Текст книги "Второй шанс"
Автор книги: Алексей Борисов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
– Вам повторить ваш сюжет? – осведомился Ветров.
– Зачем? Всё и так понятно, – сказал Лёня.
– Вот именно: всё понятно с вами и вашей квалификацией!
– Александр Владимирович, да в чем суть претензий?
Диме почудилось, что директор информационного вещания сейчас огреет Лёню чем-то тяжелым. Например, стулом. Но все стулья были заняты, и Ветров продолжил.
– Вы чем сюжет завершили?
– Ах, вон что… Это же так, шутка.
– Шутка?
– Да. Для разрядки международной напряженности.
Ветров молча смотрел на Лёню добрых полминуты. Возможно, и больше. Затем деликатно сказал:
– Леонид, боюсь, служба новостей не для вас. Может, у Юры с Ричардом вакансия третьего юмориста найдется, а я сегодня же поставлю перед Носовым вопрос о вашем увольнении.
Теперь уже Лёня долго молча смотрел на него в общей тишине.
– Вы все трудитесь и получаете за это деньги, пусть не великие, но одновременно и учитесь профессии, – сказал, наконец, Ветров. – Никто из вас не пришел сюда готовым телерепортером. Никто! Я учу вас не потому, что мне скучно и нечего делать. Я создаю полноценную структуру, и я ее создам. Дальше со мной пойдут те, кто могут и хотят расти. В сущности, вы мне должны платить, а не я вам. Хотя всё это уже неоднократно говорилось. Леонид, можете подождать Андрея Константиновича в холле. У меня к вам больше нет вопросов.
Людмила смотрела на Ветрова с нескрываемым ужасом, широко распахнув и без того большие глаза. Из коридора было слышно, как в административном отделе тщетно надрывается телефон.
«Оля с Геной, похоже, опять где-то обнимаются, а старик Баранников курит», – подумал Дима.
Лёня с презрительной гримасой на лице поднялся со своего стула под вешалкой, взял куртку под мышку и вышел из кабинета, никому даже не кивнув напоследок.
– Георгий, а что вы говорили перед прогнозом погоды? – неожиданно произнес Ветров.
Жора вздрогнул.
– Дословно сейчас не воспроизведу.
– Откройте сценарно-монтажный план. Прочтите вслух.
– «Что ж, пока над Балканами всё-таки безоблачное небо, обратимся к прогнозу центра гидрометеорологии на завтра, двадцать третье марта…», – начал читать ведущий.
– Про безоблачное небо откуда взяли?
Ларионов замялся.
– Сами придумали? Ну, не молчите.
– Родилось путем коллективного обсуждения, – дипломатично ответил Жора.
– Я предложил, – выручил его Клевцов.
Ветров сощурился, но не зло, а, пожалуй, с любопытством.
– Конечно, знаете смысл этой фразы?
– Знаю, хотя ее происхождение не подтверждается источниками.
– И это знаете? А как на самом деле было?
– «Семнадцатого в семнадцать». Сигнал к началу национального восстания в Испании. Июль тридцать шестого55
Кодовую фразу «Над всей Испанией безоблачное небо» приписывали организаторам восстания против правительства Народного фронта в 1936 г.
[Закрыть], – пояснил Дима.
– Припоминаю, вы же на историка учились в вузе. И я аспирантуру истфака окончил в МГУ, да… Ладно, разбор окончен. Давайте планировать сегодняшний выпуск.
– На вас пропуска нет, – сухо сказал милицейский сержант.
– Как нет? Заранее заказывали, – не понял Клевцов.
Стас Омельченко, державший на одном плече кофр, а на другом чехол со штативом, без всякого интереса смотрел куда-то мимо него. Всем своим видом он желал продемонстрировать, что его эта возня не колышет.
– Звоните в пресс-службу, – предложил постовой.
Естественно, мобильного телефона у Димы не было. Из сотрудников телеканала «Город плюс» этим средством связи располагал, кроме Носова, лишь генеральный продюсер Фима Орлов. За службой новостей были закреплены только три пейджера: по одному у водителя и Элеоноры, а также один переходящий, выдаваемый корреспонденту съемочной группы, которая надолго оставалась вдали от машины. Само собой, пользовались ими тоже по бартеру.
Перед поездкой в областной Дом правительства Клевцову пейджер выдали, но в создавшейся ситуации он был бесполезен. Дима окинул взором вестибюль. В будку с бесплатным телефоном, предназначенным для посетителей, выстроилась очередь человек из шести. Каждый из них скорее пал бы в бою, чем уступил свое право набрать заветный номер. Еще один аппарат, со старомодным диском вместо кнопок, находился на стойке рядом с милиционером.
– Можно от вас? Я мигом! – сказал Дима.
– Это внутренний, – раздался ответ.
– А по внутреннему можно?
– Посторонним запрещено.
Внешняя дверь вестибюля, ведущая на улицу, распахнулась. Мимо Димы и Стаса бодрым шагом проследовали Миша и Лёша с ГТРК. На них пропуск был оформлен своевременно. Оба помахали в знак приветствия, но не остановились: до заседания чрезвычайной комиссии по укреплению бюджетной и налоговой дисциплины оставалось чуть больше пяти минут.
– Betacam у них, настоящая камера. Не то, что наши пукалки, – с завистью отметил Стас.
– Не камера красит человека, – бросил ему Дима. – Стой тут, я сейчас!
Вылетев из подъезда, он галопом понесся вдоль серого здания. За «зеброй», по другую сторону улицы, на стене дома с парикмахерской висел таксофон. Одна мысль билась в голове у Клевцова: «Только бы работал».
Таксофон был исправен, а карточку, к счастью, он постоянно носил с собой. Пресс-служба отозвалась длинными гудками. Сбросил вызов, набрал снова. Наконец, после десятого или одиннадцатого гудка, трубу взяли.
– Алло, – послышался противный голос Аллы Сергеевны Ручкиной, заместителя начальника службы.
Журналисты разных СМИ прозвали ее Сучкиной за высокомерное поведение и вечную волокиту, даже в мелочах. Дима подозревал, что она к тому же глупа, как пробка.
– Дмитрий Клевцов, канал «Город плюс», – выпалил он. – На меня и моего оператора нет пропуска на первом подъезде.
– А я вам что должна, молодой человек? – ответила Ручкина тоном продавщицы семечек.
«Если вы встретили препятствие, думайте не о том, как будете объяснять свой провал. Любым способом необходимо выполнить задание. Настоящий журналист без мыла пролезет куда угодно», – чеканил Ветров на одной из планерок. «Значит, любым способом?» – мысленно спросил себя Дима, чувствуя подступающее бешенство.
– Слушайте меня внимательно, – жестко сказал он в трубку. – Наш разговор записывается на диктофон. Если сейчас же, повторяю, сейчас же не будет пропуска на два лица с аппаратурой, эту пленку мы дадим в эфир, прямо в новости. С комментарием относительно вас и вашего руководства. Первый подъезд. Вы запомнили?
– Молодой… Дмитрий, я одна в отделе… я не смогу так сразу, – зачастила Ручкина совсем другим тоном.
– Ровно две минуты. Время пошло!
– Да что же это… – у Ручкиной, кажется, что-то загремело, падая со стола: то ли связка ключей, то ли стакан с подстаканником. – Ожидайте, я иду!
Дима и Стас поднялись в зал ровно за тридцать секунд до начала заседания.
Старик Баранников стоял и курил в неположенном месте, прямо на ступеньках малого корпуса. Клевцов и Омельченко подкатили к нему победителями. В кулуарах Дима раскрутил на мини-интервью директора ликероводочного завода Еремеева. Директор, он же депутат заксобрания, лихо прошелся по методам работы чрезвычайной бюджетной комиссии, сравнив ее с монголо-татарскими сборщиками дани. При предыдущем губернаторе Еремеев отвечал за всю промышленную политику области, но простился с домом на площади, не дожидаясь смены караула. Депутатство позволяло ему критиковать нынешнюю власть, ссылаясь на свой ценный опыт и не переживая за последствия. «Должно же быть альтернативное мнение, верно? Какой же сюжет без него?» – про себя приговаривал корреспондент.
– Дима, что вы там натворили? – с присущей ему воинской вежливостью спросил Василий Иванович.
– Где?
– В Доме правительства.
Стас уставился на Диму с неподдельным интересом.
– Я понятия не имею, о чем вы, – весело сказал Клевцов.
Адреналин в крови продолжал действовать. Он чувствовал, что готов мчаться вперед, не признавая вообще никаких препятствий. Хотя скромный «Город плюс» вряд ли предоставил бы ему такую возможность, и это Дима осознавал тоже. Вопреки его ожиданиям, Василий Иванович только покачал седой головой, но не занялся воспитанием.
Выпуск записывали в режиме прямого эфира, чтобы сдать его за полчаса до показа, в девятнадцать ноль-ноль. Так рассчитывали исключить возможные накладки. Во вторник новости вела Маша. Ветров на записи, как правило, не присутствовал, дабы не нервировать подчиненных. Он, не попрощавшись, уехал куда-то в начале шестого. Элеонора сегодня тоже решила отчалить пораньше. Собственно, она не обязана была сидеть до упора: по инструкции за процедуру и результат записи отвечали ведущий с дежурным монтажером.
– На трамвай? – поинтересовался у нее Дима.
Им было по пути, даже выходили оба на одной и той же остановке.
– Долго на трамвае. Пошли на маршрутку.
Они без спешки спустились по лестнице на крыльцо, разом глубоко вдохнули свежий весенний воздух. Обогнули главный корпус ГТРК с ярко освещенными окнами и несколькими «Волгами» последней модели у ворот. Парадные двери гостелерадиокомпании были распахнуты, чьи-то темные фигуры мелькали на их фоне.
– Сегодня «Лицом к землякам», – вспомнила Элеонора. – Губернатор зажигает.
– Назвали бы лучше «Весь вечер на арене».
– Весь уже не потянет наш Гордей Романович.
Губернатор области Гордей Романович Царёв был силен в устной речи. Живая и образная, она то текла из него уверенным потоком, то била сверкающей струей. В произнесении докладов, приветствий, тостов ему не было равных еще в обкоме партии в ту пору, когда партия правила, не зная конкуренции. Кроме того, прирожденного секретаря по идеологии отличала запоминающаяся внешность. Высокий рост, прекрасная осанка, густая шевелюра, с годами не ставшая реже, живые как шарики ртути глаза – всё это стало его важным преимуществом в публичной политике бурных девяностых. Гордей Романович не покинул ее сцену, как некоторые его товарищи, унесенные ветрами перемен. Наоборот, сумел вырасти.
Первые всенародные выборы он выиграл с убедительным перевесом. Тоска по мудрому спасителю-избавителю из числа старых кадров охватила тогда многих его земляков, особенно тех, кто искренне недоумевал, зачем нужна какая-то приватизация и почему нельзя напечатать больше денег, чтобы бумажек с множеством нулей хватило всем и каждому.
«Кто крайний в цари?» – бросал Царёв, взбираясь на очередную трибуну, и благодарная аудитория встречала его свойским смехом. В итоге область при нем быстро приобрела репутацию пряжки «красного пояса». Так ее обозвал один обозреватель московского демократического издания. Название прижилось, тем более что речистый Гордей Романович сделался заметной персоной на общероссийском уровне. Как член Совета Федерации, он регулярно выступал за поворот лицом к социальной сфере и поддержку отечественного производителя.
Экономического чуда регион под его властью не сотворил, скорее даже наоборот. За дотациями Гордей Романович по-прежнему ездил в ненавистную «красному» избирателю Москву. Без них пришлось бы туго. Как ни странно, вовремя подвернулся дефолт, на который можно было списать многое. «Да, небогато мы живем, но не беднее других!» – патетически восклицал Царёв на открытых для журналистов планерках и в телестудии…
– Строительный техникум, – объявил водитель маршрутки по просьбе старушки, которая всю дорогу боялась проскочить мимо.
Дима помог бабушке выбраться из микроавтобуса, потом подал руку Элеоноре. Ее длинные и тонкие пальцы были прохладными, и ощущение от них внезапно показалось ему приятным.
– Ты на пианино играешь, наверное? – спросил он.
– Даже не пробовала. И не рисую, кстати, – ответила она.
Чувствуя какую-то двусмысленность от их беглого соприкосновения, Клевцов подчеркнуто бодро сказал:
– Ну что, тебе направо, мне налево.
– Налево неплохо иногда, – едва уловимо усмехнулась Элеонора.
Когда он уже собрался помахать ей, она вдруг добавила:
– Андрей Константинович действительно волнуется из-за этой истории с порнухой. Давай завтра на свежую голову кое-что обсудим, только один на один.
Глава 4
«Пора серьезно побеседовать»
Александра Владимировича Ветрова занесло в «красный пояс» по стечению не самых радостных обстоятельств. Его родиной была Сибирь, где он с малых лет привык к обжигающим морозам и прочно усвоил тезис о том, что полагаться всегда надлежит на собственные силы и смекалку. К сорока двум годам за его плечами скопилась масса разнообразного опыта. Родной край Александр оставил в семнадцать лет, отправившись покорять столицу, и обратно уже не вернулся.
Учился будущий директор информационного вещания на педагога, то есть, можно сказать, впоследствии преподавал азы ремесла сотрудникам новостей со знанием дела. Три года Ветров провел в районном центре в самой глубине Пензенской области, в средней школе, куда был послан по распределению. Далее он вернулся в Москву, где избрал научную карьеру. Кандидатскую диссертацию посвятил критике буржуазных фальсификаций истории триумфального шествия советской власти на русском Севере.
Советскую власть Александр Владимирович не любил. Оба его деда сгинули в эпоху сплошной коллективизации, а другой родне пришлось экстренно сменить место жительства, чтобы избежать лишних вопросов от органов госбезопасности. Правильная тема диссертации позволила Ветрову на легальных основаниях читать мемуары белогвардейских генералов, книги эмигрантских писателей и зарубежных ученых. Тем временем режим ветшал, а разговоры на кухнях и в курилках становились смелее.
В середине восьмидесятых при университете образовался кружок из молодых аспирантов и кандидатов наук, обсуждавших роль и значение партии в обществе, причем выводы для партии делались неутешительные. Разумеется, контора со щитом и мечом была в курсе теоретических изысканий. На первый раз Ветрова вызвали и предупредили, отечески посоветовали присмотреться к друзьям-товарищам. Если бы не перестройка с гласностью, он встал бы перед мучительным выбором: сотрудничать с наследниками Дзержинского или расстаться с профессией.
Ветер перемен подхватил его и понес с бешеной скоростью. Ветров открывал товарищества с ограниченной ответственностью и совместные предприятия, учреждал журнал религиозно-просветительского содержания, сколачивал штаб общественной поддержки Бориса Ельцина. Заняться телевидением его так же, как Носова, убедили компаньоны, понявшие мощь и прибыльность рекламы. Приобретя первоначальный опыт на растущем под крылом государства канале «Россия», он получил назначение в один из тех регионов, о которых писал в своей диссертации.
Там Александр Владимирович осел и укоренился на довольно продолжительный срок. От председателя местной ГТРК, без пяти минут пенсионера, грезившего лишь об одном – продержаться до ухода на покой, он получил карт-бланш на коренные преобразования. С присущей ему энергией Ветров в ранге первого зама взялся перестраивать компанию на современный лад. Начал с новостей как важнейшего участка.
– Неприкасаемых для нас нет, кроме губернатора, – провозгласил он главный принцип службы.
Главе региона, матерому хозяйственнику, такой подход понравился. Через ящик с голубым экраном он решал свои проблемы, поддерживая необходимый баланс во взаимоотношениях с местными кланами, общинами и группировками, а применительно к народным массам выступая в роли психотерапевта. Телевизионщики взамен получили возможность поправить собственное материальное положение.
Ветров ощутил себя, как рыба в воде. Рекламодатели редко говорили «нет» любимому каналу губернатора, и в эфире стало появляться всё больше коммерческих сюжетов и целых фильмов. Фирма процветала. Александр Владимирович готовился вот-вот занять должность председателя, которому Москва в виде исключения ненадолго продлила контракт. Однако стряслась беда.
Когда председатель собрался, наконец, на заслуженный отдых, на его место прислали другого человека. Тот с первой минуты взял дистанцию в общении с Ветровым, а чуть погодя затеял ревизию всей финансовой деятельности. Губернатор вступаться не пожелал, дав понять, что намерен действовать по закону. В конце концов, разгоравшийся конфликт погасили, но Александр Владимирович был вынужден паковать чемоданы.
Прежние связи в Белокаменной помогли ему удержаться на плаву, хотя былые компаньоны недвусмысленно уведомили Ветрова о том, что из государевой кадровой обоймы он пока выведен. Может быть, на время, не навсегда. В любом случае надо выждать. Они же и сосватали Александра Владимировича генеральному директору «Города плюс».
Утром в среду Диму накрыла жестокая депрессия. Он еле-еле разодрал глаза, словно вовсе не спал, хотя лег уже в одиннадцать. Такие приступы повторялись всё чаще, начиная с февраля. Ощущение жизненного тупика настойчиво лезло в сознание, и руки опускались сами собой. Семьсот пятьдесят рублей в месяц – это, конечно, круто. Это ведь то самое, о чем ты мечтал, выбирая профессию журналиста, повторял кто-то внутри него. Полгода он чуть ли не жил на работе, отдавал ей все силы, действительно учился всему новому и у неугомонного Ветрова, и у старожилов канала. А что в ответ, пусть не тотчас в виде денежных знаков, но хотя бы в качестве интересной перспективы?
Лёня вчера, конечно, дал волю чувствам. Психанул, попросту говоря. Ему виднее, наверное. Как быть Дмитрию Клевцову, простому корреспонденту, за месяц до собственного тридцатилетия? Терпеть дальше, изредка выпускать пар, срываясь на таких умственно отсталых, как Ручкина-Сучкина? Во имя какой цели?.. Довольно странно, что Баранников не потребовал объяснений, даже в устной форме, подумал он. Еще более странно, что на скандальный эпизод никак не отреагировал Александр Владимирович, которому, без сомнения, обо всём донесли.
Дима с отвращением откинул одеяло и поплелся в ванную. За общим завтраком без всякого желания ел яичницу с куском любительской колбасы, механически двигая челюстями. Родители смотрели на него с тревогой, но вопросов не задавали. За последние четыре года он ни разу не делился с матерью и отцом своими переживаниями, понимая, что напрасно загрузит их негативной информацией.
Реально помочь ему они всё равно не смогли бы. Отец как замкнулся в узком мирке своей кафедры, так и не выбирался оттуда в сложный, резко изменившийся и продолжавший меняться большой мир взбаламученной страны. Он всю жизнь трудился в одном и том же институте, теперь редко покидал пределы микрорайона и привык довольствоваться тем, что имел. Мама год назад вышла на пенсию и полностью сосредоточилась на ведении домашнего хозяйства.
Дима был единственным ребенком в семье и, кажется, не вполне оправдал родительские ожидания. Конечно, как все любящие мама с папой, они считали его безусловно умным и способным мальчиком, могущим добиться многого. Надеялись, не скрывая этого, что пойдет по отцовским стопам. В таком случае поддержка ему была бы обеспечена. Но Дима чувствовал себя бесконечно далеким от экономической теории, которая вдобавок рассыпалась прахом от столкновения с нынешней практикой.
Они и без того тяжко переживали мое расставание с Алиной, не стоит подбрасывать им новую тему, вяло размышлял он. Де-юре он, между прочим, оставался женатым человеком, но де-факто они с супругой решили пожить раздельно. Когда Дима переступил порог квартиры с двумя баулами и вывалил это известие, мама долго плакала, а отец как-то по-стариковски сгорбился, но промолчал.
– Что у вас про Югославию говорят? – спросила мама за чаем.
Дима сразу вспомнил Лёниного мужика в кепке.
– У нас об этом вообще не заикаются. Думаю, в других редакциях тоже.
– Но война будет?
– Может, и будет, – равнодушно ответил Дима, размешивая сахар в кружке.
– Жалко. Разобьют всё, разрушат, – сказала мама.
В молодости она посетила Белград, Сараево и Дубровник по туристической путевке.
– Не наше это дело.
Балканская повестка явно не трогала сотрудника новостей.
– Ты с Вадиком давно разговаривал? – осторожно поинтересовался папа.
Вадиком звали Диминого сына – прелестного белокурого малыша с васильковыми глазами. Он был в курсе, что у папы очень много дел, и поэтому тот не ночует дома, зато появляется по воскресеньям с гостинцами.
– Звонил ему в понедельник вечером с канала, – сказал Дима.
«Сошлись бы снова, а?», – прочел он в маминых глазах. Чай почудился ему приторным до омерзения, хотя были там, как обычно, только две ложечки сахара.
– У тебя с деньгами как?
Этот мамин вопрос явно оказался лишним. Дима скривился, как от зубной боли, и сообщил, что денег ему хватает.
– Сегодня позже вернусь. Надо побыть до эфира, – предупредил он, поднимаясь из-за стола.
– Выперли Маляву. Такая она, жизнь-жестянка, – промолвил Стас Омельченко с каким-то мазохистским удовлетворением.
– Как выперли?
– Без выходного пособия, – конкретизировал оператор.
Элеонора не выразила ему особого сочувствия.
– Каждый за себя, один Бог за всех, – продолжал Стас, прислонившись к холодильнику службы новостей.
Малявкина рассчитали прямо с утра по «алкогольной» статье Кодекса законов о труде РСФСР, который продолжал применяться в свободной России. На этом завершилось служебное расследование, которое учинил Василий Иванович.
– «Россия», значит, показывает голых баб и мужика, похожего на генерального прокурора66
В ночном выпуске «Вестей» 17 марта 1999 г. была показана почти часовая видеозапись, на которой человек, похожий на генерального прокурора РФ Юрия Скуратова, занимался сексом с двумя девушками. По сведениям газеты «Коммерсант», показ был прямо санкционирован Кремлем. В появлении записи сам Скуратов обвинял директора ФСБ Владимира Путина.
[Закрыть], и ей ничего, как с гуся вода. Никого не увольняют, не штрафуют. А мы, конечно, тяжкое преступление совершили…
– Стасик, не гунди. Дай сосредоточиться, – попросил Жора.
– А ты чем-то важным занят? – агрессивно отреагировал Стас.
– Сюжет пишу, про вещевой рынок.
– И что с рынком?
– Могут аренду не продлить.
– Да ладно! – живо заинтересовался Омельченко, редко вникавший в содержание новостей. – Куда же будем за шмотками ходить?
Крупнейший в городе вещевой рынок, предлагавший народу весь ширпотреб – одежду, обувь, головные уборы, косметику – располагался на территории ипподрома, который с начала девяностых не использовался по назначению. Кроме торжищ, там проходили выставки-продажи легковых авто. Арендатором выступал бизнесмен Птицын, депутат городской Думы, владевший сетью мясных лавок. Места на ипподроме он, в свою очередь, сдавал в субаренду «челнокам», возившим товар из Польши и Турции.
– Еще пока неясно. Может, рынок и сохранят. Кому-нибудь другому передадут, кроме Птицына, – высказал предположение Жора.
– Разборки начнутся, – резюмировал Стас и, двинув локтем, чуть не смахнул с холодильника пузатую глиняную чашку с городским гербом.
– Эй, осторожнее! – по-хозяйски прикрикнула Маша, на диване ждавшая своей очереди воспользоваться компьютером.
Стас притронулся двумя пальцами к чашке, понюхал и брезгливо поморщился.
– Для чего это?
– Бактериальные культуры, – спокойно сказал Дима.
– Какие-какие культуры?
– Бактериальные. Выращиваем на продажу.
В ничейную чашку примерно месяц подряд сотрудники сбрасывали использованные чайные пакетики с нитяными хвостиками, выплескивали остатки йогуртов и кефира. Отходы накапливались и перемешивались между собой и уже, кажется, забродили. Избавиться от них и вымыть посудину творческие люди постоянно забывали. Или не успевали, что было не принципиально с точки зрения конечного результата.
– Злые вы, уйду я от вас, – ответил Стас, когда никто даже не улыбнулся.
После того как он осуществил свою угрозу, Элеонора кивком указала Диме на дверь. По общему коридору сновали Оля, Василий Иванович и Фима, искавшие какую-то кассету и при этом что-то горячо обсуждавшие. Единственным местом, где можно было посекретничать, оставалась эвакуационная лестница.
– Я тебя прошу подключиться к этому делу, – тихо сказала Элеонора.
– Подключиться? – недопонял Дима.
– Андрей Константинович допускает, что канал подставили не просто так. Он попросил меня быть внимательнее… ну, и ты ведь не откажешься помочь?
«Хорошо господам начальникам в сыщиков играть, а мне еще через полгода жрать нечего будет», – с неожиданно накатившей ненавистью подумал Клевцов.
Элеонора истолковала его заминку по-своему.
– Сейчас, после увольнения Малявкина, возможный виновник может успокоиться и потерять бдительность. Конечно, если он среди нас, – доверительно сообщила она.
– Ветрова рассматриваем? – спросил Дима, пересилив себя.
– Да.
Внизу на лестнице послышались чьи-то шаги. Элеонора крепко сжала Димину руку, отпрянула назад и пулей выскочила в коридор. Со стороны административного отдела разносились громкие вопли Фимы и невнятные оправдания девушки Людмилы. Она зачем-то залезла на авторский стеллаж и утащила оттуда на съемку одну из рабочих кассет Орлова, притом с нужным ему видео.
Третий день недели был закреплен за Элеонорой в роли ведущей. Выпуск записывал и монтировал Стас, вопреки опасениям Баранникова собранный и деловитый. Директор информационного вещания сидел в это время в кабинете службы новостей, на стуле у вешалки, листая цветное иллюстрированное приложение к «Коммерсанту». Дима на диване изучал исписанный до последней странички блокнот перед тем, как отправить его в утиль. Найти там что-то особо важное он не рассчитывал, скорее, просто заполнял паузу.
– Кто это читал? – вдруг спросил Ветров.
– «Власть»? Я читал.
– Выписываете или покупаете?
– Дороговато и то, и другое. Андрей Константинович оставил, когда был у нас.
Ветров хотел сказать еще что-то, но на пороге появилась ведущая в элегантном ярко– желтом пиджачке. На экране он смотрелся еще ярче, а был, между тем, приобретен за бесценок в магазине секонд-хенд. Об этом однажды обмолвилась сама Элеонора.
– Готово, – объявила она, приглашая смотреть.
Всё шло гладко, пока не настал черед Диминого сюжета. Экспресс-опрос на улице выпало делать ему, и тему тоже предложил он: «Отношение горожан к прогнозам профессиональных экономистов». За материалом выезжали на пятачок у центральной автостанции.
– Экономистов мы уважаем, Карл Маркс тоже был экономист, – степенно начал интеллигентный мужчина в очках после вступительных слов ведущей, на телевизионном жаргоне подводки.
– Прогнозов много слышали, только кто ж им поверит после всего содеянного? – продолжила женщина в платке.
– Не верю. Все продались, и телевидение продалось! Вы с какого канала? – подхватил помятый парень с испитым лицом.
– Верим, касатик, всю нашу жизнь верим, – закивала сморщенная бабулька, осеняя объектив крестным знамением.
– Передайте Ельцину и Чубайсу, что терпим пока. Ждем по две «Волги» на ваучер, – сверкнул золотым зубом дядька неопределенного возраста.
– Гордею Романовичу пламенный привет! Он вроде тоже экономист. Или нет? – задорно вставил свою реплику юноша студенческого возраста.
– Есть там один человек в телевизоре, Лившиц77
Александр Лившиц в 1996-1997 гг. был вице-премьером правительства и министром финансов РФ, с ноября 1998 г. вел на телеканале НТВ программу «Спросите Лившица». Считался автором крылатой фразы «Делиться надо!»
[Закрыть] фамилия. Смотрю на него с удовольствием, – кокетливо бросила в камеру тетенька лет сорока пяти, в китайском пуховике.
– Я как военнослужащий даже не знаю, что вам сказать… Начальство говорит, надо верить! – чуть запнувшись, отрапортовал солдат в форменном бушлате, по виду и возрасту контрактник.
– Слушали мы, слушали земляков, и социальный пессимизм понемногу отступал, – подытожил за кадром Дима медоточивым голосом.
Фоном для его слов стала согбенная старушка в облезлом пальто фасона ранних семидесятых. Она утаскивала подальше от съемочной группы клеенчатую сумку на колесиках.
– Поставьте на паузу, – сказал Ветров.
Элеонора молча смотрела на него. Дима не отводил глаз от монитора, словно там сию секунду должно было начаться самое интересное – еще один порнофильм, например. Стас подчеркнуто глядел на часы. До эфира оставалось восемь минут.
– Кто Гордей Романович по образованию?
Дима повернулся к Ветрову, задавшему вопрос.
– Почвовед.
Александр Владимирович захохотал так, что Элеонора выронила ручку, которую она заранее приготовила для росписи в журнале приемки.
– Досматривайте прогноз погоды без меня, и – вперед!
Продолжая смеяться, но уже тише, он размашистым шагом вышел из административного отдела, где стоял контрольный видеомагнитофон.
– Социальный пессимизм… Ишь ты! – долетело из коридора.
Стас только плечами пожал.
Ранним утром в понедельник Александр Владимирович встал, если уместно такое выражение, с первыми петухами. Он снимал квартиру на соседней улице, что давало ему преимущество при сборах. Его жена Лариса Борисовна осталась досыпать (ей можно было нежиться без ограничений), а директор информационного вещания, наскоро умывшись, выпив крепкого кофе и одевшись, в семь ноль три прогревал мотор своего белого Mercedes.
Не прошло и десяти минут, как Ветров высадился из него напротив парадного подъезда ГТРК. К председателю его пропустили без помех. Привычку браться за дела по-крестьянски, с первыми лучами солнца, а зимой задолго до их появления тот приобрел еще в сельском райкоме комсомола. Ныне распорядитель важнейшего телевизионного ресурса области был депутатом законодательного собрания и персоной, вхожей в любые инстанции.
Несмотря на вроде бы неурочное время, у него уже сидел другой гость. Человека с таким лицом можно было повстречать в любом гаражном кооперативе, и он вполне сошел бы за его завсегдатая. От мужиков, обсуждающих достоинства разных видов резины или нелады с карбюратором, его отличали чистые руки и плотный пиджак в крапинку. По иронии судьбы, в начале девяностых, после ликвидации КПСС, человек недолго заведовал автоколонной, теперь же занимал пост вице-губернатора по внутренней политике.
Семёна Михайловича Барышникова папа с мамой назвали в честь маршала Буденного, и его имя с отчеством перевешивали фамилию. На хозяйственной стезе он себя ничем не проявил, зато упорно занимался строительством новой коммунистической партии из обломков старого изделия и, как только Гордей Романович выиграл выборы, переехал в Дом правительства. До перестройки служебным потолком Семёна Михайловича была должность второго секретаря горкома.
Хозяин кабинета отрекомендовал гостей друг другу. Барышников, не экономя силы, пожал руку Ветрову и выжидательно поглядел на него.
– Я подавал свое предложение через Антона Савельевича, – кивнул тот в сторону председателя, без раскачки беря быка за рога. – Если совсем вкратце, то создание регионального медиа-холдинга позволит вам централизовать всю информационную политику, резко повысив ее эффективность. В настоящее время освещение деятельности губернатора оставляет желать много лучшего. С учетом предстоящей предвыборной кампании…
– Я читал, спасибо, – перебил его вице-губернатор. – Мое личное мнение такое: вы в своей записке сгущаете краски. Да, есть определенные шероховатости, но мы в целом справляемся. Гордей Романович… э-э… если можно так выразиться, сам себе медиа-холдинг.
– Поймите, пожалуйста, ситуация неизбежно будет обостряться, – сказал Ветров, уже чувствуя тщетность своих аргументов.
– Понимаем, контролируем ситуацию, – не меняя тона, ответил Барышников. – Вы человек приезжий и просто не можете знать всех наших нюансов.
Хранивший молчание председатель ГТРК громко скрипнул креслом.
