Текст книги "Призраки Ямантау"

Автор книги: Алексей Доронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Алексей Алексеевич Доронин
Призраки Ямантау

Два воинства сошлись в пыли.

Как звук трубы высок!

Еще вчера здесь ковыли

Клонились на восток,

И ветер пел про города

За милями морей,

Поила светлая вода

Внимательных зверей.

Отныне пустошь ляжет тут

В железе и крови.

Ее зловещей назовут,

Но, как ни назови,

Бледны легенды древних дней,

Слова, слова одни…

Немало песен есть о ней,

Да все плохи они…

Л. Денисюк, «Тени прошлого»

***

День клонился к вечеру, и темнота незаметно подкралась, чтобы накинуть свой полог на долину, стиснутую с трех сторон южными отрогами Уральских гор.

В большом ханском шатре воины, вернувшиеся из удачного набега на земли соседнего клана, пили кумыс, хвастаясь богатой добычей и отвагой в сшибках с иноплеменниками. Там было шумно, в воздухе витал чад от жарящегося на угольях мяса, то и дело раздавались громкие выкрики да стукались друг о дружку чаши – медные, железные, а иногда и костяные – расплескивая свое содержимое.

Где-то блеяли бараны, которых перегоняли на новое место, потому что на старом они съели траву до самой земли. Скоро многие из них окажутся в котлах – близится праздник Равноденствия. За пределами центрального круга – там, где стояли палатки попроще и победнее, становище жило своей обычной жизнью. Женщины скоблили шкуры, чинили одежду, готовили еду в закопченных медных казанах, приглядывая за непоседливыми детьми. Для мужчин в этом году работы больше не было. Новых набегов не будет до самой весны, а есть ли еще занятие, достойное воинов? Разве что делать железо, но этот секрет известен немногим, этим больше занимаются оседлые башкиры, которые владеют умением плавить в неглубоких ямах и самодельных тиглях металл.

На широкой поляне под присмотром двух подростков пасся табун стреноженных коней, щипая жухлую осеннюю траву. Пастухи бросали взгляды исподлобья на кучку рабов, коловших дрова у реки, явно мечтая бросить в закованных в колодки камень-другой или отколоть злую шутку. Если что-то их и останавливало, так это сидевшие неподалеку у большого костра караульщики. Конечно, никто не вступится за пленников, но взрослые могут и подзатыльников надавать за оставленных без присмотра лошадей.

Это была не обычная жестокость несмышленых детей. По их волчьим повадкам можно было понять, что это не мирное племя. И правда, уральские татары земли не пахали, хлеба не сеяли, а только разводили овец, коз и лошадей да собирали с соседей кровавую жатву: сабля, лук и аркан заменяли им плуг.

Но самим им много невольников было ненужно, а гнать на невольничьи рынки Магриба сейчас не с руки, ведь на носу осеннее кочевье. Скоро теплым дням конец – придет распутица, а там и зима стучит в ворота, занесет дороги и перевалы, скроется под снегом трава. А в бескормицу какие уж тут походы, какая торговля? Надо идти на юг, чтобы стада могли переждать долгую зиму.

Дети бескрайних степей, они были лучшими войнами среди известных им земель и народов. От сирых выжженных равнин на западе, где можно было неделю скакать и не встретить человека до курящихся дымом сопок на востоке им равных в мастерстве верховой езды и в стрельбе из лука.

Темнеет осенью рано, а гнавшие коней несколько суток кряду воины лягут спать еще раньше. И совсем скоро лагерь погрузится в сон, и только стражники будут перекликаться, да блеять спросонья бараны, которых завтра-послезавтра отправятся под нож. Да еще женщины-невольницы затянут грустную заунывную песню, напоминающую о дальних западных краях, где несет свои воды река Днепр.

Все стихнет. Только здесь в небольшой крытой конскими шкурами хижине на самом краю стойбища, на границе освещенного пространства и темного леса, еще слышны голоса.

В этот вечер здесь собралась кучка детей от девяти до двенадцати лет – того возраста, когда уже можно садиться в седло, но еще не хватает сил оттянуть тетиву настоящего лука и сделать замах тяжелой саблей.

Великий шаман казался древним, как сами горы. Даже разменявший пятый десяток вождь и старшие воины помнили его только таким – скрюченным, с седой бородой до пола.

Но взгляд его глаз до сих пор, несмотря на бельма, был ясным и разумным.

– Дедушка, расскажи, – просили они его. И он всегда, если только не был занят беседой с духами, соглашался. Вот и теперь, немного поворчав для порядку, он раскурил свою трубку от уголька из очага и повел свой рассказ.

– Давным-давно это было. Я тогда был молод… – так начиналась любая из его историй. Но дети притихли. Смолкли смешки и шушуканье. По каким-то неуловимым признакам они почувствовали, что этот рассказ будет особенным.

В полной тишине шаман начал говорить.

– Это было до Великой войны, до Мора и Глада, когда и идель-Урал, и все племена и народы на десять дней пути вокруг были частью огромной страны, звавшейся Россией. Но вы знаете, какая эту страну постигла судьба. Сегодня я расскажу не об этом.

Очаг с примитивным дымоходом, обычной дырой в крыше, догорал. Смолкла в лесу сова. Притихли кузнечики и сверчки – день клонился к вечеру. По углам убого жилища сгущались тени. Из открытого полога тянуло холодном, но старик не разрешал запахнуть его, чтоб лучше выветривалась табак-трава.

Дети теснее сбивались в кучу, подсаживались поближе к огню, и, затаив дыхание, ловили каждое слово старого сказителя.

– Сегодня я расскажу вам о духах горы Ямантау… – продолжал старик скрипучим надтреснутым голосом, втянув в себя дым чубука, с которым не расставался никогда. – В хорошую погоду с плато, на котором остановилось наше кочевье, можно увидеть ее вершину. Но это обман, на самом деле гора далеко – в 2 днях пути, и путь этот лежит через такие места, где живому человеку лучше не показываться.

«Ямантау» значит «плохая гора». И вправду, место это дурное, много хуже развалин Магнитогорска. Птиц и зверей здесь нет, а на самой горе и вокруг нее не растет даже трава. И любой, кого занесет туда нелегкая, погибнет лютой смертью, исходя кровью изо всех пор, не в силах ни есть, ни пить. Только тени бродят в ущельях и завывают в темных расщелинах.

Старик хрипло закашлялся и надолго замолчал, вытирая пот со лба, но все терпеливо ждали.

– Да, это было давно… – он снова поднял на них выцветшие от времени глаза, наполовину затянутые пленкой катаракты. Блики костра ложились разноцветными пятнами на худое лицо, изборожденное глубокими морщинами.

Никто не знал, сколько лет старому шаману. Говорили, что он встретил больше ста двадцати зим, но никто не знал, сколько именно. Другие старики помнили, что когда они еще не могли забраться в седло, он уже назывался Старым шаманом. Даже его настоящее имя помнили единицы, но и те редко пользовались им, чаще обращаясь к нему иначе: «Видящий».

Он действительно много видел. Причем не только глазами – разум его пронзал время как игла шелковую ткань, а память хранила подробности событий, происходивших за тысячи лет до его рождения: древние народы и знаменательные события, дальние страны и великих людей прошлого.

Много знал старый шаман. По вечерам, усевшись на мягкой медвежьей шкуре в своем потертом засаленном халате с глиняной трубкой с зубах, зелье для которой он готовил из высушенных листьев табак-травы, старик рассказывал о временах, когда Земля еще была круглой, люди ходили по Луне и могли видеть и слышать друг друга на расстоянии. А еще летали по небу как птицы, переносясь через море-океан за несколько часов, и плавали под водой как рыбы. И многое-многое другое, что с трудом укладывается в голове, настолько оно невероятно…

Желтый глаз полной луны заглядывал сквозь распахнутый от духоты полог. Над заболоченными берегами безымянной речки звенела мошкара, на опушке леса ухал филин и откуда-то далеко из-за холмов ему отзывался тоскливый волчий голос. Ветер в тон им обоим завывал в кронах деревьев и колыхал натянутые на жерди шкуры, составлявшие убогое жилище отшельника.

В такие ночи не только дети поверили бы в то, что говорил старый шаман.

Все в племени знали, что по здешним горным долинам и перевалам бродят призраки прошлого. Горе тому, кто попадется им на пути – утром соплеменники найдут лишь окоченевший обезображенный труп. Смерть найдет и того, кто отведает воды, бьющей из подземный родников, раскиданных во множестве вокруг горы, ибо ключи те отравлены. Несчастный сгорит за день, дрожа в лихорадке, теряя волосы и истекая гноем, кожа слезет с него как перчатка.

Проклятое место. Не для людей.

– Как думаете, почему началась Война? – он обвел своих маленьких слушателей вопросительным взглядом, но все молчали, ловя каждое слово. – А отчего происходят войны? Если вашему отцу или брату попадется на ночной дороге богато одетый, но безоружный человек – особенно из чужого племени – неужто не воткнет тот ему нож в спину? Вот и мы были слишком богаты и слишком слабы. Земля наша была еще обильней, чем сейчас – поля плодородными, леса густыми. Но самое ценное было не в них. Пятьдесят зим назад люди рыли огромные ямы, чтобы выкачивать из глубоких недр черную кровь земли – нефть. Теперь? Нет, теперь никто ее не добывает. Мало осталась, да и та никому не нужна. Машин, которые ей питались, давно нет, а больше-то ее девать некуда – разве что в светильники заливать.

Но тогда было иначе. Ни одна страна без нее не могла жить.

И был у нас враг за семью морями. Страшный враг. Лютый и сильный. Давно бы уже сокрушил он нас и забрал нашу землю, а вместе с ней и нефть, и другие богатства, если бы не оружие невиданной силы. Представьте себе снаряд от метательной машины, увеличенный в тысячу тысяч раз, которой сожжет не дом, а целый город, а то и несколько городов. Такие снаряды были и у нас, и у заморских супостатов. И потому ни они не могли нас уничтожить, ни мы их.

Так было до тех пор, пока к власти в нашей стране не пришел Горбач. Была на его челе печать бесовская, поэтому и звался он Меченным. И имел он длинный язык и часто поминал злых духов «гуманизма», да «компромисса», да «консенсуса». Такое у него было заклинания. И говорил он, что народ, мол, наш шел неверным путем, и теперь нам надо сближаться со всеми соседями, которые только и ждут, чтоб распахнуть свои объятия. А еще, что раз у нас не останется больше врагов, то оружие, что мы накопили, надобно разломать. Можете представить, чтобы ваши отцы отнесли свои луки и сабли в кузню и разбили их молотом? Не можете. Но вы выросли в иное время, а тогда люди были много наивнее. Поверили они сладким речам Меченного, хлопали в ладоши, радовались, что нет у нас больше врагов, одни друзья вокруг… И разломали половину своих ракет. Продолжил дело Горбача Ёлкин, который пил столько огненной воды, что его мозги стали мягкими как кисель. При нем распилили половину оставшихся. А завершил – Капутин, чье имя на древнем языке немецком означает «Смерть». При его власти разбивали и уничтожали меньше, но многие снаряды попортились от времени – съела их ржавчина, как любое оружие; а новых почти не делали. И осталась у нас только десятая часть от того, что было некогда. А у супостата к тому времени кроме ракет со снарядами ядерными были и обычные, крылатые, но летевшие с такой скоростью, что даже ветру не угнаться. И было этих видимо невидимо, и окружили ими враги нас со всех сторон, так что в любой уголок страны хоть одна могла долететь за время, пока горит лучина.

Волновались из-за этого наши воеводы, но друзья заокиянские им говорили: «Не бойтесь, это мы не в вас целимся, а в диких зулусов. Вон, разве не видите, они всему миру угрожают, страсть какие злые!»

И улыбались нам заморские «друзья», и привозили отравленные сладости и игрушки из ядовитой пластмассы, которые до сих пор не сгнили в земле. Но с каждым годом все жадней засматривались на нашу страну, аж слюнки текли. Как волк на отару без пастуха.

А правитель наш самый последний был слабый и лукавый, даже хуже, чем тот Меченный. Хоть и Медведем звался, а душу имел заячью. Говорил много и хорошо, но делали мало и плохо. Он и все его бояре хотели только сладко есть и мягко спать. Умирать за родную землю они не собирались. И тогда тайно сговорились с ними посланники «друзей». Сказали: идем на вас войной, и прихлопнем как мух, потому что корабли морские и воздушные у вас проржавели насквозь, оружие никуда не годится, да и сами вы бойцы никудышные.

Это была правда. А еще «друзья» сказали: что если не сдадитесь, горе вам, воеводы, – в железной клетке выставим как зверей на площади города Гааги, а после повесим за преступления против Человечности, как многих до вас. А коли покоритесь – так уж быть, пощадим, да еще наградим щедро, дворцами на райских островах да златом и серебром, а лучших из вас оставим над вашим народом начальниками, будете править от нашего имени. Только заставьте войско ваше сложить оружие и раскройте нам все тайны, да после дань не забывайте платить.

Испугались вельможи да бояре думные и сам царь-президент, Не хотели они в железную клетку, поэтому и предались лютым «друзьям». Что было дальше с ними, неведомо. Может, и вправду разрешили им чужаки на райские острова улететь, золотом осыпав. Да только не верю я, что перед трусами, собственную страну предавшими, кто-то будет слово держать. Единожды солгавшему кто поверит? Так что ждал их совсем не райский остров Гуантанамо, а после клетка гаагская. Да и поделом шакалам, пусть бы их всех уморили в темницах. Но свое черное дело они сделать успели.

В ту же ночь, узнав у предателей все секреты, напали супостаты – подло, вероломно. И погибла страна за один час. Корабли летающие – самолеты – и корабли морские сожжены были без боя, еще на причалах. Подлодки, которые ходят под водой глубже рыб (я вам про них говорил), и те враги потопили все до единой.

Войско разбежалось. Генералы наши тоже хотели жить, а некоторые даже надеялись, что им позволят командовать и при власти чужой. Большую часть городов захватчики заняли без единого выстрела. Да не стрелы тогда были, сколько вам повторять! Но разницы нет никакой, что лук, что автомат, когда на тебя направляют «Томагавк» с корабля в двух тысячах верст. Там, где хоть кто-то осмеливался сопротивляться – бросали бомбами, пока даже золы не осталось. Но таких было мало. Почти все покорились, согнулись – но и для них у «друзей» была предназначена страшная доля. Их окружили колючей проволокой, оставили вымирать; без света, без тепла, без воды и пищи. Не нужны они были «друзьям». У них своих рабов хватало по всему свету.

Все пропало. И быть бы народу неотомщенными, если бы не устояла одна последняя крепость. Звалась она Ямантау. Нашелся генерал-воевода, который подлому приказу не подчинился. И ворота врагам не открыл, и воинов своих не разоружил, а наоборот, приказал немедленно стрелять снарядами по вражьей стране, что за семью морями. И не помогла супостатам их оборона хваленая. Хоть и было у нас снарядов в десять раз меньше, но почти все попали в цель. Но не по городам и мирным людям они метили, хотя, конечно, тысячи тысяч погибли и по ту сторону великого моря. Самое главное – армию вражескую удалось извести почти под корень, и заводы военные… такие большие кузницы, сто раз говорил! – и корабли морские да воздушные. И была их сила сломлена, и вскоре многие народы по всему свету поднялись против них. Кончилось их власть навеки.

Рассвирепели тогда «друзья» и решили стереть с лица земли оплот наш последний, ни с чем не считаясь. Три дня и три ночи падали на Ямантау ракеты. Земля кругом ходила ходуном, как бурное море; небо тряслось, песок превращался в стекло, а камни становились мягкими как глина. От живых тварей и растений на целый день пути вокруг осталась одна пыль да сажа.

Были у них особые снаряды, которые могли проходить сквозь толщу земли и выжигать все подземные ходы. Ими они в первый же час войны уничтожили все глубоко запрятанные крепости-бункеры в Москве. Погибло и Метро – место, где поезда подземные ездили. Помните поезда – такие телеги, что ходят без лошадей? Я же вам рассказывал… В метро том сгорели сотни тысяч человек, которые схоронились в нем, когда завыли сирены. Нет, не с рыбьими хвостами, забудьте по те книжки. Сирены гражданской обороны… А те, что не сгорели, те задохлись. А те, что не задохлись, те умерли от жажды и голода. Все до единого.

Такие снаряды и падали на Ямантау. Они пробивали в скале огромные дыры, но крепость лежала глубже, в самой сердцевине горы, и долго не могли ее достать вражьи орудия.

Но снаряды все падали и падали, прогрызая скалу, и атомные демоны добрались до воинов, вырвав их души и распылив плоть.

С тех пор прошло пять раз по десять лет, но и по сей день это место заражено чужим злом. Горе тому, кого глупость заведет на гору Ямантау. Там и теперь погибают люди – все больше пришлые да незнающие. Но иногда и нарочно лезут, удаль свою показать, как будто можно удалью с духами бесплодными справиться. Еще говорят, что там клад запрятан. Брехня это. Нет в горе ничего ценного, одни кости. И их станет больше, если вы не послушаетесь моего совета. Так что если душа ваша захочет перемен и вас потянет испытать судьбу, соберите лучше ватагу друзей, возьмите верные луки, седлайте коней и скачите на закат или на восход. А духов Горы не тревожьте. Они заслужили покой.

Взрослым такие рассказы давно приелись и они не воспринимали медленно угасавшего старика всерьез. Гораздо охотнее, чем дела минувшего, они обсуждали коней, оружие и красивых женщин, которых они взяли в этом набеге.

Но малыши и подростки слушали с интересом, глаза их горели: они представляли себе битвы прошлого, богов и героев, которые могли обрушивать гигантские молнии на головы врагов и испепелять целые города и страны движением пальца.

Самые старшие знали, что и города тогда были не чета нынешним. В некоторых жило людей больше, чем во всех близлежащих ханствах и кланах, и княжествах, и вольных торговых городищах (огромных! по 30 тысяч душ в каждом, не считая женщин, детей и рабов).

А Москва… В великой орде хана Мехмета, который семь зим назад опустошил восточный берег Волги, было пятнадцать тысяч воинов. Но как представить себе тысячу таких орд? Ведь столько людей жило в Москве. Да и города тогда были не такие, как нынче. Земля была покрыта камнем-асфальтом. И дома были не из дерева и даже не из простого камня, а из бетона. Самые высокие, говорят, были не ниже, чем сами Горы.

Почти на два часа шаман завладел их вниманием. Никто не осмеливался перебить его, чтобы задать один из тысячи возникавших у них вопросов.

Он еще о многом им сегодня расскажет. Об Интернете, виртуальной реальности, спутниках – о цивилизации, которую ему довелось застать в высшей точке, и которую никто из них не увидит. О мире, который сохранился только в его воспоминаниях.

И поделом ему, подумал старик. Рассказывая о древних, он о многом умалчивал, чтобы не пугать своих маленьких слушателей. Они будущие воины, и у них не вызовет страха описание кровавых сражений. Но их разум может не вместить в себя картины вырождения целых народов. Им незачем знать, что войны в его время велись не ради выживания, а для того чтоб кучка людей в одной стране могла дальше жиреть и разлагаться. Это слишком страшно и мерзко. Пусть считают предков похожими на себя – свирепыми, но честными и прямыми.

Шаман вел свой рассказ, а на его лицо нет-нет да и ложилась ведомая ему одному тень. Как горечь утраты, которая не стала меньше с бессчетными годами. Иногда его глаза заволакивало туманом, и его дух уносился туда, где посреди молчаливых скал возвышался темный силуэт горы с покатой скошенной вершиной. Издали казалось, что ее подножие теряется в густых лесах, но если подойти поближе, станет видно зияющую голую проплешину.

В горе зияли глубокие каверны, похожие на рваные раны на теле великана. Все четыре склона были изборождены воронками взрывов. А на венчавшем их плоскогорье не было ничего, кроме гладкой стекловидной массы, похожей на схваченное льдом озеро. Идеально ровное стеклянное озеро, в котором отражались бесснежные вершины, луна и звезды.

У подножья, исчезая прямо в теле горы, еще виднелись на фоне бурой спекшейся земли источенные коррозией рельсы, и огромные колодцы уходили в темную глубину – настолько широкие, что в них мог бы свободно пройти табун лошадей.

А в десяти километрах, в поселке Межгорном, теперь уже навсегда закрытом для смертных городе, разросшийся подлесок затянул остатки отличных автодорог и железнодорожных путей, по которым подвозили материалы для циклопического строительства. Чуть поодаль скрывались в чаще развалины корпусов наземной части комплекса.

Между согнутыми, подрубленными в коленах опорами ЛЭП раскинулись развесистые заросли, в которых свили гнезда странные голые птицы. Решетку радиолокационной станции, которая когда-то следила за южными рубежами державы, окаймляли деревья со стрельчатыми листьями, похожие сразу и на клен, и на липу.

Неподалеку ржавел опрокинутый остов автобуса, поросший мхом бульдозер, несколько легковых машин, на которых внимательный глаз под слоем грязи и пыли еще мог разглядеть мигалки, выдававшие в них автомобили чиновников отнюдь не районного масштаба.

Сквозь бетон вертолетной площадки, которая когда-то принимала первых лиц канувшего в вечность государства, проросли молодые березы. Поваленные железобетонные столбы лежали, как срубленные стволы, медленно погружаясь в мягкую землю. По грудам растрескавшегося кирпича стелился ядовитый вьюн, дитя послезакатной эпохи.

В отдалении еще стоял скелет недостроенной АЭС, назначение которой потомки строителей уже не поймут никогда. В металлических каркасах и плитах, ушедших в землю на целый вершок и поросших травой, еще можно было узнать останки человеческих творений.

Но время перемалывало их, стирало последние следы работы предков-великанов (иначе как они могли поднимать такую тяжесть?). Ему поддавалась даже нержавеющая сталь – а уж асфальт давно искрошился и стал глиной под жарким солнцем, рассыпалась бурой крошкой колючая проволока заграждений, повалило и запорошило песком будку КПП при въезде в город. И багровый закат освещал изборожденные трещинами склоны горы Ямантау.

Старик в последний раз наполнил свою трубку. Время размягчило его сердце, наделило тягой к рефлексии. Когда-то, пятьдесят с лишним лет назад в кабине затерявшегося в глухой красноярской тайге тягача «Тополя-М» он был другим. И получив короткий, не допускающий разночтений приказ с резервного командного пункта, не задумываясь послал через Тихий Океан последний русский привет – тяжелую МБР, несшую боеголовку с разделяющейся боевой частью.

Он не позволил себе задуматься ни на секунду. Он не мог иначе. Старик вспоминал о том, что ему довелось совершить без сожаления, но с тихой болью.

Бог не должен ставить перед людьми такой выбор, думал он. Тем более, когда от смертных ничего не зависит, и надо только нажать на кнопку.

Но если все-таки ставит, значит, у него есть на то веские основания…

Видящий проводил своих гостей и закрыл за последним ребенком клапан палатки. Он поймал себя на том, что вновь возвращается своими мыслями туда, в подземный бункер РВСН.

Его занимал только один вопрос.

О чем думали эти офицеры в последнюю миллисекунду, сгорая в огне, прорвавшемся сквозь стены и перекрытия, когда пошел вразнос ядерный реактор? В последнем вздохе проклинали врага и изменников? Или их мысли были заняты судьбами родных, которые в этот момент где-то гибли под кассетными бомбами, в пламени боеприпасов объемного взрыва или напалма?

Что они могли чувствовать, принимая смерть за страну, которую предали не только правители, но и 99 процентов жителей, разбежавшиеся как крысы по своим норам?

Они ведь защищали их. Это трусливое стадо, мечтавшее только о новых «Фордах» в кредит, которые не нашло в себе сил встретить оккупантов, как их прадеды в июне 41-го. Старик хорошо помнил тех, кто говорил: «А нам, что «пиндосы», что индусы. Хоть марсиане. Лишь бы жить давали…»

Иногда шаману казалось, что совсем другой народ запустил в космос Гагарина, освоил заполярье и обломал рога самому свирепому хищнику века. Не эти.

Но жить им не дали. Они тоже приняли смерть, не всегда легкую, и вроде бы не были ни в чем виноваты. Но в обещанном посмертии им никогда не сидеть рядом с теми, кто погиб на боевом посту. Кто их теперь назовет поименно? Захлебнувшихся в отсеках потопленных АПЛ, или застреленных похожими на киборгов «Дельтами» в партизанской землянке, или подорвавшихся на «умной» американской мине, или заморенных в концлагере под охраной бывших сослуживцев, переодевшихся в списанную форму бундесвера.

Смерть пришла ко всем. Разница в том, что кто-то умер как мужчина, а кто-то как трусливый пес.

За минуту до гибели с Ямантау успели отдать последнюю команду, которая через пару уцелевших спутников орбитальной группировки поступила всем ракетным расчетам, разбросанным по необъятной России. Вернее, тем из них, что уцелели после первого сокрушительного удара НАТО. И они откликнулись на сигнал – из недр пусковых шахт полетела во врагов ядерная смерть. Последний «поцелуй из могилы».

Через пару месяцев захватчикам пришлось уйти. У них дома вроде бы шла такая заварушка, что каждый солдат был на счету.

Что было дальше? То, что уже много раз предсказывалось сумасшедшими пророками и фантастами.

В этой войне обе страны не погибли, но получили смертельные раны. А через неполных пять лет мир окончательно провалился в пучину кровавого хаоса, раздираемый на части старыми и новыми распрями.

Но это была не их вина. Они просто выполняли свой долг. Настоящие виновники произошедшего вполне могли остаться безнаказанными, отсидеться где-нибудь в бункерах Скалистых гор, Монтаны или Кайенны.

Давным-давно говорили, что война закончится, только когда будет похоронен последний ее солдат. Так и случилось. Могилой последним героям страны предателей стала гора Ямантау. Там молчаливые стражи империи и всего канувшего в Лету мира обрели покой.

Но память о них будет жить на этих горных склонах. Память о героях, совершивших последний подвиг во имя страны, которая сама выбрала свою судьбу.

Время стерло все следы.

Только на глубине почти пятисот метров под поверхностью в сумраке туннелей обитали призраки прошлого. Духи горы. Там в холодном затхлом воздухе еще звенели отголоски битвы прошлого, эхом отражаясь от покрытых черными потеками стен.

Но скоро и они замолкнут навсегда. Века будут сменяться веками, превращаясь в тысячелетия, и радиация там, где когда-то был построен подземный комплекс, сойдет на нет. И рассыплются в прах скрюченные кости в темных пещерах, одетые в истлевшую зеленую форму с потемневшими от времени знаками различия.

Время беспощадно. Через сорок веков язык ледника, который покроет всю Евразию, разровняет овражистое плоскогорье и сотрет с этих холмов последние следы пребывания людей. Но еще миллионы лет как живое напоминание о прошлом будет стоять исполинский конус горы Ямантау.

Примечания:

Ямантау (Яман-Тау с башкирского – плохая гора) – горный массив в Башкирии. Главные вершины – Большой Ямантау (1640 м) и Малый Ямантау (1510 м). Большой Ямантау является самой высокой горой Южного Урала. Весь горный массив окружён территорией Южно-Уральского заповедника.

У подножия гор расположен ЗАТО город Межгорье, в котором ведётся крупномасштабное секретное подземное строительство, предположительно бункера для руководства России на случай ядерной войны. Другая версия предназначения объекта – резервный командный пункт Ракетных Войск Стратегического Назначения.