Текст книги "Там помнят о нас"
Автор книги: Алексей Авдеев
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
«Сюрприз»
Отсутствие известий о судьбе галушкинской группы угнетающе действовало на нас. Ребята ходили хмурые. Реже слышались обычные шутки у костра, подначивания. Все рвались на боевые задания.
По приказу германского командования с 15 мая снова усилили охрану железной дороги. Все ближайшие от нас деревни заняли карательные отряды и полицейские. Эти сведения мы получили от местных партизан. Для перепроверки данных послали разведчиков. Они установили, что в деревнях действительно находятся гарнизоны противника, которые живут по строгому казарменному режиму. И все еще прибывают пополнения полицаев.
– Что бы значило это скопление, комиссар? – спросил Бажанов. – Не намереваются ли они начать массированное наступление на партизан? Или решили блокировать нас в лесу, чтобы помешать работать на "железке"?
Заняв деревни, немцы лишили нас связи с жителями, перекрыли засадами все пути и дороги, по которым мы ходили на боевые задания. Надо было что-то предпринимать. И мы решили временно прекратить походы на железную дорогу. Затаиться на несколько дней – создать видимость ухода и этим усыпить бдительность оккупантов. Но одновременно начать активную деятельность на шоссе, на большаках и проселках. Прежде на этих коммуникациях наши минеры появлялись изредка, больше работая на "железке", где каждое организованное нами крушение наносило вред противнику, в десятки раз больший.
В это время получили из Москвы радиограмму:
"Впредь сообщайте о наиболее отличившихся бойцах и командирах, заслуживающих представления правительственной награде". Мы передали в Москву: "Считаем достойными представления правительственным наградам товарищей: Голохматова, Моргунова, Келишева, Иванова, Мокропуло, Широкова".
27 мая из Москвы получили следующее задание: "Обстановка требует максимального усиления разведки о воинских перевозках противника по железной дороге и шоссейным магистралям. Необходимо вскрыть: количество поездов, колонн транспорта, проходящих в каждом направлении, характер грузов, рода войск, количество, наличие техники, особенно танков, артиллерии, нумерацию частей, пункты перевалки и сосредоточения войск и грузов. Одновременно с усилением разведки, активизируйте боевые действия. Особенно на железной дороге. Регулярно информируйте Центр".
А вскоре приняли радиограмму: "Дайте точные координаты вашего местонахождения. Ориентируйте по отношению к населенным пунктам. Сведения о погоде сообщайте радиограммами".
Получив указания, мы немедленно организовали разведгруппы и оборудовали наблюдательные пункты близ "железки" и шоссе. Одновременно с этим приступили к операциям. Для этого у нас были прекрасные ПТМ-35 (противотанковые мины), недавно сброшенные с самолета. Эти пятикилограммовые мины с металлическим корпусом и упрощенным взрывателем были удобны и надежны. Они не боялись влаги: их можно было ставить в грязь и даже в воду. ПТМ-35 взрывались не только от тяжести гусеницы танка или колеса автомашины, но и от нажима ноги человека. Их-то мы и решили использовать в период временного затишья. Причем, поставив одну ПТМ-35 на большом отрезке дороги, на этом же участке, чтобы сбить с толку вражеских саперов, мы делали несколько ложных закладок (в каждую ложную мину-яму клали куски железа, осколки снарядов, которые реагировали на миноискатель не менее активно, чем и настоящая боевая мина с металлическим корпусом).
Не раз наши ребята, вернувшись с задания, со смехом рассказывали, как фрицы после взрыва нашей мины долго бродят по дороге с миноискателями. Найдя ложную мину, начинают ее расстреливать, надеясь, что она взорвется. Не добившись успеха, наконец решаются разминировать. И, найдя кусок железа или осколок, с бранью швыряют его, плюются, а иногда открывают беспорядочную стрельбу, как говорится, в "белый свет". На участках дороги, проверенных вражескими саперами и давшими "добро" на возобновление движения своего транспорта, мы старались в ближайшую же ночь установить боевые мины.
Не обошлось без потерь с нашей стороны. "5 июня на минах подорвались Овсеенко и Ананьев. Ранения тяжелые, – сообщили мы в Москву. – В отряде, кроме раненых, 9 больных простудными заболеваниями". В этой же радиограмме сообщили: "С 31 мая по 7 июня на шоссе Смоленск – Орша нами подорвано 11 автомашин противника. Из них три легковых. Два грузовика с живой силой, остальные с военными грузами. При взрывах убито и ранено до 40 солдат и офицеров. На двухкилометровом участке шоссейной дороги Красное – Рудня Изубры установлено 6 ПТМ-35. 10 июня один километр южнее Макаровки уничтожено 360 метров телеграфной и телефонной линии на участке железной дороги Красное – Рудня".
Чем сложнее становились условия нашей работы, тем изобретательнее и хитрее мы действовали. Как-то ребята принесли из деревни Кисели объемистый джутовый мешок из-под сахара. На нем крупными черными буквами было написано: "Цуккер". Мешок собирались разрезать на портянки. Но, поразмыслив, решили устроить из него сюрприз для оккупантов. Особенно творчески к делу отнесся командир отделения Алексей Моргунов.
Перед заходом солнца 7 июня Моргунов и с ним Рогожин, Назаров, Горотко, Иванов, Келишев, Ерофеев и Широков вышли из лагеря. С собой ребята захватили, кроме мешка из-под сахара, гаубичный 152-миллиметровый снаряд, 9 килограммов тола в шашках и инерционный электрический взрыватель с часовым замыкателем.
Прибыв на место операции, омсбоновцы наполнили мешок сором и травой. Затем вложили в него артиллерийский снаряд, тол.
Была глухая полночь. Движение по шоссе в это время прекращалось. Келишев и Иванов еще раз осмотрели общее творение – сюрприз.
– Ну, как, ребята, похоже? – спросил Келишев.
– Похоже, и даже очень! – уверенно заявил Саша Назаров.
– Ребята, закройте глаза и представьте себе, что вы едете на машине и вдруг видите этот мешок. Какая мысль вам придет в голову прежде всего? спросил Моргунов.
Все засмеялись, загомонили.
– Какая еще мысль? – удивился Широков. – Не успеешь подумать, как прочтешь: "Цуккер".
– Точно! – поддержал его Иван Рогожин. – Сахар!.. А другие мысли не успеют прийти – поздно будет.
– Ну что ж, давайте кончать, – подвел итог Моргунов. – Поставим часовой предохранитель на час. Как, хватит?
– Вполне.
Толстой цыганской иглой с продетым в нее куском шпагата Иванов аккуратно зашил мешок. Выпрямился, протянул иглу Рогожину.
– Держи, Иван, пригодится еще. Берем, Леха. Понесли!
Вдвоем с Моргуновым они подняли тяжелую упаковку, отнесли на середину шоссе. Отошли и еще раз внимательно осмотрели сюрприз со всех сторон. Переглянулись, довольные сделанной работой.
– Ну, кажется, все! – сказал Моргунов. Поднял руку, добавил: Минутку! Тихо! – приложился ухом к сюрпризу, прислушался.
– Ну как, работает? – склонился над ним Иванов.
– Еще бы! Механизм-то что надо… Пошли!
Мешок-сюрприз лежал на шоссе, производя впечатление случайно упавшего с проходившего транспорта. Начало светать. Омсбоновцы, затаившиеся на наблюдательном пункте, услышали нарастающий гул моторов. Из-за поворота шоссе показалась одна, а за ней – вторая легковая автомашина. Не доезжая метров пятьдесят до мешка-сюрприза, черный "мерседес" резко сбавил ход, подъехал к "цуккеру", остановился. Вторая легковушка затормозила с другой стороны мешка. Из "мерседеса" вышли трое. Из второй машины – двое. Офицер, которого хорошо было видно через бинокль, указал рукой на мешок с "цуккером", улыбнулся. Видимо, приказал что-то шоферу. Тот козырнул, шагнул к мешку, склонился на ним. И тут рвануло! Когда черный, остро пахнущий дым отполз в сторону, на шоссе никого и ничего не было видно. Только на месте взрыва чернела воронка, из которой поднималось облачко…
Под крышей
На шестой день, похода кончились продукты. Тяжелые ночные переходы и тревожные дневки в залитом весенними паводками лесу измотали ребят, а прошли по прямой всего пятьдесят километров.
Галушкин все чаще и чаще останавливался, поглядывал на тяжело шагавших ребят. Он хорошо понимал, что без еды далеко не уйдешь. Борис достал карту и обвел карандашом название деревни, стоявшей далеко от большака. Ребята окружили его.
– Пойдем сюда.
Через полчаса остановились на опушке. Виднелись избы небольшой деревеньки. Вечерело. На улице никого. Сели, стали ждать.
Из трубы крайней избы потянул дымок. На дворе показалась женщина. Галушкин поднял бинокль: из дома вышел седобородый старик с ведрами, скрылся в сарае. Где-то лениво залаяла собака.
Солнце ушло за грозовую тучу. Галушкин оглядел ребят, спросил:
– Ну как, рискнем?
– А что ж делать? Без жратвы дальше не пойдешь, – ответил Щербаков.
Его дружно поддержали. Галушкин вздохнул:
– Верно, ребята, ничего другого не остается. Сегодня или завтра, а в какую-то деревню зайти все равно придется. Лучше раньше, пока совсем не ослабли.
– Правильно, Лаврентьич, – поддержал командира Головенков.
– Значит, решено. Николая пока оставим здесь. За старшего Сергей. В случае тревоги нас не ждать. Двигаться по главному маршруту, оставлять ориентиры. Мы догоним. Понятно?
– Лаврентьич, а почему я? – недовольно забурчал Щербаков.
Галушкин не ответил, а только строго на него глянул.
– Видать, за смекалку тебя Борис в начальники выдвигает, – шепотом поддел Щербакова Маркин. – Станешь шишкой, не забывай нас, сирот.
– Давай, давай, иди, а то как бы я тебе сейчас шишек не наставил! огрызнулся Щербаков.
– Довольно вам! – прервал спорщиков Галушкин. – Пошли!
Трое перемахнули через изгородь крайней избы. Правдин и Маркин пошли осматривать двор. Галушкин приблизился к окну. Через небольшую щель в занавеске он увидел за столом старика, женщину и мальчика лет десяти. Старик черпал деревянной ложкой из большой миски, разливал по тарелкам. При виде еды у Галушкина засосало под ложечкой.
– Ну, что там? – шепнул подошедший к Галушкину Правдин. – Похоже, что свои. Виктор, иди постучи. А ты, Паша, смотри в оба за двором, – приказал Галушкин.
– Кого бог послал? – послышался из-за двери хрипловатый голос.
Зашаркали шаги. Скрипнула дверь. На крыльцо вышел старик. Седые волосы его свисали на глаза.
– Кто такие будете, добрые люди?
Не отвечая старику, Галушкин спросил:
– Оккупанты в деревне есть?
– Нету, сынок, у нас германцев.
– Нам нужны продукты. Помоги, отец.
Старик кашлянул, чуть отступил.
– Да вы заходите в избу. Там и поговорим. Милости просим.
Блеснула молния. Громыхнул гром. Зашумела листвой береза. Старик перекрестился, пошел в избу. Галушкин последовал за ним.
– Послушай, отец, мы не одни. С нами больной.
– Да? – удивился старик. – Ничего, ничего, сынок. Всем места хватит, изба у меня просторная.
– Спасибо, папаша! – поблагодарил Галушкин.
После такого приема у всех как-то полегчало на сердце. Тревога улеглась, уступив место благодарности.
В переднем углу, где было много икон, мерцал огонек лампадки, вырывая из полумрака глаза какого-то святого угодника. Пучки засушенных трав лежали на божнице.
– Ну, ты, нехристь, шапку сними! Видишь, боженька сердится! – зашептал Правдин и толкнул Маркина в бок.
Маркин стащил с головы шапку. Галушкин глянул на них строго. Послал Маркина за остальными.
В комнате пахло едой. Женщина поднялась из-за стола, поклонилась, как-то испуганно посмотрела на партизан и будто хотела что-то сказать. Но старик тут же выпроводил ее в другую комнату. "Да, она нездешняя. Ишь, дед не дает ей хозяйничать", – мелькнуло у Галушкина.
Принесли Николая. Старик сам убрал со стола, пригласил партизан повечерять. Но они не сели за стол, пока не перевязали Рыжова.
Закончили перевязку, поужинали, закурили хозяйского самосаду. И тут всем до жути захотелось спать. Ребята молча посматривали друг на друга. Они еще не знали, где им придется спать, но это их мало смущало. Главное – они были сыты и в тепле. А на дворе шумела гроза, в окна барабанил дождь.
– Вот тут располагайтесь. Я сейчас сенца принесу, – предложил старик, заметив, как они разомлели и стали клевать носами.
Борис глянул на занавешенное окно. "Хорошо, тепло в избе, но как в ловушке – ничего не видно и не слышно".
Чувство тревоги вдруг возникло и не покидало Галушкина. Оно, это чувство, заставило еще и еще раз изучающе поглядеть на хозяина.
– Ну, папаша, спасибо тебе еще раз. А спать, я думаю, нам лучше пойти на сеновал, если разрешишь. Зачем вас тут стеснять, – сказал будто бы совсем беспечно Галушкин.
– На сеновал, говоришь? Так ведь, пожалуйста! Оно и правда, там будет вольготней! – согласился хозяин.
Ребята стали собираться.
– Ну, пойдемте… Дождик-то, видать, поубавился. В просторном бревенчатом сарае опьяняюще пахло сеном. В отгороженном углу шумно вздыхала корова, неторопливо, с хрустом пережевывая жвачку. За дощатой перегородкой в другом конце сарая похрапывала лошадь, тихо позвания цепью. "Да, богато батя живет. Видать, побаиваются фрицы совать нос в отдаленные лесные деревни", – подумал Галушкин, вспоминая сытный ужин и оглядываясь по сторонам. Он хотел было напомнить старику о продуктах, чтобы завтра не беспокоить его. Но старик заговорил об этом сам.
– Вот тут, товарищи, и устраивайтесь. Отдыхайте на здоровье. Харчишек я вам приготовлю. – Он помолчал, потрогал бороду. – Бывалоча, в молодости я сам любил на воздухе поспать, благодать божья.
Повеселевшие ребята стали устраиваться на ночлег.
– Вот это да-а!.. Слышь, Пашка, никогда в жизни, поверишь, я не видел такой роскоши! – счастливо засмеялся Щербаков, ложась на сено. – Эх, братва, ну и храпанем же назло врагам!
– А где же тебе можно было увидеть эту роскошь? В своей жизни ты, наверное, дальше Сокольников и не путешествовал. Верно? – спросил Маркин.
Но Щербаков уже не слышал его, он спал.
– Эй, Коля, видал, какую я тебе царскую спальню устроил? – говорил Рыжову Андреев. – Поспишь на ней ночку, так сразу легче станет. Это же бальзам, а не сено!
Обмытый и перевязанный свежими холстинными бинтами, Николай благодарно улыбался. Хозяин, ухмыляясь в бороду, светил "летучей мышью". Только Галушкину стало не по себе. Когда старик ушел, он, прикрыв ворота, сказал:
– Довольно резвиться. Укладывайтесь. Завтра подъем до солнца! Послушай, Паша, бородач этот… Что-то в нем есть такое, понимаешь? Глаза мне его не понравились. Смотрит он как-то… Будто из-за угла за тобой подсматривает.
– Ты так думаешь? – насторожился Маркин.
– Может, я и не прав, но какое-то предчувствие гложет.
– Да-а. Возможно, ты прав. И добрый он не в меру по нонешним временам. Живет богато. Не у многих здесь увидишь свежее сало. – Маркин помолчал. Лаврентьич, а давай-ка мы его, черта старого, за бороду тряхнем как следует?
Галушкин задумался. Потом махнул рукой:
– Да ну его к дьяволу! Провозишься с ним. А вдруг ошибка. Напрасно обидим человека. Отдохнем и уйдем пораньше, а там ищи нас.
– Вот это правильно.
Галушкин включил карманный фонарь, внимательно осмотрел сарай. В углу, где шумно вздыхала корова, он увидел люк с дверцей. Галушкин присел, окликнул Андреева, самого рослого из всех.
– А ну-ка, Леха, полезай! – сказал Галушкин, освещая квадрат дверцы.
Андреев удивленно посмотрел на командира.
– Вопросы после, а сейчас лезь, ну?!
Андреев пожал плечами, но полез в люк. Через некоторое время Андреев вошел в сарай.
– Ну, Леха, ход, как я и думал!
Андреев удивленно сообщил:
– Прямо в огород выходит, а за ним недалеко – лес.
– Вот и ладно. А теперь спать!
Головенков уже сладко похрапывал. Уснул и Николай. Галушкин постоял над ним. Он был доволен, что Николай как следует отдохнет. Да и им не мешает хорошенько выспаться. Только сутулая фигура старого хозяина с прищуренным взглядом продолжала вызывать беспокойство. Он поправил на раненом сползший полушубок. Маркину спать не разрешил. Тот вопросительно глянул на командира, вздохнул, но согласно кивнул.
В сарае наступила тишина. Слышно было только позвякивание цепи за перегородкой, где стояла лошадь, редкие стонущие вздохи коровы, а за стеной сарая шумела листвой береза, с крыши срывались капли и звонко капали в лужи…
Рассветало. На околице деревни показался конный отряд немцев. Офицер, ехавший впереди, поднял руку. Колонна рассыпалась, всадники оцепили деревню. Часть их спешилась у двора старика. Каратели установили пулемет, нацелив его на сарай, в котором спали партизаны.
– Партизан есть шесть? – спросил офицер.
– Так точно, ваше благородие. И седьмой раненый, – услужливо зашептал старик.
Немецкий офицер довольно улыбнулся.
– Эй, рус, гутен морген! – крикнул он и спрятался за угол избы.
Сарай молчал. Гитлеровец еще раз крикнул. Но из сарая никто не отзывался.
– Почему молчат?
– Они, ваше благородие, больно измаялись за дорогу. Видать, крепко заснули, – подобострастно сказал предатель.
Офицер что-то крикнул. Человек десять солдат подбежали к нему. Он взял из рук одного из них гранату, швырнул. От взрыва ворота сарая разлетелись в щепки.
Солдаты вскинули автоматы. Ринулись в сарай. Через несколько секунд сильный взрыв потряс воздух. Из широких ворот вместе с клубами черного дыма выбежал солдат без каски. Он схватился за голову, постоял, пошатываясь, и рухнул лицом в лужу. Сарай загорелся.
Старик бросился со страху к дому и увидел белый квадрат бумаги на двери избы: "Приказ Народного Комиссара обороны…" Сзади подскочил офицер.
Лицо старика покрылось пепельной бледностью. "Как он мог допустить их до сарая, где люк? Оставить бы в избе. Эх-х, старый осел!.."
Офицер схватил старика за сивую бороду, дернул и сильным ударом сбил с ног.
Предатель скатился по ступенькам крыльца.
К избе подвели двух огромных овчарок. Псы жадно обнюхали крыльцо. И, заскулив и теряя слюну, стали рваться со двора.
– Форвертс! – крикнул офицер.
Происки врага
Моргунов и Широков возвращались перед рассветом в лагерь. Только что они наблюдали, как взлетел от их заряда на воздух однопролетный мост с эшелоном противника. Вдруг невдалеке прогрохотал взрыв. Минеры упали на землю и следом за взрывом услышали:
– Помогите-е-е!
– Что это? Как ты думаешь, Василь? – спросил тихо Моргунов. – Не мина ли?
– Похоже. А чья? Наших в этом районе нет.
– Фрицы на всех тропинках понатыкали их, сволочи! – со злостью сказал Моргунов. – Кто-то, видать, напоролся.
– Пошли посмотрим…
Осторожно двинулись в сторону взрыва. И скоро там, где еле заметная тропа вливалась в полянку, увидели двоих: парня в ватнике и девушку в парусиновом плаще… Парень лежал на спине, в руке зажат наган. Девушка уткнулась лицом в землю.
Послышался отдаленный топот бегущих. Моргунов и Широков юркнули в ближайшие заросли, затаились. А на поляне появились Голохматов и Секачев. Они зорко оглядывались по сторонам, держа оружие наготове. Моргунов условно свистнул. Голохматов вскинул автомат.
– Выходи!.. Это вы? – радостно крикнул Николай.
Моргунов кивнул на убитых.
– Завернули на звук взрыва.
– А как мост? – спросил Голохматов.
– Приказал долго жить!
– Молодцы!..
Они подошли к месту трагедии.
Во внутреннем кармане ватника у парня нашли советский паспорт на имя Фоменко. В том же кармане обнаружили две автобиографии, написанные неровно и со многими поправками. Скорее всего эти документы писались на ходу, в самолете или машине. При парне нашли и карту-пятикилометровку. На ней кружками были обведены места расположения партизанских баз. К этому времени мы уже переселились на новое место, о чем информировали Москву и передали координаты нашей новой дислокации. На карте же отмечена кружком наша недавно покинутая стоянка. Отряд Озмителя и местные партизаны находились точно на местах, очерченных на карте.
Оккупанты явно пытались внедрить в ряды партизан своих агентов.
В мае 1942 года немцы хотели сформировать из местного населения карательные части для борьбы с партизанами. Отказывающихся идти к ним на службу оккупанты расстреливали, отправляли в Германию на каторжные работы. Стараясь избежать мобилизации, немало молодежи уходило к местным партизанам…
И к омсбоновцам, бывавшим в деревнях, не раз обращались парни и девушки с просьбой принять их в отряд. Руководство местного партизанского отряда решило: пусть ребята идут в полицию, а получив оружие, приходят в лес. Оружия не хватало.
Оккупанты мало доверяли мобилизованным. Поэтому во вновь сформированные полицейские подразделения включали своих людей. Но бывали и такие случаи, когда агенты врага выступали как бы инициаторами ухода к партизанам, чтобы таким путем проникнуть в их ряды. В июне 1942 года, например, двадцать пять человек полицейских связались с местным отрядом и пришли в лес. Внимание партизан обратили трое из них. Они были старше всех в группе. Перед уходом в лес эта тройка "картинно", на глазах у всех избила старосту. В беседе с командиром отряда Талерко и комиссаром Мельниковым эти трое уж очень старались ругать оккупантов и предателей. Все это выглядело как плохо организованный спектакль. Талерко спросил:
– Послушайте, ребята, если вы действительно так сильно ненавидите оккупантов и их ставленников, то почему не приходили к нам раньше, а служили им?
Вперед выступил высокий парень лет тридцати, с большим носом на темном нездоровом лице.
– Так тогда ж, товарищ командир, мы еще ничего не знали об их истинных целях и подлых намерениях, а подсказать нам было некому.
– Точно! Все так, – в один голос подтвердили слова носатого двое его приятелей.
Во время разговора подошел молодой парень. Он недавно появился в партизанском отряде, бежав из эшелона, следовавшего в Германию. Увидев парня, носатый насторожился, старался не смотреть на него. А тот зло глянул на него и, повернувшись к Мельникову, тихо сказал:
– Товарищ комиссар, а вы попросите его рассказать, как он старательно помогал фрицам отправлять в Германию наших девушек и ребят из райцентра Каспли? Как издевался над ними?..
Мельников посмотрел на носатого. Тот нагло заявил:
– А что? Верно! Было такое дело. Я не скрываю. Тогда ж я служил у них и выполнял их приказы, а теперь пришел в лес, к вам, чтоб, значит, искупить вину…
После допроса носатый и его напарники, припертые к стене неопровержимыми доказательствами их преступлений, признались, что к партизанам они пришли не по своей воле, а по приказу немцев…