Текст книги "Нежный Серый (СИ)"

Автор книги: Александра Мурри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Жалеть его нельзя – это я поняла. С бабушкой лучше потом поплачу: она, скорее всего, оценит и будет рада лишним проявлением эмоций. Сергей ее ими, наверное, не балует. У него их, скорее всего, уже просто не осталось. И моей жалости он рад не будет.

Все-таки шмыгнула носом и быстро наклонилась развязывать шнурки.

– Проходи, не бойся. Она не буйная.

– Я не боюсь, – снова шмыгнула носом. Спишем на насморк.

Пятью минутами позже мы втроем сидели на диване в гостиной.

– Бабушка, дай мне поводок, – попросил Сергей.

– А… Поводок? Так мне это, волосы причесать надо, негоже непричесанной ходить.

– Где ты его вообще нашла? Это же старый поводок Дика, он для собаки. Тебе нужна расческа.

– Дик? Ой, Дикуша!..А где он?

Сергей подошел к комоду и взял с него небольшой гребень. Мы с бабулей сидели на диване, а он до сих пор еще не присел. Сначала усаживал старушку, потом меня, после проверял на кухне плиту и расплавленный чайник. Поставил в кастрюльке воду для чая греться. А его темные брови все больше сходились на переносице.

Встал перед старушкой на корточки и стал вынимать из ее скрюченных пальцев поводок.

– Вот расческа. А Дик уже давно умер.

Это он зря сказал, как по мне.

– Как умер?! – Она была по настоящему потрясена, на глазах выступили слезы и покатились по морщинистым щекам. – Что ты такое говоришь? Ты его спрятал куда-то! Моя любимая собачка, Дик… Дик! Дик!

– Бабушка, успокойся. Твой Дик умер два года назад, помнишь? Мы его на даче с тобой вместе хоронили. Ты там хосту посадила, помнишь? – Он говорил уверенно, ладонями удерживая ее щеки и смотря в ее полные неподдельного горя глаза.

Как он может смотреть в них? Откуда у него на это силы?

Я содрогнулась. Выцветшие, совершенно невинные круглые глаза – они выпивали жизнь, высасывали энергию… Вытягивали из глаз напротив все силы, до последней капли. Полученных сил никогда не будет достаточно, для того чтобы насытиться. В черной дыре под названьем старость они все пропадают бесследно.

– Вот расческа. – Сергей незаметно для старушки взял поводок и спрятал за спину, а в старческую руку положил деревянный гребень.

– Неужели, Господи… Мой мальчик, ты не врешь?!

– Нет, бабуль, я говорю правду.

В течение всей этой сцены он ни разу не взглянул на меня. Я тихонько сидела, вжавшись в диван, и старалась слиться с обстановкой. Мало ли, может, и меня начнут подозревать в смерти собаки. Мое лицо, скорее всего, выражало ужас.

Дальнейшее знакомство с его бабушкой прошло сумбурно. Она то принимала меня за других людей: своих бывших подруг или одноклассниц ее дочери. Обращаясь, называла разными именами. То совершенно забывала, что я есть, что какая-то девица сидит с ней рядом. Сергей все больше молчал и только гасил нервные вспышки старушки, отвечал на ее абсурдные вопросы и пил чай.

Говорила бабушка, мы слушали. Постепенно она погрузилась в воспоминания, и ее речь текла и текла, бесконечно. Она рассказывала медленно, то и дело теряя нить воспоминаний, перескакивала через десятки лет. Вспоминала, казалось, такие мелочи, которые и подавно помнить не должна была.

Ей было восемьдесят три года, она пережила войну и концлагерь, родила и вырастила двоих детей, воспитала внука. А сейчас не хотела жить жизнью, где она немощная старуха. Она и не жила, уходила из реальности в свое более приятное прошлое. Веселое, молодое, даже героическое.

Я разглядывала Сергея и строила догадки. Пыталась смотреть незаметно то из-за края чашки с чаем, то из-под челки, то из-под ладони, которой вроде как чешу нервно зудящую бровь.

Он сидел напротив меня, откинувшись на спинку стула. Серьезный и напряженный. С лохматыми каштановыми волосами, ровными дугами бровей и впалыми, заросшими щетиной щеками. Интересно, он не получает высшее образование? Хотя глупости. Если он столько вкалывает, когда ему учиться? Между сменами?

Наши взгляды встретились над столом. И хоть стол большой и круглый, но в это мгновение показалось, что он стал не шире барной стойки. Серые глаза завораживали и не отпускали. Серые глаза такие уставшие… Но под толстым слоем льда, на самом дне, мне чудится настоящая сила, тяга к жизни. И доброта.

Сергей медленно опустил веки и вдруг легко улыбнулся.

– И он так просто предложение мне сделал, говорит: "Оставайся здесь, Вера, ни в чем нуждаться не будешь!" Но я думаю, как же так… Он немец, враг, мы против них воевали! Как я не вернусь на родину? И пусть он хорошенький был и на русском говорил. Персики мне носил, когда еды вообще не было…

Прислушалась к сбивчивому рассказу бабули и тоже улыбнулась.

– Пора спать. Давай я тебя отведу. – Сергей стал отодвигать от нее чашку с блюдцем, чтобы не опрокинула их с краю.

– Да, поздно уже. Засиделась я с вами, ребятки, – она первая поднялась и, пока Сергей не успел ее остановить, прошла в прихожую к входной двери.

– Бабуль, спальня в другой стороне.

– Так я к себе пойду, а вы отдыхайте, молодежь! – Она хитро подмигнула. Вернее, попыталась, на самом деле зажмурила оба глаза.

– Пойдем, бабуль, у тебя своя комната.

Они прошли в спальню бабушки Веры, а я стала убирать со стола. Старые и очень красивые чашки с нарисованными гроздьями красно-оранжевой рябины, такие же блюдца. Тонкий фарфор, золотая каемка по краю.

Стряхнула со скатерти крошки от приготовленных Сергеем бутербродов с сыром. А чай мы пили черный, терпкий, заваренный в толстом заварнике с длинным носом, обколотом на кончике. По-домашнему, уютно… Даже черная дыра, казалось, отступила и перестала высасывать энергию.

Я хотела как-то помочь Сергею. Вломилась в его жизнь, как неуклюжий, толстокожий слон. Конечно, он сам меня привел, спас, чаем напоил с бутербродами и вареньем. Познакомил со своей бабушкой… Я не ошиблась в нем. Тогда, сидя на грязном полу вокзала, я в отчаянии попросила небо. И, кажется, оно в точности выполнило мою просьбу?

Когда он зашел на кухню, я домывала чашки. Было еще не очень позднее время, но у нас обоих уже закрывались глаза. Сергей присел на стул и потер ладонями лицо.

– Спасибо, – услышала его тихий голос. – Ей было хорошо сегодня вечером… И мне тоже.

– Ты еще и благодаришь? – После такого "интима", как беседа с бабушкой и мытье посуды, уже не могла ему выкать. – Если бы не ты, я ночевала бы на улице, голодная.

– Не напоминай. Как можно быть такой…

– Глупой.

– Беспечной. Ты не представляешь, что могло с тобой произойти ночью на улице. И так просто пошла со мной, а если бы я сволочью оказался?

Странное ощущение. Мы не разговаривали в течение вечера, вдвоем слушали вполуха бабушку Веру, думали свои думы, иногда задерживая взгляд друг на друге. Но это каким-то образом сблизило. Сейчас мы чувствовали себя полностью свойскими людьми, знающими друг о друге самое главное.

Бабушки, хоть и неадекватные, сближают. Бабушки, неприятности и чай с вареньем.

– Она всегда такая? Что с ней?

– Старость.

– Она болеет?

– Анекдот. Бабушка спрашивает у внучки: "Внученька, как звали того немца, от которого я без ума?" – "Альцгеймер, бабушка"

Я осторожно хмыкнула.

– Вы с бабушкой Верей одни?

– Родители за границей. Душещипательных историй рассказывать не буду. По-моему, их было на сегодня достаточно.

Я не стала расспрашивать дальше. Просто подошла вплотную и не смогла удержаться, запустила пальцы в его волосы, торчащие в разные стороны. Он дернулся, но не отстранился. А мне хотелось погладить его по голове, как маленького. Что я и сделала. Если нельза плакать и жалеть, помочь чем-то большим, чем выслушивание бабушкиных воспоминаний и мытье посуды, то хотя бы прикосновениями выразить нежность. Я им восхищалась.

Он же себя презирал. Наслаждался ее поглаживанием, и словно кислота жгла внутренности. Не смог остановить себя, не удержался оттого, чтобы провести с ней еще какое-то время. Привел в свой дурдом. Мог просто дать денег и помочь найти какой-нибудь отель поприличнее. Но не смог оставить одну. И вовсе не потому, что являлся все-таки благородным рыцарем, абсолютно не поэтому. Просто устал от собственной серости и от серости вокруг. От жизни… без нее. Без такой вот Даши.

Заставил себя подняться и скинуть ее ладонь. Быстро вышел из кухни. Чистой воды бегство.

В молчании разобрал диван в гостиной, постелил новое белье. Еле его нашел, неиспользованное и целое. Все остальное было серое и дырявое от стирки и старости. С бабулей приходилось стирать часто.

Даша пыталась помогать, но больше мешала. Постоянно натыкался на нее, задевал руками. Точно лукавый издевается.

Как она разглядывала его за столом – осторожно, таясь, с интересом и даже (за что ему это?) с искренним восхищением. Видеть и чувствовать эту девушку так близко рядом с собой, но не иметь права ни дотронуться так, как хочется, ни выдать свои мысли и желания ни жестом, ни взглядом – пытка. Он не имеет права. Она не для него. Повторяет себе это уже весь вечер, но что-то не сильно помогает.

Один ее взгляд – и он посылает подальше все убеждения, забывает о благоразумии. Когда Даша смотрит на него так, он становится эгоистом.

Достал из дальнего угла шкафа спальник, оставшийся еще со времен школьных походов. Даша будет спать на диване, он на полу. Так он решил, так и будет.

Но, когда она вышла из ванной комнаты, одетая лишь в его футболку, доходившую ей до колен, смущенная, с алеющими щеками, его уверенность пошатнулась. Диван двухместный.

Но, Боже, о чем он думает? Он ей не нужен. И для нее же лучше, что так.

У него паршивая работа, маленькая зарплата, нет высшего образования и перспектив, зато есть недееспособная бабуля и еще нехилый багаж проблем. Не стоит портить девочке жизнь, она заслуживает самого лучшего.

Он отвел взгляд и прошел мимо нее в ванную комнату. Сил хватило только на душ и почистить зубы, бриться не стал. Может быть, завтра… А может, и нет. Ему пойдет борода? А Даше нравятся бородатые? Черт! Снова! Ему не должно быть разницы, нравятся ли ей бородатые, или лысые. Не должно быть.

Первое, что увидел, когда вернулся в комнату, это спальник, перекочевавший на диван. Еще один удар под дых, как тогда, на перроне, когда она впервые на него посмотрела.

Как так можно? Зачем? "Она что, не понимает, что я он не вариант?" Что с ним ей не стоит связываться? Зачем, Даша? Она беспечна и слишком наивна, сама не понимает, что творит. Точно. Не понимает, что дает ему надежду и повод.

– Зачем? – спросил вслух.

– Я не хочу, чтобы ты спал на полу. – Она высунула нос из под одеяла. – На диване достаточно места.

– Зачем? – повторил.

Она поняла, что спрашивает Сергей не про диван.

– Пожалуйста, – прошептала, спрятавшись обратно под одеяло.

"Это не ответ", – подумал Сергей, но настаивать дальше не стал.

Может, это просто забота, и он видит то, чего на самом деле нет? Она его пожалела, это и ежу ясно. Даша добрая и испытывает благодарность.

Сергей глубоко вздохнул и потер глаза, в которых даже после умывания будто песок скрипел. Спорить дальше у него сил нет. Как и желания, впрочем.

Выключил торшер и забрался в спальник. Как только голова коснулась подушки, а тело приняло горизонтальное положение, вырубился. Единственное, что сознание успело ухватить до того, как провалился в сон, легкий и теплый запах девушки, лежащей рядом.

*

Утром мы все проспали. Я проснулась и открыла сонные глаза, когда каким-то образом чуть не упала с дивана. Во сне я довольно часто вижу и даже чувствую, как падаю откуда-то, но сейчас я и в самом деле почти свалилась на пол. Когда восстановила равновесие и осмотрелась, поняла, что кто-то длинный и, благодаря раскинутым рукам и вширь тоже… длинный, занял весь диван. Во сне Сергей вылез из спеленавшего его с пяток до макушки спальника и лежал на спине, в позе морской звезды. Не удивительно, что меня с моего места чуть на пол не столкнул.

Не могла отвести от него взгляд. Мои скромность, стыд и разум еще спали, проснулись только чувства. Глаза, которые с упоением смотрели на поджарое тело, слух наслаждался вязкой утренней тишиной и еле слышным пеньем птиц за окном, обоняние чувствовало свежий ветерок, задувающий в открытую форточку, и такой притягательный аромат чистого мужского тела. Чем дольше я смотрела, тем сильнее становилось желание задействовать и остальные два чувства. Лизнуть, попробовав на вкус, и провести рукой или даже обеими, ощутив его теплую кожу.

– Даша, ты, оказывается, эротоман, – откуда-то издалека, из страны Морфея, вероятно, послышался язвительный голос разума.

С каких пор меня стало тянуть кого-то попробовать на вкус? И на ощупь?

Подвинулась к беззащитному, спящему без задних ног парню поближе, наклонилась, оперлась на локти у самого его торса.

Да!.. Я выдохнула. Какое здесь сокровище. У него есть эти самые пресловутые кубики. Раз, два, три, четыре, пять… Шесть… Ниже пупок и полоска темных волос. Потом зеленый спальный мешок. Я, как настоящая маньячка, смотрела, не отрываясь, и глаза мои наверняка нездорово горели. Подняла взгляд обратно, мимо пупка, по раз, два, три… Шестью кубикам, к груди. На шее – сильно выступающее адамово яблоко. Взгляд блуждал по широким плечам и рельефным рукам.

Не знаю, сколко прошло времени. Птички щебетали за окном, солнце светило все ярче через шторы, а я все смотрела и смотрела. Усилием воли, которая тоже уже не дремала, удерживала руки от того, чтобы не потрогать, не погладить… И губы удерживала, чтобы не наклониться еще всего на пару сантиметров вниз и не поцеловать. Эх, гормоны!..

Ни капли меня не насторожило то, что он столько времени лежит без движения, что грудь, которую я столь увлеченно разглядываю, неровно поднимается и опускается от сбившегося дыхания ее обладателя.

Я как раз вернулась к его шее по второму кругу, когда прямо над ухом раздалось хриплое ото сна:

– Перестань уже.

Я подпрыгнула на месте, как застуканный на месте преступления вор, и уставилась в лицо своей несостоявшейся жертве.

– У тебя дыхание щекотное.

– Ай! Ммм… – Мой голос звучал не менее хрипло, чем его. Мозг все еще спал, в отличие от гормонов. Как выкручиваться и оправдываться в этой неловкой ситуации, не представляла.

– Это я должен говорить "Ай!" и не один раз.

Сергей длинно вдохнул и выдохнул перед тем, как добить меня окончательно:

– Знаешь, мне снилось, что меня обнюхивает огромный пес, сопит так громко… Жадно…

Он говорил тихо, лежа с закрытыми глазами. Я сгорала со стыда.

– И слюна у него капала, он хотел… Знаешь, что, мне кажется, он хотел сделать? – Сергей открыл глаза и неожиданно резко сел, оказавшись вплотную ко мне. – Он хотел меня съесть.

Под конец тирады Сергей очень правдоподобно зарычал у моей шеи, отчего меня слегка тряхнуло и по телу пробежали мурашки. На его помятом после сна лице медленно появилась потрясающая улыбка. И ямочка на щеке тут как тут. Почему-то только одна, но зато какая!..

Я в жизни еще не была так смущена. И обвинить в этом некого, кроме себя самой! Губы сами собой стали растягиваться в ответной улыбке. Три ха-ха, я ни о чем не жалею!

Единственное, я не знала, куда деть глаза. В его серые, искрящиеся весельем и еще чем-то притягательным, я смотреть не могла. На его грудь – тем более, как и на любую другую часть его тела. Ужасно неловко. И в то же время мне не хотелось ни прятаться, ни отодвигаться.

Ну же, Сергей, ты же видишь, что я не убегаю. Я чувствую жар, исходящий от тебя, твое неровное дыхание, вижу напрягшиеся линии мышц на твоих руках. Подняла взгляд и посмотрела в его глаза. Молчание затягивалось, и он уже не улыбался.

Мы сидели на кровати напротив друг друга. Я ждала. Держать глаза открытыми уже не в моих скромных силах, и я медленно опустила веки.

Ну? Где мой поцелуй? Придвинулась чуть-чуть ближе, замерла в сантиметрах от его рта, почувствовала горячее дыхание на лице. Сердце отбивало бешеный ритм, а губы горели в предвкушении.

Но ничего не происходило, и я распахнула глаза. Сергей напротив серьезный и… Несчастный? Он неожиданно перевел взгляд на окно.

Утро для меня враз потеряло краски, а его серые глаза снова покрылись льдом, закрывая от меня все, что таится в их глубине. Но я все еще не отстранялась, искренне не понимала, что с ним. Куда исчезло то настроение, что было, когда он проснулся, куда делась улыбка и веселье из глаз? Почему медлит? Все же ясно! Все хорошо и правильно. Я же знаю, чувствую его, как себя. Почему он отказывается?

Cижу здесь, как на блюдечке с голубой каемочкой, губки подставила… Или может – губу раскатала? Я похолодела от пришедшей в голову догадки. У него есть любимая девушка, а я его бесстыдно домогаюсь? Кажется, мозг наконец-то проснулся.

Я быстро вскочила с дивана и пробежала босыми ногами в ванную комнату. Похоже, что это самое катастрофичное утро в моей жизни.

*

Как же все глупо. Настолько глупо, что Сергей побился головой о средней мягкости диван. Тело сковало напряжение, зубы ломило, так сильно сжял челюсти.

Он же не рыцарь! Какого тогда черта только что так поступил? Может, и благородно, но уж слишком как-то болезненно.

Даша долго не выходила из ванной, он лежал и ждал ее, гипнотизируя белую дверь. Оттуда доносились лишь приглушенное журчание воды и шорохи. Но Сергей был почти уверен, что Даша плачет. Он ее обидел. И себя обидел. Ему так хотелось поцеловать ее, обхватить лицо ладонями, почувствовать ее тепло, вкус… Дышать ею.

Если быть до конца с собой честным, его остановил страх. Страх взять то, чего хочешь больше всего на свете. Получить это, но вместе с тем получить и ответственность. Он не мог просто взять ее и поиграться без обязательств. Даже в игру под названием "Любовь", в которую все играют. Не с ней.

В последние годы он вообще перестал играть в эти игры. Вернее, его собственная игра называлась "Я не играю в игры". До сих пор ему это удавалось. Все четко, легко и просто. Не отношения и даже не игры, просто физиология. Но с Дашей с его стороны не было бы никаких игр. С его стороны было бы… Сергей не знал как это назвать, но ясно представлял, что бы чувствовал, как бы поступал и чего бы хотел. И так же ясно понимал, что не может себе этого самого, без названия которое, позволить.

Когда в последний раз он хотел чего-то настолько сильно? Наверное, никогда. В детстве, когда скучал по маме с папой? Тогда его желание быть с ними было обречено, он никак не мог повлиять на уехавших родителей. Сергей и бабуля им были не нужны и мешали работать. Налаживать жизнь в другой стране. Постепенно взрослея, Сергей сам осознал это, без каких-либо обьяснений от бабушки. Осознал и смирился.

Сейчас же он сам сознательно отстранился от Даши. Испугался такого сильного притяжения и, переборов себя, вернулся в свою раковину.

Обычно все исходило из того, чего бы он НЕ хотел. Таких вещей было немеряно. Не идти на работу, не возвращаться домой, не разговаривать, не думать, не чувствовать. А вот желаний… До Даши, как оказалось, и не было. Неожиданное открытие для самого себя.

Он ничего не хотел? Как так? Сколько времени у него уже не возникало никаких желаний? Были только обязательства. По отношению к больной бабушке, по службе, платежи… Все. Жизнь не человека, а запрограммированного робота, только внешне похожего на человека.

Даша разбудила в нем сначала желание защитить, потом поцеловать и не отпускать никуда от себя. И не важно, что творится вокруг.

Сергей подошел к открытому окну и отодвинул шерстяную занавеску. Солнце грело не по-осеннему тепло. Солнце так похоже на Дашу.

С хлопком закрыл форточку и нервно прошелся по комнате. Решение он принял правильное, так чего он мучается? Нет, это точно какое-то издевательство! Он ей не нужен. Ведь он не вариант!

Когда после второго курса Сергей был вынужден бросить университет и идти работать, из его жизни исчезли многие люди. Это была большая перемена, огромный контраст между тем, что он делал и кем был раньше, и тем, кем должен был стать. Был он перспективным, симпатичным и умным молодым парнем с родителями за бугром, а стал охранником на вокзале, без каких-либо амбиций и стремлений. Родители… От них ему было противно принимать какую-либо помощь. Они ясно дали понять о своих приоритетах. У них своя жизнь, у Сергея с бабулей – своя. Какая-никакая.

Очень доходчиво о его новом социальном статусе обьяснила тогдашняя "большая и светлая любовь". Та самая, которая первая.

Их разговор отпечатался в мозгу и не желал забываться.

– Сергей, ты очень милый и хороший, но извини, нам дальше не по пути.

– Что? Яна, ты что – перевелась в другой город? – Сергей искренне считал, что любые трудности можно преодолеть, если любишь. А они ведь любят друг друга, без сомнений! – А мне почему ничего не сказала?

– Я не перевелась. Мы просто расстаемся. Ты для меня не вариант. Ну, ты же сам должен понимать…

Сергей не понимал. Девушка даже растерялась под взглядом теперь уже бывшего парня. Непонимающий, неверящий, открытый… Яна тоже тогда молоденькая и не злая была. Сергей ей нравился, вместе столько лет учились, он ее везде водил, помогал, защищал. Но даже ее мама уже сказала, что он не подходит ей теперь. Без перспектив, отношения без перспектив. Такие ей не нужны. Даже машины у него нет, и неизвестно, будет ли вообще! Не говоря уже об отдельной квартире, возможности погулять в дорогих клубах, обеспечить ей нужный комфорт, свозить отдохнуть на какой-нибудь курорт в теплых странах… Даже в перспективе, которой нет. Он ничего не сможет. Сидит постоянно со своей бабкой, времени погулять, пообщаться, как всем нормальным студентам, у него никогда нет. Им явно уже просто не по пути.

Больше книг на сайте – Knigoed.net

– Ну, Серый! Ну не смотри так! Я в другом конце города, учусь, развиваюсь, в моем окружении уже совсем другие люди. А ты? Надо было стараться лучше. Мне жаль, что так получилось. Не звони мне. Это все.

Он тогда напился до чертиков сразу после смены в ближайшем баре. Пошел в город, к ней. Не хотел верить, что она его бросает. Да, Яна всегда была амбициозной и нацеленной на хорошую, высокооплачиваемую должность в будущем, но… Они же любили друг друга! Он был у нее первым, она – у него. Яна умная, добрая, доверчивая, такая красивая, правильная, воспитанная. Она хвостиком за ним бегала. Не может так все кончиться… Ей что-то внушили родители или заставили.

Сидел поздно вечером на скамье у ее подъезда, был пьян, замерз и искал все новые и новые обьяснения и оправдания для любимой девушки. Так задумался, что не заметил подъехавшую к дому ярко-красную машину. Обратил внимание, только когда оттуда выпорхнула счастливая, смеющаяся Яна и вышел какой-то парень с водительской стороны. Они целовались, шептались. Его руки у нее под пальто… Сергей продолжал сидеть, хотя больше всего хотелось встать и дать этому парню в морду. Остановило отчетливое понимание, что Яна счастлива вместе с другим. То, что она сказала вчера, – правда. Она больше не его.

Парень провел ее мимо Сергея до двери в подъезд, они еще недолго стояли, обнявшись. Парень не поднялся к ней, проводил и уехал.

Сергея они не заметили, и он был этому даже рад. В сумерках, в серой форме, на серой же скамейке. Наверно, именно тогда он впервые примерил на себя эту серую маску, которую и носил по сейчас.

… Вскоре проснулась бабушка, отвлекая от мрачных мыслей. Сергей измерил ей давление, обратил ее внимание на надетую шиворот-навыворот кофту, нашел ее очки в кухонном шкафчике, заварил крепкий черный чай и стал готовить завтрак под тихий аккомпанемент бабулиного ворчания. Пока она не выпила своего чаю, ничто в этом мире не было для нее так, как надо. Чай для нее отодвинул на второе место даже хлеб, который, как известно, – "всему голова".

Бабушка как раз ругала безответственных девиц-вертихвосток, которые, в ее представлении, никак не подходили своим нравственным обликом на роли будущих матерей. К слову, жизнь бабушка Вера наблюдала из окна на пятом этаже многоэтажного дома. Для этого ей даже очки не были нужны, видела она зорко и далеко. И сидела высоко, в удобном кресле.

Напротив их дома, на нижних этажах такой же многоэтажки, располагались магазины одежды, парикмахерская и пирсинговый салон, чуть дальше по улице были видны автобусные остановки и парк с круглым фонтанчиком. Там любили собираться местные роллеры, скейтеры, а также не имеющие спортивных задач парочки.

Ничто не могло укрыться от цепкого взгляда бабули: детали одежды, тату, макияж, жесты… Жаль, что слов бабушка на таком расстоянии разобрать не могла. Наблюдение за улицей заменяло ей и телевизор, и беседы с соседями, знакомыми, которых у бабушки не осталось. Только жизнь за окном и воспоминания и миражи из прошлого заполняли ее дни. Еще внук Сергей, который воспринимался то как несмышленый мальчишка, которого надо воспитывать, то как спаситель и помощник, вызывающий слезы благодарности, то как обслуживающий персонал, которому кто-то другой платит, чтобы за ней ухаживал. А иногда и как враг, который ей врет и держит взаперти, прячет и ворует ее вещи. Мир бабушки Веры был абсурден, опасен и полон неожиданностей даже для нее самой. Особенно для нее самой.

На кухню, тихо пожелав всем присутствующим доброго утра, зашла Даша. Сколько Сергей ни пытался, так и не смог поймать ее взгляд. Даже не разглядеть было, есть ли следы плача, или нет. Она пряталась за волосами и отворачивалась.

Бабушка, довольно попивая чай с медом, была в ударе. А как же, у нее было аж двое молчаливых слушателей. После ворчания вторым ее любимым хобби было декламировать наизусть стихи. Она помнила все, что когда-то, более полувека назад, учила в школе. В детстве ей нравилось учиться, читать. Она даже в ущерб сну, втихаря, читала по ночам, при падающем из окна в комнату свете уличного фонаря. Несмотря на свое желание и даже страсть к знаниям, закончить она смогла только восемь классов, дальше была война и лагерь. Совсем другая школа, но с жизненно важными предметами.

Декламировала она не только Пушкина и Есенина. Хитро прищурившись на молодежь, загадывала загадки, напевала мотивчики немецких песенок, рассказала парочку анекдотов.

– У какой певчей птички черные яички? – прищурив бесцветные глаза, спрашивала бабуля. Разгадать загадку не смог ни Сергей, ни Даша. А ответ поверг обоих в шок, Даша еще и покраснела. Не ожидали они таких шуточек от восьмидесятитрехлетней бабушки. Речь в анекдоте шла, оказывается, об американском джазовом музыканте пятидесятых годов прошлого века. Вот значит, как их бабушки с дедушками прикалывались.

Даше запала в душу строка из песни, которую вроде как распевали немецкие солдаты. Даша ее, правда, немного в другом ракурсе интерпретировала: "Blonde Haare, siebzehn Jahre, was willst du noch?" (Русые волосы, семнадцать лет, что ты еще хочешь?) Даша воспряла духом, подумала, что у нее еще все впереди, что она молода и здорова и не дело обижаться на такую прекрасную на самом деле жизнь!

Из-за другой песни, под которую они дружно умяли вторую порцию испеченных Сергеем блинов, снова захотелось пожалеть себя. Так как единственной деталью, которая отличала ее от героини песни, были блины вместо шоколада. Объедаться тепленькими жирненькими блинчиками с малиновым вареньем, когда рядом сидит парень, отказавшийся тебя поцеловать… Что может быть жальче?

Бабушка Вера не совсем в манере Труды Херр, размеренно и в духе русских романсов выводила: "Ich will keine Schokolade, Ich will lieber einen Mann. Ich will einen der mich kussen und um den Finger wiсkeln kann!" (Я не хочу шоколада, я хочу лучше мужчину. Я хочу такого, который меня поцелует и обведет вокруг пальца!)

Даша заподозрила совсем уж неладное – что старушка за ними утром подглядывала и теперь не без умысла выбирала именно эту тематику в воспоминаниях. Но, посмотрев на маленькую седоволосую фигурку, в данный момент запихивающую зачем-то блин целиком в сахарницу, все-таки решила, что на такое издевателство у бабушки коварного разума бы не хватило.

На Сергея Даша принципиально не смотрела и только и ждала момента, чтобы смыться. Не важно, куда и как. Важно, чтобы до прихода его девушки, которая, несомненно, захочет провести выходной своего любимого вместе с ним.

День обещал быть теплым. Голубое-голубое небо и солнце смешивались над головой с яркими осенними листьями, а на дорожках под ногами упавшие листья шуршали уже немного по-морозному.

Даша не стала в этот раз предлагать свою помощь при уборке со стола, попыталась быстро проститься и уйти. Она, конечно же, поблагодарила, и на самом деле была безмерно благодарна Сергею за помощь и приют. И если бы да кабы, да все сложилось бы иначе, она бы… Ну, очень сильно бы его благодарила. Но, как всегда, в ее жизни появляется увесистое и непреодолимое "но". И это "но" заставляло Дашу сейчас прятать взгляд, стыдиться, торопливо говорить очередное спасибо и пятиться в прихожую.

– Допивайте спокойно чай, не надо меня провожать. Я очень рада была с вами познакомиться!

– А? А ты кто? Меня с тобой не знакомили.

– Даша я.

– Была у меня подружка Дарья, только померла она еще в молодости. Слабенькая была, желудок-то на войне испортили все… – Бабушка Вера тяжело вздохнула, погружаясь снова в воспоминания. К счастью, молча.

– И куда ты собралась? – Вопрос Сергея застал ее на пороге кухни.

– Я пойду.

– Ясное дело – пойдешь. Я спрашиваю – куда?

– Документы восстанавливать, заявление писать, в академию… – Ответила, начиная раздражаться.

– День недели какой?

– Что еще за день недели? – Он бы еще число спросил…

Сергей усмехнулся ее растерянности. Боевой пыл, а точнее – отчаянный рывок пропал, едва набрав силу. Вспомнила, что сегодня воскресенье. Плечи опустились, а в голове зазвучали всевозможные замечания, советы и восклицания родственников. Вот до чего довело воспитание: уже в любых жизненных ситуациях появляются заранее смоделированные советы мамы с папой. Но слушаться благоразумия, говорящего голосами родителей, не стала.

Ее загнали в тупик, ей некуда пойти, кроме как в полицию. Остаться здесь и знакомиться с его "шваброй" она категорически не желала. То есть, прошу прощения, с девушкой.

– Ничего страшного, мне все равно пора.

– Никуда ты не пойдешь. Одна.

– Мне надо!

– Что тебе надо? Ты даже понятия не имеешь, куда тебе идти! – Все-таки его выдержка дала слабину и Сергей повысил голос. Но в самом деле, куда она идти собралась? Одна. – В первую очередь, звони родителям. Говоришь им всю правду, мой адрес, и что до понедельника или пока все не утрясется, будешь здесь.

Даша вскинула на него испуганный взгляд.

– Здесь с тобой?

– Да, здесь. Что непонятного? Я схожу с тобой в полицию, зайдем на вокзал, может, там что-то нашли. Я вчера оставил описание и твои ФИО.

– Я не могу остаться здесь. Не хочу. Я лучше попытаюсь сегодня все решить.