Текст книги "Возвращение алтаря Святовита"
Автор книги: Алексей Борисов
Жанр:
Историческая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
По дороге, пока он добирался из Алексино в Шаталово, думалось о многом, но никак не ожидал услышать столь простого объяснения в волнующем для себя вопросе от старого деда, что повстречался ему у бани на лавочке. В конце концов, если говорить честно, мало кто из видавших жизнь людей верил в то, что писали о войне в последнее время, особенно после тридцать девятого года, когда немцы оккупировали Польшу и вплотную подошли к советской границе. Даже не столь уж осведомлённым людям было ясно – аппетит приходит во время еды. Однако накануне войны вышли газеты, да и радио об этом вещало, с опровержением ТАСС, которые вновь убеждали неверующих, что Германия, опять же, неуклонно сохраняет условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз. Блажен, кто верует. Потом, правда, некоторые объясняли, мол, для большой политики, или, как сказал старик Афанасий, для международного этикета. Однако издавна считалось: где много этикета, там мало искренности, ибо от волков, кроме задранных овец, ничего ожидать не приходится. А фашисты – те же волки. Об этом хорошо знал и Савелий, хотя он и понимал, что в политике расход с барышом не всегда в одной телеге едут. Иногда и сбрехнуть надо, вот только как-то неправильно всё это выглядело. Слишком дорого для русского народа стали эти политесы. И после того, как отгремел гром, а перекреститься стало уже некому, у людей будто языки развязались. Порой даже казалось, что говорили теперь почти одно и то же: «Обосрались в Кремле, перехитрил Гитлер Сталина»; и скрытые недоброжелатели, если не враги, которые действительно ждали с приходом германцев избавления от комиссаров, и люди честные, которых волновало и беспокоило то, что происходит в стране. Но во всей этой говорильне, справедливой и несправедливой, было нечто такое, что заставляло призадуматься: видимо, не всему и не всегда стоило верить, так как у каждого правда – своя. Возле бани, дожидаясь своей очереди, сидели пара женщин и одноногий дедок, заставший ещё Александра Освободителя. Силантьевич поздоровался, достал из перекинутой через плечо сумки кулёк с семечками, угостил дам, с дедом поделился табаком и завёл разговор ни о чём: о погоде, о природе. Проронив между прочим:
– Как жить-то дальше?
– Как и завсегда, – пожал плечами дедок, – комиссары ушли, снова начнём жить да работать себе помаленьку.
– А как же германец? – удивляясь такому прямому ответу, уточнил Савелий.
– А шо германец? Я ж про что гутарю – сколько их тута? Ну хорошо, у нас их тут цельная рота на постое. Жрут, срут, да скоро уйдут. А так, ежели одного на деревню оставят, а то, могёт, и на цельный сельсовет; что он нам тогда? Как было, так и буде. Это колхоз можно разогнать, а с мужиком ничё сделать нельзя. Мужик… – дедок на секунду задумался, – как тот солдат. Его не разжалуешь в чине. Некуда далее, опора он. Ну, а без колхоза и выкрестов этих, «кагановичей» – мы и раньше жили. Нам тута, при огороде, да с коровкой всегда можно было жить.
– Без колхоза жили, твоя правда. А вот под германцем, сдаётся, ещё не пробовали. Как бы ни ободрал германец мужика как липку?
– Под красными вытерпели, знать и под германцем стерпим. Главное нонче переждать. Как в великое половодье. Только по сторонам смотреть успевай, чтоб самого куда-нибудь не снесло, – старик показал на отсутствующую ногу. – А там, через недельку-другую, глядишь, тишь да благодать. Водица спала, всё на месте; ежели, известно, оно крепко стояло на том месте. Понял, о чём я гутарю?
– Понял. Понял я, что один хрен тебе, кто землю нашу топчет. Германец уже на Москву замахнулся, а ты всё переждать хочешь. Как оно там выйдет, чья возьмёт?
– Дурень ты, хоть вроде и в годах уже, – обиделся дед. – Москва, она как приманка в мышеловке. С войной на Москву испокон века ходили. И поляки, и французы, кого только не было. И шо? Германец как тот пёс, никогда блинов не пёк – тестом ел. Пока мужик жив – Русь не победить. Ни германцам, ни комиссарам. Вот о чём я гутарил.
В это время из бани вышла бабка, перекрестилась, сказала: «Думала, помру», и в сопровождении деда направилась в сторону стоявших невдалеке изб. Через дверь донеслось:
– Следующий.
Сидевшая с краю женщина встала, оправила платок и зашла внутрь.
– Тебя как звать, дочка? – спросил Силантьевич у оставшейся молодухи, пытаясь вспомнить, где он уже видел такие запоминающиеся глаза, и вспомнил.
– Катя Семёновна, – ответила собеседница.
– Комсомолка, небось? Не отвечай, сиди тихо. Я ж батьку твоего знаю, Синайко Семёна. Служили мы вместе. Дочка у него вроде учителем географии стала, в город перебралась.
– А вам какое дело? – с испугом в голосе.
– Есть дело. Ты уж поверь мне, – понижая голос до шёпота, – помощь твоя нужна. Ну, так как, комсомолка Катя Семёновна?
– Да что вам надо от меня? Обознались вы, – тихим голосом.
– Не, дочка. Глаз у меня намётанный. Значит так, сейчас зайдёшь в баню и скажешь Фёдору, – видя недоумение, пояснил: – Савченков который, ну, врач. Скажешь, что у тебя болит внизу живота, мол, по женской части.
– Зачем это?
– Затем, дурёха, чтобы конвоир вышел. Тебе при постороннем раздеваться стыдно, поняла?
– Поняла.
– Передай врачу лекарства, там, на кульке написано, от чего порошки, и записку с картой.
– А сами чего не передадите?
– Ты ж вроде учительница, а слушаешь невнимательно.
– А, извините. Я про немца в бане запамятовала. Давайте кулёк, что мне, передать сложно?
Минут через десять Катя Синайко зашла на приём, и вскоре оттуда вышел недовольный конвоир. Савелий тут же вытащил из кармана початую пачку сигарет и, произнеся: «Битте», – протянул их немцу. Конвоир отрицательно покачал головой, мол, не курящий, но потом сообразил и забрал всю пачку себе. Поправив на плече винтовку, немец постоял некоторое время и стал пристраиваться к крошечному окошку, дабы подсмотреть, что ж такого интересного происходит внутри. Допустить такого поворота событий Савелий не мог. Громко кашлянув, привлекая к себе внимание, Силантьевич ввёл в бой «последний козырь». Из сумки появилась половина варёной курицы. Устоять от такого соблазна конвоир не смог. Присев рядышком, он с жадностью впился зубами в мясо, закатив глаза от удовольствия. Это вам не картошку с гороховой колбасой каждый день уминать, а на баб голых можно и в другой раз посмотреть.
– Гуд хенне, гуд, – пробурчал с набитым ртом немец.
«Конечно, гуд, – подумал про себя Савелий, – где только Николаевич таких откормленных кур берёт? Видано ли, четверть пуда живого веса. А германец-то, падла, жрёт за двоих, аж за ушами трещит».
Тем временем немец обглодал последнюю косточку и, спрятав не съеденную грудку в сухарную сумку, оказался на ногах. В окошко он заглянул, но было уже поздно.
– Следующий, – раздался голос из бани, с одновременным появлением в дверном проёме Екатерины.
Осмотр «больного» Савелия Силантьевича затянулся на четверть часа. Савченко прослушивал пульс, смотрел зрачки, просил показать язык и даже прощупал область печени. Спасти пациента, по мнению «врача», могли только минеральные воды, полный отказ от самогона и поездка на курорты Крыма. Да, ещё не мешало приехать на приём через недельку, так как постоянное наблюдение у доктора есть залог успеха в лечении, с чем Савелий полностью согласился. В процессе обследования Савелий Силантьевич назвал фамилию помощника коменданта, который в этот момент отбирает для него людей и, получив отрицательный ответ с некоторыми дополнениями, понял, что совершил ошибку.
Выйдя на воздух, ускоренным шагом Савелий пошёл в Шаталово. Половина дела была сделана. На переданной карте было отмечено место закладки для будущих беглецов, с указанием маршрута и точкой сбора. Оставалось передать оружие, но как это было осуществить в сложившейся ситуации, Силантьевич не представлял. Младший лейтенант всё напутал. Было два лагеря, хоть и расположенных неподалёку, но всё же разных. Один разместился в центре Шаталово, а второй, откуда бежал Вася, находился рядом с Алексино. Они с Ржецким искали людей не в том лагере, следовательно, четверо новобранцев-полицаев будут, скорее всего, отъявленными негодяями, раз согласятся пойти на службу оккупантам. Пользы от них – никакой, а значит, и забирать нельзя. Успеть бы предупредить Евгения Владимировича, пока тот дров не наломал. Савелий успел. Войдя в административный барак, он заметил Ржецкого, который как раз сличал списки военнопленных, пытаясь отыскать нужных людей и, не найдя их в очередной раз, чуть было не согласился забрать первых попавшихся.
– Нет этих людей здесь, Савелий Силантьевич, – сказал Ржецкий, – предлагают забрать активистов.
– Мне активисты без надобности, – глотая слова, запыхавшись, возразил Савелий. – Я тут прознал, что родственников содержат в соседнем лагере. Будь добр, спроси у коменданта, можно ли нам туда? В долгу не останусь. Коли подсобит, ведро самогона привезу.
Ржецкий перевёл. Помощник коменданта согласился и написал сопроводительную записку для какого-то Ганса, занимавшему в Алексинском лагере аналогичную должность.
Из Алексино они выехали под вечер. Пришлось ждать, когда прибудут высланные на работу военнопленные. Фамилии четверых красноармейцев совпали со списком, и Савелий отдал Гансу свои часы с боем. Как ни жалко было расставаться с подарком супруги, но жизни ребят всяк стоили дороже.
Пока Савелий Силантьевич пополнял свой партизанский отряд, я, нагруженный как мул, с привязанной к поясу тележкой пёр необходимые для закладки припасы. Путь мой лежал в одно интересное и, я бы даже сказал, историческое место. В середине воображаемого треугольника, приняв за вершины деревни: Митюли, Шимановка и Зимницы; ещё до революции, по распоряжению Энгельгардта была построена охотничья заимка. Одно время там даже жил егерь с дочкой и внуком, но вначале двадцатых избу наполовину сожгли, когда ликвидировали один из отрядов братьев Жигаловых. Бой был настолько кровавый, что только раненых вывезли четыре телеги. С тех пор заимка напоминает груду почерневших, обваленных брёвен, за исключением ледника. Ледник, эта такая маленькая землянка, как домик гнома, стоящая метрах в десяти от пепелища, изрядно заросшая кустарником, но не потерявшая своего основного назначения. Возведён сей объект был на совесть: с ледяной камерой, водоотводом, вентиляцией, с песочком, в общем, как положено. Там у меня располагался основной склад, заполненный всякой всячиной. Постоянная температура в четыре-пять градусов, даже в знойное лето, вполне достаточна для сохранности продуктов, а уж тем более для консервов.
Добравшись до места, я стал сортировать вещевые мешки. В каждый сидор вошли по две банки тушёнки, галеты, пачка чая, мешочки с солью, сахаром и гречкой, уложенные в солдатский котелок, упаковка табака, тяпка, ложка, складной нож, спички и фляжка с водой. Помимо этого в набор входили бритвенные, гигиенические и санитарные принадлежности. К сидору пристёгивался смотанный в скатку дождевик. По крайней мере, нацепив на себя этот плащ, беглый красноармеец уже не так бросался в глаза в своей военной форме, да и всё теплее, чем в одной гимнастёрке. Всего вышло дюжина комплектов. Ещё один сидор (командирский), помимо обычного набора, был укомплектован мелкомасштабной картой, блокнотом с карандашами, биноклем, фонариком с механической подзарядкой, флягой со спиртом, часами и универсальными компасом с термометром. Вроде бы всё. Даты и маркировка уничтожены, вот только светодиодные лампочки и начинка фонарика, но тут риск минимальный. Не думаю, что кому-то взбредёт в голову без маленькой крестообразной отвёртки разбирать фонарик. Забот у беглецов и без того хватает, не до баловства им будет. Посыпав вокруг ледника смесью, не способствующей собачьему обонянию, я запрятал мешки под обвалившимися брёвнами с северной стороны заимки, как было отмечено на карте, переданной «врачу». При желании и чуточки хотения найти не сложно. Пора обратно, а то усталость брала своё. Признаться, не рассчитал вес, и хоть в обратную сторону двигался порожняком, всё равно замаялся до такой степени, что к хутору Афанасия я вышел немного с непривычной стороны. Сам даже не ожидал, как такое случилось, а посему хорошо запомнившееся ориентиры смог осмотреть с другого бока, что оказалось весьма полезным. С краю опушки появилась скирда сена, причём трава у леса и склона к реке осталась, не скошена, как будто не успели. Это выглядело странно. Луговое разнотравье для животины – как торт для сладкоежки. Не мог крестьянин так поступить, тем более с каждым днём трава теряет свои питательные свойства. Либо что-то срочное отвлекло от работы, либо коса сломалась. Подойдя к калитке, я окликнул хозяина. Ответил пёс Полкан, причём не особо усердно. Вскоре из избы появилась Евдокия, почему-то опирающаяся на самодельные костыли и закутанная в невероятное количество платков. Она и выдала мне последние новости: всех жителей района, невзирая на возраст, привлекли на уборку и обмолот урожая. И это, с её слов, женщине крупно повезло (показывая на костыли). Из Тростянки, на сбор льнотресты, в поле выгнали не только малолетних, но и баб с грудничками. Хаты пустуют, скотина воет. Отпускать домой разрешили только ночью, а попробуй с Васьково доберись? С трудом передвигающиеся старухи едва успевают сдаивать молоко, а вскоре озимые сеять, и что будет – никто не знает. Хутор не деревня, присмотреть за хозяйством некому. Вследствие этого и пришлось пойти на хитрость, прикинуться больной. Посочувствовав, я просил передавать Афанасию, как появится, туристическую тележку и, пока расстёгивал крепления, размышлял.
«Собирать урожай надо, – подумал я, – а вот кто им распорядится? Про тресту можно забыть, но никак не про пшеницу. Лишняя булка в рационе у немецкого солдата добавит ему сил, чего допустить нельзя».
Отметив для себя, выяснить у Савелия Силантьевича, на какой элеватор будут свозить зерно, я почувствовал чей-то взгляд. Смотрели из леса, как раз из того места, откуда я появился. Недружелюбно так, как на врага. Резко присев, будто рубль у изгороди нашёл, я уловил какой-то блеск. Солнечный зайчик пускает не только стекло, но и отполированное дерево оружия. Именно оружие, хоть мне могло и показаться. Не разгибаясь, я сместился чуть в сторону, таким образом, чтобы плетень закрыл меня от чащи.
– Потерял чего? – спросила Евдокия.
– Так, мелочь. Скажи, мать, ничего странного не замечала? Например, с огорода что-то пропало, али пёс вдруг лаять на лес принялся?
– Слава богу, на месте всё. А Полкаша стар уже, обленился. Лишний раз носа из будки не высунет.
Громко попрощавшись, я направился в сторону Тростянки и, пройдя шагов двести, через небольшой овражек стал возвращаться назад. Время неспокойное, да и на душе как-то тревожно. Добравшись практически до самого леса, где уже началась молодая поросль с кустарником, я снял с себя дождевик и вывернул наизнанку. Удобный у меня плащ, на все случаи жизни. Теперь на мне подобие «лохматки». Не то чтобы настоящий объёмный «три-дэ» камуфляж, но где-то близко к этому. Устроившись почти на склоне оврага, я стал наблюдать. Из леса никто не выходил, зато вылезли из копны сена, а спустя минуту появился и ещё один персонаж, Афанасий. Он остановился возле своей жены и о чём-то спорил, жестикулируя руками. Тем временем человек из стога сена подошёл к ним вплотную. Одетый в маскировочную накидку, с автоматом на груди, он что-то коротко сказал спорщикам, после чего жестикуляция Афанасия прекратилась, а Евдокия демонстративно повернулась к нему спиной, прислонив костыли к изгороди. Человек с автоматом приложил руку к ремню с подсумком, извлёк зеркальце и послал три «зайчика» в сторону леса. Из-за деревьев появились трое. Двое из них несли на самодельных носилках, накрытых брезентом, какую-то тяжесть, а замыкающий, заметно отставая, пёр на плечах пару ящиков. Брезент с носилок сполз с одного края, но не оголил содержимого поклажи.
Интересно, что ж они там несут? А ведь появились они почти с той стороны, откуда минут сорок назад вышел и я. Вроде прислушивался, по сторонам смотрел, а никого не заметил. Что значит, расслабился, сноровку потерял или всё же опередил их? Стоп, появился ещё один, с ручным пулемётом. Понятно, пятый прикрывает группу. Прихрамывает, остановился, смотрит как раз на склон оврага, где я лежу. Нет, братец, я на возвышенности, ты хоть подпрыгни, а не увидишь. Обожду ещё немного.
Вскоре печная труба над хутором задымила. Из избы в пристройку пару раз выходила Евдокия, неся в дом что-то в подоле. Насколько я помнил, там стояла корова, а за отгородкой была курсадня. Кур было немного, с десяток, но неслись они хорошо. Наверняка бойцам что-нибудь перепадёт. Как раз за обедом и поговорим. Я отполз, снял плащ и снова придал ему «гражданский» вид. Винтовку на грудь, светошумовую гранату в рукав. Теперь можно идти знакомиться.
Подойдя к калитке, я остановился, залаял Полкан, сдал меня, зараза. В избе послышались голоса, что-то упало с металлическим звоном.
– Евдокия, это снова я! – нарочито громко произнёс я.
– Чего надобно? – раздалось из окошка.
– Шоколада, блин! Мать, кончай комедию ломать. Я знаю, что Афанасий дома. Дело у меня.
Из-за приоткрытой двери высунулся дед. Запахло шкварками. Пёс залаял ещё громче, то ли запах съестного почуял, то ли перед хозяином себя показать решил.
– Николаевич, ты? А я-то слышу, знакомый голос. Заходь. Понимаешь… Полкан, твою через коромысло, замолкни.
Пёс лаять перестал и скрылся в будке. Я открыл калитку и медленно подошёл к избе.
– Доброго дня, дед Афанасий. Вот, проходил мимо, думаю, дай навещу. Слышал, что в округе творится?
– Слышал, как не слышать. Присаживайся, Николаевич, – указывая на широкую доску, положенную на завалинке, – пока Дунька яичницу зажарит, мы и погутарить успеем.
Присев, я достал из кармана кисет и стал набивать трубку табаком, после чего протянул мешочек Афанасию.
– Ты ж раньше трубку не курил, али я запамятовал? Пахнет странно, табачок ли это?
– Самый что ни есть настоящий, только «фруктовый». Сам готовил. Тут подсушенная кожура айвы, немного кураги, ванили, даже чернослив есть.
– Ить, газетку бы… Дуня, ай, сам схожу.
– Афанасий, ты как бумажку возьмёшь, командира с собой позови.
– Ага. Что?
– Да знаю я всё. Видел, как к тебе на хутор с поклажей пришли.
Дед замер перед полуоткрытой дверью, скрипнул зубами. Мало того, что в его возрасте врать пришлось, так ещё опозорился. Гость со всем уважением, подсказывает, мол, не надо плутовать, а он ему голову морочить собрался.
– Николаевич, ну, ты пойми меня…
– Всё нормально. Я ж не зря спросил, слышал ли ты, что в округе творится? Война идёт, значит, и военная тайна есть. Правильно вы с Евдокией всё сделали. Зови командира, хватит ему под окном за стенкой сидеть, да к каждому слову прислушиваться.
– А я и не прислушиваюсь, – в дверном проёме появился хромающий пулемётчик, направив на меня сопло пламегасителя «дегтяря», и сделав шаг вперёд, оставляя деда за спиной, громко добавил: – Руки на виду, чтоб я видел.
Боковым зрением я заметил, как из-за угла дома высунулся автоматчик в камуфлированной накидке, который сидел в стоге сена. Грамотно, с направленным на меня оружием, готовый в любую секунду дать очередь и спрятаться обратно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
