задействованием оперативных возможностей КГБ, т.е. и телефонные разговоры кандидатов слушали, и почту читали, и агентуру ориентировали на сбор данных… Если бы Татьяна Жукова имела какие-то подозрительные контакты, занималась бы, скажем, «фарцовской» или проституцией, или просто шутила бы про «брови Брежнева», то в Гавану она бы не попала однозначно. И не надо думать, будто от Комитета формации 1978 г такого рода поведение можно было скрыть – нет! люди были как на ладони, а уж тем более люди из творческой богемы, не имеющие в своей основной массе понятия о том, как работала советская госбезопасность.
Международный фестиваль молодёжи и студентов в Гаване был крупным политическим мероприятием, участие в котором являлось большой честью для каждого члена делегации Советского Союза.
То, что Татьяна Жукова поехала в Гавану в составе делегации Советского Союза означает с одной стороны, её полную лояльность Системе, а с другой – полное отсутствие компрометирующих связей.
Итак, слово Татьяне Жуковой. Вот как она рассказала на допросе о своём знакомстве с Владимиром Ивасюком: «Он искал певицу, чтобы имела голос, как София Ротару. Ему посоветовали в консерватории меня. Мы встретились с ним 24 октября 1973 на его квартире по ул. Маяковского, 106/13. тогда он жил с сестрой своей Галей. (…) С этого времени мы стали знакомыми. Официально мы стали друзьями 7 ноября 1973 г.»
Далее несколько слов, характеризующих Владимира (стилистика оригинала сохранена): «Володя был человек хороший, однако был замкнутый. Круг знакомств у него был большой, однако он был скрытный, наверное всё это исходило из воспитания. Он был умным, грамотным, воспитанным, прекрасно разбирался в музыке.» Это так сказать, портрет жирными мазками, без деталей.
Фрагмент показаний Татьяны Жуковой, посвященный началу отношений с Владимиром Ивасюком: «Официально мы стали друзьями 7 ноября 1973 г.»
После такого вступления Татьяна перешла к обстоятельному рассказу: «Примерно в 1976 г мы решили с Володей пожениться, однако в дальнейшем он стал уходить от этих вопросов. В феврале 1977 г мы с ним поссорились из-за этого и до апреля месяца не встречались. Затем мне позвонил из психиатрической больницы Володя и [по] просил, чтобы я приехала к нему. (…) В приёмном покое мы сидели в комнате, разговаривали и одновременно плакали. Он мне продолжал объясняться в любви и говорил, что мы должны пожениться. Я была согласна выйти за него замуж.»
Как видим, Ивасюк за два месяца до попадания в психлечебницу расстался с Татьяной Жуковой. Это любопытное дополнение к известной уже информации. Возможно, что именно этот травмирующий фактор сказался на разбалансировке его психики больше, чем напряженная работа. Сложно сказать, так ли это на самом деле – нет у нас весов для подобного рода взвешивания – но близость во времени этих событий представляется весьма многозначительной.
А что известно Жуковой о болезни Ивасюка? Цитируем: «Володя мне рассказывал, что у него от работы возникла сильная нервная депрессия. И я сама знала, что [он] мог работать ночами, сутками и ничего не кушал. У него возникло нервное истощение. Володя даже ещё в школе перерезал руку, у него было нервное истощение и родители вынуждены были забрать его с этой школы». Стоп! Вот это по-настоящему важно.
Следователь уже допрашивал отца и мать композитора и они должны были сообщить ему об имевшей место в юности попытке самоубийства. Однако, почему-то ни Михаил Григорьевич, ни София Ивановна, нужных слов не нашли. Забыли? А разве такой эпизод можно забыть?
Откройте любой научный труд по суицидологии и в нём непременно найдётся упоминание двух важнейших индикаторов предрасположенности к самоубийству: а) наличие родственников, покончивших с собою, и б) ранее имевшая место суицидальная попытка, либо даже не одна. В подавляющем большинстве случаев попытка самоубийства – это рецидивный акт, т.е. совершаемый не в первый раз. То, что Владимир Ивасюк пытался покончить с собою в школьные годы, рождало обоснованные подозрения, что в апреле 1979 г он вспомнил о полученном тогда опыте. Родители, будучи неглупыми людьми, это понимали… Но вместо того, чтобы сообщить следствию важную ориентирующую информацию, они предпочли обойти школьный эпизод полным молчанием. Что это, как не попытка манипулирования следствием?
Михаил Григорьевич Ивасюк, отец композитора.
Перед нами очень тревожный сигнал, заставляющий по-новому оценить поведение родителей Владимира Ивасюка после его смерти. Вместо того, чтобы чистосердечно и откровенно – как того требует Закон – сообщить следствию всю информацию, имеющую или возможно имеющую отношение к произошедшей трагедии, родители принялись играть некую «свою игру» и самостоятельно решать, что для следствия важно, а что – нет. Почему они себя так повели? Да потому, что не хотели, чтобы версия самоубийства выглядела достоверной!
Надо ли удивляться тому, что пошли разговоры об убийстве Владимира? Нет, конечно, теперь-то мы понимаем, что сами же родители эти сплетни и распускали. Или, как минимум, не препятствовали их распространению. Не зря говорится: маленькая ложь рождает большое недоверие.
Если родители скрыли факт суицидальной попытки Владимира в школьные годы, то может быть, они скрыли и что-то ещё?
Впрочем, остановимся на этом и почитаем показания Жуковой далее, там ещё интереснее (стиль оригинала сохранён): «Отец и мать Володи не хотели, чтобы я ходила к нему [в больницу]. Его родители стали меня обвинять, что, мол, по моей вине Володя попал в больницу. По желанию матери врачи не стали меня пускать к Володе и меня не пускали. Однако Володя хотел нашей встречи и нам разрешили видеться. Мать Володи мне объясняла, что у меня своя работа, что я актриса, что я не смогу быть ему женой. Она объясняла, что Володя как взрослый ребёнок, что за ним нужно всё время смотреть. Родители видели во мне как бы девушку лёгкого поведения».
Внимательный читатель наверняка помнит эпический рассказ отца композитора о том, как пьяная Татьяна Жукова кричала и свистела под окнами квартиры Владимира. Рассказ звучал солидно, обоснованно, со ссылкой на соседей. Следователь, разумеется, поинтересовался у самой Татьяны, откуда же в этой истории «растут ноги»? Ответ оказался весьма любопытен: «Однажды был случай, когда я зашла к Володе, мы поели, я пошла на первое своё выступление в театре и [мы] договорились встретиться [позднее]. Сестра Володи в это время лежала в больнице. После спектакля, примерно в 1 час ночи, я пошла к Володе, так мы договорились. Он был на спектакле, но ушёл раньше. У него я оставила ноты. Когда я подошла, то увидела, что свет горел. Я стала звонить, но никто не открывал, тогда я подошла к балкону и стала тихонько звать. В это время вышла соседка Стева и стала кричать на меня, стала говорить, что вызовет милицию. Я ей объяснила, что должна забрать ноты. Соседка Стева очень опекала его, хотя он её не любил. Она вмешивалась в его дела, интересовалась всем и поэтому Володя её не любил, хотя открыто этого не высказывал ей. Позже, вернее, на другой день, я узнала от Володи, что его в тот вечер не было дома и пришёл он позже, т.к. был в больнице у сестры. Это был единственный случай, когда я пришла, а Володи не было. (выделено мной – А.Р.)»
В общем, как видим, многозначительные рассказы Михаила Григорьевича Ивасюка о вульгарном поведении Жуковой при ближайшем рассмотрении сократились до одного-единственного эпизода совершенно невинного содержания. Причём, в этой части Жукова заслуживает большего доверия, нежели отец композитора, хотя бы потому, что отца за лжесвидетельство вряд ли стали бы мурыжить всерьёз, а вот если бы Татьяну поймали на лжи, то кровь попортили бы изрядно. Почему это так, надо объяснять, или понятно без лишних слов?
Разумеется, следователь задал вопросы о половой сфере – эту тему никак нельзя было обойти молчанием. Татьяна ответила следующим образом: «В половом отношении Володя был нормально развит, никаких недостатков в этом отношении у него не было. В интимном отношении мы были с ним тактичны и открыты. Я сделала три аборта от жизни с Володей. Когда я первый раз забеременела, то объяснила Володе, что нужно как-то решить наши отношения. Володя всё говорил, что ещё нужно подождать и предложил аборт сделать. Я не могла заставлять его жениться, а воспитывать ребёнка [в одиночку – прим. А.Р.] я была не в силах. Последний аборт я делала от него примерно три года тому [назад]. Я его очень любила, поэтому не остерегалась от того, чтобы не беременеть.»
Светлана Федорченко (слева) и Татьяна Жукова (справа).
Очень интересный пассаж и притом откровенный. Не каждая женщина признается следователю в совершении трёх абортов. Причём, прочитавший этот отрывок может истолковать его совсем не в том ключе, нежели то задумывалось Татьяной. По её мнению, упоминание о сделанных абортах доказывало её глубокую привязанность и доверие своему мужчине. А другой человек увидел бы в этой детали нечто иное – невнимание Ивасюка к своей возлюбленной и его безразличие к её здоровью. Надо понимать, что аборт в эпоху «развитОго социализма» отнюдь не идентичен нынешней операции такого рода. В Советском Союзе это была очень травматичная и опасная медицинская процедура, которая мало того, что была болезненной, ибо проводилась без анестезии, так могла к тому же повлечь и самые серьёзные последствия – от бесплодия до смерти. Аборты вообще не рекомендовались нерожавшим женщинам, поскольку после такого рода манипуляций риск стать бесплодной был очень велик. И Ивасюк, будучи врачом по образованию, понимал эти нюансы лучше большинства мужчин. Тем не менее, он не останавливал Татьяну и не особенно утруждал себя тем, чтобы его интимный партнёр избежал нежелательной беременности. Такое безразличие называется мужским эгоизмом и подобное потребительское отношение к женщине не делает чести Владимиру. То, что Ивасюк трижды позволял своей нерожавшей возлюбленной прерывать беременность, убедительно свидетельствует о его нежелании связывать с нею свою жизнь.
