Текст книги "Дело о картинах Ван Гога"

Автор книги: Алексей Калугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Глава 5

Спустя два часа инспекторы сидели в кабинете директора Цветаевского музея, имея на руках санкцию ответственного эксперта Департамента контроля за временем, удостоверяющую необходимость дополнительной экспертизы недавно приобретенных музеем картин Ван Гога «Нарциссы» и «Мост над бурными водами».

Ознакомившись с предоставленной ему бумагой, директор тяжело вздохнул.

– Так и знал, что с этими двумя картинами возникнут проблемы, – признался он. – Но удержаться от их приобретения не смог. Это подлинные шедевры Ван Гога, ставшие украшением нашей коллекции.

– Какие именно проблемы вы имели в виду? – тут же поинтересовался Фрост.

– Не знаю, – растерянно пожал плечами директор. – Но вот вы пришли, а значит, и проблемы возникли… Я же здравомыслящий человек и понимаю, что просто так, ниоткуда в XXII веке картины Ван Гога возникнуть не могут.

– Ну, пока мы никаких претензий к вам не имеем, – заверил директора Малявин. – Мы просто хотели бы взглянуть на картины и взять на экспертизу образцы использованных в них материалов.

При последних словах инспектора директор болезненно поморщился, словно это у него собирались брать образцы живой плоти.

– Картины выставлены в зале, – сказал он. – Если не возражаете, мы взглянем на них прямо там.

– Конечно, – согласился Малявин. – Только на то время, пока мы будем работать с картинами, зал придется закрыть для посетителей.

Глава 6

Новинки занимали почетные места среди двух десятков других картин великого голландца, составляющих постоянную экспозицию музея. Небольшого размера, как почти все работы Ван Гога, они были заключены в простые светлые деревянные рамы.

Полотна, ставшие для инспекторов причиной головной боли, были поистине великолепны.

На первой, называвшейся «Нарциссы», был изображен букет цветов, поставленный в прозрачный стакан с водой. Фон картины был почти абсолютно черным, с незначительными темно-фиолетовыми вкраплениями и редкими золотистыми точками, похожими на пронзившие беспросветную ночную мглу звезды. Удивительный визуальный эффект возникал за счет того, что стакан не имел под собой опоры, но при этом не висел в окружающей его темноте, а твердо и уверенно стоял на чем-то, утопающем во мраке и остающемся невидимым для зрителя.

Вторая картина также полностью соответствовала своему названию. На ней был изображен крутой изгиб реки. Ударившись в ближний к зрителю берег, водный поток словно бы распадался на бесчисленное количество тончайших нитей, которые, причудливо извиваясь, сплетались в замысловатые орнаменты, похожие на таинственные знаки никому не известной письменности. Река исчезала за краем рамы и снова возникала на втором плане картины. Именно там, в правом верхнем углу, над водным потоком нависал небольшой горбатый каменный мост без перил, который был почти неразличим из-за царившей вокруг темноты. Ночь, изображенная на картине, была безлунной. Только редкие золотистые точки звезд, складывающиеся в незнакомые созвездия, украшали почти абсолютно черное небо, которое благодаря мастерству художника казалось бесконечно глубоким. Весь мир был поглощен мглой. Оставалась одна только река, но и ее воды уносились все туда же, во тьму.

Возле картин инспекторов уже поджидал штатный эксперт музея с папкой документации под мышкой.

– Вы уверены в подлинности картин? – вкрадчиво поинтересовался у директора Малявин.

– Вне всяких сомнений, – уверенно ответил тот.

– Меня настораживает то, что у обеих картин одинаковый фон, – признался Малявин.

– Так же, как и у остальных пяти вновь явленных миру работ великого мастера, – улыбнувшись, добавил директор. – По-видимому, все они относятся к одному периоду в творчестве Ван Гога.

– Точной датировки нет?

– Нет, – покачал головой директор. – Но, по заключениям видевших эти картины специалистов, они, скорее всего, были созданы в последние годы жизни художника.

Эксперт распахнул перед Фростом свою папку так, как это обычно делает официант, предлагая клиенту ознакомиться с меню.

– Вот акты, сопровождавшие картины при продаже, – эксперт быстро перекинул несколько листов. – А это результаты экспертизы, проведенной лабораторией нашего музея. Как вы можете убедиться, для того чтобы подтвердить подлинность картин, мы тщательнейшим образом провели все необходимые исследования…

Предоставив Фросту возможность поговорить с экспертом, Малявин занялся непосредственно картинами. Подойдя к той, на которой были изображены нарциссы, он кончиками пальцев провел по периметру рамы, словно желая убедиться в том, что на ней нет пыли.

– Картины были приобретены в рамах? – спросил он директора музея.

– Нет, – ответил тот. – Рамы наши. Бывший хозяин картин хранил их скрученными в рулоны. Даже на подрамники их натянули только для того, чтобы выставить на продажу.

Малявин удивленно поднял бровь, – хранить шедевры Ван Гога, свернутыми в рулоны, было более чем странно.

Инспектор осторожно провел пальцем по поверхности картины. Как и следовало ожидать, краски были покрыты сверху тонким, незаметным для глаза слоем стабилизирующего состава «200-В». Синтезированный лет тридцать назад жидкий полимер с необыкновенно высоким показателем текучести и близкой к нулевой степенью преломления света, обладающий способностью быстро твердеть на воздухе, в кратчайший срок завоевал признание как музейных работников, заботящихся о сохранности шедевров, так и самих художников, стремящихся сохранить свои работы для потомков.

– Вы купили картины уже покрытые стабилизатором? – поинтересовался Малявин.

– Естественно, – наклонил голову директор. – В наше время воспользоваться стабилизатором может любой. Однако следует признать, что эти две работы стабилизированы со знанием дела.

– Мы не смогли обнаружить в покрытии ни единого изъяна, – вклинился в разговор музейный эксперт, которому успела наскучить не особенно содержательная беседа с Фростом.

Чтобы взглянуть на тыльную сторону картины «Мост над бурными водами», Фрост приподнял ее за нижний край рамы.

– Осторожнее! – бросившись к нему, директор схватился за раму с таким испуганным видом, словно инспектор собирался снять картину со стены и унести с собой.

– Все в порядке, – недоумевающе взглянул на музейного работника Фрост. – Я умею обращаться с подобными вещами.

– Задние стороны холстов обеих картин абсолютно чистые, – сказал директор. – Никаких надписей, пометок или штампов.

Фрост удовлетворенно кивнул, но все же решил самолично удостовериться в истинности слов директора.

– Кто дал названия картинам? – спросил Малявин, разглядывая тыльную сторону «Нарциссов». – На картинах стоит только подпись художника, но нет ни даты, ни названия.

– Не знаю, – пожал плечами директор. – Мы оставили те названия, под которыми картины значились в аукционном каталоге.

– Ну что ж, – Фрост поправил картину на стене. – Нам остается только взять образцы для анализов.

При этих его словах директор побледнел так, что оба инспектора испугались, не случится ли у него сердечный приступ. Лицо же эксперта, напротив, сделалось багровым, словно перед апоплексическим ударом.

– Не волнуйтесь вы так, – попытался успокоить музейных работников Малявин. – У нас первоклассное оборудование.

Поставив на пол принесенный с собой кейс, Малявин раскрыл его и продемонстрировал музейным работникам семплер новейшего образца, снабженный автоматической насадкой для восстановления материи на молекулярном уровне.

– Неужели это так необходимо?.. – поднеся руку к горлу, сдавленным голосом произнес директор.

Скорбно прикрыв глаза веками, Малявин молча наклонил голову. В эту минуту он был похож на врача, убеждающего родственников тяжелобольного в том, что предписанная им операция на самом деле необходима. Выждав положенное в подобных случаях время, инспектор обратился лицом к картине и в левом нижнем углу, возле самой рамы пронзил полотно микроиглой семплера.

Процедура была обычная, сотни раз проверенная на других, менее ценных экспонатах. Мало того что прокол был практически незаметен для глаза, так еще и восстановитель материи воспроизвел на прежних местах все до последней молекулы, извлеченные из полотна иглой. Не было ни единого случая, чтобы кто-либо из экспертов, которым предлагалось изучить картину после взятия с нее образца, смог обнаружить место, где полотно было проколото иглой семплера. Музейным работникам все это было превосходно известно, и тем не менее, извлекая иглу семплера из картины, Малявин услышал у себя за спиной слово, едва слышно, но весьма выразительно произнесенное музейным экспертом:

– Вандалы!..

Малявин предпочел сделать вид, что не расслышал сказанного. Тяжело вздохнув, он наклонился, чтобы уложить семплер в предназначенную для него ячейку на дне кейса. Музейные работники могли думать о нем все, что угодно, но задачу свою он выполнил: оставшийся в полой игле столбик материала, представляющий собой образец среза полотна вместе со слоем нанесенной на него краски, будет передан на исследование в лабораторию Департамента контроля за временем.

Глава 7

Малявин с Фростом успели сдать образцы в лабораторию Департамента за десять минут до ее закрытия. Акцентируя особое внимание на том, что дело не терпит отлагательств и находится под личным контролем Барциса, инспекторы сумели добиться твердых заверений, что результаты исследований будут готовы к завтрашнему утру.

И все же на следующий день, несмотря на все обещания, сотрудник лаборатории появился в кабинете инспекторов только ближе к обеду. Но был это не простой лаборант, обычно бегающий по этажам с документацией, а сам Игорь Кравич, о котором руководитель лабораторного отдела Департамента без тени улыбки говорил: «Если Кравич уйдет из лаборатории, ее придется закрыть». Кравич являл собой редкий тип не просто мастера, а подлинного фаната дела, которому посвятил жизнь. Он владел практически всеми методами исследования материи, позволяющими определить ее возраст. Рассказывают, что как-то раз он на спор определил точные даты и места изготовления трех совершенно одинаковых на первый взгляд носовых платков, всего лишь потерев материю между пальцами. Возможно, это была всего лишь байка. Но по поводу результатов, полученных Кравичем в лабораторных условиях, сомнений ни у кого не возникало.

Войдя в кабинет, Кравич бросил на стол перед Фростом стандартную синюю папку, а сам упал в кресло, ладонью прикрыв глаза от яркого света.

– Кофе… – едва слышно выдохнул он.

– Момент…

Малявин выбежал за дверь и вскоре вернулся с двумя стаканами пойла, изготовляемого кафе-автоматом.

Приняв из его рук первый стакан, Кравич осушил его единым залпом, словно принимал лекарство.

Возможно, вкус у кофе был и отвратительным, но кофеина в нем было достаточно. Сделав глубокий вдох, Кравич смог отвести ладонь от глаз и взглянуть на дневной свет покрасневшими от бессонницы глазами.

– Опять всю ночь работал? – с сочувствием спросил Фрост.

Кравич молча кивнул.

Малявин протянул ему второй стакан кофе.

– Ну и задачку вы мне подкинули! – сделав глоток, с восхищением цокнул языком Кравич.

– Удалось обнаружить что-нибудь любопытное? – насторожился Малявин.

– Все здесь, – Кравич стукнул ногтем по принесенной папке.

Фрост раскрыл лежавшую перед ним папку и начал перебирать подшитые в ней листы, с восхищением и полнейшим непониманием всматриваясь в безупречную четкость вычерченных самописцами графиков, аляповатую пестроту цветных спектрограмм и восхитительную строгость бесконечных столбцов чисел.

– Это годится для отчета, – прихлопнул бумаги ладонью Малявин. – А нам ты простым человеческим языком объясни, что тебе удалось выяснить? Эти две картины настоящие или нет?

– Что ты понимаешь под словом «настоящие»? – как-то очень уж хитро посмотрел на инспектора Кравич.

– Эти картины принадлежат кисти Ван Гога? – задал более конкретный вопрос Фрост.

– Да, – уверенно ответил Кравич.

– Черт! – с досадой щелкнул пальцами Малявин.

– Но Ван Гог не мог их написать, – добавил Кравич.

Оба инспектора с немым недоумением воззрились на эксперта, который, откинувшись в кресле, спокойно попивал свой кофе.

– Как прикажешь это понимать? – первым пришел в себя Фрост.

– Все по порядку, – поставив опустевший стакан на стол, Кравич подался вперед, в сторону слушателей. – В первую очередь я подверг компьютерному анализу голографические снимки обеих картин. Как вам, должно быть, известно, можно подделать стиль и манеру рисования того или иного художника, но движения грифеля его карандаша или мазки кисти неповторимы, как почерк человека. При тщательном анализе подделку всегда можно отличить, если имеется необходимое для точного сравнения количество образцов, достоверно принадлежащих интересующему нас мастеру. С Ван Гогом никаких проблем нет, поскольку образцов его художественного «почерка» более чем достаточно. После проведенного анализа компьютер дал ответ, что обе картины – и «Нарциссы», и «Мост над бурными водами» – принадлежат кисти Ван Гога со степенью вероятности 99,97 процента. Более точный результат удается получить крайне редко.

– Значит, это все же настоящий Ван Гог? – спросил Фрост, не выдержав томительного ожидания.

– Совершенно верно, – подтвердил Кравич. – Дальнейшее вас интересует?

– Конечно, – поспешил заверить его Малявин.

– Анализ доставленных вами образцов полотна и красок с обеих картин однозначно свидетельствует о том, что изготовлены они были в 60-е годы XIX века. Если бы кто-то попытался позднее воспроизвести технологии того времени, то даже в случае абсолютной неотличимости химического состава красок и полотна от оригиналов, на подделку указали бы характерные примеси, попавшие в материалы из атмосферы. Но вот углеродный анализ тех же материалов свидетельствует об обратном – их возраст не два с лишним века, а всего несколько лет…

– Наш нынешний год сопряжен с 1864 годом, – быстро прикинул в уме Малявин. – Значит, кто-то мог привезти из того времени полотно, краски и кисти, которыми пользовался и Ван Гог…

– А заодно доставил в наше время и самого Ван Гога, – усмехнувшись, добавил Фрост. – Все было бы прекрасно, только в 1864-м Винсенту едва исполнилось одиннадцать лет.

– Да, – задумчиво потер подбородок Малявин. – Несостыковочка получается.

– Может быть, вы все же дослушаете меня до конца, а потом уже будете высказывать свои умозаключения? – недовольно глянул на инспекторов Кравич.

– Да-да!

– Конечно!

– Ну так вот, – Кравич расправил на колене край прожженного кислотой халата. – Судя по голокопиям, слой красок на картинах находится в идеальном состоянии. Подобное, скажу я вам, возможно только в том случае, если покрыть картину стабилизирующим составом не позднее чем через год после ее написания. Вот, собственно, и все, что я могу вам сообщить по данному вопросу… Да, для консервации картин был использован стандартный стабилизатор «200-В», имеющийся в продаже в любом художественном салоне.

Оттолкнувшись руками от подлокотников, Кравич одним движением поднялся на ноги и направился к двери.

– Эй, постой! – окликнул его Фрост. – Ты хочешь сказать, что картины стабилизатором покрывал сам Ван Гог?

– Откуда мне знать? – пожал плечами Кравич. – Я рассказал вам все, что мне удалось обнаружить. А откуда появились эти картины – решать вам.

С этими словами главный эксперт Департамента контроля за временем, хлопнув дверью, покинул кабинет, оставив двух озадаченных инспекторов в состоянии глубокой задумчивости.

Глава 8

Фрост еще раз, без всякой надежды, перелистал страницы оставленной Кравичем папки. В самом конце, после графиков и диаграмм, был подшит лист с напечатанными на принтере пятью строчками, в которых говорилось примерно то же самое, о чем только что рассказал инспекторам эксперт.

– С таким заключением к шефу не пойдешь, – захлопнув папку, посмотрел на напарника Фрост.

– Да уж, – согласился тот и, собрав оставленные Кравичем пустые стаканы, кинул их в контейнер для мусора. – Картины написаны Ван Гогом, но написать их он не мог, – процитировал Малявин слова эксперта и, недолго подумав, добавил: – Абсурд!

– Давай посмотрим на дело с другого конца, – предложил Фрост. – Кравич утверждает, что картины были покрыты слоем стабилизатора не позднее года после их написания. Стабилизирующий состав «200-В» начал использоваться лет тридцать назад. Следовательно, как ни крути, мы имеем дело с махинациями во времени. Либо стабилизатор был отправлен в прошлое, либо картины, сразу же после их создания, каким-то образом попали в наши дни.

– Картины никак не могли оказаться в нашем времени сразу после того, как вышли из-под кисти Ван Гога, поскольку предыдущий период сопряжения настоящего времени с последней четвертью XIX века закончился 45 лет назад, еще до создания стабилизатора «200-В». А следовательно, логичнее предположить, что флаконы со стабилизатором были переправлены в XIX век.

– И были торжественно вручены одиннадцатилетнему Ван Гогу, который хранил их всю жизнь и использовал перед самой смертью, – продолжил Фрост. – А законсервированные картины он спрятал в условленном месте, о котором заранее договорился с таинственным незнакомцем, подарившим ему стабилизирующий состав. Ну а хитрый контрабандист сразу же после знакомства с малолетним Ван Гогом отправился в сопряженный с сегодняшним днем виток временной спирали и в 1992 году извлек картины из тайника и теперь продает их с аукциона.

Малявин как будто не обратил внимания на откровенно насмешливый тон напарника.

– Я думаю, все происходило не совсем так, как ты описал, – сказал он. – Но сама идея мне нравится.

– Ты это серьезно? – недоверчиво сдвинул брови Фрост.

– Абсолютно, – кивнул Малявин. – Иначе просто невозможно объяснить происхождение картин.

– Все равно получается несостыковка, – покачал головой Фрост. – Даже если предположить, что картины были доставлены к нам из 1992 года, выходит, что с момента их написания до продажи прошло больше века. А Кравич уверяет, что материалам, использованным для создания картин, всего-то несколько лет. Такое впечатление, что кто-то вырывал их буквально из рук художника, быстро покрывал стабилизатором и сразу же тащил на аукцион.

– Подобное могло бы произойти не в наши дни, а, скажем, лет через двадцать, – возразил Малявин. – Если, конечно, не брать в расчет возможность того, что одиннадцатилетний Ван Гог, создав несколько шедевров, подарил их незнакомому дяде, а потом надолго забросил занятия живописью. Быть может, определяя возраст материалов, Кравич не учел того, что они были защищены от контактов с окружающей средой слоем стабилизатора, а поэтому и старели медленнее?

– На результаты углеродного анализа это не влияет, – возразил Фрост.

– Ну, значит, где-то еще была допущена ошибка! – досадливо взмахнул рукой Малявин. – В противном случае, имея на руках предоставленные Кравичем результаты экспертизы, можно смело садиться за пересмотр основных постулатов темпористики! Нам сейчас только этого и не хватало!

Подумав, Фрост решил, что спорить с основоположниками темпористики сейчас действительно не время.

– Хорошо, – миролюбиво произнес он. – Что ты предлагаешь?

– Предлагаю принять за рабочую версию возможность того, что некий весьма хитрый и расчетливый контрабандист из нашего времени связался с человеком из XIX века, близко знакомым с юным Ван Гогом…

– И передал ему на хранение флаконы со стабилизирующим составом, чтобы он при случае…

– Нет-нет-нет, – хитро улыбнувшись, покачал указательным пальцем Малявин. – Он просто предложил ему внимательно наблюдать за будущим художником, обещая за это регулярное вознаграждение. Передать ему стабилизирующий состав и договориться о месте, где будут спрятаны картины, он рассчитывает лет эдак через двадцать. После этого он отправляется в 1992 год, находит место, выбранное им в качестве тайника, и, обнаружив в нем картины, убеждается в том, что его партнер из XIX века поступил с ним честно. Он извлекает картины из тайника и, вернувшись в наше время, продает их с аукциона. Теперь у него есть деньги и для собственного безбедного существования, и для выплаты вознаграждения своему партнеру из прошлого. Ему остается только дождаться нужного времени и переправить в XIX век стабилизирующий состав.

– В принципе такое возможно, – подумав, согласился Фрост. – Но в целом практически неосуществимо. При воздействии одновременно на два временных витка, не относящихся к настоящему времени, возникает слишком много элементов неопределенности. Что, если, получив картины и деньги за них, наш гипотетический контрабандист попросту забудет о том, что ему еще только предстоит переправить своему партнеру из прошлого стабилизирующий состав? Или по какой-то иной причине не сможет этого сделать? Или же попросту не заплатит своему партнеру вознаграждение, в связи с чем сделка окажется расторгнутой?

– Но если картины уже здесь, значит, у него все получилось, – ответил Малявин. Секунд двадцать он наблюдал за напарником, задумчиво постукивающим кончиком карандаша по столу, после чего добавил: – Поделись, если у тебя на уме есть что-нибудь более интересное?

Фрост кинул карандаш в подставку для авторучек.

– И каким же образом ты собираешься вести поиски этого предполагаемого злоумышленника? – взглянув на Малявина, спросил он. – Со стороны торговцев, продавших картины, к нему подобраться не удалось…

– Естественно, – кивнул Малявин. – Мы ведь имеем дело не с новичком, а с профессионалом очень высокого класса. Человек, спланировавший и провернувший столь сложную операцию, должен разбираться в теории темпористики не хуже университетских золотых голов. Да и практика у него должна быть серьезная. Прежде всего нам следует проверить всех известных контрабандистов, чтобы выяснить, чем занят сейчас каждый из них.

– Особое внимание следует обращать на тех, кто внезапно отошел от дел, – добавил Фрост. – Не думаю, чтобы человек, сорвавший куш на Ван Гоге, продолжал бы мотаться в прошлое с рюкзаком, набитым безделушками.

– Ошибаешься, – возразил ему Малявин. – Если наша догадка верна, то нашему клиенту необходимо время от времени бывать в прошлом для того, чтобы напоминать своему партнеру о его миссии. К тому же для некоторых контрабандистов перебрасывание товаров из одного времени в другое это не столько способ заработать на жизнь, сколько своего рода вид спорта.

– Или даже своего рода искусство, – усмехнулся Фрост. – Вспомни хотя бы Марина. Сколько раз он уже отбывал срок в зоне безвременья, но как только вновь оказывается на свободе, первым делом покупает новый темпоральный модулятор.

– Кстати, Марин вполне мог бы провернуть операцию вроде этой, с Ван Гогом. Лет пять назад он, помнится, попался на том, что пытался договориться с Цезарем Борджиа, чтобы тот заказал работавшему на него в то время Леонардо да Винчи авторскую копию с портрета Джоконды.

– Да, – подумав, согласился Фрост. – Если бы Марин собрался как-нибудь описать все свои дела, включая те, о которых агентам Департамента ничего не известно, то получился бы великолепный учебник для стажеров.

– И пособие для начинающих контрабандистов.

– Марин, Марин, Марин… – Фрост трижды провел пальцем над контактной светоячейкой компьютерной клавиатуры. – На этот раз Марин вне подозрения, – сообщил он, бегло просмотрев появившееся на экране досье. – У него железное алиби. Вот уже почти год, как он находится в зоне безвременья.

– Какой у него срок?

– Год и два месяца. От стандартного обвинения, – нелицензированное использование темпорального модулятора, – Марин отказываться не стал. А вот товар, который должен был находиться при нем, до сих пор не найден.

– А Марин, естественно, божится, что путешествовал в прошлое исключительно с познавательными целями, – усмехнувшись, качнул головой Малявин.

– Естественно.

– Давай в таком случае с него и начнем. Возможно, он сможет подсказать нам направление для дальнейших поисков.

– Ты думаешь, Марин станет сдавать своих коллег? – Фрост скептически поджал губы.

– А мы и не будем просить его об этом, – хитро улыбнулся Малявин. – Просто поделимся с ним нашей версией и попросим сделать свои замечания. Марин уже почти год находится в зоне безвременья, и посетители у него, как я думаю, бывают нечасто. Он не откажет себе в удовольствии порассуждать на интересную для него тему. А между делом, глядишь, и сообщит нам что-нибудь полезное.