Текст книги "Чудесно жить"

Автор книги: Алексей Болотников

Алексей Болотников
Чудесно жить

© Алексей Болотников, 2020

ISBN 978-5-4490-2303-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Чудеса обыкновенные

Стихи – коробочки со спичками

 
Господи, благоволи писать
Чистые, изящные глаголы,
Благоволи посмешищем не стать,
Чтоб не распяли:
– А поэт-то голый.
Донага ли обнажен в стихах,
Иль пишу, замысловато мысля…
Но мыслить в стаде, вторя пастухам,
Не богом, извини, поэт немыслим.
Разреши подняться до тебя!
Я понимаю: зависть, дьявол, эго…
Но дай мне слово… пастыря любя,
Благоволи записывать… от бога!
 

 
Чем мы знамениты?
Отсутствием святости.
Пивнушки у нас алтари.
Дай нам улыбаться
До придурковатости,
Ведь мы же придурки твои.
…О, господи боже!
Безбожникам, бабникам
Открой же альковы свои
И дай нам, заблудшим,
Блуждающим, банщика.
И бани дотла натопи.
 
 
Отпарим, отмоем
До алебастра
Тела и улыбки свои.
Дай нам улыбаться
До придурковатости.
Ведь мы же придурки твои.
 

 
Учил меня студент филфака
Стихи писать. И даже – жить
Пифагорейски. Жить без флага,
Без родины, в себе изжив
«…всю муть соцреализма,
Идейный бред и ген снобизма…»
Он так учил меня искусно,
Как женщину – отдаться чувству.
Мы спорили до геммороя
О том, что (первое):
нет жизни в обществе; второе —
О том, что есть искусство лжи…
И в том сходились на ножи.
И он, вы знаете, он – плакал,
Когда над пропастью во ржи
Я торжествующе «а-а-а…» кал!..
 
 
…И вот я вышел в тиражи
Амбициозности. По-сучьи
Кружило жизнь мою во лжи.
А он… Он гений был. По сути.
 

 
Чего ты ждешь?
Ты напряженно замер.
Звенит оса… иль зуммер… целый мир…
Мир – примитив,
Средоточенье камер
Из микропор, из сот, иль из квартир…
Брат августейший!
Этот мир – пред нами!
Бей примитив архитектурных дыр
Трезубцем яда, остроты и брани!..
Ты медлишь, брат?!
Чего ты ждешь, сатир?!.
 

«Быть знаменитым некрасиво»

Б. Пастернак

 
Быть бездомным стыдновато.
Обло. Не харизматично.
На правах собаки птичьих
Обживать кривые хаты…
Стыдно! – трезвым, как скотина,
В парк, под аглицкую крону,
Аки лошадь из гранита,
Притулятся к Аполлону!
«Хорошо сидеть в трактире!»
Хорошо лежать в канаве.
Хорошо бы жить в квартире,
Или где-нибудь в Канаде.
 

 
Меня не печатают в местной газете:
То слог мой не сочен, то тема узка.
Меня не печатают те, или эти…
Те уж далече, а эти – пока
Не охватили в районном масштабе,
На радиостудии и телеэкране.
У них, как и раньше,
Пегасы при штабе,
А мой «горбунёк»
Не формален заранее.
Не искушаю судьбу краевую.
Да что за комиссия —
Выбиться в крайность?
Мне б бросить писать,
Но пишу я покамест,
А в следущем веке —
Опубликуюсь.
 

 
Не водиться рожь, а стихи не читают.
Пейзаж прозаичен и крики «ату».
Вороны грядущих погромов летают
(Вы уж извините за прямоту).
Слова-то… в стихи выбираем в запале.
Сообщать бы им свойство взрываться:
На ложь,
На равнодушие,
Злобу и зависть…
 
 
Поэтов читали б.
Водилась бы рожь.
 

 
Все пишешь, пишешь…
Станешь вдруг – поэт…
И славой завладеешь в одночасье.
И тут задушит выбор —
 «да», иль «нет» —
О счастье славном петь?
Иметь ли… счастье?
 

 
Пытали граждане орла:
Откуда в родове крылатость?..
И были пытки их чреваты
Расчетом лётного крыла.
Себе подобных жгли, пытая,
Откуда крылья естества?
И был один, который тайно
Вкусил орлиного родства.
Он все решил. На все решился.
Дитяти посмотрел в глаза,
Как будто в этом отрешился
Земли. «Лететь!» – его стезя!
Он в полутьме затеплил свечи
(оплыло из-под острия).
Эффект свечи ума не лечит.
Он болен жаром бытия.
Парить на крыльях!
Дымном шаре!
На парусиновой суме!..
Лететь! – на зло попу и сваре.
Ах, как легко летать во сне…
И из-под солнца, опаленный,
Залитый воском со спины,
Летит бескрылый, окрыленный
Икар, Аэрохерувим!..
 
 
Летят столетия – крылаты! —
Режимы плети и креста.
То слепо верим в постулаты,
То слабо веруем в Христа,
Разуверяемся уж в пришлом
И – новый век на рубеже.
Мы снова в небе и уже
Владеем пламенем,
Как дышлом…
Уже – прекрасен и уродлив —
Постигнут термодинамизм,
Но, как китайский иероглиф,
Крылатость – что за механизм?
 

«Нет, я не Байрон…»

М. Лермонтов

 
Нет, я не Пушкин…
И никто иной
С такою же
Невероятной силой.
И мой Дантес, увы, не роковой.
И светский наш закон
Не угрожает милой.
Не изведен интригами страны.
Не злой пророк и не объект охоты.
И до смерти не чувствую вины
За все дворцовые перевороты.
А хлеб мой горек, радиоактивен.
Дом ссохся по системе координат.
Мой облик стёрт.
Дух слаб и не активен.
Я есть пока.
И в этом виноват.
 

 
За августом жила-была легенда:
«Август – месяц благородных дел».
Я на даче, в бочке Диогена,
Разделяю кесарев удел.
Как собаки, пчелы роют маки,
Искушая девственный нектар.
Роясь в грядках, в образе собаки,
Искушаю перегнойный пар.
Как лимит союзного стандарта,
(Нормы отпускает нам ГОСПЛАН).
На трех сотках, словно иномарка,
Средь ботвы я вписываюсь в план
Среди мака, астры, георгина,
И душой, и телом здоровяк,
Лью, не плача, как зеленый Гена,
Крокодильи слезы в коровяк.
 
 
За августом открылась мне легенда:
«Август – летний, дачный беспредел».
Понимаю мысленно и генно:
Я – потомок огородных дел.
 

 
Принимаю с утра атмосферную магию:
Солнце из-за бугра
Разливается песнею…
Я росою с куста, сокровенною влагою
Окропляю крыла…
Восемнадцать по Цельсию!
От рождения столько же… Впереди
Ещё тысяча неизведанных лет.
Я парю… я… таков…
Поэтичен я…
То-то же!..
Предвкушаю… откушать свой дерзкий язык
 

 
Искал себя. А не было меня.
Кого любили эти бабы с воза?
 
 
…Песком сквозь пальцы небылое я
Расходовало вьючники обоза —
Зыбучих лет, дневных-ночных и прочих,
А более всего – секунд любви,
Которых жаль, но лишь как падежи
В обозе животин (или живОтин?).
…Конь пал любимый, с именем Чечня…
Друзья большого брата распылились…
И ничего в итоге не чиня,
Друзья друзей (враги врагов) явились
На проводы почившего меня,
Хмельные, не распятые бесстыдством
Во всей их наготе, с дежурным тостом
«Да будет пухом путнику земля».
…В гробу нельзя… Я не перевернулся
Лишь потому, что не было меня,
Что в тот сезон вдоль Белого Июса
Нашлась неандертальская семья:
Он и она, точнее, черепа
Эпохи древнекаменного века.
Их здесь, у Малосыйского столпа,
Признали за… явленье человека.
И палеантроп, вышедший с Тубы,
С обозом, а точнее – при обозе,
В культурный слой земли «а ля гробы»
Не мог почить. Увы. И почил в бозе.
Его – нашли! Лет… сорок тыщ спустя…
«Поднимутся… – вещают нам – в могилах…».
И все же это, верно, был не я.
И не было меня. Лишь слухи жили.
 

 
Я у женщин в долгу.
Я алмаз из породы не высек.
Слов безумных букет
Я не каждой из них подносил.
В суматошном бегу
Не проник в откровенья записок,
Ради самых святых
Не сносил головы, не сносил.
Милый женский народ!
Не велите казнить раньше срока.
Не спешите изгнать,
Не вините в бесчестье и лжи.
Солнце всходит в саду…
Вспыхнет сердце в мгновение ока,
Наши души сольются
И станут, как вишни, свежи.
 
 
Я у женщин в долгу.
Не сторонник долгов и оброка,
Продолжаю искать
Драгоценные камни любви.
Верю я, видит бог,
В этой жизни не так уж все плохо.
И любовь возвратится,
Вернется на круги свои.
 

 
Ответ на вопрос «Что такое «любить?»
– Гениальность.
Ответ на вопрос «Что такое любовь?»
– Состязание.
Ах, какая б на этой земле не царила банальность,
Неизменно новы лишь любви,
Лишь любви состояния.
Что такое – «Любовь испытать?»
– Может, съездить… на радугу?
Чтобы чудо потрогать, палитры сердечный накал…
Что такое – «Любовь исчерпать?»
– Может, вычерпать… Ладогу?
Повернуть Ангару у истока обратно в Байкал!..
Ответ на вопрос «Что такое судьба?»
– Испытание.
Ответ на вопрос «Что такое счастливая жизнь?»
– Обольщение.
Да какая б на этой земле не царила случайность,
Нас преследуют здесь чередой
Лишь любви ожидания.
 

 
Вот она, провинция! А море…
Морю рукотворному не верь.
Ученый кот бредет по Лукоморью,
Будто побирающийся зверь…
 

 
Наташечка из всех цариц
Моей империи забытой
Моим величеством царит,
Короной сброшенной и битой.
Наташечка в опалу что ль
Молчит дорогою трамвайной
Под монотонный скрип качель
О днях низложенных тирана.
Наташечка пером скорбит,
Писец свободы монастырской,
То мадригал, то манускрипт
Меланхолический и дерзкий…
Наташечка грустит, ну что ж —
Ниспровержение монархий
Огнем, иль ряской уничтожь —
Мостит кандальный путь в монахи
Для императоров былых,
Утраченных для пользы трона…
…Лишь пыль, как порох из патрона,
Ютится на висках седых.
 

 
Я поеду в Ярославль
Не за прозой, но за славой.
В Ярославль я влеком
Разнотравным молоком.
И поеду – как ни странно —
За насущным, легендарным,
От породистой коровы…
Знать, напоят ярославны…
Достославны Ярославны!
В Ярославль я влеком
Не единым молоком —
Есть и сахарные планы!
Я поеду в Ярославль,
Восхищаться не коровой.
Говорят, там Ярославны
Суть помечены короной!
Я наивный, в сказки верю.
А поеду и проверю.
Вот. Я по столу стучу.
Ярославну я хочу!
Увезу её с собою
Прямо с паперти собора.
Пусть любуется родня,
Собираясь у плетня.
Белолица Ярославна,
С русой длинною косою,
Русской грустью осиянна
И естественной красою…
В общем, решено, за славой,
Как варяги в прошлый век,
Я поеду в Ярославль
После дождичка в четверг.
 

 
Я не жил у моря,
Я не нюхал порох,
Я не разговаривал
На птичьем языке.
И в свои за сорок
Прегрешений ворох
Никогда лукаво я
Не держал в тайке.
Ревновал, не скрою,
Выпивал без меры,
Забывал порою я
Приносить цветы.
И в мои за сорок
Мифы и химеры
Следуют за мною,
Как ящериц хвосты.
Я про то не знаю,
Она про то не скажет,
У каких иллюзий
Были мы в плену.
Я в одной признаюсь,
Как признаюсь в краже:
Ничего не ставила милая в вину.
Я не жил у моря,
Милая считала:
Сельская идиллия
Нам врачует дух.
Я не нюхал порох —
Она предпочитала
Не кресты и славу,
А нежность моих рук.
Я любил, не скрою,
Милая любила,
И в свои за шестьдесят
Мы будем вспоминать,
Что и трын-травою
Любви не победила
Ни едрена-Феня,
Ни едрена мать.
 

 
Вычеркнешь строчку —
Не вычеркнешь Верочку.
Верочки Шиверских
Губки соленые…
Не потому ли, что
Выломал вербочку,
Взял, да и выдумал
Девичьи стоны.
Не потому ли —
Плохая акустика?..
«Верочка, Верочка!…»
Не отзывается.
Пляжный мираж
Загорелого бюстика
Не забывается
И не сбывается.
 

 
Я вам откроюсь: я люблю.
И некрасиво ночью вою.
Случилось вот что: я ревную,
Реву, рифмую «ай лаф ю».
Я Вас люблю! Мне сорок пятый.
Невольно вдруг в конце пути…
Как вы б цвели в пятидесятый!
А вам… Вам нет и двадцати.
 

 
Напиши мне, напиши,
Уляшина Наташа.
Приветливо ли помаши
Флажками для отмашки.
Вжик-вжик, мол, нету ни души
На палубе и юте.
Вжик-вжик… хоть неглиже суши
На нашем перепутье.
И напиши ещё… вжик-вжик…
Ласкающие кожу
Слова о том, как жизнь бежит
И тень кладет к подножью
Моих несделанных шагов.
А волновой барашек —
Как ритуальный дар богов
Уляшиной Наташи.
Вжик-вжик… вжик-вжик…
Но застит глаз соленой пеленою,
Иль, может, зябкий март пуржит
Метельно надо мною,
Иль белоснежное руно,
Как сети из Байкала,
Легло на траулере… Но…
Отмашка отмахала.
 
 
Напиши мне напиши,
Уляшина Наташа,
Свой ровный слог на букву «ши»
(иссякли рифмы наши).
И канул траулер ко дну
С уловом однодневным.
Остались лишь стихи ко дню
Эвтерпы… Иль Минервы?..
 

 
Мне уже пора вселиться.
Где моя Вселенная?
Где моих любимых ликов
Горница нетленная?
Я хожу по парапету
Голубого глобуса.
Нет, как не было, и нету
До земли автобуса.
Осаждают слезы веки.
Осы мыслей роятся.
В кои веки… в кои веки
Хочется устроиться.
Я проехал временами
Вековой провинции.
А сейчас вернулся б к маме.
Мне пора уж в принципе.
 

 
Когда я сплю лицом к стене,
Приговоренный к высшей мере
За непризнание в вине,
Мне снится луч,
Скользнувший в двери.
Когда ты спишь
Лицом к стене —
Узлом лопаток и коленей —
Происходящее во мне —
Есть суд и жажда преступлений.
 

Нотки ироничные

 
Мама едет на гастроли.
Говорит – строжится – Оле:
– Будь послушна у отца.
Да… не высиди птенца.
Продолжая в том же стиле,
Наказует строго Иле:
– Ты смотри тут у меня.
Ни того… на счет вина…
И, с грозою по лицу,
Так командует отцу:
– Ты отец семейства здеся
Остаёсся. Перебейся…
Оставайся в этой роли
Пока кончатся гастроли.
Кто заявится с долгами,
С бутылем и пирогами,
То про эту чепуху
Не звони ко мне в Уфу.
Кто напросится на баню,
На попойку послебанну, —
Собрази на счет стола
До приличья – не дотла.
Если за город поедешь
С тетей Любой, дядей Петей,
Токо – если их шашлык!
Сам не пей. Смотри – как штык!
Ну, а ежли что случиться:
Иля вздумает жениться,
Оля психанет учиться,
Подгорит, допустим, пицца…
Иль залетная синица
В сексуальном сне присниться,
Шапкой вспучится брусница…
Иль правительство сменится…
Про такую чепуху
Не трезвонь ко мне в Уфу.
В общем, лишних слов не надо.
Расстаемся без парада.
В холодильнике есть рыба.
Да скажите мне спасибо,
Что наказов не даю!
Я поехала.
Адью.
 

 
Я репортер. В дурдоме… Крупный план.
Во мне придурок Ленина узнал.
Он сорок лет расстреливал Каплан.
…Крест перспективы… рабица… финал.
А дома гости. День рожденья дочки.
Э… к нам заехал питерский вокзал?!
Дошло до кульминационной точки:
Я репортаж с броневика сказал.
А в вытяжном отверстии – «Отелло» —
Сосед соседку поучает жить.
А где-то свадьба… «Эта свадьба!.. пела…»
Да так, что кошка порывалась выть.
 

 
А по Лондону мне, по Лондону,
Как степному коту голодному,
В оном марте не выть уж мысль
«Побродить бы с английской мисс…»
Не поплыть на плоту, на ялике…
Здесь донашивал Герцен валенки,
Поощряя английскую спесь
На три фунта (на сколько есть)…
По Гудзону, по Темзе – штилевым
Протестующим духом Тилевым,
Как мятежный их Роберт Бернс,
Не вопить озорную песнь.
Маяковского сэры помнят ли?
«Блек энд уйт…» выл он красной полночью,
Словно гимн с мужиками потными
Про советский социализм.
Не по-англицки, но по-герценовски,
Заваруху не взбучить с бомбами,
В старый колокол не звонить.
Не до нас там – там брексит, в Лондоне.
И поэтом мне… и  по Лондону,
И холодному, и голодному,
Потерявши житейский смысл —
Не ласкаться с английской мисс.
 

 
…одиннадцатый час в микроволновке.
Часы ушли без боя в мир иной,
Как штык из отстрелявшейся винтовки.
…Ах, как не похваляться новизной!
Вот дом, вот кот, вот пишущий сосед
Маячит флаг с трибуны маяковской.
– Вчера, ура, убийцам Политковской
Свершился приговор: по десять лет!..
– У смерти, очевидно, недовес?
А, впрочем, в таких случаях, сосед —
Уж коли смерти нет, а тюрьмы есть —
Не стыдно, что назначены на крест…
 

 
По приметам этим летом
Пролетающий фантом —
Не винтом и не хвостом —
Не причислится к кометам.
Не причислится к придумкам
Слух о новом конце света —
Ни к пророчествам об этом,
Ни к статистике придуркам.
По приметам этим летом
Упадет налог на дом,
Будто неглиже с мадонн
Соскользнет сакральным светом.
По приметам этим летом
Рухнет бизнес табака,
Кучевые облака
Озаря астральным светом.
Но народ
Смолчит
О том.
 

 
Опять – по понедельникам оскал! —
Спарилась флейта с плачами кларнета
И…и… из начинавшегося лета
Дождь си-бемолью по степи скакал.
Сто сорок солнц свалилось за Убрус.
Едва занявшись в зареве рассвета.
А костная хроническая грусть
Кость ломит, словно позы для минета.
Вчерашний день, читай…  автовокзал,
Экскурсией «ТесьТур» в эпоху русскую,
Мне баню с преферансом заказал,
Стихи и прозу жизни на закуску.
Дождь дивиденты, видимо, считал.
Свалил свои полушки градом в кучку.
И подустал. А медяков металл
Испузырился, будто рубль в получку.
 

 
Из какого шоколада в подворотню, говоришь?..
…Твоя трогает баллада мою проклятую жисть.
Дом мой крепость.
И не надо обсуждать меня на роль.
Ты, как вижу, не наяда.
Я, как видишь, не король.
Поищи другого гада, в одеянье дорогом.
Угостить тебя бы надо…
Да на нары голышком…
Только здесь нужна граната.
А откуда здесь ей быть?
Здесь пузатая посуда
Пластиковых фуфырей
Держит в тонусе рассудок
Недобитых упырей.
Здесь, как крысы папы Карло,
Годы жизть мою крадут…
Огрызаются с оскалом,
И уходят. И идут.
Хочешь, я тебе сыграю
На регистровой трубе?
Рай-то рай…
Не надо раю…
Дай мне выжить.
Иль убей.
 

 
Закатное солнце осеннее,
Завороженное западом,
Березовым веет запахом,
В березовой прячется зелени.
По паркам стоят заповедные —
Березовыми истуканами —
Солдаты, пропавшие без вести…
Герои, в бессмертие канувшие…
Здесь плачут березки вдовами,
Осинки дрожат невестами,
Лишь тополя багровыми
Кострами
                     кричат
                                   из леса.
 

 
Клапан закрылся – микроинфаркт.
Знаю, не вечер, но ветер оттуда.
…Как эта девочка чувствует шар?
Что она чувствует, гибкое чудо?!
Клапан – не мячик, не выдержал, гад.
…Как она чувствует с шаром соосность?
С шаром земным, устремившимся в космос,
Как не свалиться в кульбит и шпагат?
Шар ли вращается, тела ли стать,
Девичьи ноги, худая осёнка…
Спицы мелькают. И годы летят.
Цирк – это жизнь, понимаю, девчонка…
Не понимаю на шаре своем:
Глыбой земной под ногами ютился.
Но горизонт, как Земли окоем,
Перекосился и перекатился…
И равновесия не ощутив,
Сердце и шар раскатились порозно.
 
 
Не авантажный, должно быть, мотив.
Жизнь – это цирк. Понимаю, но поздно.
 

 
Есть финансист.
Есть вор.
Есть нумизмат…
Пойди-пойми:
Кто нищий, кто богат?
А «новый русский», надо полагать,
Есть новая ворующая знать?
 

 
Шел бы ты, сынишка, в шопу, что ли…
Как же жить-то будешь – поживать?
Ничего не дали тебе в школе.
Ничего отец не дал, ни мать…
Мать твоя тебя учила, вспомни,
Алгебру гармонией сверять.
Лучше бы учила на гармони.
Лучше б я учил тебя стрелять.
 

 
Сына бы отцу не потерять.
Ноет во мне отчая природа…
Сын – как символ продолженья рода —
Бриллиант на тысячу карат.
 
 
Сыну бы среди земных утрат
Не терять отечества (как царства)…
Как молитвы с раннего утра…
Как псалмы на случай прединфаркта.
 

 
Я бывший партийный организатор.
Вышел из масс
И ушел, растворясь в толпе.
Не идол. Не вождь.
И, конечно, не первый автор
Айсберга, растворившегося в мутной среде.
Айсберг СССР, не поднявшийся выше ватера.
В центре тяжести – грузы явлений.
Первый из первых: человеческий фактор,
Утонувший в фарватере коммунистических съездов.
Э-э-з, посмотри на меня, сирота коммунизма…
Реваншист, из прошлого не умеющий встать.
Кто призреет тебя, взяв права опекунства?
Кто тебя похоронит, как знамя, в веках?
 
 
Век грядущий – верно, век вандализма.
И поэтому горько
Осознавать свои чувства.
 

Константину Малинину,

режиссеру народного театра 90-х.

 
Всё отражают зеркала.
Всю боголикость и безличье.
От жара мыслей и дотла
И до деталей единичных,
Отображающиеся
И эстетически, и грубо,
Зевок (зевнула ты, Гекуба!)
И пресный взгляд поверх плеча…
Всю косметичность элементов,
И всю сценическую ложь,
И теплый дождь аплодисментов
Из бельэтажа, и из лож, —
 
 
Всё отражают зеркала!
 

 
Декабрь лютует на исходе!
Замерзла крынка на колу.
И даже мысль о новом годе,
Увы, замерзла… Под полу
Сквозит студеная поземка
Озябшей матушки-зимы.
И нежный трепет от земли —
Как наркотическая ломка.
Трясет и душу, и мослы.
О, боги будущих циклонов,
О, вьюг рождественских послы,
Примите дань моих поклонов.
 
 
Вопя с Егорьевской часовни,
(часовня в помыслах моих),
И в небеса вонзая стоны,
Я не псалом читаю – стих
О том, что злой декабрь лютует,
Замерзла крынка на колу.
Но Рождество – как аллилуйя —
Вот-вот завьюжит по селу!
 

 
Есть такая столица – Минусинск.
Есть страна-аркадия – Россия.
Ставлю лапти против мокасин:
Есть в Сибири сказочная сила.
Ах, сказка-зима,
Ах, присказка – лето.
Бахвалится кума
И про то, и про это…
Есть в столице Родины моей
Малая артерия – Протока.
Поделился щедро Енисей
Беловодьем горного истока.
Ах, сказка-зима,
Ах, присказка – лето.
Бахвалится кума
И про то, и про это…
 
 
Поделился Западный Саян,
Поделился брат его – Восточный…
И Кузнецкий Алатау-стан —
Плодородной минеральной почвой,
Ах, сказка-зима,
Ах, присказка – лето.
Бахвалится кума
И про то, и про это…
 
 
Расцветают аркадии сады,
Черемошник щурится от снега,
Заливается щегол на все лады.
Песенной души моей коллега.
Ах, сказка-зима,
Ах, присказка – лето.
Бахвалится кума
И про то, и про это…
 
 
Есть такое местечко – Минусинск.
В азиатской полосе России!
Ставлю лапти против мокасин;
Нет другой такой земли красивой!
Ах, сказка-зима,
Ах, присказка – лето.
Бахвалится кума
Даже песнею этой.
 

 
Скажи мне милая открыто:
Я далеко не идеал?
Всё то ж, по-Пушкину, корыто
Сто крат на новое менял?
Перо в перинах – на соломы,
В шампанских пены – на пивка?
И у боярския хоромы
Челом не вышиб потолка?
Ну, словом, ни ума, ни чести?
Но вот, изволь, моя стрела:
Скажи мне, милая, без лести:
А ты мне Лебедью была?