Текст книги "Черное дело"

Автор книги: Алексей Атеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Полной уверенности, конечно, нет. Иначе я бы назвал только одну фамилию. Уверенность – это ваша прерогатива. Ищите. Вам дали, так сказать, «наколку».

В устах странного собеседника жаргонное слово «наколка» прозвучало неожиданно привычно, словно блатная лексика была ему хорошо знакома.

В комнате повисло молчание. Осипов, напрягая зрение, пытался разглядеть своего собеседника.

Наконец из темноты послышалось:

– Ну что вы сидите? Разговор окончен. Неужели не ясно? Ступайте и займитесь делом. При необходимости с вами свяжутся.

Осипов медленно поднялся и неуверенно шагнул к темному углу.

– Выход в другой стороне, – послышался недовольный голос, – отправляйтесь и не пытайтесь проводить изыскания на мой счет… Ищите, что вам положено. Прощайте.

Стояла глубокая ночь, когда «волга» подъехала к дому Осипова. Всю долгую дорогу Иван напряженно размышлял о том, что слышал. Действительно ли ему хотят помочь или, напротив, завлекают в еще более глубокие дебри? Так и не найдя ответа, журналист завалился спать.

2

На следующий день, как только Осипов появился в редакции, его вызвал главный редактор.

– Ты, Иван, я слышал, занимаешься каким-то частным расследованием? – без предисловий начал он.

Осипов пожал плечами.

– Что-то вроде того, – неопределенно сказал он.

– А чем конкретно?

– Убийством одного молодого человека.

– С весьма специфическими наклонностями.

– Можно и так сказать.

Редактор внимательно посмотрел на Осипова и усмехнулся.

– А почему это вдруг тебя заинтересовала эта тема?

– Да не то чтобы заинтересовала. Просто так совпало.

– Ага, совпало… А вот я слышал про некий финансовый интерес. Вроде бы тебе платят за расследование.

Осипов замялся.

– Я, конечно, не могу запретить тебе заниматься расследованием в частном порядке, – продолжил за него редактор, – но хочу напомнить, что работаешь ты все же у нас, а не частным детективом. Да и потом… Вся эта грязь… А ведь убитый мальчишка был сыном боевого генерала. Какой парадокс… Отцы, видишь ты, Родину защищали, не жалея жизни, а дети… – Он гадливо поморщился. – Отца мальчишки я знал. Встречались на фронте. Крутой был мужик… Ладно, не до воспоминаний. – Редактор задумался. Осипов стоял, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что и подумать. Запретить, что ли, хочет?

– Занимайся! – неожиданно с нажимом сказал редактор. – Раз уж начал. Тем более что в твоем расследовании заинтересованы… – Он показал пальцем на потолок. – Не знаю уж почему, но насчет тебя звонили из очень серьезного кабинета… И все же, Иван, не в свое дело ты влез, не в свое! Нюхом чую, будут у тебя неприятности, да и у меня, возможно. Впрочем, запретить не могу. Ты свободен.

«Все еще более запутывается, – раздумывал Осипов, идя по редакционному кабинету. – Что за силы мной интересуются? Почему он не сказал конкретно? Да и зачем вообще вызывал? Не одобряет, но и не запретил. Значит, на него давят очень крупные величины». И вообще он понял, что от текущей работы его освобождают.

Впрочем, не время задумываться. Уж коли впрягся, нужно действовать. С кого начать? С физрука или фотографа? Пожалуй, с физрука. Эстета он оставит на сладкое.

3

Школа, в которой работал Шляхтин, до революции, видимо, была гимназией или каким-то другим учебным заведением.

Ее приземистое краснокирпичное здание выглядело весьма внушительно и было как две капли воды похоже на ту школу, в которой учился сам Осипов. Только его школа находилась в Костроме, откуда он был родом.

«Тьфу ты черт, – вспомнил журналист, – ведь сейчас же каникулы! Наверняка учителей нет, разъехались по отпускам». Он толкнул тяжелую массивную дверь и оказался в прохладном вестибюле, в глубине которого за столиком сидела пожилая женщина и вязала чулок.

– Шляхтин? – переспросила она. – Был. Но ушел. Сказал, что придет под вечер, часов примерно в пять. Он в спортзале ремонт затеял. Так что заходите попозже.

Обрадованный уже тем, что встреча со Шляхтиным вполне может состояться, Осипов снова отправился в редакцию, чтобы доделать кое-какие дела, а заодно узнать у фотокорреспондентов, кто такой Грибов.

– Юрка? – редакционный фотограф бегло глянул на Осипова и продолжал размахивать в воздухе только что отпечатанной карточкой. – Понимаешь, глянцеватель барахлит, – объяснил он, заметив недоуменный взгляд Ивана, – сушу вот вручную. А Юрка?.. Он профи. Толковый малый. Только, по-моему, слегка того. – Фотограф покрутил пальцем у виска. – Да ты же видел его выставку, неужели не помнишь? В конференц-зале висел в прошлом году. Правда, недолго. Два дня всего, по-моему. Главный увидел и велел снять.

Теперь Осипов вспомнил. Выставка была небольшая, снимков, может, тридцать, но впечатляющая. В большинстве обнаженные тела, как женские, так и мужские.

Казалось бы, ничего особенного, но подано чересчур экстравагантно. Осипов вспомнил портрет мужчины, чье лицо нарочито вульгарно было разрисовано женской косметикой, подведенные глаза, намазанные губы, оттененные скулы… Работа называлась «Портрет клоуна», но вряд ли это был клоун. Обнаженная натура исполнена таким образом, что с большим трудом можно разобрать, кто на снимке: мужчина или женщина. Присутствовало на выставке несколько работ репортажного плана, весьма своеобразных. Скажем, серия из пяти снимков, посвященная моргу. Редакционный народ воспринимал фотовыставку по-разному, кое-кому она нравилась, некоторые плевались, а большинство выражало недоумение. Точку в дискуссии поставил главный редактор, громко приказавший: «Снять это свинство!»

– Юрка, конечно, талант, – продолжал развивать мысль фотокор, – но его работы… – Он вытянул губы в трубочку и посмотрел на Осипова. – Как ты сам понимаешь, не пользуются спросом. Во всяком случае, официально. Конечно, кое-что он продает, потом его публиковали и в западных журналах. Престижно, но опасно. Да и сам он с большими странностями. А что, хочешь познакомиться?

– Было бы интересно, – осторожно заметил Осипов.

– Записывай адрес. Он живет в коммуналке, но каким-то образом сумел отгородится от соседей, а кроме того, переоборудовал чердак под студию. Прорубил люк в потолке. Ты понимаешь. Классно получилось. Как только пожарники разрешили? Но у него обширные связи. Потому что такой номер вряд ли прошел бы у кого-нибудь другого. Ты понимаешь, теперь к нему в квартиру можно попасть по пожарной лестнице.

– Карабкаться, что ли, придется? – изумился Осипов.

– Да нет! Она вполне обычная, со ступеньками. Правда, железная и довольно крутовата. Идет по глухому брандмауэру прямо на крышу, на чердак. То есть в студию. Ты понимаешь, класс!!! Ты ему позвони, он парень гостеприимный, представься, наверняка он сам предложит встретиться. Неравнодушен к журналистам.

– Только к журналистам?

Фотокор хихикнул.

– Разное болтают, но я, ты понимаешь, как говорится… не знаю. Сходи посмотри… Можно клевый материальчик сварганить.

На другом конце долго не снимали трубку. Наконец высокий голос, несколько похожий на женский, вопросительно произнес:

– Кто это?

Осипов представился.

В трубке некоторое время сохранялось молчание, потом голос радостно воскликнул:

– Как же, как же… Припоминаю. Коллега. А что вы хотели?

Осипов сообщил, что собирается писать материал о фотохудожниках. На другом конце провода восхитились этим обстоятельством и пригласили немедленно приезжать.

Ржавая трясущаяся лестница привела Осипова на крышу большого, но чрезвычайно запущенного дома, построенного, видимо, в самом начале века. Лестница страшно громыхала и, казалось, вот-вот готова была развалиться. Массивная окованная жестью дверь оказалась запертой, однако имелся звонок.

Осипов долго и безрезультатно жал кнопку, а потом начал колотить в дверь ногой. Наконец лязгнул запор, и перед ним предстал высокий рыжеволосый мужчина неопределенного возраста. Одет он в донельзя застиранные блекло-голубые джинсы и черную футболку с какой-то иностранной надписью.

– Осипов? – вместо приветствия спросил он.

Иван кивнул.

– Я, знаете ли, не очень хорошо слышу, – сообщил рыжеволосый, – к тому же мальчишки иногда хулиганят. Взберутся на крышу и начинают стучать. Так что извините, что долго не открывал. Проходите.

Несколько ступенек вели в огромное помещение, видимо, совсем недавно бывшее чердаком. Потолка в привычном смысле в помещении не было. Стропила упирались в крышу.

Часть крыши оказалась застекленной, так что сверху лился рассеянный дневной свет. Но все равно в студии царил полумрак.

Несмотря на довольно странную обстановку в студии, более удивительного места Осипов раньше не встречал. Вдоль стен стояли широкие, обтянутые серой материей щиты, на которых были развешаны многочисленные фотографии. Кое-где щиты перемежались с подобием фресок, выполненных прямо на корявой штукатурке чердака. В основном фрески представляли собой абстрактные или нарочито примитивные рисунки. Те рисунки, смысл которых удалось разобрать, являли изображения мужчин и женщин, занимающихся любовью, выполненные с нарочитым натурализмом. Живопись очень смахивала на художества в общественных туалетах. Кроме сексуальных картинок, стены украшали изображения погребений и кладбищ. Но и это было еще не все. Со стропил спускались прикрепленные на тонких шнурках всевозможные куклы самых странных форм и обличий. В основном это были обычные магазинные пупсы, которых фантазия художника трансформировала в смешных, печальных, а чаще всего ужасных монстров. Кроме всего прочего, в мастерской имелся огромный старинный буфет, две или три тахты и теннисный стол. В одном из углов был натянут большой белый экран, а рядом с ним различная фотоаппаратура, софиты, отражатели. На одной тахте лежала, прикрыв голову книжкой, какая-то фигура.

На буфете, на полу и на самодельных полках стоял разный хлам: старые самовары, прялки, граммофоны и патефоны, громадные кофейные мельницы, поломанные велосипеды, иконы и статуи святых, причудливые бутылки и кувшины, древний телескоп с медной трубой, рамы с облупленной позолотой, бюсты разных знаменитостей и вовсе неизвестных людей. К одной стене была прислонена могильная плита, на которой виднелась надпись «Под сим камнем покоится прах купца третьей гильдии Филимона Маклашкина, прожившего без перерыва семьдесят один год и возведенного его любезной супругой Евлампией Пантелеевной, пережившей его в скорбный час».

Осипов так увлекся рассматриванием диковинок, что совсем забыл, зачем явился сюда. Хозяин, казалось, тоже потерял к нему интерес и начал возиться со своей аппаратурой. Вспыхнул яркий свет. Обернувшись к фигуре на тахте, он крикнул:

– Люся, поднимайся, начинаем работать!

– Я мешаю? – спохватился Осипов.

– Нет-нет. Вы, надеюсь, не спешите. У нас так: если пришел гость, то уж надолго. Меня, между прочим, Юрием Ивановичем зовут, но друзья величают Джорджем. Не возражаю, если и вы… – Он не договорил и снова крикнул:

– Люся?!

С тахты поднялась девица в мини-юбке и цветастой блузке. Она зевнула во весь рот и вопросительно посмотрела на Джорджа.

– Начинаем работать, – повторил он.

Девушка, не обращая внимания на Осипова, разделась и встала напротив белого экрана под яркие лучи софитов. Она казалась довольно хорошенькой, но впечатление портило полное отсутствие груди.

– Вы ведь журналист? – поинтересовался Джордж, одновременно заглядывая в видоискатель стоявшего на треноге фотоаппарата. – Писать обо мне хотите?

– Возможно.

– Отлично. Обо мне почти никто не пишет, во всяком случае, в Союзе. Люся, встань на колени, спиной ко мне, три четверти, руки над головой… Поза – изломанный цветок. Так. Руки безвольнее, надлом, не вижу надлома… Никто не пишет. Кроме, конечно, иностранной прессы. Недавно была публикация в белградской «Фото-импресс», потом англичане… шведы тоже… Отлично! – весь переключился он на девушку. – Теперь встань, ноги на ширину плеч. Как там в утренней гимнастике?..

– Можно, чтобы вам не мешать, я пока осмотрюсь?

– Пожалуйста, пожалуйста. Мой маленький музей.

Осипов, стараясь не смотреть в сторону девицы, принялся разглядывать убранство студии. По отрывистым репликам он догадался, что работа почему-то не клеится.

– Все!!! – закричал вдруг Джордж. – На сегодня довольно. Ты словно вареная рыба. Без гарнира, без гарнира! Приготовь-ка кофе.

Голая девица нехотя проследовала к стоявшей на теннисном столе электроплитке и зазвенела посудой.

– Она так и будет оставаться в чем мать родила? – осторожно поинтересовался Осипов.

– Вы шокированы? – Джордж взглянул на него с любопытством.

Осипов пожал плечами.

– Не особенно, но все-таки…

– Не любите женщин?

– Да любит, любит, – вступила в разговор девица, – пялился на меня, я заметила…

– Люся! – укоризненно произнес Джордж. – Не надо пошлостей. Человек на работе, – ни к селу ни к городу почему-то добавил он. – Вы кофе пьете? Так что вас ко мне привело?

– Понимаете, хочу написать очерк о неформальной фотографии.

– Интересно. Тогда вы пришли по адресу. У меня, знаете ли, две страсти: фотография и танатология.

– Что? – не понял Осипов.

– Танатология – наука о смерти. Интересуюсь погребальной тематикой, эпитафиями, кладбищами, несанкционированными захоронениями. Благодатная тема и совершенно неразработанная. Во всяком случае, здесь. Вот о чем лучше напишите. Вокруг смерти и погребений веками складывались традиции, обряды. Да что там веками!

Осипов внимательно посмотрел на своего собеседника. Обычный мужчина средних лет, разве только рыжий. Худощав, подтянут, слегка сутул. Приятная улыбка. Глаза. Глаза действительно немножко странные. Тоже улыбаются, но не с иронией и даже не с превосходством. Что-то непростое, затаенное чувствуется в этом взгляде. Словно собеседник говорит с тобой и не видит, углубленный в себя самого.

А Джордж продолжает рассказывать:

– Понимаете, фотография очень помогает мне. Хожу по кладбищам, снимаю наиболее интересные могилы, смешные эпитафии, сейчас Москва строится, сносятся многие старые погосты. Уходит безвозвратно частичка истории. А как варварски переносятся захоронения. Вот посмотрите. – Он подвел Осипова к полкам и отдернул занавеску.

На полированном дереве выстроились в ряд десятка два человеческих черепов.

Осипов невольно вздрогнул.

– Не пугайтесь. Все эти черепа принадлежали нашим предкам. Самый молодой датируется концом прошлого века, но большинство значительно старше. Вот эти два. Адашевы. Из семейного некрополя. Склеп разорили. Видимо, искали драгоценности. Глупые люди. Склеп скорее всего ограблен еще в революцию. Я нашел черепа среди тлена, забрал их к себе, и вот они тут. Да сколько еще подобных разграбленных усыпальниц русской знати! Или вот этот череп, – Джордж взял в руки пожелтевшую кость. – Видите, дырочка на затылке. Послушайте, – он потряс череп. Внутри звякнул металл. – Эта голова принадлежала известному бандиту Кошелькову, тому самому, который в девятнадцатом году остановил машину, в которой ехал Ленин, и ограбил его, даже браунинг забрал. Вы представляете?! Ограбил вождя мирового пролетариата! Так вот. В том же году его расстреляли. И вот совершенно невероятным образом я случайно познакомился с человеком, который его расстреливал. Конечно, старичок. Он любил рассказывать эту историю, видно, долго держал при себе. Я поинтересовался, где сие событие произошло. И он, этот старец, прекрасно помнил место. Надо же! – Джордж всплеснул руками. – Я его долго уговаривал показать мне место. Пришлось даже заплатить, и не зря. Что удивительно, могила уцелела. Взяли мы двух молодцов и поехали. Раскопали. Точно – он, Кошельков. Только вот череп у меня. И у каждого, – Джордж картинно повел рукой вдоль полки, – у каждого своя история.

– А власти? – поинтересовался Осипов. – Как они смотрят на ваши изыскания? Ведь могут быть неприятности?

– А-а, – махнул рукой Джордж, – никому ни до чего нет дела. Впрочем, если возникнут проблемы, их несложно уладить. Люся, что там с кофе?

Девица к тому времени натянула трусы и стала как две капли воды похожа на высокого угловатого мальчишку.

– Так-то лучше, – одобрительно произнес Джордж, хлопнув ее по костлявому заду. – Присаживайтесь, – кивнул он Осипову, – кофе отличный, настоящий «Ява». Мне один знакомый дипломат привез.

Кофе действительно оказался хорош.

– Напишите обо мне, – после некоторого молчания заявил Джордж. Он внимательно смотрел на Осипова, держа чашку с женским кокетством, оттопырив мизинец и прихлебывая из нее мелкими глотками. – Ваше имя на слуху, народ будет обсуждать, а это прибавит популярности и мне и вам.

– Могут не пропустить, – осторожно заметил Осипов, – тема уж больно скользкая.

– А вы напишите так, чтобы пропустили. Я ведь в долгу не останусь. Или вот что, – сказал он, заметив, что Осипов морщится. – Можно опубликовать за рубежом. На Западе. У меня есть связи, а они на такие вещи клюют…

– Это уж совсем исключено. Меня за подобные публикации в лучшем случае выгонят с работы.

– Так ведь под псевдонимом, никто не узнает. Вы профессионал, вам и карты в руки. Как только услыхал ваше имя, подумал – это судьба. А я вам еще кое-что интересное покажу. У меня ведь не одни черепа. У меня есть вещи куда более интересные. В моей коллекции.

– Какие же?

– Сначала согласие, потом осмотр секретной части коллекции. Но учтите, если дадите слово, потом уже не отвертитесь, – глаза у рыжего фотографа стали как две льдинки. В них все явственнее проступало сумасшествие.

ОТСТУПЛЕНИЕ I

К вопросу о сущности явления

«В канцелярию Его превосходительства

Господина Вице-губернатора…ской губернии

ВЕСЕЛАГО В. И.

Докладная записка

ротмистра Отдельного корпуса жандармов

г. Далматова И. И.

Поступила в канцелярию 1.08.1882 г.

Имею честь почтительнейше доложить Вашему высокопревосходительству, что касательно исходившего из Вашей канцелярии циркулярного письма от 1.06.1882 г. за № 1675 удалось установить следующее.

Напомню, о чем шла речь. В весну сего 1882 г. месяца мая в стойбище вогулов, кочующих между реками Пелым и Конда, имели место волнения и беспорядки, в результате чего несколько инородцев означенного племени подверглись физическому насилию, а двое даже были убиты. Сей факт был доложен становым приставом Ахметовым, прибывшим на место происшествия спустя неделю после произошедшего. Приставу же стало известно о случившемся от русского охотника Мартемьянова, который случился при сем происшествии.

Учитывая Ваши указания, я лично отправился на место происшествия, взяв с собой означенных Ахметова и Мартемьянова, а также проводника из крещеных вогулов Утюмова, кроме того, двух служащих корпуса.

Причиной возмущения туземцев оказалось следующее. На конец апреля обычно приходится у инородцев (вогулов) праздник, который можно истолковать как проводы зимы. Сие гуляние сопровождается камланием шаманов, игрищами и чрезмерными возлияниями. Нынешний же год подобное празднество оказалось омрачено трагическим происшествием. Надо сказать, что в ходе обрядов употребляются отдельные части медвежьего естества (туша), загодя добытой охотниками (кровь, печень, половые органы, когти). Для этого в лес снаряжаются охотники с целью добыть упомянутого зверя. На сей раз охота закончилась неудачно. Более того, два охотника (вовсе не те, что погибли позже) были уничтожены зверем. Их обезображенные тела были найдены верстах в пяти от стойбища. На основании этого факта местный шаман сделал вывод, что удачной охоте помешал злой дух. Ему удалось убедить в этом большую часть инородцев упомянутого стойбища. Более того, означенный шаман указал, что злой дух вселился якобы в одного из туземцев, и указал, в кого именно. Однако туземец, принужденный стать невольно жертвой темноты и языческих верований, не стал дожидаться самосуда со стороны своих соплеменников. В последовавшей схватке ему удалось отбиться (в результате пострадали шесть человек, двое из них скончались) и скрыться в тайге.

Означенный вогул не сыскан до сих пор. Более того, туземцы панически боятся его появления и считают, что он стал оборотнем и в него якобы вселился дух медведя. Все это удалось выяснить при тщательном опросе туземцев. Имеющаяся в циркулярном письме ссылка, указывающая на возможность организации волнений некими злоумышленниками намеренно, не подтвердилась. На мой взгляд, причиной произошедших событий стали полная невежественность и темнота инородцев, до сих пор исповедующих язычество. Здесь и кроется первоисточник происшедшей трагедии. В ходе опроса туземцев удалось выяснить, что, по их мнению, факты вселения злых духов в их соплеменников происходят довольно часто. Положение, как мне кажется, могла бы исправить христианизация вогулов, которая продвигается весьма медленно.

К сему ротмистр Иван Далматов».

На документе имеется резолюция: «В архив».

Санкт-Петербург, «Этнографическое бюро».

Его сиятельству князю В. Н. ТЕНИШЕВУ.

Глубокоуважаемый Вячеслав Николаевич.

С необычайным чувством прочел статью в «Московских ведомостях», посвященную Вашей благороднейшей миссии: осуществлению программы многообразных сведений о русском крестьянстве. Будучи страстным поклонником господина Максимова, я с огромным удовлетворением узнал, что к сей благородной задаче привлечен и этот выдающийся ученый. Надеюсь, поставленная Вами цель найдет свое осуществление.

Ваш призыв к передовой части общества, к сельской интеллигенции, к разночинцам помочь в собирании данных касательно жизни, быта, а проще говоря, многообразных сведений о народе, не оставил меня равнодушным. Волею судьбы оказавшийся в лесной глуши на границе Европы и Азии, я тем не менее не сошел с круга, не спился, не потерял цивилизованный облик. И спасла меня от нашего русского извечного несчастья – бутылки с горькой – именно этнография. Это мое увлечение теперь, смею надеяться, пригодится и вам и, возможно, внесет вклад (хотя и крошечный) в русскую науку.

Перехожу к сути. Года три назад мне довелось познакомиться со стариком вогулом Петром Чеботаревым. Этот человек достаточно преклонного возраста (по словам, ему сто лет) служил сторожем при Спасо-Никольском храме. Городок Югорск, где я проживаю и по мере сил занимаюсь просветительством, так как являюсь учителем местной приходской школы, весьма небольшой. Все тут друг друга знают, и на Чеботарева мне указали как на знатока вогульских преданий. Надо сказать, что племя вогулов не так давно проживало в окрестностях городка, но лет двадцать или больше перекочевало значительно северней. Именно в ходе длительных бесед с Чеботаревым раскрылась причина, почему кочевники ушли из этих мест. Конечно, его рассказы носят легендарный характер и тем не менее, на мой взгляд, представляют несомненный интерес для изучения этой небольшой народности.

Приведу краткий список рассказа старого вогула. К сожалению, нет возможности передать красочную стилистику Чеботарева. Однако его повествование я постараюсь изложить как можно полнее.

Некогда в здешних местах, вокруг города и дальше на север, проживали люди, которых называли «пор». Но случилось так, что им пришлось уйти отсюда, и причиной тому стало появление среди них Консыг-Ойка. Кто такой этот самый Консыг-Ойка, из сбивчивых объяснений Чеботарева я не совсем понял. По-видимому, нечто вроде оборотня. Само слово «Консыг-Ойка» переводится как «когтистый старик». По словам Чеботарева, Консыг-Ойка – сын Нуми-Торума, верховного божества вогулов. Время от времени Консыг-Ойка появляется среди людей и имеет обличье человека, но регулярно, а именно в полнолуние, этот человек превращается в медведя. Тогда он становится зверем, убивает соплеменников, а женщин насилует, невзирая на то, является ли жертва его сестрой или матерью. В течение всего полнолуния с человеком, в которого вселился Консыг-Ойка, регулярно случаются превращения: как только луна идет на убыль, он снова становится вполне обычным и зачастую почти ничего не помнит из того, что с ним происходило.

Превращения эти происходят только в те поры, когда медведь бодрствует, а именно начиная с мая и по конец октября. Как правило, человек становится оборотнем, еще будучи мальчиком, в силу сложившихся обстоятельств и по предназначению свыше. Обычно этому предшествует посещение ребенком могилы первого Консыг-Ойка, которая находится на одном из островов посреди болот. На самом деле это вовсе не остров, а тело окаменевшего великана Менква, который сам является злым духом. Обычно ребенок, ничего не ведая, попадает на этот остров, и там на него снисходит дух Консыг-Ойка. Но и после этого превращение происходит не сразу. Ребенку должно исполниться тринадцать лет (по традициям вогулов – возраст превращения мальчика в мужчину), лишь после этого он станет превращаться в животное.

Смысл появления оборотня Чеботарев объяснил весьма приблизительно. По его словам, Нуми-Торум посылает на землю очередное воплощение Консыг-Ойка в наказание за скудные жертвоприношения и плохое поведение людей. В то же время старый вогул утверждал, что появление оборотня неизбежно, поскольку точно так же, как медведь убивает в стаде оленей самых слабых и больных, то и медведь-оборотень истребляет глупых и жадных. Однако, как можно понять, вогулам такие выходки оборотня радости не доставляли. Потому как они всеми силами старались задобрить Нуми-Торума и совершали у места погребения первоначального Консыг-Ойка обильные жертвоприношения. Когда же в силу различных причин оборотень все же появлялся, от него было очень трудно избавиться. Убить его, оказывается, непросто, и выполнить эту нелегкую задачу мог не каждый, а только человек, семья которого издревле занимается подобным промыслом, т. е. убивает оборотней. Такой человек мог уничтожить оборотня чем угодно, хотя бы простой палкой. Главное, нанести ему рану, из которой должна показаться хоть капля крови. Но это необходимо сделать только тогда, когда оборотень находится в облике медведя. Простой же человек, не член семьи охотников-шаманов, уничтожить оборотня не может, даже если бы поразил его в самое сердце. И еще одна деталь. Люди будто бы не могут определить, кто именно среди них является оборотнем. Уж почему такое возможно, я не знаю. Старик не смог четко объяснить. «Не могут определить, и все», – сказал он. Поэтому вся надежда на охотника.

По словам Чеботарева, именно из-за того, чтобы избежать появления новых Консыг-Ойка, родовая группа пор и ушла из мест, где находится гробница самого первого оборотня. «Проще уйти, чем бороться с ним. Крови бывает очень много», – сообщил он. Сам Чеботарев утверждает, что в молодости лично видел Консыг-Ойка и описывает его как огромного медведя с явно человеческими повадками. Например, медведь на его глазах пил чай из медного котелка. Убийства происходят только по ночам. Днем же оборотень снова превращается в человека.

Чеботарев намекнул, что существуют еще какие-то способы уничтожения оборотня, которые ему неизвестны. Он также сказал, что последний раз Консыг-Ойка объявлялся лет двадцать назад. Именно тогда вогулы откочевали из этих мест.

Как мне представляется, рассказ старого вогула несет в себе элементы первобытных мифов, в основе которых лежит вера в зооморфного предка, в данном случае в медведя. Вера в оборотня, если я не ошибаюсь, существовала, а возможно, существует и до сих пор в Западной Европе да и у нас. Только у европейских народов в роли оборотня обычно выступает волк (вервольф, волкодлак). Однако и у нас, т. е. в вышеизложенном мной материале, есть много общего с европейскими верованиями. Например, полнолуние (отсюда можно сделать вывод, что у подобных верований скорее всего общий источник).

Что касается правдивости рассказа Чеботарева, то, на мой взгляд, некие реальные события, на которые он опирается, видимо, имели место. Конечно, никакого оборотня на самом деле не было. Видимо, племенная верхушка народности пор с целью придать больший смысл перекочевке имитировала образ оборотня Консыг-Ойка. Для этой цели в медвежью шкуру был обряжен какой-нибудь шаман. Подобный ритуал, очевидно, практикуется издавна и принял вид вполне устойчивого явления. Отсюда и вера вогулов в оборотня.

Возможно, присланный мною материал не совсем подходит к задачам «Этнографического бюро», кои имеют своей целью сбор материалов по истории, традициям, быту, верованиям русских. Но поскольку вогулы – подданные Российской Империи, то считаю приемлемым использование сего материала.

С глубочайшим и искренним уважением

к Вашему сиятельству

Василий Иванович Окаемов.

3 июля 1899 года.

На материале имеется собственноручная надпись князя В. Н. Тенишева:

«Весьма любопытно. Снять копию, оригинал переслать господину Максимову для ознакомления и комментариев».