Текст книги "Во власти твоих глаз"

Автор книги: Александрия Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

«Да, черт побери!» – хотелось ей крикнуть, но она никогда бы не допустила, чтобы он увидел ее слабость. Подойдя ближе, Брук почувствовала легкий запах бренди.

– Я пришла за книгой, – сказала она. – Я не хочу беспокоить вас.

– Вот вам и первый опыт, – сказал он с нескрываемым сарказмом. – Это ведь и ваш урожай.

Подойдя к нему, Брук почувствовала на лице мелкие капли дождя, принесенные ветром из открытых окон. Их прикосновение к ее пылающей коже было приятно.

Очевидно, мнение Тревиса о грозе расходилось с ее мнением. Однако, выглянув из окна, Брук заметила, что окна отгорожены от дождя верандой и дождь не проникает в комнаты. Глядя на не прекращавшийся ливень, она немного успокоилась.

– У вас все грозы такие?

– Иногда, – ответил Тревис, прислонившись к оконной раме. Он взял бокал, стоявший на подоконнике.

Брук подумала: «Как давно он пьет?»

Тревис перехватил ее взгляд и протянул ей бокал:

– Это согреет вас.

К его удивлению, Брук взяла у него бокал и сделала несколько глотков красновато-коричневого напитка. Она вернула ему бокал и тихим голосом поблагодарила его.

Вспышка молнии была достаточно яркой, чтобы он успел разглядеть капельку бренди, блестевшую на ее нижней губе. Он мог бы сам стереть ее, но Брук слизнула ее языком, избавив его от искушения. Внешне он сохранял полное спокойствие. Внутри – кровь у него кипела.

Тревис не поверил своим глазам, когда, повернувшись, увидел ее стоящей в его кабинете в одном халате. Розовый шелковый халат имел большой вырез и открывал взгляду Тревиса ее кремово-белую кожу, превращая Брук в совершенной красоты статую, а не занозу в боку.

Вместо того чтобы завопить и убежать от него, как подобало бы невинной девушке, ее, казалось, нисколько не смущало, что она полуголая. Конечно, Брук была вдовой и, следовательно, знала мужские ласки, но ей не помешало бы проявить побольше скромности.

У него из головы не выходил вопрос: нравятся ли ей мужские ласки? Или она лежит в постели как статуя и терпеливо все переносит? Любила ли она своего мужа?

При этой мысли у Тревиса сжались челюсти. И, безусловно, его раздражало, что его это волнует. Ему необходимо занять свой мозг чем-то иным, а не этим соблазнительным телом, маячившим перед его глазами. Он почувствовал какое-то неудобство внутри, а ему очень хотелось оставаться бесчувственным.

– Бренди помог? – спросил он, удивляясь, как странно звучит его голос. Он надеялся, что Брук этого не заметила.

– Да, – сказала она, глядя не на него, а в окно. «Черт побери, – подумал Тревис, – она слишком близко». Он чувствовал запах ее свежевымытой кожи. Затем она добавила: – Он согрел меня.

Но его-то разогрел не бренди, огорченно подумал Тревис. Его сжигало пламя страсти, которое надо было потушить.

– Хотите еще? У меня есть несколько бутылок.

Она тихо рассмеялась и взглянула на него.

– Неплохой способ пережить грозу, – насмешливо заметила она. – Я никогда не думала, что вино может что-то решить.

Тревису понравился ее мягкий спокойный голос, хотя он и заметил, что она была немного взволнована.

Молния ударила во что-то совсем близко от веранды. Брук отскочила, натолкнувшись на него.

– Извините. – Она пытаясь отстраниться.

Тревис удерживал ее, чувствуя, как она дрожит. Он поставил бокал на подоконник и, притянув ее к себе, крепко обнял.

– Вы дрожите. Вам страшно? – осторожно спросил он.

Брук кивнула и прижалась лицом к его груди.

– Ну, давайте, скажите мне, что я трусиха. И что если гроза пугает меня, то, как я смогу управлять плантацией.

– Гроза не может повредить вам здесь, – прошептал он в ее благоухающие волосы. – Я люблю грозы.

– Не сомневаюсь, – усмехнулась Брук, и он улыбнулся.

До этой минуты Тревис не замечал, что ее рост вполне подходил для его объятий. Так же как и не замечал изящества ее тела, пока оно не прижалось к нему.

Раздался раскат грома, Брук еще сильнее уцепилась за него. Почему-то они больше не были врагами. Они превратились в людей, нуждавшихся в утешении. И он вынужден был признать, что она пробудила в нем нежность и желание защитить. О том, что он способен на такие чувства, Тревис и не подозревал.

– Тс-с, – прошептал он.

Через несколько мгновений Брук тихо произнесла:

– Я такая трусиха.

Тревис взял ее за подбородок.

– Я так не думаю. Расскажите, почему вам страшно.

– Не хочу наскучить вам, – сказала она, не отрывая лица от его груди.

– Я бы не спросил, если бы считал это скучным.

– Я не совсем уве… – Прогремевший в небе разгневанный раскат грома заставил Брук остановиться. – Уверена, – закончила она, – но я думаю, это началось, когда я была совсем маленькой. Моя мать отослала меня в пансион, когда мне было пять лет. Она сказала, что так будет лучше для меня, но я не хотела уезжать. Мне было страшно, и я хотела остаться с ней, но она не слушала меня.

– А что же ваш отец?

– Помните, я говорила вам, что во многом мы похожи? – Брук напомнила ему об их разговоре в конюшне. – Различие в том, что вы знали своего отца, а я никогда его не видела. Он оплачивал мое обучение и мою одежду, и, полагаю, я должна быть благодарна ему за это. – Она рассмеялась, но это был горький смех.

Тревис еще крепче обнял ее. Порыв ветра ворвался в комнату, принеся с собой капли дождя, и наступила тишина. У него было ощущение, что он получил удар ниже пояса. Бог свидетель, он прекрасно знал, что она чувствовала.

– Простите, что перебил вас, – шепотом сказал Тревис. – Доскажите вашу историю с грозой.

– А вы уверены, что хотите ее услышать?

Он прижался щекой к ее волосам и прикоснулся к ним губами.

– Да, – только и сказал Тревис.

– В первый день, когда она оставила меня в пансионе, шел дождь. Видимо, я забыла упомянуть об этом раньше. Забавно, но казалось, что ничего не случается, когда светит солнце. Позднее, когда мне было двенадцать, мать приехала посмотреть, как мне живется в пансионе. Возможно, ее привело любопытство. Я не знаю. Она рассказывала мне о себе, и когда я спросила, не могу ли я уехать с ней, отказала. Но, казалось, ее огорчало, что она не может взять меня с собой. Я хорошо помню печаль на ее лице, когда она отказала мне. В тот день тоже была гроза. Она спросила, не провожу ли я ее до дверей, и я пошла с ней. Когда мы открыли тяжелые дубовые двери, в них ворвался ветер с дождем, и мы обе промокли. Она рассмеялась, и я помню, как прелестен был этот звук. Я стояла в дверях и смотрела, как она уходит, ветер сбивал набок ее накидку. Вдалеке сверкнула молния, и я, отскочив, закрыла глаза, что я делала всегда во время грозы. Когда я открыла глаза, ее уже не было.

– Вы были молоды, – заметил Тревис. – Представляю, как вам должно было быть страшно, но ведь вы ездили домой на каникулы, повидать вашу мать.

– Нет, я больше никогда не бывала дома. Все каникулы я проводила в школе для девочек Спенсера, и я видела свою мать еще только один раз.

– Когда это было?

– Мне как раз исполнилось шестнадцать, и она вновь навестила меня. Мать сказала, что хотела повидать меня и посмотреть, что из меня получилось. Затем она рассказала мне о моем отце. Кажется, у герцога была жена. – Брук судорожно вздохнула. – Я вижу все это, как будто это случилось вчера, – тихо добавила она.

Тревис ничего не говорил, потому что не хотел прерывать ее, но чувствовал ее душевную муку.

– Мать встала, собираясь уйти, но перед уходом она хотела поцеловать меня в щеку. Я отшатнулась. Прошло столько времени, эта женщина стала мне чужой. Я не питала к ней никаких чувств. Она сказала, что поняла меня, и, взяв свою накидку, застегнула ее на шее. Хотите, верьте, хотите, нет, но в этот день снова была гроза,… Я проводила мать до дверей и распахнула их перед ней. Она накинула на голову капюшон. Прежде чем выйти из дома под дождь, она достала свой кошелек и дала мне листочек бумаги, объяснив, что, если мне когда-нибудь потребуется помощь, эта женщина мне поможет. Я поблагодарила ее и смотрела, как она идет под дождем, и почему-то знала, что она навсегда уходит из моей жизни. Гремел гром, и я, как всегда, дрожала. Но на этот раз я решила не двигаться с места. Неведомо откуда блеснула молния и ударила в дуб, росший рядом с дорожкой. Дерево затрещало. Я закричала, чтобы предупредить ее, но было уже поздно. Дерево упало, обрушившись всей своей тяжестью на мою мать.

Брук сказала это так тихо, что Тревис напряг слух, разбирая ее слова.

– Я подбежала к ней, – говорила Брук. – Я тоже опоздала. Все, что я могла сделать, – это держать ее голову на коленях, пока кто-то не увел меня из-под дождя. Перед тем как уйти, я наклонилась и поцеловала ее в щеку.

Тревис не знал, что ей сказать. Большинство женщин заливались бы слезами, но Брук не издала и звука. Перед ним была совсем иная женщина, далеко не избалованная леди, какой он ее себе представлял.

Он с нежностью взял Брук за подбородок и посмотрел в ее глаза, сверкавшие от невыплаканных слез.

Тревис говорил себе, что ему надо остановиться.

Но оказалась, не так просто послушаться собственного совета. Что такого было в Брук, что заставляло его пылать… желать прикоснуться к ней… желать познать ее? Обычно он умел избавляться от женщины, но эта была совсем другая. Может, если он поцелует ее, она сбежит? А он удовлетворит свое любопытство.

Не в силах более сопротивляться ее очарованию, Тревис наклонился. Ее ресницы затрепетали, глаза закрылись, а руки скользнули под его одежду и обхватили спину. Она вздохнула, сдаваясь, а его губы наслаждались сладостью и мягкостью ее губ. Боже, какое наслаждение!

Тревис смутно слышал отдаленный раскат грома и шум дождя, стучавшего по перилам веранды, но внутри его самого бушевала гроза, не уступавшая по силе стихии за окном.

Брук была захвачена врасплох. Обычно она знала, когда мужчина собирался поцеловать ее, и затем все шло по задуманному плану. Но как раз в тот момент, когда Тревис собирался поцеловать ее, взгляд его синих глаз, в которых было столько тепла и понимания, скользнул вниз к ее бедрам. Чувственность, пробудившись в ней, ошеломила ее, полностью лишив способности мыслить.

Его поцелуй был нежным, нежнее, чем она могла ожидать от такого мощного мужчины. Он был так нежен с ней, что Брук захотелось плакать. Безумное желание пронзило ее тело, никогда в жизни ей не приходилось настолько терять самообладание.

Где-то в самой глубине души она чувствовала себя девственницей, казалось, она никогда не занималась любовью. Он раскрыл ее губы, и она застонала от наслаждения. Брук ласкала языком его язык, и приятная дрожь пробегала по ее спине.

Тревис на мгновение оторвался от нее.

– Будь я проклят, – пробормотал он и снова прижал ее к себе, жадно овладевая ее губами. Он провел рукой по ее спине, и его рука осталась лежать на ее бедрах.

Брук заставила его желать ее, а он, в свою очередь, заставил ее желать его. Это было для нее неожиданностью. Она к такому не привыкла.

Но за последние пару лет она, казалось, забыла, как обращаться с мужчинами. Или потеряла вкус к обольщению. Может быть, ей хотелось большего.

Тревису удалось превратить ее мозги в кашу.

Ее тело сливалось с его телом, и Брук чувствовала, как сильно он хочет ее. Все, что ей оставалось сделать, – это одно движение… чтобы подтолкнуть, поощрить его… но она не могла. Она не могла!

Брук шевельнулась, и губы Тревиса скользнули вниз. Он целовал ее шею восхитительными поцелуями, сводившими ее с ума. Разум подсказывал Брук протянуть руку и взять то, что ей нужно, но какой-то тихий голос, которого она не слышала раньше, твердил: «Я хочу большего». Она оттолкнула Тревиса, и это удивило ее не меньше, чем его.

Выражение его лица мгновенно изменилось, и он быстро взял себя в руки.

Тревис никогда не обнимал женщину, подобную ей. Она просто была создана для него. По мере того как он приходил в себя, у него до боли сжимало грудь. По крайней мере, она первой овладела собой.

– Это была ошибка, – с трудом произнес Тревис. – Очень жаль, но я женюсь на другой.

Брук смотрела на Тревиса, сознавая, что потеряла рассудок. Он принадлежал ей, прямо там, где она хотела, однако она остановилась и не имела представления почему. Ей больше нечего было делать, нечего было сказать, и она ушла.

Проклиная свой разум за вмешательство.

Она не помнила, как вышла из комнаты. Единственное, что не выходило у нее из головы, было «почему?».

Брук все же надеялась, что Бог вернет ей разум.

Глава 8

Что же, черт побери, с ней происходит?

Этот вопрос снова и снова возникал в голове Брук. Прошлой ночью она забыла все об искусстве обольщения. Она давно научилась заглушать свои чувства, и это всегда помогало ей выжить.

Отпустив Милли Энн, Брук подошла к окну, хотя не собиралась смотреть на улицу. Ей нужно было несколько минут побыть одной. Взглянув в окно, она увидела, как несколько слуг убирают поваленные деревья, оставленные ночной бурей. Возможно, ветер и утих, но в душе Брук буря бушевала с прежней силой.

Она закрыла глаза и медленно, глубоко вздохнула, Брук все еще чувствовала колдовские поцелуи, которыми они с Тревисом обменивались прошлой ночью. Она все еще ощущала их вкус.

Брук в своей жизни целовала многих мужчин, но это были вялые влажные поцелуи или мгновенные прикосновения. Тревис заставил ее почувствовать то, чего она никогда не чувствовала раньше. Она не могла и представить, что можно оказаться во власти такого всепоглощающего желания – не только плотского желания, а какого-то незнакомого ей чувства, названия которому она не знала.

В этом и была вся сложность.

Она утратила контроль над ситуацией, а теперь не знала, что делать.

Брук снова закрыла глаза и покачала головой. Как она могла так сглупить? Первый урок, усвоенный ею много лет назад, – это никогда не допускать мужчину слишком близко. Никогда не позволять ему знать ее мысли и всегда держать его на расстоянии. Этому правилу она старалась не изменять.

Таким образом, когда наступало время, она могла уйти без малейшего сожаления. Некоторые поклонники просили ее остаться с ними, но она отталкивала их. Брук так долго требовала соблюдения собственных условий, что начала искренне верить, что у нее в венах не кровь, а лед.

Брук помнила какого-то русского князя, который писал ей: «Я путешествовал по горам Урала в карете, где напротив меня стоял ваш портрет. Я жажду увидеть вас, Брук. Пожалуйста, вернитесь ко мне». Она могла бы получить от князя все, чего бы ни захотела, но она так и не вернулась к нему.

Может быть, у нее действительно в венах лед?

Так что же случилось, отчего растаял лед?

Ей Тревис даже не нравился. Ей не может нравиться мужчина… или может? Нет, он ей не нравился, твердо заявила она себе. От него, должно быть, легко избавиться. Она просто забыла о деловой стороне их отношений. Вероятно, ей необходимо поговорить с Тревисом. Она напомнит ему, что они оба деловые люди и поэтому им следует уладить ситуацию, приняв решение, выгодное для них обоих.

Стук в дверь спальни прервал ее размышления.

– Войдите, – сказала Брук, поворачиваясь к двери.

– Доброе утро. – В комнату, подпрыгивая, вбежала Элиза. – Нам не хватало вас за завтраком.

– Сегодня утром мне не очень хотелось есть. – Брук понимала, что девочка имеет в виду себя. – Твой дядя все еще внизу?

– Нет, кузен Тревис поехал посмотреть, какой вред прошлой ночью причинила гроза. Не могу поверить, но я все проспала.

– Я тоже не могу поверить. Я не могла уснуть почти всю ночь, – призналась Брук. Она все еще не могла опомниться от ярости бушевавшей грозы, но не считала нужным обсуждать это с девочкой.

– Вы должны были зайти в мою комнату, – сказала Элиза, присаживаясь на краешек кровати. – Я бы составила вам компанию.

Брук почувствовала, что краснеет.

– Я тогда об этом не подумала. – Она действительно в то время не могла думать. Она не добавила, что это было бы намного безопаснее, чем там, где она тогда находилась.

– Угадайте!

– Что? – спросила Брук, поняв, что Элиза пытается ей что-то втолковать.

– Кузен Тревис сказал, что я могу сегодня ненадолго выйти к гостям. Так что мне надо, чтобы вы помогли мне выбрать самое лучшее платье.

– С большим удовольствием. – Брук подошла к девочке и протянула ей руку. Это поможет ей думать о чем-то другом, а не о Тревисе. – Пойдем, посмотрим, что нам надо сделать.

В комнате Элизы они пересмотрели весь ее гардероб, старательно оценивая каждое платье. Брук вынимала платье, а затем они тотчас же отвергали его, поспешно переходя к следующему.

– Они все слишком детские, – расстраивалась Элиза. – Через три месяца мне будет тринадцать, я уже почти женщина. Не хочу выглядеть маленькой девочкой.

Брук улыбнулась. Элиза, как и все девочки ее возраста, так спешила стать взрослой.

– У меня есть идея. – Брук вынула нежно-розовое платье из волнистой кисеи. – Вот это славное, – сказала она, показывая платье девочке. – У меня в комнате есть темно-розовые перья, которыми мы можем оттенить цвет платья. Мы попросим мамми найти нам кого-нибудь, кто сумеет обшить перьями низ платья. А немного кружева на лифе сделают его просто очаровательным. Как ты думаешь?

Элиза захлопала в ладоши.

– Звучит заманчиво. Вы – просто чудо! Я так рада, что вместо Гесионы здесь вы.

Брук повернулась к ней:

– Она тебе не нравится?

– Нет, – Элиза вздохнула, – честно говоря, нет.

Брук положила платье на кровать и занялась им. Она пыталась не выдавать своего интереса, но умирала от желания узнать что-нибудь об этой женщине.

– Твой кузен явно о ней другого мнения.

– Я думаю, у Тревиса есть на то основания.

– Основания? – В ответ на заявление девочки Брук подняла бровь. – Ты хочешь сказать, что, по-твоему, он женится не по любви?

– Я думаю, Гесиона ему, в общем-то, нравится, но он женится на ней потому, что она происходит из богатой креольской семьи.

– У меня создалось впечатление, что Тревиса не очень интересует богатство.

– Я вижу, вы его уже хорошо знаете, – улыбнулась Элиза.

– Я не уверена, что хорошо знаю его, но он не похож на человека, которого можно заставить делать то, чего он не хочет делать.

Элиза пожала плечами:

– Это, правда, и мне не следует сплетничать, но я думаю, он женится на Гесионе, чтобы угодить моей тетке. Видите ли, ее отец отрекся от нее, когда она родила Тревиса вне брака. Я как-то слышала, как об этом говорила моя мать. Конечно, она не знала, что я подслушиваю. Она говорила, что дедушка собирался выдать тетю Маргарет за уважаемого креола, а она встретила герцога и без памяти влюбилась в него. Она думала, что он бросит свою жену и останется с ней, но этого не произошло. Он бросил тетю Маргарет и вернулся в Англию. Скандал, обрушившийся на семью, ожесточил моего деда.

Брук не хотела проявлять интерес, но не сдержалась и сделала несколько замечаний. Кроме того, чем больше она узнает о Тревисе, тем легче ей будет заставить его уступить ее желаниям.

– Я понимаю, что вызвало скандал, но когда Джексон признал Тревиса своим сыном и отдал ему плантацию, разве ничего не изменилось?

– Нет. – Элиза покачала головой. – Видите ли, креолы очень гордые люди и не любят прощать. Мне не следует говорить этого, но тетя тоже ожесточилась. Она всегда была добра ко мне, но постоянно напоминает кузену Тревису, что он виновник ее погубленной жизни.

– Но при чем здесь Тревис? Он же не просил, чтобы его родили, – поспешила выступить в его защиту Брук. – Он был всего лишь ребенком. Маргарет сама поступила плохо, это ее вина.

Элиза как-то странно улыбнулась Брук:

– По-моему, вам нравится мой кузен.

С минуту Брук ошеломленно смотрела на Элизу. Почему ребенок так думает? Она всего лишь задавала вопросы, потому что ей было интересно. И может быть, проявила капельку любопытства.

– Давай скажем проще – он начинает мне нравиться. Ты показываешь его совсем с другой стороны.

– Я люблю своего кузена – почти все время, – Элиза хихикнула, – пока он не становится брюзгой. Тогда я стараюсь держаться от него подальше.

– Мне знакомо это чувство, – призналась с усмешкой Брук. Она взяла платье. – Пойдем, поищем мамми и узнаем, сможет ли кто-нибудь сотворить чудо из этого платья.

Тревис старался держаться в стороне от большого дома, и от Брук в особенности. Прошлой ночью он вел себя как дурак. Какого черта он позволил этой женщине так близко подойти к нему? Теперь, узнав сладость ее поцелуев, он обнаружил, что они не удовлетворили его, как он надеялся. Наоборот, ему захотелось большего.

Но за какую цену?

Тревис подумал: а как отнеслась бы Брук к предложению стать его любовницей? Осмелился ли он спросить ее?

Тревис сдержал коня. Не время думать об этом. Плантация, прежде всего.

То, что увидел Тревис, не обрадовало его. Судя по всему, он потерял половину урожая, и если работники быстро не вернутся на поля, он лишится и второй половины.

Неужели даже погода против него? Выехав на поле, он увидел, как работники с трудом вытаскивают телеги, застрявшие в грязи.

– Черт, – пробормотал он, сойдя с лошади, подошел к телеге и, подставив плечо, принялся выталкивать повозку из облепившей ее грязи. Ему только и оставалось, что самому вымазаться по уши.

Брук, завернувшись в купальную простыню, стояла перед своим платяным шкафом. Сегодня она хотела произвести хорошее впечатление. Она впервые встретится со своими соседями, и ей хотелось выглядеть как можно лучше.

В комнату вбежала Милли Энн.

– Простите, я опоздала, мисс Брук, но я относила платье к мисс Элизе. Вы уже начали одеваться? Гости скоро приедут.

Наконец Брук достала из шкафа ярко-синее платье из шелка и атласа.

– Думаю, я надену вот это.

– О-о, этот цвет так вам идет, – сказала Милли Энн, встряхивая кремовые нижние юбки. – Я хочу, чтобы вы легли на кровать, и я натру вас миндальным маслом. Мамми велела мне обязательно это сделать, чтобы вы сегодня были самой красивой.

Брук улыбнулась. Может быть, мамми в конце концов признала ее? Это было бы, без сомнения, огромным достижением.

К тому времени, когда Милли Энн закончила, Брук настолько расслабилась, что была готова уснуть и забыть о гостях, но она понимала, что этого нельзя делать. Она встала и надела свой французский корсет, стягивая его спереди, пока Милли Энн туго зашнуровывала его. Затем горничная через голову надела на Брук нижние юбки.

– Это самое красивое платье, какое я когда-либо видела, – заметила Милли Энн, осторожно надевая на Брук синее платье.

Она отклонилась назад, чтобы Милли Энн смогла застегнуть ряды маленьких крючков, затем расправила лиф, соблазнительно обнажавший ее плечи. Низко вырезанное декольте позволяло разглядеть под пеной кремовых кружев соблазнительную ложбинку.

– Вот это да! – воскликнула Милли Энн. – Вы будете самой прекрасной леди на балу.

– Спасибо. Это платье сшито по последней французской моде. Я заказала его как раз перед отъездом из Англии. И это первый случай надеть его. – Брук провела рукой по волосам. – Сможешь привести в порядок эти кудри?

– А что, если зачесать их на одну сторону? Я могу переплести локоны золотыми и синими лентами. Золото в тон к вашим глазам.

Брук одобрительно улыбнулась.

– Твори свое чудо, – сказала она Милли Энн, которая начала перебирать ее густые пряди.

Брук очень порадовала прическа, сделанная ей горничной. Она открыла шкатулку с драгоценностями и выбрала сапфировое колье, подаренное ей Джексоном. Колье представляло собой тонкую золотую цепь, с которой свешивался темно-голубой сапфир. Драгоценный камень соблазнительно лег в ложбинку между ее грудями. «Само совершенство», – подумала Брук и удовлетворенно улыбнулась.

– О-о, мистер Тревис не сможет оторвать от вас глаз, – усмехнулась Милли Энн.

«В этом-то все и дело», – подумала Брук, выходя из комнаты.

Спускаясь, шурша шелком, по лестнице, она слышала долетавшую до второго этажа музыку и голоса гостей.

Тревис стоял у подножия лестницы, явно ожидая ее, но был занят разговором с Джереми. Джереми первым увидел ее – от удивления его глаза широко раскрылись, и он толкнул локтем Тревиса. Тот медленно повернулся в ее сторону.

Одежда Тревиса была безупречной: черная пара с белым жилетом и белой же рубашкой. Его светлые волосы, касаясь воротника, завивались, а белый цвет создавал красивый контраст с его загорелой кожей. Весь его вид говорил о силе и уверенности.

Тревис был так красив, что у нее перехватило дыхание. Он посмотрел на нее блестящими синими глазами, и Брук почувствовала, как на ее щеках загорелись два красных пятна. Ощущая на себе его пылающий взгляд, она хотела, но не смогла отвести глаза. И уже не помнила, как преодолела последние ступени.

Джереми вежливо протянул ей руку.

– Вы сегодня прекрасно выглядите, моя дорогая, – не скрывая своего восхищения, сказал он.

– Благодарю вас, – ответила Брук, все же заметив, что Джереми был почти так же красив, как и Тревис. Она могла бы поспорить, что он разбил не одно сердце.

– Мадам, – сказал Тревис, снова привлекая к себе ее внимание. Он предложил ей руку, и она положила ладонь на его рукав. Было ясно, что он не собирался похвалить ее платье, а тем более говорить ей комплименты. Но ей доставило удовлетворение хотя бы то, что он заметил ее, даже если не хотел показывать этого. Она увидела вожделение в его глазах, которое он поспешил скрыть.

С гордо поднятой головой Брук вошла в бальный зал, где гости ожидали начала танцев. Тревис подвел ее к Элизе, и они встали в ряд, чтобы приветствовать гостей.

– Вы так красивы, – шепнула Элиза Брук. – А как вам нравится мое платье? – Девочка покрутилась перед ней.

– Если бы мы были в Англии, – не сразу ответила Брук, – я бы подумала, что тебе не меньше пятнадцати.

Элиза просияла от комплимента.

Времени на разговоры не оставалось, гости, представляясь, по очереди проходили мимо них. Как она ни старалась запомнить имена и лица, они сливались в одну неясную массу, все, кроме двух. Одно принадлежало деду Тревиса, который презрительно смерил ее взглядом, как будто она была грязью под его ногами. Брук притворилась, что не заметила этого, хотя ей хотелось хорошенько отчитать этого сноба.

И еще один джентльмен, сопровождавший свою жену, так впился в нее глазами, что Брук на секунду показалось, что эти глаза полны ненависти.

Когда эта пара отошла от них, Элиза шепнула ей:

– Это родители Гесионы.

«Тогда нечего удивляться их холодности», – подумала Брук.

Она не успела ничего сказать, как Тревис спросил:

– Вы готовы пройти в зал? По-моему, мы должны открыть танцы.

– Вы хотите сказать, что умеете танцевать? – поддразнила его Брук.

Тревис не ответил. Он всего лишь с усмешкой посмотрел на нее.

Тревис не знал, как ему устоять перед чарами этого восхитительного создания. Все мышцы его тела напряглись, и он пребывал в таком состоянии с той самой минуты, как увидел ее, словно видение, спускавшуюся по длинной витой лестнице.

Меньше всего ему была нужна эта близость Брук, но первый танец обязывал. Может быть, чем быстрее закончится танец, тем быстрее он избавится от нее? Тревис ввел Брук в круг танцующих. Она была так близко, что он чувствовал ее аромат. Он напоминал Тревису аромат садов и марципанов. Возможно, ее аромат мог быть нежным, но он знал, что в Брук не было нежности. Эта женщина добивалась чего-то, чего он не хотел ей отдавать.

Тревис мысленно встряхнулся, повернул Брук лицом к себе и положил руку на ее тонкую талию. Он чувствовал, что взгляды всех мужчин устремлены на них, но знал, что они смотрят только на Брук. Это чертовски злило его, но, глядя на глубокий вырез ее платья, слишком глубокий, могли он обвинять их?

Тревис кивнул музыкантам, и полилась чарующая мелодия вальса.

Кружась с Брук по бальному залу, он заметил выражение удивления на ее лице. Ее щеки раскраснелись, и он многое бы дал, чтобы угадать ее мысли.

– Ну, так как у меня получается?

Она засмеялась, ее золотистые глаза заблестели, как звезды.

– Очень хорошо, должна признаться. Я вижу, вы танцевали вальс и раньше.

– Боюсь, много раз. Я научился, когда путешествовал по Европе.

– И не сомневаюсь, разбили немало сердец, – заметила Брук.

Тревис не ответил. Он не спускал глаз с сапфира, соблазнительно покоившегося на ее груди.

– А вы не думаете, что вашему декольте следовало бы быть не столь глубоким?

– В Париже такова последняя мода.

– Но вы же не в Париже, – проворчал Тревис.

– Сожалею, что смущаю вас, но я следую европейской моде, – сказала Брук.

– Не в том дело, – сквозь зубы, явно сдерживая себя, сказал он. – В будущем, прошу вас, приводите в порядок ваш лиф перед появлением на людях.

Брук попыталась сдержать свое возмущение.

– Вы разговариваете со мной, как будто вы мой муж, – ответила она. – Какое право вы имеете мне указывать? Мы только деловые партнеры, не больше.

Медленная улыбка расплылась на его лице.

– Возражение принято, мадам.

И во время вальса они больше не разговаривали. Музыка успокаивала их, и скоро они смотрели друг другу в глаза, отдаваясь ласкающей слух мелодии.

Брук слышала и видела только его одного. Его руки, обнимавшие ее, его смуглое красивое лицо перед ее глазами и эти великолепные синие глаза, которые, казалось, требовали подчиниться его воле. Но у нее тоже была воля.

– В каком состоянии вы увидели тростниковые поля сегодня утром? – спросила она, пытаясь изменить ход своих мыслей.

У Тревиса было ощущение, что он смотрит в озера чистого золота. Ему так нравилось смотреть на нее, что на время он совершенно забыл о тростниковых полях. Брук вернула его к действительности.

– В плохом. Не уверен, что соберем урожай. Большую часть тростника уничтожила буря, и поля сплошь покрыты грязью, так что телеги не смогут проехать.

– Я говорила вам, что грозы приносят зло.

Тревис усмехнулся:

– Начинаю соглашаться с вами.

Брук не смогла не улыбнуться в ответ на его обезоруживающую улыбку.

– Ну, это только начало!

К глубокому огорчению Брук, вальс закончился. Тревис повел ее к столу с закусками. Он передавал ей стакан пунша, когда к нему подошел его дед, Арчи Делобель.

– Я хотел бы поговорить с тобой. – Слова старика звучали как просьба, но это явно было приказанием. Он взглянул на Брук. – Наедине, – добавил он. – Я сейчас уезжаю.

Тревис неторопливо отпил виски и затем ответил:

– Так скоро?

Брук заметила, что Тревис не обеспокоен.

– Проводи меня до двери, – приказал генеральским тоном дед.

Тревис кивнул Брук:

– Извините меня…

Он неохотно проводил главу семьи до дверей. Выйдя в холл, они направились в боковую гостиную, где их никто не мог услышать.

Старик со странным выражением лица посмотрел на Тревиса и сказал:

– Не проявляй неуважения к этой семье.

– Что я сделал на этот раз? – усталым тоном спросил Тревис, такой разговор происходил уже много раз. Он с самого своего рождения все делал неправильно, включая и само рождение.