Текст книги "Клинки надежды"

Автор книги: Алексей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава седьмая

Паровоз пыхтел медленно, размеренно, словно бы с чувством, как будто получал от поездки удовольствие. Тихонько проплывали по сторонам поля, перелески, телеграфные столбы. Многие из последних были повалены, с продолжавших стоять бессильно и спутанно свисали умолкшие провода.

Из осторожности Орловский приказал не спешить. На ближайшей к паровозу платформе еще в Смоленске была устроена защита из мешков с песком, а посередине из колосников и металлических щитов создано подобие башенки. В ней с пулеметом Кольта располагались подпоручик Жуков со вторым номером.

Сам Орловский устроился на тендере паровоза. Конечно, не так удобно, как в вагоне, однако и обзор получше, и команды машинистам можно давать. Это только на бронепоездах устроена связь. Да и то на тех же известных «хунхузах» командирская башенка расположена на локомотиве. Здесь же обычный состав, собранный с миру по нитке. Пара платформ, тендером вперед паровоз, пара классных вагонов, семь теплушек, одна из которых занята лошадьми, а большая часть – пустые. Зато многие знают, что при перевозке в каждой из них должно быть сорок человек, вот пусть и считают, если охота.

Машинистом был Семен Ефимович. Тот самый, который вместе с Орловским угнал паровоз из захваченной бандитами Рудни. При нападении Яниса на Смоленск он успел уйти вместе с домочадцами, наткнулся на бригаду Аргамакова и уже с ней вернулся в родной город.

Как перед этим Курицын, Семен Ефимович ничуть не удивился преображению замызганного солдата в офицера. Видно, несмотря на маскировку, было в Орловском нечто такое, что позволяло предположить его более высокое положение. Скорей даже, не положение, а высокую долю. Все же не каждому дано воспитывать людей, а потом вести их за собой к победе или смерти.

На несколько минут остановились в Тычинине. Как ни странно, однако на станции нашлась пара служащих. По их словам, поезда от Рославля давно не ходили, от Смоленска же был дня четыре назад. Прошел мимо, лишь было видно, что и в пассажирских вагонах, и в теплушках полно народу. Должно быть, те, кто стремился на юг. У кого-то там была родина или родня, многие же искали лучшей доли. У моря ли, за морем, просто в теплых краях или под защитой казаков, если у тех больше порядка, чем в крестьянских губерниях.

И вновь Орловский поразился железнодорожникам. Вроде все рухнуло, никто ни перед кем не ответствен, а вот, поди ж ты, пытаются продолжать работу в меру сил и возможностей. Даже мастерские работают, пусть с изрядными перебоями, но все-таки… Заводы, к примеру, давно встали.

С другой стороны, как не встать, когда связи порушены и никакого сырья давно нет? Если где-то еще действуют какие-то цеха, то по принципу кустарных мастерских, и выпускают они совсем не то, ради чего возводились.

Бедная Россия! Даже если удастся ее спасти, сколько потребуется сил, чтобы восстановить все то, что было с небрежной легкостью разрушено безответственными говорунами всех политических оттенков!

Если удастся… Орловский не обольщался. Знал: шансы невелики. Будь во главе прирожденный Государь – дело другое. Но где он? Что с ним? Слухи о гибели всего Августейшего семейства ходили давно. Учитывая, сколько людей было заинтересовано в смерти того, кто олицетворял Отечество, отмахнуться от них было нельзя.

Подобные мысли были так горьки, что поневоле забывались собственные неурядицы, даже семья, где-то в безызвестности ожидающая спасительного возвращения главы.

От Тычинина до Рябцева рукой подать. И то и другое – обычные русские села, волей судеб оказавшиеся на линии железной дороги. Окруженные заборами избы, крохотная станция, уходящие вдаль проселки… Все многократно виденное и такое родное…

Только станция встретила полным безлюдьем. Словно некто решил посмеяться над рассуждениями Георгия о доблестных служащих, продолжающих оставаться на посту, что бы ни творилось в окружающем мире. Что ж, не каждому дано… И обвинения здесь по меньшей мере смешны.

Если что и было другим – это люди. Обычные русские люди, вдруг утерявшие обычное гостеприимство и доброту, и теперь исподволь взиравшие на прибывший отряд если не как на врагов, то как на досадную помеху. Не роптали, явно опасаясь организованной силы, однако смотрели косо, ждали, когда «служивые» уберутся дальше.

Одна из причин подобного недружелюбия была налицо. Чуть в сторонке от села виднелся остов сожженной усадьбы. Даже деревья, некогда составлявшие помещичий сад, были вырублены с бессмысленной злобой. Частью – распилены на дрова, частью же до сих пор валялись на земле, образуя непроходимый бурелом вокруг бывшего дворянского гнезда.

В избе старосты, куда вошел Орловский, явно не к месту стояло трюмо с зеркалом. Подполковник невольно подумал: сколько нежных созданий смотрелись в него, прихорашивались перед приемом гостей, не зная о том, что времена изменчивы…

Кряжистый крестьянин, лицо которого едва ли не сплошняком поросло рыжим, так и не поседевшим волосом, потупил взор, с невольным страхом ожидая наказания за совершенное непотребство. Грабеж, поджог, хорошо, если обошедшиеся без душегубства. Да только Орловский заявился сюда не мстителем, а защитником.

Да и не эти темные люди виноваты в случившемся. Наверняка жили, добывая в поте лица хлеб насущный, по воскресеньям ходили в церковь, платили налоги, были опорой государству. До тех самых пор, пока в далекой столице рвущиеся к власти господа, быть может, родственники или друзья здешних помещиков, не взбаламутили людское море. И дальше – обещания свободы, счастливой жизни на западный образец, а во главе должны стоять образованные деятели, начисто позабывшие слова классика, что на чужой манер хлеб русский не родится.

Да и не только хлеб. Это в городах можно было убедить скопившихся там люмпенов и боявшихся фронта солдат, что теперь, наконец, настанет счастливая жизнь с молочными реками в кисельных берегах. Здесь, на земле, крестьяне рассуждали практично и по-своему здраво. Раз нет отныне власти от Бога, да здравствует мужицкая воля! И пусть сгинут все господа!

Вот и сгинули. Хорошо, если сумели спастись бегством. А нет – не они первые.

В любом случае Орловский не видел толку в разбирательствах. Да и не только он. Даже Дзелковский, на правах знакомого с местностью увязавшийся с отрядом, и не подумал поднимать этот вопрос. Лишь покачал головой, наверное, вспоминая здешних обитателей.

А может, и не вспоминал. Как ни мал мир, тем более – одна губерния, не обязательно знать все и всех. По собственному признанию поручика, никакой общественной жизнью он никогда не увлекался. В мирное время он занимался хозяйством, в военное – воевал. Считал, что языками мелют те, кто ленится работать, но при этом стремится поучать других. В идеале же – мечтает руководить, не имея для этого ни знаний, ни способностей.

Спрашивать о судьбе хозяев Орловский не стал. Ни крестьян, ни Дзелковского. Лишь поинтересовался насчет банд да сообщил, что по приказу правительства отряд пока останется здесь.

– Правительства? – Староста почему-то посерел.

Он явно решил, что вернулась прежняя власть, а с нею и ответственность за свои поступки.

Эта же мысль была отчетливо написана на лицах набившихся в избу мужиков, под стать старосте таких же обросших, отчего их лица были больше похожи на звериные морды. Хорошо хоть не злые. Так, зверюги в естественном состоянии где-нибудь в лесу, где не водится посторонних.

Да… Орловский едва не сплюнул при мысли о бесконечно заседавших в Смоленске гражданах. Что же это за правительство, если о его существовании не подозревают даже в ближайших к городу селах? К тому же соединенных с новоявленной столицей железной дорогой. И в чем тогда вообще выражается существование новоявленной губернской республики? В распределении портфелей и говорильне, что и как можно сделать получше?

– В городе Смоленске утверждена республика. Ваше село находится на ее территории, – скучным тоном поведал Георгий. – Подробности можете узнать в городе.

Последнее он добавил, сам не ведая, что новая власть собирается делать с крестьянским населением. Принять факт самовольного захвата земли или оспорить его? Ввести новые налоги или оставить старые? Управлять при помощи земств, комиссаров или придумать нечто до сих пор не бывшее? Если подумать, вопросов было множество, и ни на один Орловский ответов не знал.

Как он подозревал не без основания, не знали ответов и в Смоленске. Лишь до сих пор думали на данные темы; даже не думали, а только говорили. Вполне в традициях российской интеллигенции – погрязть в словоблудии да считать, что жизнь обязательно станет лучше, как только остальные услышат их мнения на ее счет. Если же не станет, то виноваты окажутся темные силы, наследие старого режима, а то и рядовые граждане, так и не сумевшие понять своего блага.

– Энто как же – республика? – спросил мужик, еще более заросший, чем староста, с широченными плечами и длинными ухватистыми руками. – Республика уже была…

– Если было три Рима, то почему же не быть двум республикам? – вопросом на вопрос ответил Орловский.

Его не поняли. В глазах царило то же недоумение, и пришлось пояснить:

– Та была всероссийской со столицей в Питере, а эта – губернская с центром в Смоленске. И вообще, республика – это не само государство, а форма правления, при которой народ сам выбирает свое правительство.

Мужики переглянулись, пожали плечами, и староста высказал общий, вертевшийся у них на языках вопрос:

– А кто его выбрал?

– Народ, – повторил Орловский.

Вдаваться в подробности он не стал.

– Кого? – чуть изменил вопрос староста.

– Правительство. Во главе стоит Всесвятский. Его именуют Первым гражданином правительства. Есть еще граждане по конкретным делам. Торговле, транспорту, образованию, иностранным делам и так далее. Так как правительство молодое, то многие вопросы еще обсуждаются.

– Насчет земли-то как? – встрял в обсуждение один из крестьян.

– Не знаю. Наше дело – служивое. Закон вроде не принят.

Знал он прекрасно, что не только закон о земле, но и никакой другой до сих пор не принят. Кроме закона о денежном содержании членов правительства и их помощников. Да, явившись от лица власти, негоже публично критиковать ее.

– Я же говорю – все еще только начато, – повторил подполковник в ответ на гул голосов. – Понимаю: взять и поделить. А как? По числу едоков, по числу мужиков, еще каким-либо образом? Надо учесть все, раз и навсегда, чтобы потом переделывать не пришлось. Дело-то государственное. А еще лучше, выберите кого-нибудь потолковее с наказом, да и пошлите в Смоленск. Раз власть народная, то должна народ слушать.

Может, хоть ходатаи с мест заставят правительство от бесконечной болтовни перейти к конкретным делам?

Хотя… Орловскому вспомнилось так называемое Временное правительство. То самое, члены которого долго, как черви, подтачивали царский режим, с думских трибун демонстрировали свой глубокий ум и разносторонние познания, а затем за пару месяцев сумели развалить великую страну. Так развалить, как ни один завоеватель не смог бы.

Староста почесал волосатой рукой в затылке. Не было у него доверия к господам. Царь – еще понятно, батюшка, и все такое, а вот те, кто веками стоял между народом и троном, всегда оценивались как нечто инородное, паразитическое.

Да и наказ – наказом, а как спросят за награбленное? Еще странно, что военные молчат, словно ничего и не замечают! Или просто возиться неохота?

– Посылайте, мужики. Под лежачий камень вода не бежит, – понял их колебания Георгий.

– Кубыть, надо попробовать, – наконец согласился с ним староста.

Он даже на визитеров стал посматривать добрее, без прежней настороженности.

– Вы к нам надолго, ваше высокоблагородие?

– На несколько дней. По некоторым сведениям, в районе вашего села возможно появление большой хорошо вооруженной банды. – О том, что атаман банды – колдун, Орловский говорить, разумеется, не стал.

– Банды? – немедленно переспросили несколько сельчан.

Разбойники – это не какое-то там правительство. Власть далеко, то ли доберется, то ли нет, а вот лихие люди уже намного страшнее и понятнее. Особенно по нынешним временам, когда человеческая жизнь стоит не дороже патрона. И как ни относись к нынешним гостям, при такой угрозе лишними они не являются.

Хотя… Мало ли банд нынче шляется по земле? Да и мирные обыватели при случае были не прочь воспользоваться добром путников, лишь бы последние заведомо являлись слабее. От сильного можно и сдачи получить… Поэтому особого страха у крестьян новость не вызвала. Интерес – да. Но чтобы дрожать с перепугу да думать, куда бежать…

– Ловить будете? – почему-то с напряжением поинтересовался староста.

– А вот это уже, милейший, военная тайна. – Орловский позволил себе подобие улыбки.

Староста ему не нравился. Был в заросшем волосом мужике какой-то намек на двуличность. Но только как разобрать, что скрывается в чужой душе, если и в своей не всегда разберешься?

– Прикажете определить на постой? – на этот раз с явной надеждой спросил староста и многозначительно переглянулся с остальными крестьянами.

– Нет. Мы останемся на станции, – твердо ответил Георгий.

Распылять свои крохотные силы по селу он не собирался.

– Так по избам-то лучше.

Вместо ответа Орловский молча поднялся. Он уже сказал крестьянам все, что считал нужным, и уж тем более не думал обсуждать с ними свои дела.

Уже стоя у двери, он вспомнил еще кое-что, о чем хотел спросить, да позабыл за разговором.

– С церковью что случилось? Почему в таком виде?

Наличие церкви – это то, что отличало село от деревни. Еще при подъезде к Рябцеву Орловский обратил внимание на жалкое состояние храма. Крест с купола был сбит, колокол, похоже, рухнул, сама колокольня покосилась, превратилась в подобие Пизанской башни, о которой Георгию доводилось читать.

– С церковью… – Староста, а за ним и остальные мужики замялись, словно их уличили в чем-то нехорошем.

– Так энто… Банда похозяйничала. С месяц назад. Попа убили, колокол сбросили, – как-то фальшиво произнес широкоплечий.

– Что за банда? – Орловский невольно подтянулся.

– А мы знаем? – Староста взглянул на широкоплечего с такой же благодарностью, с какой нерадивый ученик в школе смотрит на подсказавшего ответ товарища. – Много их нынче шляется по белу свету.

– Ладно, – махнул рукой Орловский и вышел наружу.

Про себя он решил, что в истории с храмом все не так просто. Вполне возможно, что дело не обошлось без местных жителей. Далеко не первый случай, когда вчерашние верующие под влиянием свободы срывали с себя нательные кресты, грабили церкви, становились воинствующими безбожниками. Но что из того? Есть правительство, соответствующие службы, пусть они и разбираются. Дело армии – воевать, а не вести следствие по бесконечным в последнее время уголовным делам.

– Не нравятся они мне, Георгий Юрьевич, – тихо произнес молчавший почти все время Дзелковский. – Вроде обычные мужики, а исподлобья волками смотрят. Когда думают, что никто их взглядов не видит.

– Думаете?.. – как-то очень неопределенно спросил Орловский.

– Нет, к матросу никакого отношения местные не имеют. Да и не один он на белом свете. Но рыльца у здешних поселян явно в пушку. Во всяком случае, церковь – их рук дело. Обратили внимание, как они сразу замялись?

– Обратил, Дмитрий Андреевич. Но мы же не ангелы мщения. Если честно, на пути к Смоленску мне довелось видеть столько нарушений всех прежних законов, что я даже стал сомневаться, остался ли где-нибудь уголок спокойной жизни.

Дзелковский тяжело вздохнул.

Один такой уголок был в его поместье. Только уцелел ли он после того, как сам помещик покинул имение вместе с отрядом Аргамакова? Манией величия Дзелковский не страдал, но понимал: держалось там все на нем.

Было жаль покинутых людей, однако судьба не оставила выбора. Или попытаться спасти все, или сидеть и ждать, пока волны взбаламученного людского моря не поглотят последние не тронутые им островки. А то, что это неизбежно, Дзелковский не сомневался ни одной минуты.

– Я одного не понимаю, – после некоторой паузы произнес Дмитрий Андреевич. – Церковь-то им чем не угодила? Понятно, усадьба. Вековой инстинкт русского мужика с добавлением извечных корыстных мотивов. И помещику отомстить, и барахлишка себе набрать. Пусть оно порою надо, словно корове седло, да все-таки… А храм? Взять там нечего, ненависти к религии в народе никогда не было. Пусть не стало веры, однако злоба откуда?

– Не знаю. Признаться, я вообще не вижу логики в конкретных поступках толпы. Сегодня она ратует за одно, завтра за другое. – Орловский вспомнил два митинга в Смоленске, когда одни и те же люди с промежутком в пару часов с одинаковым восторгом выслушивали диаметрально противоположные вещи.

Мелькнула было по краю сознания мысль о нечисти, обязанной бояться креста и всей церковной атрибутики, да исчезла. Верующим Орловский был, однако как человек образованный воспринимал все не буквально. В козни дьявола не верил. Зачем ему устраивать ад на земле, когда он потом и так сможет забрать в свои подземные владения людские души? Имея в запасе вечность, нетрудно и подождать. Люди сами порою бывают страшнее любой нечисти, дай им только волю. Да и ад уже создан с такой изобретательностью, что и не снилась падшему ученику Бога.

За разговором офицеры подошли к станции. Вид у нее был уже другой. Нет, никто не пытался вставить стекла в крохотном здании вокзала или навести порядок на прилегающей территории, судя по всему, не убиравшейся с марта месяца. Но на путях стоял прибывший эшелон, виднелись строгие часовые, чуть дальше в сторону Рославля копались окопы и тупорылые «максимы» смотрели туда, откуда ожидалось появление противника.

Учитывая немногочисленность отряда, противнику ничего не стоило обойти станцию с любой стороны. Единственное, на что надеялся Георгий, – матрос обычно пер напролом, ни с тактикой, ни со стратегией в ладах не был. Поэтому первый удар должен был последовать вдоль железной дороги. Да и не было приказа удерживать Рябцево любой ценой. Придержать банду на какое-то время, дать возможность остальным силам подготовиться к отпору и отойти к Смоленску.

На Великой войне Орловскому довелось однажды одной ротой удерживать такую же захудалую станцию против немецкого батальона. И ничего, отошел только по приказу, который пришел через четыре часа. И пусть потерял третью часть стрелков, но и противниками были не кто-нибудь – германцы. Вышколенные, регулярные, хорошо вооруженные. Это не какая-то там банда, пусть и с натуральным бронепоездом.

Бронепоезд смущал Орловского гораздо больше колдуна. Проскочит этакая дура на станцию да как вдарит из всех пулеметов! По дюжине «Шварцлозе» в каждом из двух вагонов. Перемелют все так, что только котлетный фарш и останется. Двадцать четыре пулемета против сорока трех штыков – это сила.

Все, что смог предложить Орловскому Аргамаков, – подорвать часть пути, дабы не дать возможности стальному чудовищу подойти вплотную. Поэтому в состав отряда был включен инженерный подпоручик Позняков с тремя подрывниками и самодельным фугасом.

Еще проще разрешился вопрос с выбором места. В двух верстах от станции через небольшой ручей был переброшен мостик. Восстановить такой – дело плевое, да все равно потребует времени. А поворот пути и расцветшие деревья сделают орудийную стрельбу с «Хунхуза» малоэффективной. Придется бандитам наступать на своих двоих без толковой поддержки.

Мелькнула даже мысль разнести мостик заранее. Только вдруг Горобец не собирается ни в какой Смоленск и в данный момент двигается в каком-нибудь другом направлении? И что тогда? Самим ремонтировать взорванное? Как ни крути, родная земля…

В итоге Позняков остался со своими людьми около ручейка. Для быстрого отхода у них имелась ручная дрезина, для боя – винтовки и ружье-пулемет Шоша. Хотя ни о каком бое речь не шла. Подорвать фугас при малейшей угрозе да полным ходом нестись на станцию, к своим.

– С вашего разрешения, Георгий Юрьевич, пойду я к родному пулемету.

Все-таки числился Дзелковский в пулеметной роте и командира сопровождал исключительно в качестве местного жителя.

– Конечно, Дмитрий Андреевич, – кивнул подполковник.

Он с первого взгляда испытал симпатию к помещику. Да и не только симпатию – доверие. Чувствовалось, на поручика можно положиться во всем. Есть ли лучшее качество в человеке на войне?

У Орловского дел было по горло. Вместе с командиром полуроты Петровым он старательно прикинул на местности возможные движения противника и варианты ответа на них. Ничего особо путного не получалось. Будь в распоряжении побольше людей, а то – одна полурота, по численности не дотягивающая даже до взвода. Единственный плюс – три пулемета, два «максима» и один кольт, в какой-то степени способные компенсировать недостаток стрелков. Если бы было реально перекрыть огнем все многочисленные подступы к станционным постройкам!

– С фронта мы их удержим, однако если одновременно бандиты ворвутся в деревню, то карта бита, – сделал неутешительный вывод Георгий. – Там столько мертвых пространств, что нужен по крайней мере еще один полнокровный взвод, дабы перекрыть их все. Единственный выход – отступить на полторы версты назад. Тогда мы хоть сможем маневрировать огнем.

– Да, но местные жители… Мы что же, оставим их во власть банде? – вскинулся Петров.

Орловский внимательно поглядел на помощника. Когда же он пришел в полк? Кажется, весной пятнадцатого, с первым выпуском школ прапорщиков. Следовательно, пошел добровольцем, не по призыву. Но что странно: и ранен был, и до штабс-капитана дослужился, и четыре ордена вплоть до Станислава второй степени заработал, а до конца от интеллигентских заморочек избавиться не смог. Что значит закваска.

– Вы думаете, мы кого-нибудь защитим, если все поляжем на станции? – с холодком в голосе осведомился Орловский. – Не забывайте, господин капитан, наша задача – сберечь доверенные нам солдатские жизни, а мирных жителей – как получится. Никакого приказа удерживать Рябцево, Тычинино или другое село мы не получали. Наша единственная задача – выиграть время, не дать Горобцу внезапно напасть на город.

– Но, господин подполковник, вас не было с нами, и вы не видели, что вытворяет этот Горобец с обывателями…

Показалось или нет, однако в словах Петрова прозвучал невольный упрек. Все-таки Орловского не было, когда Аргамаков с бору по сосенке формировал свой отряд и когда он с боями вел его по объятым хаосом землям. Правда, не было по уважительной причине. Еще перед революцией Георгий попал в госпиталь и просто не мог быть в полку.

С другой стороны, Петров был во многом прав, хотя не знал этого. После развала Георгий решил: все потеряно, и даже не пытался найти кого-нибудь, кто хочет действовать. Нет, он махнул на все рукой и всей душой мечтал об одном – добраться до семьи и с ней любым способом пережить смуту.

– Я видел другие банды. Этого достаточно, – сухо обронил подполковник.

– Извините. – Петров понял некоторую неуместность своего упрека. Да и Орловский все-таки был одним из немногих, кто пытался организовать защиту Смоленска от банды Яниса.

– Запомните, капитан. Нет никакой доблести в том, чтобы погибнуть без смысла. Если Горобец пройдет по нашим трупам, то кому от этого будет легче? Поселянам, которым достанется в любом случае? Или Аргамакову, лишившемуся весомой части своих сил? Крестьянам будет лучше, если отступим с боем. Пока бандиты будут заняты нашим преследованием, им точно будет не до местных жителей. Если же поляжем, то достанется всем в округе. Или вы не помните по фронту, как достается посторонним?

Петров пристыженно вздохнул. Случайно оказавшимся в районе боевых действий мирным жителям случайно же и доставалось с обеих сторон, а потом, порою, на десерт от победителя. Бой пробуждает кровожадные инстинкты, и далеко не у всех они стихают сразу после его окончания. Недаром еще недавно крепости после штурма давали на разграбление. Против человеческой сущности не попрешь.

– Все ясно? – осведомился Орловский.

– Так точно, господин подполковник!

Штабс-капитан невольно подтянулся, превратился из терзаемого муками совести интеллигента в человека конкретных действий.

– И последнее. Из расположения никого не отпускать. Особенно – в ночное время. Местных у себя не принимать. Никаких девочек и никакого вина. Проследите лично.

– Слушаюсь!

Орловский как в воду глядел. Не прошло и получаса с момента разговора, как на станцию заявилась депутация крестьян во главе со старостой. Последовало приглашение «дорогих защитничков» на обед, хотя по времени давно наступил ужин.

– Какими же мы тогда будем защитниками? – усмехнулся Георгий.

– Ну, так как же… Еда и силу дает, – начал было староста.

При свете заходящего солнца он еще больше был похож на зверя, только Орловский никак не мог понять, на какого именно.

– А питье – храбрость, – продолжил за звероподобного старосту подполковник. – Нет уж, уважаемые. Как-нибудь в другой раз. Когда поспокойнее будет. У нас служба. Кстати, предупреждаю: никто из посторонних в ночное время на станцию пропущен не будет. Часовые получили приказ стрелять. Время тревожное. Рисковать я права не имею.

– Да какие мы посторонние?! – возмущенно загомонили мужики. – Мы тут живем!

– На станции? – уточнил Георгий.

– Нет, но рядом…

– А если рядом, то там и находитесь, – резко оборвал Орловский.

Его тон сразу дал понять, что дальнейшие препирательства излишни. Крестьяне вынуждены были согласиться с наступлением темноты не подходить близко к охраняемой станции. В свою очередь Орловский согласился принять продукты, раз уж отказался от деревенского пира.

Люди уже были накормлены, необходимости в пище пока не было, только тут сказалась старая армейская привычка набирать все впрок. Мало ли что ожидает завтра? Пусть в бригаде пока есть деньги и все можно купить, а кончатся, и где потом взять?

К своим обязанностям поселяне отнеслись серьезно. Совсем скоро целая вереница мужиков, девок и баб потянулась к станции с корзинами, мешками и бутылями.

Что поразило Орловского – это редкая самоотверженность обывателей и их готовность собственноручно дотащить до защитников нелегкую ношу. Ни один не попытался воспользоваться телегой, хотя чего уж проще! Две-три подводы с села – и все доставлено. Зачем же на своем горбу?

Ладно, хозяин – барин.

Продукты Орловский с благодарностью принял, однако хмельные напитки твердо приказал нести назад.

Меж тем подступили сумерки. И как ни постреливали глазками некоторые молодки и ни корчили из себя бывалых бойцов отдельные мужики, всем им было приказано покинуть район вокзала.

Местные были вынуждены уйти. Последние из них как раз покинули станцию, когда вернулись посланные в дозор конные разведчики. С самого прибытия они осматривали окрестности, зато теперь со спокойной душой смогли сообщить, что никакого Горобца в округе не видели и ничего о нем не слышали.

И, как всегда в последнее время, за одной хорошей новостью немедленно последовала куча плохих. Ближайшие к Рябцеву деревеньки оказались пустыми, в дальних же вконец запуганные мужики поведали кавалеристам, будто в округе развелись волчьи стаи. Или одна стая, размножившаяся в глазах жителей. Причем эта стая обнаглела настолько, что нападает на людей, и якобы именно она повинна в гибели разнообразных деревенек, хуторов и выселков.

– Вообще-то, лето, – заметил Георгий.

Недоверия к разведчикам он не испытывал, к свидетелям же… Как сказать. С одной стороны, пищи у четвероногих хищников должно быть хоть отбавляй, с другой – мало ли чего не случается в лихие времена!

– Волков бояться – в лес не ходить, – вступил в разговор Петров, потом вспомнил что-то и осекся.

– Ладно. Стая так стая. Будем иметь в виду, – сделал вывод Георгий. Вернее, даже не вывод, а так, сообщение, что информация принята к сведению.

Тем более что почти сразу последовала новость исключительно хорошая. Посланные Аргамаковым люди могли восстановить связь от Смоленска до Тычинина, и теперь при крайней необходимости стало возможным связаться с командованием. А то, что для этого надо переть полный перегон, казалось сущей мелочью.

Да и что такое расстояние между станциями? Ночью никто заниматься этим не станет, но к обеду протянут провода и сюда, и будет полный порядок.

Кто воевал, знает, как это важно: иметь связь. Сразу пропадает ощущение оторванности от своих, и любое расстояние начинает казаться ерундой…

А дальше наступила ночь.

Огней на станции не зажигали. Таращили глаза во тьму часовые, где-то впереди у заветного мостика притаились минеры, остальные же члены отряда спали чутким солдатским сном. Одетые, с оружием под руками, в любой момент готовые вскочить и вступить в бой.

Орловский тоже пытался заснуть. Организм устал, настоятельно требовал отдыха, и лишь сознание никак не желало успокоиться. Перед мысленным взором вставали милые образы, будоражили, звали к себе. Недостижимые, словно на другой планете, и такие до боли желанные…

Подполковник вновь и вновь пытался задать себе вопрос: что он здесь делает? Это не старое время, когда мужчина выполнял свой долг перед Престолом и знал – его семья находится в безопасности, а случись с ним непоправимое, будет гарантирована пенсия, и вообще, за царем служба не пропадет.

Тогда были времена, сейчас – безвременье. Можно одолеть любого противника, однако как победить народ, ставший врагом самому себе? Одолели одну банду, а дальше? Пока каждый за себя, ничего все равно не получится. Какие шансы у горстки людей водворить порядок на огромной территории? Может, лучше попытаться спасти хотя бы своих? Их ведь тоже кто-то должен защищать, да только некому.

Мысли были горьки. Главное же – не содержали ответа. Долг перед семьей звал в дорогу, забытая почти всеми присяга призывала остаться. Даже если положение безнадежно. Быть может, окажется достаточным подать пример, должны же люди осознать – война всех против всех не подозревает выигрыша ни для кого. Если сегодня ты победил, завтра все равно победят тебя. И лучший выход для людей – поскорее покончить с междоусобицами. Хотя бы для того, чтобы уцелеть самим.

Не заснуть! И мысли гнетут, и отдаленное завывание не дает покоя.

Орловский поднялся с обреченным вздохом. Папиросы были под рукой, лежал Георгий не раздеваясь. Только и дел, что опоясаться портупеей да дополнительно навесить на себя кобуру с маузером. Секундное дело.

И только сейчас Георгий понял, что отдаленное завывание – это волчий вой. Ну, редко доводилось его слышать офицеру, а копание в себе отвлекало от внешнего. Да и волки – не самое страшное из действительности. Обычные четвероногие хищники. Куда им до людей!