Текст книги "Хронометраж"

Автор книги: Алексей Бабий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

19.20

Новое испытание – ужин. До свадьбы Абросимов весил 75 килограммов, играл в волейбол и занимался скалолазанием. Пожрать был не дурак, но негде было развернуться.

Тёща, которая на кухне разве что спит, с мужем-язвенником и дочерью, берегущей фигуру, никакого простора деятельности не имела. Зять же, жоркий и неприхотливый, был для неё бальзамом на сердце. Сначала зять отъедался после общаги, потом трескал по привычке, перевалив же за центнер, задумался и дал задний ход. Пожалуй, тут первые семена раздора и посеялись – вряд ли тёщу могли обрадовать такие абросимовские начинания:

– не есть после семи вечера

– ограничиться двумя поварёшками супа (вместо лохани)

– съедать не более сорока пельменей за раз.

И т. д.

Сейчас же, особенно подзаведясь, Абросимов вообще считал, что тёща специально сокращает срок его жизни, перекармливая, что… В общем, куда там Дрюону с его детски-наивными злодействами!

Абросимов всегда норовил опоздать к ужину, чтобы нагрести себе не больше, чем нужно. Да ещё – мечта голубая – почитать за ужином! Но сегодня – тарелка супа уже ждёт, дымясь, да плюс полжаровни картошки.

19.25

Ладно, хоть кухня пуста. Может, удастся почитать?

Не удастся. Когда Абросимов, переодевшись, идёт на кухню, то застаёт там жену и сына: по нему соскучились. Абросимов хлебает суп и слушает текущие новости с детского фронта: сколько раз и при каких обстоятельствах его наследник описялся, и как он засыпал, и вот пахи у него покраснели (тут Абросиомв вставил: «А без штанов надо держать!»), и так далее. Абросимов подробности не воспринимал, кивал головой, впитывая общий фон: всё было, как обычно.

В ответ он выплеснул свои скудные впечатления о работе. Жена тоже кивала; только, когда он повествовал о нахальной Антонине, некстати совершенно вставила рассказ о том, как Петька не хотел сосать днём.

Всё нормально. Оба высказались, что оба друг друга не слышали, разве это важно? Да и было ли что воспринимать? Ну, вчера Петька описялся восемь раз, а сегодня – девять. Ну и что? Информации нуль, но ведь не информацией обмениваются супруги.

Пик-пик-пик – всё нормально – подаёт сигнал один.

Пик-пик-пик – всё нормально – отвечает другой.

Все системы работают нормально. Самочувствие членов семьи хорошее. Координационно-вычисли… Тьфу!

А, кстати, ужин уже поспешно уничтожен.

19.40

Теперь пора общаться с сыном. Но не сразу. Абросимов представляет из себя спушенный воздушный шарик. Единственное, что ему хочется сейчас – это лечь и закрыть глаза. Абросимов же младший, напротив, бодр и деятелен, но это ненадолго: минут через сорок он начнёт ныть и скулить, но продержаться надо будет до девяти – если уложить раньше, он проснётся в двенадцать и всю ночь будет перемежать «агу» с рёвом. Это мы уже проходили. Нужно передохнуть перед этим испытанием.

Виктор П. совмещает лёд и пламень простого: он снимает с Петьки ползунки (влияние Никитиных!), кладёт его на кровать, а сам ложится с краю, образовав нечто вроде манежа. Пока сын ползает там, тыкаясь слюнявой мордочкой, можно немного отдохнуть.

Но отдых ли это?

За дверью гремит, орёт и содрогается телевизор на первой программе. За стеной, с другой стороны, соседи смотрят вторую программу, и тоже на полную катушку.

От автора. Антиода телевизору.

О, телевизор!

О, времяубийца, душегуб, конь троянский!

Что перед тобой атомная бомба, которая гробит за раз несколько тысчонок душ? А ты – не махом, но надёжно сосёшь миллионы душ, пока от них не останется одна хитиновая оболочка.

Когда я вижу работающий телевизор, рука моя тянется к пистолету. Которого у меня, увы, нет.

Но есть единомышленники – и да здравствуют они – от гарднеровского старика, разрядившего в экран дробовик, до нашего, родного, шукшинского, метнувшего сапог в голубого змия.

Есть сильные люди – не купившие, продавшие, выбросившие на помойку дурацкий этот ящик. Они сильны, поскольку избавились от него. Они слабы, поскольку не могли не смотреть его, пока он у них был.

Я же, с открытым забралом и лицом к лицу, имея телевизор, не смотрю его. Месяц, два и три – но вот, по болезни ли, по недомыслию ли, или же по усталости, попадаю в зону телевизорного поражения и смотрю:

– смотрю про тех знатоков, которые ведут следствие про тех, которые эрудиты

– смотрю концерты, конкурсы, заставки и зарисовки.

– смотрю сериалы в любом порядке и с любого места.

– смотрю, смотрю и на глазах становлюсь тем самым видиотом, и вижу, в кошмаре, как в голубую дыру затягивает останки моего интеллекта, и так неделю, две, три… Хва-а-а-тит!

И выныриваю.

Но сколько утопших!

Спасите наши души…

20.01

Итак, с одной стороны тесть смотрит первую программу. Тесть глуховат и к тому же включает предельную громкость.

С другой стороны соседи смотрят вторую программу. Эти тоже крутят ручку громкости, пока не упрётся, но не от глухоты, а от натуры. Соседи вообще люди с богатой натурой. Иногда кажется, что их там на порядок больше – могут ли трое регулярно выдавать такое количество децибел? Папа орёт на маму, мама кричит на папу, дочка трёх лет визжит по мере своих слабых сил, и всё это при орущем телевизоре.

В среднем каждые двадцать минут у них с грохотом падает что-нибудь, а по субботам и кто-нибудь: обычно жена, которая, как в каком-нибудь боевике, в пылу ссоры от хорошего удара летит, живописно ломая мебель на пути картинно оседает где-нибудь у стенки.

И не день, и не два. И не год даже.

Всю жизнь.

А тут всё тихо, если не считать телевизора. Тут интеллигентные люди живут и ненавидят друг друга тихо и культурно.

20.05

Свои децибелы ближе к сердцу. Абросимов заменяет себя на должности манежа под подушкой и врубает магнитофон. Сначала тихо, потом ровно настолько, чтобы заглушить хотя бы первую программу.

20.10

По второй программе «за день мы устали очень».

Странно. Странно не то, что устали, а то, что поют. Значит, часы отстали как минимум на пять минут. Это замечательно. Заветный двадцать один час приблизился на пять минут.

 
Ещё часочек, и свобода
Нас примет радостно у входа.
 

Пора уже воспитывать детёныша.

Ну что, Петя, в космос полетим?

Сын радостно сучит ногами, машет руками и в немом восторге таращит глаза.

Пять, четыре, три, два, один, пш-ш-ш-ш!

А как Петя прыгает ножками? Вот так! Вот так! Давай-давай!

20.30

Уф! Руки отваливаются! Пора переходить к спокойным играм – скоро спать.

Петя, где книжки? Ух, какие книжки! Петя вырастет, будет читать книжки!

А вот кружка! С петушком! Петина кружка! Петин петушок!

Ну и так далее. И посмотрели на улицу, где машинки, и посмотрели паровозик игрушечный: всё полезно для детского развития.

20.45

Допрыгались.

Никитины скромно умолчали о том, куда какают их дети, когда бегают с голыми попами. Точнее, у них-то они, начиная с роддома, просятся на горшок, а Петя Абросимов в свои пять месяцев ещё не научился.

И поэтому у эсквайра полная рука того, что обычно в руки не берут. Хорошо, что хоть ладонь успел подставить.

Теперь нужно идти через вражескую территорию.

Абросимов локтём открывает дверь – децибел становится заметно больше. Все на своих боевых позициях – тесть у телевизора, тёща на кухне – просто так сидит.

Перебежка. В санузле свои. Жена полощет, нагнувшись над ванной, и поза её вызывает у Абросимова мгновенное желание. Но он уже знает, что к тому времени, как до этого дойдёт дело, придётся выбирать между двумя удовольствиями и победит, скорее всего, удовольствие поспать лишний часок. К тому же, Пётр Викторыч имеет манию просыпаться в самый неподходящий момент, а если и не проснётся, то повздыхает, поворочается, покряхтит: все эти перерывы, замирания приводят к тому, что, как бы хорошо всё ни начиналось, заканчивается скучным выполнением долга – не бросать же начатое дело!

Так что – «с етим делом мы покончили давно!»

И Абросимов, наступив на горло своей песне, бодро призносит:

– С детьми до года вне очереди!

20.52

– Ну ты корми тогда, – говорит Абросимов, – «а я дополощу».

Эсквайр лелеет две надежды: во-первых, что жена утолкает Петьку спать, а, во-вторых, может, удастся остаться в своём маленьком Эдеме.

Санузел – это абросимовский кабинет, рай в миниатюре, островок безопасности.

Остров этот Абросимов открыл, будучи сражён профессиональной болезнью хороших программистов. Плохие программисты мало думают, поэтому часто бегают на машину, исправляя ошибки в программе. Хорошие же программисты обдумывают результаты прогона на машине дольше, а на машину бегают реже. Это положительно влияет на сроки сдачи работ, но ухудшает перистальтику.

Так вот, болезнь эта открыла глаза Абросимову и указала ему светлый путь. Даже излечившись при помощи лесных своих прогулок, он стал симулировать, морщиться, кряхтеть, а всё затем, чтобы запереться там и наслаждаться тишиной и покоем, да поглощать свежую газету.

Стирка пелёнок – тоже в том же Эдеме – любимое абросимовское занятие. Воду он врубает на полную, чтобы заглушить первую и вторую программу. И при деле – свободен!

Иногда, в моменты обострения семейной обстановки, Абросимов норовит ненароком затеять стирку попозже, когда тёща легла спать. А кто что скажет – человек делом занят, а что громко – так вынь бревно из своего глаза – кто в шесть утра радио на всю катушку врубает?

«Квартирный вопрос испортил человечество».

Я бы высек эти слова в мраморе.

20.53

Фигу с другою, любезный Виктор Палыч! Покормить-то Вера покормит, а укладывать всё равно тебе!

Ладно, хоть пополоскать – минут десять в Эдеме.

21.07

Алгоритм 15. Укладывание спать Петра Викторыча Абросимова.

1. Покормить.

2. Петь песни с качанием на руках до тех пор, пока он не закроет глаза.

3. Качать на руках с мычанием, считая про себя до 100.

4. Качать на руках молча, считая про себя до ста.

5. Держать на руках без качания, считая про себя до 100.

6. Положить в кроватку и досчитать до 33.

Примечание. 1. В пунктах 3–5, если объект открыл глаза, счётчик сбрасывается на нуль.

2. Если на любом пункте объект начинает шевелиться, возврат к пункту 2.

Жена использует несколько другой алгоритм (15а): всё то же, но песня поётся вплоть до пункта 6.

Вечером Абросимов поёт сыну песни на родном языке, например, такую:

 
Слониха, слонёнок и слон
Устали стоять в зоопарке
И в море уплыли на синей байдарке
Слониха, слонёнок и слон
 

В ней восемь куплетов, и можно петь сколько угодно раз. А иногда, в минуты депрессии, он обращается и к Высоцкому:

 
Жил я славно в первой трети…
Или даже
Сам виноват, и слёзы лью, и охаю…
 

Но всё это уже под соответствующее настроение.

21.34

Сын спит – не спит, а сам Абросимов уже клюёт носом. Свобода наступила, но удастся ли ею воспользоваться? Время после девяти – драгоценнейшее. Сейчас – попить чаю с женой: не спеша и любовно, а затем – бог даст, и почитать что-нибудь серьёзное. За чаем Абросимов читает Куваева. Жена тоже читает: всё, что можно было сказать, сказано, можно и помолчать.

22.08

Однако, сил хватит только на то, чтобы доползти до кровати. Абросимов кидает прощальный взгляд на стеллаж: может быть завтра доберусь?

Пока разобрали постель, пока успокоили Петьку, который вдруг заорал спросонья, пока приготовили всё к ночной вахте: термос, пелёнки и прочее – уже: 22.44.

Абросимов лёг на правый бочок, уложил руку на женином бедре – не столько от обуревавших чувств, сколько от тесноты – и ухнул мгновенно с сон.

00.35. Или, если угодно, 24.35

00.36. Скорей бы утро, да на работу! – с такой мыслью просыпается Виктор П. Абросимов, эсквайр, от толчка жены.

₁₉₈₀