Текст книги "Секретные протоколы, или Кто подделал пакт Молотова-Риббентропа"

Автор книги: Алексей Кунгуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

ЧЕРЧИЛЛЬ

В своей широко известной книге «Вторая мировая война» Черчилль утверждает, что «из материалов Нюрнбергского процесса и из документов, захваченных и недавно опубликованных Соединенными Штатами, нам теперь известны подробности этой незабываемой сделки. По словам главного помощника Риббентропа Гаусса, который летал с ним в Москву, „днём 22 августа состоялась первая беседа между Риббентропом и Сталиным…

…Имперский министр иностранных дел вернулся с этого продолжительного совещания очень довольный…“».[55]55
  http://militera.lib.ru/memo/english/churchill/l_21.html


[Закрыть]

И сразу выходит конфуз, потому что Гаусс утверждал, что немецкая делегация прибыла в Москву 23 августа, а ошибочную дату привел в своих показаниях на суде Риббентроп. Абсолютно точно известно, что германская делегация в составе 37 человек на двух самолетах прибыла в Москве в 13 часов 23 августа (с опозданием), а церемония подписания состоялась в 2 часа ночи 24 августа, но по согласованию сторон решено датировать договор прошедшими сутками, чтобы публикация текста в утренних советских газетах не вызывала подозрений. Программа визита помимо собственно церемонии подписания включала беседу Риббентропа с Молотовым и Сталиным, а также застолье по случаю подписания договора. Утром 24 августа немецкий министр вылетел в Берлин. Странно, что «историк» Черчилль ошибся в датировке события, изменившего мировую историю. Возможно, дело в сознательной фальсификации – ведь для обсуждения условий «секретного протокола», его подготовки и подписания нужно время. Визит же Риббентропа был настолько молниеносным, что это оставляло некоторые сомнение в том, что у сторон оставалось время для выработки и подписания столь важного документа, как «дополнительный секретный протокол».

Чечиллю вторит и «историк» Дмитрий Волкогонов в фильме «Россия в войне: кровь на снегу»:

«С 39-го года эти документы тщательно скрывали. Потому что в действительности это приговор советской дипломатии, которая в 39-м году несколько месяцев договаривалась с западными демократиями, но не смогла договориться, а потом за два дня договорилась с фашистами».

Вроде бы мелочь – какая разница, день или два шли переговоры? Но эта недобросовестность «историков» весьма показательна: коли они так небрежно относятся к фактам, то разве они заметят оплошность в документах, если им подкинут фальшивку? И наоборот, если такие «историки» сами берутся стряпать фальшивки, то понятно, почему их поделки выглядят столь убого.

Вот краткая хронология визита, опубликованная в газете «Известия» от 24 августа 1939 г.:

«23 августа в 3 часа 30 мин. дня состоялась первая беседа председателя Совнаркома и Наркоминдела СССР тов. Молотова с министром иностранных дел Германии г. фон Риббентропом по вопросу о заключении пакта о ненападении. Беседа происходила в присутствии тов. Сталина и германского посла г. Шуленбурга и продолжалась около 3-х часов. После перерыва в 10 часов вечера беседа была возобновлена и закончилась подписанием договора о ненападении, текст которого приводится ниже».

Формулировки самого договора о ненападении были, как известно, предварительно озвучены и обсуждены сторонами. Позиции «секретного протокола» не могли быть обсуждаемы ранее, чем подписан сам договор. Представьте себе, что заключение пакта сорвалось, а германская пропаганда принялась бы обвинять Советы в попытке захватить Польшу, Финляндию, Прибалтику и Бессарабию, предъявив в качестве доказательств советские предложения. Москва могла сделать то же самое в своих интересах. Наконец, какой же это «секретный протокол», если о нем будут знать мелкие клерки в посольствах Берлина и Москвы? Я уж молчу о возможности соблюдения секретности в случае обсуждения условий дополнительного протокола по телефону, как о том брешут Карпов и Херварт.

Вот потому Черчилль и цитирует Гаусса, чтобы можно было в случае разоблачения брехни свалить всю ответственность на него. А какой вообще смысл в этой цитате? Ведь информация о московских переговорах была опубликована во всех ведущих мировых газетах. При желании Черчилль мог обратиться к соответствующему выпуску «Таймс». Какую важность представляют слова Гаусса о том, что Риббентроп встречался со Сталиным? Из этой встречи никто не делал секрета, и быть доказательством преступного сговора она не может. Налицо самая элементарная махинация: Черчилль, ссылаясь на неназванное американское издание[56]56
  Это могла быть только газета «St. Louis Post-Dispatch» или известный сборник документов «Нацистско-советские отношения 1939–1941», где они опубликованы без ссылки на источник.


[Закрыть] и некие материалы Нюрнбергского процесса, утверждает, что сговор состоялся. В качестве доказательства приводит якобы свидетельские показания Гаусса, прерывая их многозначительными троеточиями.

И тут же автор исторического бестселлера принимается каяться за провалы западной дипломатии и оправдывать Сталина:

«Тот факт, что такое соглашение оказалось возможным, знаменует всю глубину провала английской и французской политики и дипломатии за несколько лет.

В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, с тем чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи. В умах русских каленым железом запечатлелись катастрофы, которые потерпели их армии в 1914 году, когда они бросились в наступление на немцев, еще не закончив мобилизации. А теперь их границы были значительно восточнее, чем во время первой войны. Им нужно было силой или обманом оккупировать Прибалтийские государства и большую часть Польши, прежде чем на них нападут. Если их политика и была холодно расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной».

Правда, всего несколькими строками выше Черчилль пишет:

«Несмотря на всё, что было беспристрастно рассказано в данной и предыдущей главах, только тоталитарный деспотизм в обеих странах мог решиться на такой одиозный противоестественный акт».[57]57
  http://militera.lib.ru/memo/engiish/churchill/1_21.html


[Закрыть]

Странно получается: если договора с нацистской Германией заключает «демократическая» Великобритания, то в этом нет ничего страшного. Если же два тоталитарных государства приходят к соглашению, то это становится «одиозным и противоестественным актом». Черчилль постеснялся полностью привести в своем фундаментальном труде известный уже текст «секретного протокола», и даже не счел возможным его цитировать. Никаких доводов в пользу существования «секретных протоколов» он не привел, ни единого источника не указал. Но после того, как автор получил в 1953 г. за свое сочинение Нобелевскую премию по литературе,[58]58
  Данный факт является грубым нарушением устава нобелевского комитета. Основоположник премии завещал выплачивать награду по литературе за произведение идеалистического характера, а не за историографический труд.


[Закрыть] историки всего мира получили право утверждать со ссылкой на сэра Уинстона Леонарда Спенсера Черчилля, что «секретный протокол» существовал.

Допустим, что в своем шеститомнике «Вторая мировая война» Черчилль не счел нужным упомянуть о выдающейся роли фон Херварта, дабы не рассекречивать ценного супершпиона. Однако очень трудно понять, почему он не использовал сенсационный компромат против Сталина во время ялтинской «битвы за Польшу». Ладно, сочтем, что английский премьер не желал обострять отношения с русскими союзниками во время войны. Но когда он 5 марта 1946 г. произносил свою эпохальную Фултонскую речь (сам Черчилль назовет впоследствии эту речь самой важной во всей его карьере), то мог бы не стесняться. Однако, клеймя Советский Союз последними словами, Черчилль, даже касаясь польского вопроса и советского экспансионизма (Восточную Европу он назвал «советской сферой»), ни словом не обмолвился о скандальных протоколах. А ведь в то время по широко бытующему убеждению Великобритания располагала не только агентурными сведениями фон Херварта, но и вещественным доказательством – микрофотопленками из так называемой коллекции фон Леша. Асам Черчилль, по версии Безыменского, якобы даже читал доклад разведке, в котором сообщалось о «секретных протоколах».

Обо всем этом бывший в то время главой государства Черчилль так же не упоминает в своей книге. Почему? Лишь потому, что в то время каноническая легенда о «секретных протоколах» еще не сложилась окончательно– вот поэтому Черчилль и пишет о них столь невнятно и беззубо, допуская грубейшие ошибки. Зачем он вообще об этом пишет? Дело в том, что после войны Британская империя развалилась и Великобритания, что называется, легла под дядюшку Сэма. Именно Черчилль был активнейшим проводником такой политики. Свою первую внешнеполитическую речь в качестве лидера оппозиции в ноябре 1945 г. Черчилль посвятил «важным проблемам наших отношений с Соединенными Штатами». Антисоветчик № 1 искренне надеялся, что США, обладающие монополией на атомное оружие, способны будут раздавить Советский Союз. Поэтому он считал необходимым поддержать своим авторитетом антисоветскую пропагандистскую кампанию, начатую американцами вбросом в 1948 г. компромата через сборник «Нацистско-советские отношения. 1939–1941». В это же время Черчилль начинает писать свою книгу, став одним из первых апологетов мифа о «секретных протоколах».

СТАЛИН

Главной фигурой в деле о «секретных протоколах» является не Молотов, не Риббентроп, и даже не Гитлер, а именно Сталин. Цель фальсификаторов состояла в том, чтобы обвинить его в агрессии против стран Восточной Европы и тем самым обосновать право прибалтов на независимость своих республик. Поэтому манипуляторам позарез нужны были именно сталинские «отпечатки пальцев» в этом деле. Единственной уликой против советского вождя стала так называемая речь Сталина на Политбюро 19 августа 1939 г., в которой он якобы обрисовал тезисы своего плана по установлению коммунистического господства в Европе. А к «секретным протоколам» она привязывается тем, что в ней от имени Сталина формулируются тезисы будущего «секретного протокола», якобы подписанного Молотовым и Риббентропом. В журнале «Отечественная история» (№ 1, 2004 г.) вышла очень дельная статья Сергея Зиновьевича Случа «Речь Сталина, которой не было», где он досконально проанализировал историю этой мистификации. Любопытствующие могут обратиться к этой публикации по адресу http://vivovoco.rsl.ru/VV/JOURNAL/RUHIST/STANET1.НТМ. Я же здесь привожу краткое изложение исследования Случа, дополнив своими комментариями.

Официальная версия утечки информации из Кремля весьма хлипкая. Впервые анонимный конспект сталинского выступления публикуется 28 ноября 1939 г. во французской прессе от имени влиятельного информационного агентства «Гавас». Источник получения информации не раскрывался. 30 ноября 1939 г. газета «Правда» под заголовком «О лживом сообщении агентства „Гавас“ обнародует резкий отзыв в форме ответа Сталина на вопрос редактора газеты. 12 июля 1941 г. бывший женевский корреспондент „Гавас“[59]59
  Агентство было закрыто немцами после разгрома Франции.


[Закрыть] Анри Рюффен, известный своими антикоммунистическими взглядами, вновь публикует „речь Сталина“ в газете „Journal de Geneve“. Из публикации Рюффена следовало, что именно он 27 ноября 1939 г. передал агентству „Гавас“ полученный им от неназванного источника текст „речи Сталина“. Причём, представленный им в 1941 г. вариант значительно отличался от первоначального текста. Подредактирован он был в свете изменения военно-политической ситуации в Европе, приобретя характер, явно желательный для германской пропаганды, обыгрывающей сюжет крестового похода цивилизованной Европы против азиатского большевизма.

Нацистская пропаганда мгновенно подхватила эстафетную палочку и кампания получила довольно широкий резонанс во всей Европе. В Германии замелькали газетные статьи под крупными заголовками: „Война в Европе должна подготовить почву для мировой революции. Сенсационные французские документы о двойной игре Сталина“. В вишистской Франции в 1942 г. выходит книга профессора де ла Праделя „Щупальца марксизма. Возникновение, тактика и действия советской дипломатии. 1920–1940“. В главе „Признание Сталина“ опубликована очередная редакция текста Рюффена с его предисловием. В этот раз акценты еще сильнее были смещены в сторону гипотетической советизации Франции, якобы запланированной Сталиным еще в 1939 г. В августе 1944 г. во французском журнале „La Revue universelle“ Рюффен вновь публикует статью „План Сталина (ноябрь 1939 г.)“, где „речь на Политбюро“, приводится в варианте почти идентичном тому, что содержится в книге де Ла Праделя. После войны „речь Сталина“ периодически фигурировала в пропагандистских сочинениях, принадлежащих перу антикоммунистических авторов, однако вопрос ее происхождения всякий раз обходился стороной. Упомянул ее мельком и Черчилль в своей „Истории Второй мировой войны“, но от комментариев воздержался.

Вот текст скандально знаменитой „речи Сталина на Политбюро“, распространенной агентством „Гавас“, приводимый Случем в указанной журнальной публикации. Жирным шрифтом выделены дополнения, появившиеся в дальнейших французских публикациях военного времени. В скобках указана дата внесения редакции.

„Агентство Гавас получило из Москвы (через Женеву) от источника, который оно рассматривает как достойный абсолютного доверия, следующие сведения о заседании Политбюро, проведенного по инициативе Сталина 19 августа в 10 часов вечера, вскоре после которого СССР подписал известное политическое соглашение с рейхом: вечером 19 августа члены Политбюро были срочно созваны на секретное заседание, на котором присутствовали также видные лидеры Коминтерна, но только те, кто входил в русскую секцию. Никто из зарубежных коммунистов, даже Димитров – генеральный секретарь Коминтерна, не был приглашен на это заседание, цель которого, не обозначенная в повестке дня, состояла в том, чтобы заслушать доклад Сталина“.

„Мир или война.

Этот вопрос вступил в критическую фазу. Его решение целиком и полностью зависит от позиции, которую займет Советский Союз.

Мы совершенно убеждены, что, если мы заключим договор о союзе с Францией и Великобританией, Германия будет вынуждена отказаться от Польши и искать modus vivendi[60]60
  Modus vivendi (лат.). 1. Временное соглашение по какому-нибудь международному вопросу, заключенное сторонами в расчете на его окончательное урегулирование в последующем. 2. Фактическое состояние отношений, признаваемое заинтересованными сторонами.


[Закрыть] с западными державами. Таким образом, войны удастся избежать, и тогда последующее развитие событий примет опасный для нас характер.

С другой стороны, если мы примем известное вам предложение Германии о заключении с ней пакта о ненападении, она, несомненно, нападет на Польшу, и тогда вступление Англии и Франции в эту войну станет неизбежным.

В результате Западная Европа подвергнется глубокому разрушению (1941).

При таких обстоятельствах у нас будут хорошие шансы остаться в стороне от конфликта, и мы сможем, находясь в выгодном положении, выжидать, когда наступит наша очередь. Именно этого требуют наши интересы.

Диктатура коммунистической партии возможна лишь в результате большой войны… (1941).

Мы знаем, что эта деятельность требует больших средств, но мы должны пойти на эти жертвы без колебаний и поручить французским товарищам поставить в числе первоочередных задач подкуп полиции (1942).

Итак, наш выбор ясен: мы должны принять немецкое предложение, а английской и французской делегациям ответить вежливым отказом и отправить их домой.

Нетрудно предвидеть выгоду, которую мы извлечем, действуя подобным образом. Для нас очевидно, что Польша будет разгромлена прежде, чем Англия и Франция смогут прийти ей на помощь. В этом случае Германия передаст нам часть Польши вплоть до подступов Варшавы, включая украинскую Галицию.

Германия предоставит нам полную свободу действий в трех прибалтийских странах. Она не будет препятствовать возвращению России Бессарабии. Она будет готова уступить нам в качестве зоны влияния Румынию, Болгарию и Венгрию.

Остаётся открытым вопрос о Югославии, решение которого зависит от позиции, которую займет Италия. Если Италия останется на стороне Германии, тогда последняя потребует, чтобы Югославия входила в зону ее влияния, ведь именно через Югославию она получит доступ к Адриатическому морю. Но если Италия не пойдет вместе с Германией, то тогда она за счет Италии получит выход к Адриатическому морю, и в этом случае Югославия перейдет в нашу сферу влияния.

Всё это в том случае, если Германия выйдет победительницей из войны. Однако мы должны предвидеть последствия как поражения, так и победы Германии. Рассмотрим вариант, связанный с поражением Германии.

В случае поражения Германии – сказал он, – неизбежно последует ее советизация и создание коммунистического правительства (1941).

У Англии и Франции будет достаточно сил, чтобы оккупировать Берлин и уничтожить Германию, которой мы вряд ли сможем оказать эффективную помощь.

Поэтому наша цель заключается в том, чтобы Германия как можно дольше смогла вести войну, чтобы уставшие и крайне изнуренные Англия и Франция были не в состоянии разгромить Германию.

Отсюда наша позиция: оставаясь нейтральными, мы помогаем Германии экономически, обеспечивая ее сырьем и продовольствием; однако, само собой разумеется, что наша помощь, не должна переходить определенных границ, чтобы не нанести ущерба нашей экономике и не ослабить мощь нашей армии.

В то же время мы должны вести активную коммунистическую пропаганду, особенно в странах англо-французского блока и, прежде всего, во Франции. Мы должны быть готовы к тому, что в этой стране наша (так в тексте. – С.С.) партия во время войны будет вынуждена прекратить легальную деятельность и перейти к нелегальной. Мы знаем, что подобная деятельность требует больших средств, но мы должны без колебаний пойти на эти жертвы.

Мы знаем, что эта деятельность требует больших средств, но мы должны пойти на эти жертвы без колебаний и поручить французским товарищам поставить в числе первоочередных задач подкуп полиции (1942).

Если эта подготовительная работа будет тщательно проведена, тогда безопасность Германии будет обеспечена, и она сможет способствовать советизации Франции.

Но для этого необходимо, чтобы война продолжалась как можно дольше, и именно в этом направлении должны быть задействованы все наши средства (1941).

Рассмотрим теперь вторую гипотезу, связанную с победой Германии.

Некоторые считают, что такая возможность представляла бы для нас наибольшую опасность. В этом утверждении есть доля правды, но было бы ошибкой полагать, что эта опасность настолько близка и велика, как некоторые себе это воображают.

Если Германия победит, она выйдет из войны слишком истощенной, чтобы воевать с нами в ближайшие десять лет. Ее основной заботой будет наблюдение за побежденными Англией и Францией, чтобы воспрепятствовать их подъему.

С другой стороны, Германия-победительница будет обладать огромными колониями; их эксплуатация и приспособление к немецким порядкам также займут Германию в течение нескольких десятилетий. Очевидно, что Германия будет слишком занята другим, чтобы повернуть против нас.

Если мы окажемся достаточно ловкими, чтобы извлечь выгоду из развития событий, мы сможем прийти на помощь коммунистической Франции и превратить ее в нашего союзника, равно как и все народы, попавшие под опеку Германии (1941).

Но нужно быть готовым и к другому: в побежденной Франции неизбежно произойдет коммунистическая революция. Если мы будем достаточно ловкими, чтобы извлечь выгоду из этого обстоятельства, мы сможем прийти на помощь коммунистической Франции и превратить ее в нашего союзника. Нашими союзниками станут также все те народы, которые оказались под опекой Германии-победительницы, и перед нами, таким образом, откроется широкое поле деятельности (1942).

Товарищи, – сказал в заключение Сталин, – я изложил вам свои соображения. Повторяю, что в ваших (так в тексте. – СС) интересах, чтобы война разразилась между рейхом и англо-французским блоком. Для нас очень важно, чтобы эта война длилась как можно дольше, чтобы обе стороны истощили свои силы. Именно по этим причинам мы должны принять предложенный Германией пакт и способствовать тому, чтобы война, если таковая будет объявлена, продлилась как можно дольше. В то же время мы должны усилить экономическую работу в воюющих государствах, чтобы быть хорошо подготовленными к тому моменту когда война завершится“.

Доклад Сталина, выслушанный с благоговейным вниманием, не вызвал никакой дискуссии. Было задано только два малозначительных вопроса, на которые Сталин ответил. Его предложение о согласии на заключение пакта о ненападении с рейхом было принято единогласно. Затем Политбюро приняло решение поручить председателю Коминтерна Мануильскому совместно с секретарем Димитровым под личным руководством Сталина разработать надлежащие инструкции для коммунистической партии за рубежом».

С позиции сегодняшнего дня разоблачить эту инсинуацию будет не столь уж сложно. Итак, Сталин приглашает на «секретное заседание» членов Политбюро и «русских лидеров» Коминтерна. Список последних Случ приводит в сноске: членами «русской секции» в Коминтерне были сам Сталин, Жданов, Мануильский, кандидат – Лозовский (заместитель наркоминдел Молотова). Димитров, руководитель Коминтерна, не приглашен. При этом «Политбюро приняло решение поручить „председателю Коминтерна“ Мануильскому совместно с секретарем Димитровым[61]61
  Димитров являлся Генеральным секретарем Коминтерна, а Мануильский – секретарем. В тексте Рюффена слишком грубые ошибки.


[Закрыть] под личным руководством Сталина разработать надлежащие инструкции для коммунистической партии за рубежом».

Бред полнейший. Это в нацистской Германии был провозглашен «фюрерпринцип». Воля фюрера рейха – высший закон для подданных. СССР же являлся государством очень бюрократичным. Субординационные формальности соблюдались неукоснительно. Так вот, Политбюро ВКП(б) не могло поручить Мануильскому и Димитрову разработать инструкции под личным руководством Сталина, потому что формально ВКП(б) числилась лишь секцией Коммунистического интернационала, то есть была структурным подразделением международного объединения. Так было на всех партбилетах написано.

Соответственно, если Сталин и принял решение поручить исполкому Коминтерна осуществить какую-либо работу, то это ни при каких обстоятельствах не могло быть оформлено, как поручение Политбюро. Надо было вызвать Димитрова, обсудить с ним вопрос, тот бы собрал пленум исполкома и продавил бы нужное решение. Наконец, как можно давать поручение Димитрову, которого даже не пригласили заслушать доклад Сталина? Он что, должен был догадываться, в каком русле ориентировать европейские компартии? Судя по дальнейшим событиям, Димитров действовал прямо противоположно этой сталинской ориентировке.

Такое понятие как «секретное заседание Политбюро в расширенном составе» – это что-то из области детективной беллетристики. Если Сталин хотел обсудить какой-то вопрос приватно, то для этого было достаточно собрать нужных людей на своей даче или пригласить в свой кабинет через личного секретаря. Разумеется, никто не протоколировал такие встречи. На официальное мероприятие участники приглашаются через канцелярию, а если мелкие клерки оргбюро ЦК будут знать, что вечером состоится «секретное заседание», то оно будет уже не очень секретным. Опять же, на этом гипотетическом заседании Политбюро ведется протокол – очередное нарушение секретности. Принятые решения официально доводятся до сведения исполнителей через секретариат ЦК – вся секретность летит к черту. Единственный способ соблюсти конспирацию – провести встречу в узком кругу и в неформальной обстановке.

Вообще-то в 1939 г. было зафиксировано всего два заседания Политбюро – 29 января и 17 декабря. Остальные решения Политбюро вырабатывались Оргбюро или Секретариатом ЦК на основе индивидуального опроса членов Политбюро по различным вопросам. Следовательно, официальных заседаний, да еще «секретных» и в расширенном составе, 19 августа 1939 г. не происходило. В архивах не найдено ни одного свидетельства в пользу версии Рюффена. Известно множество совместных постановлений Политбюро ЦК ВКП(б) и Совета народных комиссаров, но это проистекало из специфики исполнительной власти СССР, поскольку партийная верхушка занимала правительственные посты. Но никогда СНК не выполнял решения партии! Распоряжения правительства в 1939 г. подписывал только Молотов – формально подчиненный Сталина по партийной линии. Молотов же подчинялся официальному главе государства – Калинину, занимавшему пост председателя Президиума Верховного Совета СССР – советского парламента. Сталин был неформальным лидером страны и постов в исполнительной власти до 6 мая 1941 г. не занимал, его власть базировалась на личном авторитете и авторитете возглавляемой им партии. Опять же, формально в ВКП(б) соблюдался принцип коллегиального руководства и генеральный секретарь не имел никаких преимущественных прав относительно других членов ЦК. В любом случае генсек Сталин не мог давать поручения руководству Коминтерна, ибо в этой иерархии Димитров был выше его по должности.

Во вступительной части своего выступления Сталин делает удивительно точный прогноз относительно быстрого разгрома Польши, который 19 августа не мог сделать никто. Мощь польской армии переоценили все – и Сталин, и Гитлер, и западные союзники. А уж сами поляки пели песни о том, как будут полоскать копыта своих коней в Рейне. Что касается западных союзников, то дело было не в том, смогут ли они прийти на помощь Польше, а в том, захотят ли они это сделать. Но Сталин не мог знать планов Лондона и Парижа, он мог лишь предполагать, что Польшу они предадут так же, как в свое время Чехословакию. Наконец, он не мог пафосно заявлять, что вопрос войны или мира находится в руках Советского Союза. Как раз, наоборот, в предвоенный период внешнеполитический вес СССР был очень мал, что советский вождь, как опытный политик, всегда учитывал, и даже в официальных речах подчеркивал, что возможности СССР в международных делах довольно ограниченны.

Выражение «таким образом, войны удастся избежать, и тогда последующее развитие событий примет опасный для нас характер» абсурдно. Внутреннее положение СССР было наиболее стабильным за все предшествующие годы. Соответственно, угроза могла исходить только извне. В чем опасность мирной жизни для страны? Это только обанкротившиеся диктатуры стремятся поднять свой авторитет путем «маленькой победоносной войны».

В детали переговоров с Германией был посвящен лишь очень узкий круг ближайших соратников Сталина:

Молотов (глава правительства, нарком иностранных дел);

Микоян (заместитель главы правительства, нарком внешней торговли СССР, нарком снабжения, нарком пищевой промышленности);

Каганович (заместитель главы правительства, нарком путей сообщения, нарком тяжелой промышленности, нарком топливной промышленности);

Ворошилов (нарком обороны).

Как видим, в курсе дел были лишь высшие государственные функционеры, чья деятельность непосредственно касалась предмета советско-германских отношений (не будем забывать, что фундаментом Договора о ненападении являлся подписанный 19 августа 1939 г. торговый договор между Германией и СССР, имеющий колоссальное значение для нужд тяжелой, то бишь военной, промышленности). Таким образом, Сталин не мог в широком кругу членов Политбюро и представителей Коминтерна разглагольствовать об «известном вам предложении Германии», поскольку об этих предложениях никто посторонний не знал и не мог знать.

Венгрия, Болгария, и особенно Румыния – это страны, где влияние Германии было преобладающим. Никогда не шло речи о передаче этих стран в сферу влияния СССР даже в гипотетическом ключе. Румыния была стратегическим экономическим партнером Германии, обеспечивая большую часть поставок нефти. Рассуждения Сталина о балканских делах и германо-итальянских отношениях носят абсолютно оторванный от реальности характер. 22 мая 1939 г. был заключен Стальной пакт – военно-политический союз между Германией и Италией, образовавший ось Берлин – Рим. Поэтому оснований для сомнений в том, что Италия последует за Германией, у Сталина в августе 1939 г. не должно было быть.

Сталин не мог сказать в августе 1939 г., что «у Англии и Франции будет достаточно сил, чтобы оккупировать Берлин и уничтожить Германию, которой мы вряд ли сможем оказать эффективную помощь». Соотношение сухопутных сил летом 1939 г. было примерно следующим: у Англии и Франции 25+32=57 дивизий (часть из них в колониях). У Германии 51 дивизия (причем, более мощных, чем у западных союзников). У ее ближайшего союзника Италии – 67 дивизий, у Японии[62]62
  Япония была связана союзным договором с Германией, а потому могла нанести удар по английским силам в Юго-Восточной Азии и серьезно угрожать Индии, что действительно имело место в дальнейшем.


[Закрыть] – 41 дивизия. Венгрия в феврале 1939 г. присоединилась к Антикоминтерновскому пакту, то есть фактически к Германии, имея порядка 10 дивизий. А Советский Союз содержал аж 126 дивизий,[63]63
  Справедливости ради надо заметить, что в большинстве своем это были «скелеты» дивизий трехтысячного состава, но в процессе мобилизации гораздо проще нарастить на них «мясо», нежели создавать дивизии с нуля, не располагая командными кадрами.


[Закрыть] и мне трудно понять, почему это не позволяло ему эффективно помочь Германии. Сочинитель «речи Сталина» Рюффен вряд ли мог знать этот расклад, но советскому вождю он был известен, и потому тот не мог пороть такую ахинею. В этой статистике можно не учитывать 30 дивизий у Польши, поскольку они, дескать, будут уничтожены «прежде, чем Англия и Франция смогут прийти ей на помощь».

За весь предвоенный период никогда не поднимался вопрос о советской экономической помощи Германии. Речь велась исключительно о торговле, причем условия сделок были чрезвычайно выгодны СССР и весьма обременительны для Германии, но Берлин вынужден был идти на определенные жертвы, оплачивая политические уступки со стороны Советского Союза. Поэтому Сталин и в качестве шутки не мог сказать, что мы будем «экономически помогать Германии».

Даже беглый анализ указывает на то, что «речь Сталина» – довольно примитивная фальшивка, рассчитанная разве что на интеллект среднего западного обывателя. К тому же как содержание «секретного доклада» Сталина могло просочиться за границу? Рюффен свои показания по этому вопросу менял довольно резво. В книге де ла Праделя он сообщает, что ему каким-то неведомым образом представилась возможность войти в контакт с мифическим высокопоставленным лицом, чья информированность не вызывала сомнений. Это лицо и предоставило все необходимые сведения, которые Рюффен записал как можно точнее. Через два года Рюффен утверждал, что он не проявлял инициативы, а находился 27 ноября 1939 г. в женевском бюро агентства «Гавас», когда неожиданно появился посетитель, доверивший ему некий документ. После тщательного анализа Рюффен пришел к выводу о том, что это достоверное изложение «речи Сталина» и в тот же вечер передал текст в Париж.

После войны историю с «речью Сталина» расследовал немецкий историк Э. Йеккель. Он списался с Рюффеном, однако тот, подтвердив факт передачи документа агентству «Гавас», не ответил на письмо историка, с конкретными вопросами об обстоятельствах этого акта. Никак не прокомментировал он и расхождения между первоначальным текстом и его дальнейшими редакциями.

Из версии Рюффена можно сделать вывод, что среди членов Политбюро, присутствующих на «секретном заседании», был предатель, устроивший утечку информации. Если бы описываемое событие 19 августа действительно имело место, то скандальная публикация во французской прессе дала повод для серьезного расследования. Оставить неразоблаченного иуду в своем ближайшем окружении Сталин не мог. Поскольку никаких мероприятий по поиску источника утечки информации предпринято не было (по крайней мере, об этом ничего не известно), можно смело заключить, что Рюффен высосал «речь Сталина» из пальца или кто-то иной осуществил через него «слив» дезинформации.