Текст книги "Темный рыцарь Алкмаара"

Автор книги: Алексей Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Юнец залился краской и, чтобы скрыть смущение, решил хлопнуть служанку по пышному заду, но промахнулся, угодил наручем по глиняному кувшину, тот дзинькнул и развалился ровно пополам, облив подол юбки все тем же кислым мутным вином. Если б не доспехи, парень наверняка бы спрятался под стол от стыда. Служанка рассмеялась, покачала головой, потом спросила:

– Кто будет платить?

– Я заплачу, – ответил Ренард. – А парню принеси воды.

– Я рыцарь Джастин! – гордо объявил юнец.

Служанка вновь прыснула и убежала, грозный рык хозяина призвал ее на кухню.

– Где остальные? – спросил следопыт. – Я же сказал вам всем, что буду в таверне. Чтоб подошли сюда. Поесть надо да провизией затариться, я уже сговорился с хозяином, чтоб приготовил нам все, что понадобится, в дорогу.

– А рынок? – Джастин из кожи вон лез, чтоб изобразить из себя бывалого воина.

– На рынке сейчас всякую дрянь продают. Если хочешь отравиться – пожалуйста, топай на рынок. Возможно, тебе повезет, и монахиня сможет тебя излечить.

– Монахиня? – Джастин аж подпрыгнул. – Ты ее видел? Она сильная? У меня сестра в монахинях. Тоже Цесарея зовут. Может, – это моя сестра?

– Наверняка сильная – мне фурункул с шеи свела. И, вполне возможно, что сестра. Вы с нею похожи.

– О, нет, при чем здесь фурункул! – Джастин оскорбился до глубины души. – Я говорю о подлинной, высшей силе. Говорят, монахиня может залечить пронзенное стрелой сердце, если Всевышний откликнется на ее призыв.

– Ну да, если это стрела, пущенная богом любви.

– Следопыт! – гневно изогнул бровь Джастин. – Дурные речи не должны касаться монахини! Ты отнимаешь ее силу.

– Ничего я ни у кого не отнимаю. А монахиня не может лечить тяжелые раны – она своей магией касается всех понемногу. Чем задавать дурацкие вопросы, лучше закажи цыпленка, вина не проси – нам хватит одной бутылки на двоих. И не забудь вечером проверить – наполнены ли сумки копченой олениной и сухарями.

– Разве у нас не будет вьючных лошадей со всеми припасами?

– Если ты лично не позаботишься о припасах, то не будет.

Ренард свернул карту, спрятал за пазуху и принялся за еду.

Джастину ничего не оставалось, как последовать его примеру, – пухленькая служанка принесла, как было приказано, курицу, а вместо воды – кувшин доброго эля. Сразу видно, что Джастин тронул ее сердце.

– Тебе доводилось сражаться с проклятыми? – поинтересовался Ренард, глядя, как парень раздирает на части цыпленка, причем кусочки мяса и кожи сыплются в просвет между кожаной курткой и наручами.

– Да, я… – Джастин залился краской. – Я дрался.

Юный рыцарь замолк и еще больше покраснел.

«Не имеет значения», – хотел сказать Ренард, но счел за лучшее промолчать.

Ему уже сделалось ясно, что жалкий отряд сопровождения Цесареи набирался вовсе не для того, чтобы биться с легионами проклятых. Эти юноши и кучка лучников должны были охранять монахиню на дорогах Империи от своих, на большее бравые вояки были не способны.

И в прежние года, куда более спокойные, имперские дороги не славились своей безопасностью. Паломники и разбойники, два бедствия, с которыми не мог сладить ни один Император, поджидали путников за любым поворотом тропинки. Считалось, что хотя бы раз в жизни каждый житель должен побывать в сердце Империи и припасть к святыням Фергала, чтобы вдохнуть новую веру во Всевышнего в свое сердце. Но не только жаждущие укрепить веру путешествовали по дорогам: преступники всех мастей, убийцы, грабители, насильники заковывались в цепи, на них надевали ошейники скорби, скрепленные магией, и осужденные отправлялись в Фергал, дабы предстать пред очами Великого инквизитора, который с помощью магии снимал с преступников прегрешения. Так что эта разнородная толпа, одетая в рубища, зачастую босая, с посохами и сумками для подаяний шлялась по дорогам, и далеко не всегда направлялись они в столицу Империи. Каждый преступник имел при себе послание местного священника к Великому инквизитору. Этот клочок пергамента служил своеобразным пропуском не только от одного города к другому, но и на двор паломников, где всех, жаждущих поклониться святыням, поили, кормили и укладывали спать. Многие путники так никогда и не добирались до столицы: одни умудрялись путешествовать из города в город, от одного двора паломников к другому. Одни преступники с помощью магов-отщепенцев сбрасывали докучливые ошейники, чтобы присоединиться к банде грабителей. Другие все же добирались до столицы в обществе благочестивых девиц, которым после долгого путешествия была одна дорога – в жалкую каморку борделя. Сняв с шеи тяжкий груз, тяжкий в прямом смысле и переносном, прощенные возвращались назад, чтобы спустя месяц-другой вновь отправиться в путь за очередным отпущением грехов. Искушенные, они уже отлично знали все ловушки предстоящего пути, все возможные ухищрения и все доступные блага.

Разумеется, никто не мог позволить, чтобы в обществе подобных личностей путешествовала Цесарея, а выбранного эскорта было вполне достаточно, чтобы шугануть два десятка «жаждущих прощения» негодяев. Но что делать с демонами, если они появятся на пути, Ренард понятия не имел.

– Это правда, что проклятых нельзя убить? – спросил Джастин, довольно быстро расправившись с цыпленком.

– Одержимых убить нетрудно, берсерков – сложнее, а вот темного паладина или рыцаря ада, боюсь, тебе не одолеть, – заметил Ренард. – А с демоном лучше вообще не связываться. Им неведом страх смерти. Каждая проклятая душа возвращается в Преисподнюю, где вновь обретает плоть, и с каждой смертью демон становится только сильнее.

– Что же с ними делать?

– Запереть под землей, завалить все разломы и запечатать с помощью магии. Только это не наша забота. Все равно нам это не по зубам. Пусть об этом думают там, – следопыт ткнул пальцем в небо, но было неясно, кого он в данный момент имеет в виду – самого Всевышнего или правителей Империи.

Дверь распахнулась, и в таверну вошел человек в грязной одежде, весь черный от грязи или от копоти, от чего именно, Ренард не сумел разобрать. Тряпка, которой новый посетитель обмотал голову, тоже была почти черной. Только белки глаз сверкали на грязном лице, да еще зубы, когда он крикнул обычное:

– Хвала Всевышнему!

– Хвала, – нестройно отозвались сидевшие в таверне.

– Это трубочист? – спросил Джастин.

Ренард не ответил.

Человек снял с головы заскорузлую тряпку, обнажил желтовато-белый лоб с багровой, только-только начавшей подживать раной.

Трубочист, который не был трубочистом, шагнул к столу Ренарда, схватил кружку Джастина с элем и опрокинул залпом.

– Проклятые? – поинтересовался Ренард.

– Мертвецы. – Черный человек говорил достаточно громко, и все в таверне застыли.

– Кто? – переспросил Ренард.

Человек сбросил на стул грязный плащ, остался в кожаном камзоле и грязной рубахе, но все же с трудом можно было различить ее цвет – рубаха была зеленой. Вошедший числился в армии следопытом, как и Ренард.

– Ожившие мертвецы. Они саранчой лезут из Алкмаара. Пересекли нашу границу западнее Фальген Хейма и катятся на север, уничтожая все на пути.

– Но в Алкмааре чума, – напомнил Ренард.

– Была. А теперь – вот эти… мертвяки… – следопыт схватил бутылку, глотнул из горла. – Теперь все умершие встали и прут на нас. Нежить! Ты бы их видел. Просто мертвяки, настырные вампиры, личи, рыцари…

– О, Всевышний, – прошептал Джастин. Он хотел спросить, кто такой лич, но боялся показаться наивным сосунком.

– Рыцари? – переспросил следопыт.

– Рыцари смерти. У них летающие кони с огромными костяными бивнями. Вокруг копыт – огонь пыхает.

– Впечатляет! – Джастин постарался изобразить закаленного в боях воина.

– Обосрешься, когда увидишь в первый раз, – предрек «трубочист». – Да и во второй раз мало легче. Я переправлялся через залив на одном из кораблей нежити с черными парусами. Так что насмотрелся на этих тварей. Ну и еще на многое другое.

– Куда они движутся? – повторил свой вопрос Ренард.

– Надеюсь, что к гномам. Иначе нам конец. А так…

– А так?

– Конец гномам.

Пошатываясь, чернолицый направился к стойке, не заплатив, взял еще бутылку вина, и вернулся к столу Ренарда. Уселся без приглашения, хлебнул вино прямо из горла бутылки.

– Кто такой лич? – спросил Джастин.

– Бывший некромант, который хорошо послужил Мортис. Такой вот городок, как Леонидия, сожжет огнем и не поперхнется.

– А мертвецов как убивать? – Джастин попытался выпить эль из своей кружки, и не сразу понял, что чернолицый уже осушил ее до дна.

– Проще простого. Рубишь на куски, и они лежат. Главное, чтобы тебя самого не разрубили.

«Трубочист» допил вино, накинул на плечи грязный плащ и вышел, пошатываясь.

С минуту все молчали. Потом Ренард поднялся и подошел к стойке.

– Бутылку алкмаарского, – бросил трактирщику серебряную монету. – Покрепче.

– А за него кто заплатит? – трактирщик покосился на дверь.

– Всевышний.

Ренард вернулся к столу и наполнил кружки до краев – себе и Джастину.

– Пей, больше алкмаарского вина не будет. А я его так любил! Ммм… Букет отменный и послевкусие… – рука следопыта дрогнула.

Служанка вновь вернулась, принесла буханку румяного душистого, еще горячего хлеба и подмигнула юному рыцарю.

– Я, пожалуй, загляну в кладовую, посмотрю, что можно взять с собой… договорюсь… – пробормотал Джастин, не отрывая взгляда от темной юбки, что так аппетитно топорщилась на пухлых ягодицах.

– Валяй, – буркнул Ренард и протянул мальчишке зеленый треугольный камень на цепочке.

– Что это?

– Амулет от дурной болезни. А то Цесарее придется тратить свою магию на твои совсем не героические болячки.

Джастин залился краской – до закатного багрянца.

– Иди, иди, – несильно пихнул его в плечо Ренард. – Помирать всегда легче, когда знаешь, что такое очень быстрый трах на мешках с мукой.

Джастин покраснел еще больше, хотя это казалось невозможным.

– А что… камень точно поможет? – пробормотал он.

– Конечно! Я отдал за него пять золотых. Да ты не волнуйся, если не поможет, я с жулика, что мне его всучил, шкуру спущу.

* * *

Служанка отвела Джастина не в кладовую на мешки, а в маленькую комнатенку под крышей – практически всю занятую старой кроватью с пухлой периной. В момент любовных игр кровать скрипела на все голоса, а из перины белым, почти магическим облачком поднимался нежный гагачий пух, который привозят торговцы с северного побережья материка, что лежит за островом Гигантов.

Все кончилось быстро, быстрее, чем хотелось Джастину. На прощание ему был дарован поцелуй, да еще пару глотков выдержанного сладкого вина из темной бутыли, которую служанка стащила из хозяйского погреба и к которой время от времени прикладывалась сама, но и для кавалеров не жалела.

В крошечной комнатенке Джастин не сумел облачиться снова в доспехи, надел лишь штаны да кожаную куртку, сгреб железо в подаренный щедрой возлюбленной мешок, и, перекинув свой громыхающий груз через плечо, спустился на первый этаж по шаткой лестнице. Хозяин вручил ему еще один мешок – с припасами, и выпроводил на улицу.

Ночь давно наступила, две луны висели над шпилем донжона, заливая все вокруг серебряным светом. Говорят, в такой час объятия возлюбленной самые сладкие, а зачатые дети радуют своих родителей всегда и во всем.

Вот только Джастина наверняка зачали совсем в другой момент.

Угнездив мешок с громыхающим железом на плече, юный рыцарь потащился в казарму. Грядущий поход его не вдохновлял. Мечтал Джастин о какой-нибудь большой битве, где сойдутся имперские рыцари с легионами проклятых, и он, Джастин, лично прорвется сквозь ряды одержимых и берсерков, чтобы пронзить мечом самого Великого герцога Преисподней. В мечтах Джастин видел себя восседающим на крылатом коне, совсем позабыв, что он – всего лишь новоиспеченный рыцарь, а не паладин Империи, как его старший брат Дайред.

Подойдя к казарме и остановившись, так что грохот железа в мешке больше не заглушал других звуков на сотню шагов в округе, Джастин услышал стук костяшек пальцев по корпусу лютни и приятный голос Эмери, который выводил:

 
Смерть здесь повсюду, в воздухе, в воде,
Клубится черный прах, горят леса и села,
В губительном и черном мастерстве
Богиня жизни стала невеселой…
 

Громкий удар костяшек. Жалобное «ох» корпуса лютни.

Голос Эмери смолк.

– Как-то не очень, – раздался голос рыцаря Гоара. Гоар успел побывать в настоящем сражении, был ранен и в только что созданном отряде считался бывалым бойцом. – Насколько я знаю, она стала безмясой и злобной.

– По рифме должно быть невеселой, ничего другого не придумать, – отозвался Эмери.

Джастин поднял мешок, но тут ветхая ткань лопнула, и все железо с грохотом раскатилось у дверей казармы.

Дверь распахнулась, в проеме, обведенный красноватым контуром от света сальной свечи, возник Гоар.

– Кто здесь? – взревел рыцарь, поднимая меч, чтобы разить.

– Я, Джастин… – Мальчишка прикрылся от удара первым, что попалось под руку. Попался понож.

– Нашел… – завопил Эмери за спиной Гоара.

– Что нашел? – не понял тот, но, спрашивая, не обернулся и не опустил меча. Бывалый.

– Вот, слушай…

 
В губительном и черном колдовстве
Жизнь сделалась уделом невеселым… —
 

продекламировал Эмери нараспев.

Гоар фыркнул и, наконец, опустил меч. Даже немного посторонился, открывая будущему товарищу доступ в казарму.

– Совсем невеселым, – согласился Джастин, затаскивая внутрь разрозненные части амуниции и мешок с припасами.

Глава 8

Семья Джастина обеднела еще в предыдущем поколении, отец служил императору, да ничего не выслужил, как ушел бедняком в казарму, так и вернулся без гроша домой, но не в замок, который теперь принадлежал новому сеньору, а в крошечный домишко, что прикорнул на краю леса. И только грубо намалеванный на деревянной доске герб говорил о том, что обитатели этой лачуги знатны и прослеживают свой род аж до двенадцатого колена. Жена не принесла в дом приданого, зато родила мужу двенадцать детей, шестеро из них умерли в младенчестве, а седьмую, Цесарею, забрали монахи, обнаружив у девочки магический дар. Благодарственный пергамент отец вставил в рамку из коры и засохших дубовых листьев, да прибил сию рамку над очагом – малое утешение за утрату дитяти. Оставшиеся пятеро, едва подросли, принялись работать в поле. Собранного едва хватало, чтобы прокормиться. И все же семья Джастина была счастливее крестьянских – с них, эсквайров, не брали десятину монахи, и на содержание армии они не вносили налог, оплачивая сию подать кровью. Скудный урожай помогал продержаться до весны. Мальчишек, как только они подросли, отец определил к монаху в ближайший замок учиться грамоте. Владеть сыновей мечом и копьем старый рыцарь натаскивал сам.

Первым из дома, разумеется, уехал старший сын. Спустя год Дайред прислал письмо – первое и единственное – с рассказом о сладкой жизни в столице. Брат писал, что уже произведен в рыцари, и просил прислать фамильные доспехи. Отец сам вскарабкался на старую клячу, погрузил на мула украшенную гербом кирасу и прочие стальные штуковины числом аж сорок две, щит и меч, и повез старшему сыну в столицу.

– Фергал! – повторяли как заклинание юные сквайры, ожидая возвращения отца.

Тот вернулся через три месяца, мрачный и молчаливый, и повесил на стену еще одну грамоту в корявой рамке. Украсил дубовыми ветвями так, что было не разобрать строк. Шурша, осыпались на пол листья, открывая причудливо выведенные буквы.

Когда наконец смысл мудреных строк дошел до братьев, средний отправился в путь. Ушел в столицу пешком, ибо старая кляча нужна была в жалком хозяйстве.

От среднего, Белгала, не было писем, но это ничуть не охладило пыл Джастина. Он никак не мог дождаться, когда подойдет его возраст служить.

Едва Джасу стукнуло пятнадцать, как он, встав на колени под благословление отца, надел себе на шею отцовский амулет. Снабженный в дорогу лишь мешком с провизией да старым зазубренным клинком, он примкнул к отряду владетельного сеньора, что двигался неспешно по дороге в столицу. По пути им довелось отбиться от шайки разбойников, потом самим ограбить какой-то торговый караван, ночевали вместе с паломниками на дворе монастыря, где у Джастина украли амулет. Потом какая-то странница лет пятидесяти ночью разбудила его и потребовала «ей послужить», Джастин поначалу не понял, о чем речь, а когда сообразил, удрал, заперся в молельной, там и проспал до утра.

Так, постепенно узнавая все прелести путешествия по дорогам Империи, Джастин прибыл в столицу.

Дрожь охватила его, когда проезжал он под аркой ворот, украшенными охранными знаками самого архангела Мизраэля.

В столице его посвятили в рыцари и занесли в списки. Странные то были списки – длинный, почти бесконечный свиток, и много, много имен. И через одно, а то и чаще, напротив имени чернел восьмиконечный крест.

В Фергале Джастин искал среднего брата, да не нашел. В военной канцелярии долго сверяли списки, просили прийти завтра, потом опять завтра, и, наконец, спустя пять дней выдали груду стальных проржавевших доспехов – Джастин узнал их по истертой позолоте герба, по знакомой вмятине на наплечнике. Но была еще одна вмятина, глубокая ямина на кирасе как раз напротив сердца. Вместе с доспехами писец пытался всучить Джастину кусок пергамента со знакомой надписью (только имя другое, хотя не менее любимое). Джастин отказался, велел отправить пергамент отцу. Хотел и сам написать – да только что напишешь? Не отпускай младшеньких из дома? Так отец и не отпустит мелких – братишка от рождения хром, к военной службе не пригоден, а сестренку давно просватали за соседа. Так и не написал Джастин домой ни строчки.

Он отчистил доспехи от крови и ржавчины, заплатил две серебряные монеты за то, чтобы кирасу выправили, а потом Джаса произвели в рыцари и велели готовиться к отправке к Леонидию вместе с другим новоиспеченным рыцарем Эмери.

После полудня, надев кирасу поверх старой кожаной куртки и перепоясавшись мечом, Джастин вышел прогуляться по столичным улицам. Вот он я, смотрите, рыцарь Джастин… Никогда прежде Джастин не видел такой нарядной толпы – женщин в шелке и бархате, мужчин в суконных мантиях, отороченных мехом. Повсюду были лавки, грубо намалеванные вывески таверн, на площадях выступали глотатели огня, фокусники и канатоходцы. В пестрой толпе ничего не стоило затеряться и утонуть, как в бурной речке.

Джастин так старательно задирал нос, что на перекрестке налетел на паладина Империи. Старенькая мятая кираса звонко блямкнула о сияющую ультрамарином товарку. Настоящий паладин! Расшитые золотом рукава колета, наборный пояс, алый камень в рукояти меча…

– … – пробормотал Джастин.

– Джас! – радостно воскликнул паладин.

Дайред? Погибший старший брат? Паладин Империи? Джастин не верил собственным глазам. Но это он, Дайред, нет сомнений! Только переменился сильно, отрастил волосы и небольшую бородку. И глаза стали другими – насмешливы и… стальными, что ли?

– Но ты ведь… – пробормотал Джастин и задохнулся в медвежьих объятиях брата. – Как же послание… тебя убили…

– Убили, да не совсем! – Дайред весело блеснул зубами. – Меня успели дотащить до храма и воскресить. Представляешь, удар был в самое сердце, а я все еще жив!

– И ты… – Джастин все никак не мог закончить фразу.

– Как видишь, паладин Империи.

– Здорово! А крылатый конь есть?

– Ну, конечно. Какой паладин без коня!

– И всех воскрешают… ну если что…

– Смеешься? – Дайред снисходительно хмыкнул. – Только если есть магическое знамя в полку. А таких знамен… – Он замолчал, прикидывая, может ли он выдавать военную тайну даже родному брату, и решил, что нет, не может. – В общем, не так уж и много, брат. Но даже если знамя есть, не каждого в храме воскресят, на все воля Всевышнего. Тут не угадаешь, кому будет явлена милость, а кому нет. Я, к примеру, из нашего отряда один уцелел. Хотя в апсиду положили семерых. – Дайред помрачнел.

– А Бел? – спросил Джастин про среднего брата с надеждой.

– Не знаю, – слишком уж мотнул головой Дайред. – Не видел его и не слышал ничего. Может, где на границе сражается с проклятыми.

«По спискам он мертв», – хотел сказать Джастин, но не сказал. Дайред и так наверняка знает, что значится в списках. На счастье, бумаги так часто врут!

– Ты бы отцу написал…

– Напишу. А я смотрю, тебе мое ржавье выдали, – грохнул ладонью по старой кирасе паладин.

– Ну да… – Джастин смутился. Этот старый хлам не шел ни в какое сравнение со сверкающими доспехами паладина Империи.

– А меч?

– Тоже что-то нашли. Вот…

– Что-то? – Дайред аж передернулся. Протянул руку и выдернул клинок Джастина из деревянных ножен, взвесил на руке. – Ну и баланс! А магия? Тут же ни грамма магии в рукояти! Конь у тебя, надо полагать, такой же, как меч?

– Коня не видел, – признался Джастин. – Мне на его получение какой-то номерок дали.

– Выкинь! – приказал Дайред. – И марш за мной. Ну что ты встал столб столбом? Шевели подпорками!

Джастин пошел, не веря в свое счастье.

«Я сплю, – думал он, – и Дайред мне снится…»

Но сон получался на удивление длинный и к тому же вполне складный, чего не бывает с обычными снами.

Дайред привел брата на квартиру – паладин, проживая в столице, не обязан ютиться в казарме. Квартирка была так себе – на втором этаже над лавкой, состояла из небольшой прихожей и спальни; кухни не было, еду приходилось брать в таверне. Слуга, мрачный грязный тип, спал на тюфяке в прихожей. Он даже не потрудился подняться, когда пожаловали господа. Только пробормотал что-то вроде «ходят тут, спать мешают», но Джастин не был уверен, что разобрал его ворчанье правильно.

– Он пьян, – невозмутимо пояснил Дайред, и провел брата в спальню. – Вот, выбирай! – королевским жестом указал на стойку.

Джастин замер с открытым ртом. В деревянной стойке хранились четыре меча в ножнах, один великолепнее другого. У каждого алый камень в навершии меча светился солнечно-радостным огнем.

– Я не знаю, какой взять, – признался младший.

– Вот этот, – категорично решил Дайред, вынимая из стойки крайний клинок. – Он тебе по руке. Не слишком тяжел, магии в нем почти на сто ударов. Зря не транжирь. А то в самый ответственный момент останешься беззащитным.

Клинок был великолепный. Джастин чуть не расплакался, принимая от старшего брата подарок.

– Это, правда, мне?..

Только теперь он сообразил, что два углубления в стойке пустовали. Скорее всего, это мечи шестерых товарищей брата – тех, что умерли вместе с ним, но не воскресли. А, может статься, Дайред и не умирал – только ранен был тяжело, и священник вылечил его своей магией?

Джастин не стал выяснять.

Перекусить дома у Дайреда было практически нечем: пара сухарей, немного сушеных яблочных долек, да вино на дне одной из бутылок – ровно столько, чтобы пригубить.

– А теперь на конюшню – за скакуном! – все тем же радостно-бодрым тоном объявил Дайред. – У меня есть на примете один.

– Крылатый? – брякнул Джастин.

– Братишка, ну ты совсем обнаглел. Нет, конечно, самый обыкновенный. Крылатые только у паладинов.

Джастин шел рядом с братом по улице и свысока поглядывал на встречных – особенно на простых лучников и стрелков. Ну и сквайров одаривал надменным взглядом. Несколько раз заметил, что женщины ему улыбаются. Молодые женщины. Хорошенькие. Одна даже высунулась из золоченой кареты до пояса и махнула платком. Или это она Дайреду махнула? Потому как паладин поклонился в ответ.

Наверное, эти красотки все же улыбались Дайреду.

Джастин вздохнул, но ничуть не обиделся. В самом деле, смешно надеяться на внимание женщин, шагая рядом с паладином Империи.

Возле конюшни стояли два человека. Один – в полных доспехах, сверкающих так, что больно было смотреть (шлем рыцарь держал на сгибе локтя), второй – в кожаной куртке, что надевают под кирасу, в грязных растоптанных сапогах. Волосы у этого второго росли лишь на одной половине головы, а лицо практически все было стянуто на сторону безобразным шрамом свежего ожога. Но что это паладин, Джастин понял сразу – по осанке, да еще по рукояти меча, вернее, по алому сиянию, что пульсировало вокруг огромного рубина.

– Привет, Альберт! – почти небрежно бросил старший брат.

Но в этой небрежности было одновременно и уважение, и почти преклонение.

Изувеченный Альберт поднял руку в ответ, слегка кивнул и что-то сказал своему собеседнику в сверкающих латах.

Рыцарь в полном вооружении неуклюже повернулся и глянул на пришедших.

– Я заберу Весельчака для брата, – сказал Дайред. – Скакун все равно не подходит для превращения.

– Бери, – все так же скупо кивнул Альберт.

– Идем, – шепнул Дайред и торопливо впихнул брата внутрь, будто опасался, что Альберт передумает.

Два парня крестьянского вида трамбовали здоровенными бревнами земляной пол конюшни. Третий, в грязных лохмотьях, босой, на тачке вывозил навоз. Джастин огляделся, не в силах понять, что здесь не так – вроде бы все, как в обычной конюшне: запах навоза, конского пота, похрапывание и фырканье коней. Потом сообразил – денники. Они слишком просторны для обычных коней. В такой сразу трех скакунов можно поставить – а тут этакая ширь для одной животины. Из ближайшего высунулась горбоносая конская голова со сверкающими фиолетовыми очами. Конь дернул тонкими ноздрями, всхрапнул. Джастин услышал рассерженное хлопанье крыльев.

– Тихо, тихо, Смельчак! – Дайред похлопал коня по горбатой хищной морде.

Тот издал странный звук, похожий на кошачье урчание, только раз в десять более громкое, и присмирел.

Братья подошли к деннику напротив. Он был так же широк, как и прочие, но скакун, что стоял в нем, был самый обычный – не крылатый летун паладина, а гнедой жеребец с пышной, неровно подстриженной гривой и еще более нелепо остриженным хвостом.

– Это Весельчак. Это Джастин, – сказал Дайред, и опять же похлопал коня по морде.

– Нравится?

– Очень, – с восторгом воскликнул Джастин.

– Да я не тебя спрашиваю!

Джастин смутился, а конь заржал, будто понял шутку.

– Нравится, – кивнул паладин и протянул брату кубик желтоватого сахара.

Странный кубик, он немного светился и менялся цвет, то розовея, то становясь почти белым.

– Дай ему.

И положил кубик на раскрытую ладонь брату.

Джастин протянул коню магический дар. Весельчак снял с ладони теплыми губами розовый сахар. Хрупнул и глянул на Джастина почти с умилением – так старый пес глядит на хозяина, принесшего ему сахарную косточку.

– Он теперь твой, вот узда, оголовье, седло. Сам седлай, – Дайред похлопал брата по плечу. – Но запомни: в крылатого Весельчак никогда не переродится. Уже пробовали – не проходит. Порченный он. Но аллюр хороший. По земле любого крылатого обгонит.

Джастин так нервничал, что дважды пришлось перетягивать подпругу – один раз затянул слишком слабо, другой – перетянул.

Наконец конь был оседлан.

– Жетон тот канцелярский у тебя с собой? – спросил вдруг Дайред.

– Ты же сказал – выброси, – напомнил младший.

– Пошутил я…

– А! – Джастин вытащил из кармана кусок кожи с номером. – Вот… не успел выкинуть…

Дайред прибил жетон гвоздем к столбу денника.

– Ну, вперед, рыцарь, на подвиги! – весело крикнул брату и хлопнул Весельчака по крупу.

Весельчак обиженно всхрапнул и попытался цапнуть Дайреда за руку, но не преуспел.

Джастин сам вывел коня из конюшни.

– Да хранит тебя Всевышний! – напутствовал брат.

– А мы разве… а ты… – Джастин растерялся.

Он был уверен, что с Дайредом они отправятся в знаменитую таверну Фергала «Летающий конь», где собирались паладины Империи. И Джастин вместе со всеми, с покалеченным Альбертом и его товарищем, наверняка знаменитыми героями битвы, будет пировать до утра и слушать их удивительные рассказы о сражениях с проклятыми.

– У меня дела. – Дайред повернулся к Джастину спиной и направился к Альберту.

– Отцу напиши! – крикнул Джастин в спину брату.

– Обязательно, – ответил тот, не оборачиваясь.

* * *

Больше они с Дайредом не виделись.

На другое утро Джастин вместе с Эмери покинул столицу и отправился в Леонидию.

Приключений хватало – в первый же день вместе отбились от шайки оборванцев – Эмери убил одного, Джастин оглушил второго, остальные удрали. Трудна была дорога, но отнюдь не скучна. Эмери распевал печальные песни и рассказывал, что готов к героической смерти, ибо злосердная Амелия отвергла его любовь. Кто такая Амелия, из его рассказов было трудно понять. То она была женой сеньора, то юной дочерью того же самого сеньора, то монахиней, то служанкой у старой и злобной богачки, унаследовавшей, в конце концов, огромное состояние. И волосы у нее то и дело меняли цвет – из золотых становились черными, потом делались каштановыми с огненным отливом. На четвертый день пути, когда Амелия превратилась в молодую вдову, прекрасную, но при этом совершенно седую, Эмери приободрился, еще через два дня сделался весел, остроумен, говорлив, так что в Леонидию он прибыл в наилучшем расположении духа, тем более что по дороге двум рыцарям удалось пришибить какого-то полудохлого ящера. Эмери утверждал, что это настоящий дракон нежити – мерзкая ползучая виверна, отравляющая все ядовитым дыханием, но Джастин подозревал, что это просто болотный страж – безобидная и вовсе не ядовитая большая ящерица, опасная лишь тем, что прикосновение к ее коже вызывает ожоги.

Несмотря на явную склонность к вранью (фантазиям, как называл свои сочинения Эмери), новые товарищи сдружились. Эмери был единственным сыном в семье, чуть более богатой, нежели семья Джастина. Отец Эмери владел полуразрушенным замком и обширными землями, (преимущественно болотами), так что пахотной земли набралось едва на десяток с небольшим арендаторов. Эмери признался, что мечтал, да и теперь мечтает сделаться менестрелем. Он непременно сложит такую песню, что у бездушной Элизии разорвется ее каменное сердце. Эмери даже возил с собой лютню в кожаном мешке за седлом, только у этой лютни не было ни одной целой струны, так что Эмери не перебирал струны, а отбивал на инструменте такт, как на барабане.

Джастин не стал напоминать, что в предыдущих историях девушку звали иначе. Впрочем, вновь созданная Элизия состояла с исчезнувшей Амелией в явном родстве, унаследовав от прежнего предмета обожания каштановые с огненным отливом волосы, статус вдовы и огромное состояние.