Текст книги "Брошенная кукла с оторванными ногами"

Автор книги: Александра Маринина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

С е р г е й. Ну зачем вы так, Анна, вы не хуже…

А н н а. Нет, я знаю, что я хуже, потому что я неудачница, я никчемное никому не нужное существо. Мне все отказывают, у меня ничего в жизни не получается, понимаете? Ничего! Я уже много лет пытаюсь понять, почему это происходит, но потом я решила, что все равно понять это невозможно, это там, на небесах так распорядились. И я подумала, что если я все равно не могу понять причину, то может быть, я могу изменить следствие. Я хочу сделать так, чтобы неудачи перестали меня преследовать.

С е р г е й. Чтобы рентгеновский аппарат не ломался, когда вы приходите делать снимок? И чтобы неловкие мужики вроде меня не наступали на вашу сумку?

А н н а. Вам это кажется смешным… Я и сама с удовольствием посмеялась бы над этим, если бы могла. Ну как вам объяснить? Я никому не нужна. Вот это самое главное. Понимаете? Я никому не нужна. Я так хочу быть нужной, полезной, но как только я пытаюсь сделать что-нибудь для своих близких, начинаются те самые неудачи, которые кажутся вам смешными. Вот я хотела завтра пирог с капустой испечь, муж его очень любит, и сын тоже любит, я хотела сделать им приятное, купила яйца, дрожжи, а видите, что получилось?

С е р г е й. Не вижу проблемы. В любой кулинарии продаются прекрасные пироги и кулебяки хоть с капустой, хоть с мясом, купите и порадуйте своих мужчин. По-моему, вы на пустом месте разводите…

А н н а. Вы не понимаете! Купить пирог в кулинарии может кто угодно, и белье в прачечную можно сдать, его там постирают и погладят, и проститутку можно купить за деньги, она все сделает как надо. Зачем же тогда нужна жена? Я перестала быть нужной своему мужу, он даже рубашки и галстуки сам себе покупает, потому что я не понимаю его вкуса и обязательно выбираю не то, что ему нравится. Он даже по утрам не будит меня, чтобы я приготовила ему завтрак. Сам готовит.

М а м а. Как это он вас не будит? Так вы сами вставайте, не ждите, пока он позовет. Вставайте, идите на кухню и принимайтесь за работу. Что это вы такое выдумали? Где это видано, чтобы жена ждала, пока муж ей указания по хозяйству давать будет? Жена сама должна все видеть, какую работу по дому надо сделать, что приготовить, что постирать, а не дожидаться, пока муж попросит. Не понимаю я этих ваших московских привычек…

С е р г е й. Мама, при чем тут Москва?

А н н а. Нет-нет, Сергей Петрович, ваша мама совершенно права, жена должна приносить пользу домашнему хозяйству, она должна быть полезна и нужна мужу и детям, а я не нужна, я бесполезна, вот это меня и угнетает больше всего. Я встаю по утрам, бегу на кухню, а муж отсылает меня назад в спальню, мне кажется, что я лишняя, я ему мешаю, я его раздражаю своим присутствием. И в один прекрасный день я поняла, что будет лучше, если я перестану навязываться ему. То же самое с рубашками, с галстуками, с носками. Конечно, я успеваю засунуть белье в стиральную машину, пока он на работе, но гладить сорочки он мне не доверяет. Говорит, что я не могу выгладить их так, как надо. Я ничего не могу ему дать, а хотелось дать так много…

М а м а. Вы бы, вместо того, чтобы жаловаться, лучше научились бы сорочки гладить!

С е р г е й. Подожди, мама. Анна, а что, собственно, вы хотели дать своему мужу? Что у вас не получилось такого, о чем вы мечтали?

А н н а. О чем я мечтала? Сейчас даже смешно рассказывать… Мою жизнь запланировали еще до моего рождения. Родители решили, что если родится мальчик, они назовут его Ванечкой, и он, как и великий Иван Петрович Павлов, станет светилом медицины. А если родится девочка, ее назовут Анечкой…

С е р г е й. Я, кажется, догадался. Если родится девочка, она должна будет стать великой балериной, второй Анной Павловой. Угадал?

А н н а. Да. Родилась, как видите, девочка. С трех лет – занятия хореографией, потом училище. Я старалась изо всех сил, я мечтала прославиться и танцевать много десятилетий, как Майя Плисецкая. А у меня не получалось. К восемнадцати годам стало ясно, что солистки из меня не выйдет никогда, мне придется до пенсии работать в кордебалете.

М а м а. Ну так что ж? Кордебалет тоже нужен, все не могут быть солистами. И ничего стыдного в этом нету, «Лебединое озеро» без лебедей не поставишь. А вы все, московские-то, в звезды рветесь, в знаменитости! Гордыня это, вот что я вам скажу. А гордыня – страшный грех.

С е р г е й. Мама, дай Анне досказать. Продожайте, Анна.

А н н а. Тогда я вышла замуж, родила сына, прибавила в весе, потом боролась с этим весом, чтобы все-таки выйти на сцену… Знаете, какая у меня была мечта? Чтобы все вдруг получилось! Конечно, 20 лет для балерины – это уже солидный возраст, но это еще не старость, не конец, еще можно состояться, если у тебя есть талант и тебя заметят. Я очень хотела, чтобы меня заметили, чтобы дали станцевать пусть самую маленькую, но сольную партию, я бы выложилась полностью, показала, на что способна, и мне поручили бы что-то более серьезное… Но мне не везло. Наверное, у меня просто таланта не было.

М а м а. Вот уж это точно! Талант – он от Бога, он единицам дается, а в звезды все подряд рвутся, толкаются, друг друга отпихивают, как за колбасой при советской власти.

А н н а. Да, конечно, вы правы, но это я только теперь стала понимать, а тогда, в молодости, родители мне постоянно твердили, что если я не состоюсь как великая балерина, то это моя вина, потому что все условия они мне создали. Они даже сына у меня забрали, как только я перестала его кормить грудью, чтобы я могла войти в форму, заниматься у станка, репетировать.

М а м а. А вот это уж и вовсе никуда не годится. Как это так – ребенка в чужие руки отдала, а сама – к станку. Что, других не нашлось бы эти детали точить? Ребенок главнее любой работы.

С е р г е й. Мама, это не заводской станок, не фрезерный. Это такая специальная перекладина, за которую балерина держится.

М а м а. Чего это она держится? Зачем?

С е р г е й. Чтобы не упасть.

М а м а. Что же это за балет такой, что танцуешь и падаешь? Нет, не дело это, так никогда ничего путного не получится.

А н н а. И снова вы правы, Лидия Ивановна. Ничего у меня не получилось. Я хотела, чтобы мой муж стал мужем известной балерины и мог мной гордиться, я хотела, чтобы мой сын стал сыном известной балерины, которая ездит на гастроли за границу и привозит ему подарки. Я хотела зарабатывать много денег, ну, не много, а достаточно, чтобы муж и сын ни в чем не нуждались. Вот что я хотела им дать. И не смогла… Когда я вышла на пенсию, я подумала, что вот теперь я полностью займусь домом, хозяйством, создам уют, буду их вкусно кормить. Ремонт сделаю. В общем, совью гнездо, где им будет тепло и радостно, куда они будут лететь как на крыльях и не захотят оттуда уходить. Но и это у меня не получилось.

М а м а. Почему не получилось? Надо было на курсы пойти или со знающими женщинами посоветоваться, они бы научили.

С е р г е й. На какие курсы, мама? О чем ты говоришь?

М а м а. Как это о чем? Курсы кройки и шитья. Кулинарные какие-нибудь. И вообще по домоводству!

А н н а. Вы думаете, я плохая хозяйка, да? Думаете, я готовить не умею? Да все я умею! Когда гости приходят, так все в один голос говорят, что ни в одном ресторане так не накормят. И шить я умею, и вышивать, и вязать. Только это никому не нужно, понимаете? Никому! Я вышла на пенсию в тридцать пять, а сыну уже 16 лет, он и дома-то не бывал, только ночевать приходил, у него своя жизнь началась, и весь мой уют, и мой ремонт, и мои пироги и борщи ему уже не нужны были.

М а м а. А муж что же? У него что, тоже своя жизнь началась?

С е р г е й. Подожди, мама, не перебивай! А как же муж? Разве ему не нужен был уютный дом?

А н н а. Не знаю… Он открыл собственную фирму, очень много работал, часто ездил в командировки. У него дом в его офисе, а не там, где я. Теперь сын уже совсем взрослый, институт закончил, работает, сам себя содержит, жениться собирается, через два месяца свадьба.

М а м а. Ну вот, он молодую к вам под крыло приведет, будете ей помогать быт налаживать, потом детишки пойдут, как же без вас? Без вас никак не обойдутся.

А н н а (со вздохом). Обойдутся. Никого он ко мне под крыло приводить не собирается. Он уже себе квартиру купил, больше половины денег сам заработал, остальное мы с мужем дали. И детишек сами будут растить, няню наймут в крайнем случае. У нас сын очень самостоятельный, с детства приучен рассчитывать только на свои силы.

М а м а. Знаем мы таких самостоятельных! А деньги-то на квартиру у вас взял, не постеснялся!

А н н а. Он не хотел брать, но мы с мужем настаивали и уговорили его. И то только при том условии, что даем в долг, иначе он ни за что не взял бы. Он эти деньги нам вернет в течение трех лет.

М а м а. Нет, ну хоть убей, не понимаю я этих нравов! Да как это так – родным детям деньги в долг давать? Где ж такое видано? Детям помогать надо, бескорыстно помогать, от всего сердца, последний кусок от себя оторви, а ребенку отдай. Вот как надо!

С е р г е й. Мама, но Анна обо этом же и твердит тебе! Она и хотела сыну помогать до самой старости, быть ему нужной, полезной. А он хочет быть самостоятельным и в ней не нуждается. Правильно, Анна?

А н н а. Да, Сергей Петрович, правильно. Хорошо, что вы меня понимаете, я знала, я чувствовала, что вы меня поймете. Теперь я вижу, что не напрасно к вам пришла, я чувствовала, что только вы…

Звонит телефон. Сергей берет трубку.

С е р г е й. Да, слушаю вас. Да… Нет, сейчас я не могу, я занят, перезвоните через…

Смотрит на Анну, потом на часы.

С е р г е й. Позвоните вечером, после девяти.

М а м а (громким шепотом). Вечером ты обещал пойти к Софочке.

С е р г е й. Нет, извините, после девяти меня не будет. Давайте завтра… Поздно?… В завтрашний номер?… Ну хорошо, попробуйте часа через два позвонить, может быть, я уже освобожусь. (кладет трубку).

Интервью по телефону им нужно, видите ли! И срочно. А я прямо тут же должен все бросить и отвечать на их вопросы. Еще и недоволен, сукин сын, что перезванивать придется.

М а м а. Сыночка, это что, из газеты звонили?

С е р г е й. Ну да.

М а м а. И ты с ними так разговаривал? Ой, божечки, сыночка, как же ты не боишься?

С е р г е й. А чего я должен бояться?

М а м а. Так из газеты же!

С е р г е й. Ну и что?

М а м а. Если они на тебя обидятся, они же про тебя такое могут написать, такое… Я прямо не знаю.

С е р г е й. Зато я знаю. Гадости про меня написать они могут независимо от того, как я с ними разговариваю. Одно с другим не связано.

М а м а. Я не пОняла, сыночка. Как это?

С е р г е й. А вот так. Если у журналиста есть задание опросить, к примеру, десять известных людей и выяснить, как они относятся к президенту, то он должен выполнить это задание во что бы то ни стало. Он садится на телефон, открывает записную книжку и начинает обзванивать всех, кого может. Кого застанет дома, того и спрашивает. И никого в этот момент не интересует, как этот журналист относится лично к писателю Кайдалову. Зато когда журналисту дадут задание написать о том, какие книги сегодня люди читают в нашей стране, так он напишет, что Сергей Кайдалов – полная бездарность, и народ в нашей стране тупой и безграмотный, раз с удовольствием читает такого плохого писателя. И никакого значения в этот исторический момент не имеет тот факт, что с Кайдаловым данный журналист лично знаком, пил с ним водку в ресторане Дома литераторов и клялся ему в вечной дружбе. Это волчьи законы, мама, ты не вникай, к тебе это не имеет отношения.

М а м а. Как же не имеет, сыночка, я ведь твоя мать…

Раздается звонок в дверь. Мама вскакивает.

М а м а. Я открою, сыночка, ты сиди.

Мама выходит.

А н н а. Ваша мама тоже хочет быть вам полезной, да?

С е р г е й. Старается. Зря, наверное, я ее из Воронежа привез. Хотел, чтобы она была поближе, чтобы хоть на старости лет пожила в комфорте, хороших продуктов поела. И мне спокойнее, я по крайней мере могу не беспокоиться каждый день, как она там, не болеет ли, не нуждается ли.

А н н а. Вы говорите так, как будто сожалеете об этом.

С е р г е й. Да черт его знает… Не знаю, как правильно было бы. Вроде бы мне хорошо, что она здесь, со мной, но с другой стороны вырывать человека, которому почти семьдесят лет, из привычной среды, отрывать от соседей, от друзей, от сложившегося образа жизни… Наверное, нельзя этого делать. Ведь для нее здесь все чужие, все незнакомые, вот она и сосредоточила на мне всё внимание, все душевные силы. Пытается во всё вникать, всем интересоваться. Она хочет понять нашу жизнь, а разве ее можно объяснить? Разве можно объяснить человеку, прожившему всю жизнь в провинции и при советской власти, те волчьи законы, по которым мы живем сегодня в Москве?

А н н а. Ну, положим, Воронеж – не такая уж провинция, это крупный промышленный город…

С е р г е й. Не принимайте мои слова так буквально. Я хотел сказать, что Москва всегда, и при советской власти тоже, была столицей, то есть местом, где сосредоточена власть и аппарат управления ею, а это значит, что законы человеческого общения и общежития в Москве всегда были другими. Не такими, как в других городах. А сегодня это различие стало настолько разительным, что когда пытаешься объяснить эти законы простым доступным языком, сам начинаешь диву даваться и понимаешь, что нормальным умом это охватить невозможно.

А н н а. Каким умом?

С е р г е й. Нормальным. Тем, что идет от сердца, а не от аппаратных игр и не от знания компьютера. Вот у моей мамы нормальный ум, поэтому она не может понять, как я живу. И я не в состоянии ей объяснить то, что могу легко объяснить, например, вам. Кстати, я хотел вам сказать…

А н н а. Да?

Возвращается мама. В руках у нее объемистый пакет.

М а м а. Вот, сыночка, это тебе прислали. Я за тебя расписалась, сказала, что тебя нет дома.

Сергей берет пакет, вскрывает.

С е р г е й. Спасибо, мамуля. Ну вот, пожалуйста, очередная рукопись. Еще один непризнанный гений хочет, чтобы я прочел его роман и дал ему путевку в жизнь. Совсем с ума посходили!

А н н а. Вы будете это читать?

С е р г е й. Знаю, знаю, что вы сейчас скажете. Что я даже в глаза этого человека не видел, а уже готов тратить время и силы на то, чтобы читать его рукопись и писать на нее рецензию, а то и пристраивать в издательство. Нет, дорогая Анна, я это читать не буду, так что приберегите свое красноречие на другой случай.

А н н а. Но ведь этот человек надеется на ответ, он ждет вашего решения, вашей похвалы. Пусть не похвалы, пусть критики, но он все равно ждет вашего слова, вы для него мэтр, высший судья, божество. Неужели вы даже с этим не посчитаетесь?

М а м а. Не учите моего сына жить! Он и так безумно занят, у него совсем нет времени отдыхать, вы же видите, ему без конца звонят, приглашают, интервью просят, с просьбами всякими приходят, да-да, приходят, он свою книжку никак дописать не может, а вы еще хотите, чтобы он чужие романы читал.

С е р г е й. Ты еще забыла добавить, мамуля, что я периодически трачу время на покер у Софочки. Не надо меня защищать, я в состоянии сам сообразить, что мне делать и чего не делать.

Снова звонок в дверь. Мама с оскорбленным видом идет открывать.

А н н а. Мне кажется, вы немножко недолюбливаете эту Софочку, да?

С е р г е й. Софочку? Да нет, она чудесная тетка, много внимания уделяет маме, приучает ее к столичной жизни. Скучать не дает. И спасибо ей за это от всей моей черствой эгоистичной души. Правда, за это я должен платить.

А н н а. За все надо платить, это нормально. И сколько Софочка с вас берет за услуги в отношении вашей мамы?

С е р г е й. Сущую ерунду. Я должен по первому зову являться к ней и играть в покер с ее гостями. Желательно при этом не проигрывать.

А н н а. Отчего так?

С е р г е й. Ну как же, такой известный писатель, звезда, можно сказать, и вдруг проигрывает! Потеря имиджа, так сказать. А если я потеряю свой имидж, кем же она будет гордиться? Кого будет показывать своим гостям, как редкостную диковину, которая оказалась у нее в собственности и которой больше ни у кого нет? Герой не может проигрывать ни при каких условиях, даже если играет не в свою игру.

А н н а. Понятно. Вам не позавидуешь.

Входит мама.

М а м а. Сыночка, там сестричка пришла из поликлиники…

С е р г е й. Еще одна? Я этого не вынесу.

М а м а. Почему еще одна?

С е р г е й. Ладно, мамуля, я пошутил.

М а м а. Я ее проводила к тебе в спальню. Она сейчас руки моет. Иди, сыночка, она укольчик тебе сделает.

С е р г е й. Иду, драгоценная. (обращаясь к Анне) Вы думали, что известный писатель – это что-то необыкновенное, воздушное, живущее в замке из слоновой кости? Теперь вы знаете, что и у известных писателей есть мамы, которые заставляют их подставлять голые задницы под острые иглы. И между прочим, когда задница голая, то уже нет никакой разницы, кому она принадлежит, писателю или сантехнику.

М а м а. Сыночка, как тебе не стыдно! Такие неприличные слова говоришь…

С е р г е й. Мама, не волнуйся, у Анны хорошее чувство юмора, она понимает, что это всего лишь шутка, и не обижается. Правда, Анна?

А н н а (весело смеется). Конечно.

Сергей выходит. Мама начинает убирать посуду со стола.

А н н а. Мне кажется, Сергей Петрович еще не допил… то есть я хотела сказать, он только что налил себе полную чашку, он, наверное, хочет еще кофе.

М а м а (сухо). Когда захочет, он мне скажет, и я ему подам. А сейчас надо убрать, чтобы было чисто. Сережа не любит работать, когда в комнате не убрано.

А н н а (внимательно оглядывая стол). Значит, он вот на этом самом столе пишет свою книгу?

М а м а. Почему на этом? Ничего не на этом. Вон на том, на письменном, где бумаги лежат. Но все равно он любит, чтобы в комнате был порядок, иначе он не может сосредоточиться. Ему еще сегодня надо поработать.

А н н а. Вы даете мне понять, что мне пора уйти?

М а м а. Уж не знаю, что я вам даю понять, а уходить вам действительно пора. Вон Сережа сколько времени на вас потратил, вы и так должны быть благодарны.

А н н а. Я благодарна. Очень благодарна. Только он ведь так и не сказал, поможет он мне или нет. Вы разрешите, я задержусь еще на несколько минут. Мне нужно дождаться Сергея Петровича.

М а м а. Зачем?

А н н а. Ну хотя бы для того, чтобы попрощаться с ним.

М а м а. Я ему передам, что вы его благодарите.

Анна покорно начинает одеваться. В это время в ее сумке пищит пейджер.

М а м а. Опять этот ваш… дзинькает.

А н н а. Да, я слышу.

Достает пейджер, читает сообщение. Улыбается, кивает.

М а м а. И что там?

А н н а. Подруга сообщает, что все в порядке, она успела привезти мужу билет на самолет.

Входит Сергей. Он уже полностью одет, в брюках, рубашке и джемпере.

С е р г е й. А вот и я, весь исколотый и истерзанный. Мама, где тут были экземпляры моей книги?

М а м а. Ой, сыночка, ты ж сам убирал куда-то, когда мы мебель закрывали. А зачем тебе?

Сергей начинает искать книгу на столе и висящей над ним книжной полке.

С е р г е й. Сестричка попросила автограф. Вот несправедливость жизни, а? Она ставит автограф на моей голой заднице, причем за деньги, и мне при этом больно, а я ей должен давать автограф бесплатно, и она при этом еще получает удовольствие. (замечает, что Анна стоит в плаще) Вы что, собрались уходить? Что-то случилось?

А н н а. Нет, все в порядке…

М а м а. Да, ей уже пора, дел много по дому. И тебе надо поработать, сыночка, у тебя и так полдня пропало.

С е р г е й. Если тебя так беспокоит, что мне не хватает времени на книгу, так не продавай меня в картежное рабство Софочке.

Продолжает рыться в бумагах, ворохом валяющихся на столе, открывает ящики письменного стола. Достает что-то и внезапно поворачивается к Анне.

С е р г е й. Что это?

А н н а. А что это?

С е р г е й. Нет, это я вас спрашиваю, что это такое? Ну правильно, не зря же я мучился, пытался вспомнить, где я вас видел. Это ваша фотография?

Протягивает фотографию Анне. Та берет ее, с изумлением разглядывает.

А н н а. Да, это я. Откуда она у вас?

С е р г е й. Вот и я хотел бы знать, откуда она здесь появилась. Вы точно помните, что не дарили мне свое изображение?

А н н а. Сергей Петрович, может быть, я кажусь вам сумасшедшей, но это обманчивое впечатление. Мы с вами никогда прежде не встречались и фотографий своих я вам не дарила. Где вы ее взяли?

М а м а. Дай, сыночка, я посмотрю. Может, это и не она вовсе.

Выхватывает у Анны фотографию, изучает снимок.

М а м а. И не похожа ни капельки. Здесь на снимке женщина гораздо моложе и красивее. И дом какой богатый, и лужайка. Это, наверное, артистка какая-нибудь.

С е р г е й. Мама, проводи медсестру, будь добра, и извинись, скажи, что книжку с автографом я ей подарю в другой раз.

Мама швыряет фотографию на стол и выходит. Анна снова берет ее в руки.

С е р г е й. И как вы можете это объяснить? Или на снимке действительно не вы?

А н н а. Нет, это я. В прошлом году на даче.

С е р г е й. На вашей?

А н н а. Конечно.

С е р г е й. Ничего себе! Вы, конечно, говорили, что ваш муж занялся бизнесом и неплохо преуспел, но я не предполагал, что до такой степени. Вы что же, жена миллионера?

А н н а. Да нет, что вы, этот дом только на фотографии смотрится дорогим. Скажите…

С е р г е й. Ну-ну.

А н н а. А что, я в самом деле так постарела и подурнела за последний год?

С е р г е й. С чего вы взяли?

А н н а. Ваша мама сказала, что на фотографии я гораздо красивее и моложе, чем сейчас. А ведь всего год прошел.

С е р г е й. Да бросьте вы, не обращайте внимания! Вы прекрасно выглядите. Мама просто хотела вас уколоть, потому что у вас, по ее представлениям, есть все – деньги, красота, здоровье, и вдобавок полжизни впереди, а у нее уже ничего этого нет. Она пожилой человек, не сердитесь на нее. И все-таки, Анна, мне хотелось бы понять, как эта фотография попала в мою квартиру.

Входит мама и живо включается в разговор.

М а м а. Ой, сыночка, вот я всегда говорила, что у тебя не квартира, а проходной двор. Кого здесь только не бывает! А ты даже документы ни у кого не спрашиваешь! Мало ли кто к тебе пришел, а может, это воры или наводчики какие…

А н н а. Я не воровка, Лидия Ивановна. (лезет в сумку) Вот, могу паспорт показать, прописку.

С е р г е й. Да вы с ума сошли, Анна! Не нужно, уберите. Вы что? Это мама в переносном смысле говорит, она вас конкретно в виду не имеет.

М а м а. Ничего не в переносном, а в самом прямом смысле я говорю. То журналисты приходят, то с телевидения, то из фондов каких-то, то из библиотек – книжки подписывать, то курьеры с бумажками всякими…

С е р г е й (насмешливо). Курьеры, курьеры, сто тыщ одних курьеров! Мама, ну уж курьеры-то тут при чем, а? Они счета за мобильный телефон приносят, дальше порога не проходят.

М а м а. А все остальные? Ты – простая душа, весь нараспашку, всех в залу зовешь, за стол усаживаешь. А хоть бы у одного документы спросил.

А н н а. Лидия Ивановна, разве в документах написано, что человек – вор? В душу каждому все равно не заглянешь.

М а м а. Как это не заглянешь? Очень даже заглянешь. По документу всегда видно, приличный человек или нет. И тот ли он, за кого себя выдает. Вот он приходит и говорит, я, мол, журналист, а документа-то то у него и нет. Значит, проходимец, мошенник. Ворюга, одним словом.

С е р г е й. Мама, если он мошенник и проходимец, он тебе три документа покажет. В одном написано, что он журналист, в другом – что он депутат Государственной Думы, а в третьем – что он вообще президент всей страны. И какие выводы ты будешь делать?

М а м а. Как это, сыночка? Я не пОняла… Почему три документа?

А н н а. Сергей Петрович хотел сказать, что настоящий мошенник всегда запасается хорошими документами на тот случай, если ему не поверят и начнут проверять. А честный человек, наоборот, об этом не думает, поэтому часто вообще документов при себе не имеет. Так ведь можно и порядочного человека по ошибке принять за вора.

М а м а. Ага, то-то я смотрю, у вас при себе паспорт нашелся. Это вы в магазин за яйцами пошли и паспорт на всякий случай прихватили, да?

С е р г е й. Мама!

М а м а. Что – мама? Ну что – мама? Я правду говорю, ты такой доверчивый, тебя обмануть ничего не стоит.

С е р г е й. Мама, мы обсуждаем сейчас не мою доверчивость и не Анну с ее паспортом, а фотографию. Каким образом этот снимок мог попасть в мою квартиру – вот что меня интересует. Анна, у вас есть хоть какие-то соображения?

А н н а. Никаких. Честное слово, ума не приложу.

С е р г е й. Но вы хотя бы помните, когда вы в последний раз видели эту фотографию и куда она потом делась? Кому вы ее дарили?

А н н а. Я никому ее не дарила. Она… Она…

С е р г е й. Ну же, Анна, говорите!

А н н а. Она пропала.

С е р г е й. Когда пропала? Откуда? Вы можете говорить внятно?

А н н а. Это совершенно дурацкая история… Просто не знаю, как это все объяснить…

М а м а. Да уж как-нибудь объясните!

А н н а. Я уже, кажется, говорила, что мы собирались всей семьей за границу – мы с мужем и сын со своей невестой. Всего на пять дней, больше муж и сын выкроить не смогли, но я так радовалась, что мы хотя бы пять дней побудем вместе… Надо было сдавать документы в посольство для оформления визы. Как-то так получилось, что все были заняты, сначала муж, потом сын, потом его девушка, короче, дотянули до того времени, когда уже нельзя было получить обычную визу, только срочную. За большие деньги, но зато быстро. Нам пообещали, что если мы принесем все документы в четверг до десяти утра, то в пятницу после обеда получим паспорта с визами, а в субботу нам уже улетать надо было. Ну вот, мы в четверг с утра стали собираться в посольство, а я свои фотографии найти не могу. Весь дом перерыла, все обыскала – нет, как растворились. Ведь я точно помнила, что положила их в альбом…

С е р г е й. В какой альбом?

А н н а. Ну в обычный такой, толстый, альбом для фотографий. Я его в Испании купила, он такой красивый, кожаный, с золотым тиснением. Я всегда фотографии туда кладу, под обложку, а потом, когда время есть, достаю и все аккуратно раскладываю. В общем, мы с мужем всю квартиру перевернули, а фотографий так и не нашли. Я побежала искать фотоателье, где делают срочное фото, пока нашла, пока сфотографировалась – уже одиннадцатый час. Мы, конечно, в посольство помчались, но документы на срочную визу у нас не приняли, сказали, приходите завтра, а завтра пятница, если документы сдать, то виза будет готова только в понедельник, значит, раньше вторника не улететь. А вся наша поездка была до четверга рассчитана, муж обязательно должен был вернуться в четверг, потому что в пятницу у него ответственные переговоры… Короче говоря, все сорвалось. Из-за меня, естественно. Если бы не мои фотографии, мы бы все улетели вовремя.

М а м а. И что, путевки пропали?

А н н а. Да нет, билеты мы сдали в кассу, бронь на гостиницу отменили. Так что в смысле денег никто не пострадал. Но ведь как обидно! Сын уже давно не ездит отдыхать вместе с нами, у него своя жизнь, свои друзья, вот теперь невеста… Мне так хотелось провести хоть несколько дней вместе, чтобы он побыл с нами, со своими родителями. И знаете, что самое обидное?

С е р г е й. Догадываюсь. Вы не увидели Париж или куда там вы собиралась?

А н н а. Нет, не в этом дело. Самое обидное в том, что никто как будто и не огорчился, что поездка сорвалась. Понимаете? Никто не расстроился, ни муж, ни сын, они это восприняли совершенно спокойно, как будто так и надо, так и должно быть, я никчемное невезучее создание, которого нельзя и близко подпускать ни к одному стоящему делу, потому что это дело непременно провалится. Знаете, что я поняла после этой истории?

С е р г е й. Что? Вы поняли, что вы – талисман невезенья?

А н н а. Нет, я поняла, что эта поездка была нужна только мне одной. Ни мужу, ни сыну это было не нужно, они не испытывают потребности провести время вместе со мной, я их раздражаю, я им мешаю. Они просто согласились поехать, чтобы сделать мне приятное и чтобы я на какое-то время от них отстала. Поездка сорвалась? Ну и слава богу, можно снова спокойно заниматься своими делами, а не тем, чтобы развлекать эту никчемную скучную дуру…

М а м а. Какую дуру? Вы это про кого?

А н н а. Про себя, про кого же еще. У них дела, у них бизнес, они говорят слова, которых я не понимаю, потому что я не изучала финансы и экономику, я всего лишь тупая необразованная балерина. Им не о чем со мной говорить. Я никому не нужна, никому. Наверное, мне лучше умереть, потому что я стала для всех обузой, я всем только мешаю!

С е р г е й. Ну это вы напрасно. Не надо так мрачно смотреть на жизнь! Кстати, мы отвлеклись от главного…

А н н а. Это и есть самое главное, я же ради этого к вам пришла.

С е р г е й. Ничего подобного! На данный момент самое главное -

восстановить путь вашей пропавшей фотографии. А мы к этому даже на миллиметр не приблизились.

А н н а. Как же не приблизились? Я же все вам рассказала.

С е р г е й. Ничего себе! Да вы вообще ничего не сказали об этой фотографии! Вы мне тут битый час толкуете о поездке, которая сорвалась из-за того, что вы не смогли вовремя найти фотографии, которые сделали для посольства. Я, конечно, не Шерлок Холмс, но тоже не на грядке вырос и знаю, что на визу вот такие (трясет фотографией перед лицом Анны) снимки не сдают. Такие снимки хранят в семейных альбомах. И дарят родственникам.

А н н а. Ну да, правильно. Я положила фотографии для посольства в большой альбом. А потом не смогла их найти, потому что альбом куда-то потерялся. И вот этот снимок на даче – он тоже был в том альбоме.

С е р г е й. То есть как это? Целый большой альбом потерялся? Это же не иголка и не маленькая фотокарточка, это же крупная вещь… Не понимаю, как можно в собственном доме не найти крупный предмет.

М а м а. А порядка в доме нет, вот и потерялся альбом. Был бы порядок, так все вещи на месте стояли бы, и муж любил бы, и сын из дома не ушел бы. А коли в доме бардак, так чего еще ожидать.

А н н а. Вы не правы, Лидия Ивановна, у меня дома порядок. И потом, Сергей Петрович тоже свои авторские экземпляры в своем доме не нашел, а это ведь не одна книга, а несколько.

М а м а. Нечего сравнивать! У нас ремонт идет, все вещи переложены.

А н н а. У нас тоже тогда был ремонт, но все равно был порядок и вещи лежали на своих местах. Мы ванную комнату новой плиткой отделывали, сантехнику меняли…

М а м а (страшным голосом). Ой, божечки! Я пОняла!

С е р г е й. Мама, не пОняла, а понялА. Что ты поняла?

М а м а. У нее ремонт был! И у нас сейчас ремонт. Значит, альбом украли маляры! Они его у Анечки украли.

С е р г е й. И что дальше? Украли у Анны и принесли сюда, ко мне? Зачем?

М а м а. А низачем. Альбом большой, красивый, тиснение золотое, кожа, немалых денег стоит, наверное. Они карточки-то все из альбома повыбрасывали, а сам альбом продали, а деньги пропили. Вот так!