Текст книги "Смерть как искусство. Том 2. Правосудие"

Автор книги: Александра Маринина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Кстати, о Лесогорове. Что-то его не видно, хотя обычно автор пьесы на репетиции является чуть ли не первым, садится у стеночки, достает последний вариант текста пьесы и кладет на колени свою толстую тетрадку, в которой стенографирует. Сам Федотов нет-нет да и прибегает к помощи Артема, если в ходе репетиции запутывается в бесчисленных указаниях режиссера и не успевает все фиксировать. Артем всегда пойдет навстречу, найдет нужное место и скажет слово в слово, кто что сказал, кто что возразил и на чем, как говорится, сердце успокоилось.

– Семен Борисович, автора нет, – осторожно заметил Федотов, когда прозвенел звонок и все актеры собрались в репзале. – Будем начинать без него?

– На кой он нам сдался, – проворчал Дудник. – Без него спокойнее. Он нам всю работу тормозит. А так мы, Бог даст, сегодня всю сцену пройдем и больше к ней возвращаться не будем.

Репетиция началась, однако уже минут через пятнадцать оказалось, что без Лесогорова не обойтись: на предыдущей репетиции в текст были внесены некоторые изменения, и сегодняшние реплики персонажей должны были на этих изменениях базироваться. У актеров же в руках были тексты ролей, распечатанные еще неделю назад, без учета последних изменений. Обычно таких проблем не возникало, Артем работал над своей пьесой добросовестно и оперативно, сразу после репетиций уходил к себе и вносил изменения не только в те отрывки, которые только что репетировались, но и в последующие сцены, если они этими изменениями затрагивались, а на следующий день приносил исправленные варианты.

Попробовали работать на слух, с листа, Федотов, глядя во внесенные накануне карандашные поправки, подсказывал, и актеры на ходу меняли текст роли, но толку из этого не вышло. Они путались, сбивались, не могли сразу сообразить, что сказать и как построить фразу, Федотов нервничал, потому что неподготовленная репетиция – его прямая вина, а Дудник откровенно злился: его уверенность в том, что удастся пройти сцену за одну репетицию, слабела с каждой минутой.

– Александр Олегович, найдите автора, – скомандовал он, – пусть принесет исправленный вариант для сегодняшней сцены. Перерыв десять минут.

Федотов кинулся звонить Лесогорову на мобильный, но никто не отвечал. Спит, что ли? Время к полудню, пора и встать уже. Хотя, возможно, он опять гулял до поздней ночи в «Киномании» и теперь отсыпается. Александр Олегович вышел из репетиционного зала и поспешил к лестнице, по которой можно подняться в служебную квартиру.

Телефон в кармане Сташиса звенел не переставая. Это не было похоже на звонки дочери или няни, которые в рабочее время обходились письменными сообщениями. Может, что-то случилось? Звонки были негромкими, но Настя хорошо их слышала и сердилась: они мешали разговаривать с работником радиотехнической службы.

– Простите, – сказала она собеседнику, – одну минуту. Антон, посмотрите, что там. Невозможно работать.

Сташис с виноватым видом полез в карман, посмотрел на дисплей продолжающего звонить аппарата, на котором высветились номер телефона и имя абонента, и удивленно приподнял брови.

– Это Бережной. Ответить?

– Ну, ответьте, – неохотно согласилась Настя. – Только коротко, мы работаем.

Антон нажал кнопку, и лицо его уже через несколько секунд стало сосредоточенным и строгим.

– Вы милицию вызвали? Хорошо, мы сейчас подойдем.

Настя вопросительно посмотрела на него:

– Что стряслось? Куда мы подойдем?

– В служебную квартиру. Там обнаружен труп Лесогорова.

Им вслед неслись заполошные вопросы радиотехника, но они уже неслись по коридору, не отвечая и не оборачиваясь.

Вся лестница, ведущая в служебную квартиру, оказалась заполнена работниками театра, и Насте с Антоном с трудом удалось протолкаться наверх. У дверей квартиры стоял с растопыренными руками помреж Федотов и истошно вопил, стараясь перекрыть гул голосов:

– Разойдитесь, пожалуйста, разойдитесь, сейчас приедет милиция, я уже позвонил и вызвал, ну разойдитесь же, сюда нельзя входить.

Входить, собственно говоря, никто и не пытался, желающих своими глазами посмотреть на мертвое тело что-то не находилось, но все хотели убедиться в том, что мгновенно облетевшая театр страшная весть – правда, а не выдумка, не злая шутка, не розыгрыш и не результат чьих-то галлюцинаций.

– Кто входил в квартиру? – спросил Сташис, как только им удалось приблизиться к Федотову.

– Только я. Меня Семен Борисович послал. – Федотов говорил, будто оправдываясь. – Артем не пришел на репетицию, а нам понадобился исправленный вариант, без него репетиция тормозила, и Семен Борисович велел мне найти автора. Я звонил, телефон не отвечал, ну, я и поднялся, а тут… Я сразу же в милицию позвонил, честное слово.

– Прямо сразу же? – недоверчиво прищурилась Настя.

Федотов отвел глаза.

– Вообще-то я сначала директору позвонил. Растерялся. А Владимир Игоревич сказал, что он в милицию сам… Вы будете входить?

Настя вопросительно посмотрела на Антона. Сейчас решать может только он как представитель власти, ей на месте происшествия вообще присутствовать не полагается. Конечно, если повезет, то приедет сам Коля Блинов, тогда вопрос можно будет решить, а вот с другим следователем ей не договориться, это точно.

– Вы совершенно уверены, что Лесогоров мертв? – спросил Антон. – Может быть, надо вызвать «Скорую»?

– Я вызвал, – торопливо отозвался Александр Олегович. – Мне директор так и сказал, мол, я в милицию позвоню, а ты «Скорую» вызывай, чтобы времени не терять, а то пока дозвонишься… Вообще-то, я не проверял, я трупов боюсь, но у него голова разбита, и каминные щипцы рядом валяются… И письменный стол весь в крови. А вы думаете, что он может быть жив?

– Я лучше сам посмотрю, – произнес Антон, решительно отодвинул Федотова и вошел в квартиру.

Настя осталась на лестничной площадке и поймала удивленный взгляд помрежа.

– А вы разве не пойдете?

Ну что, объяснять ему, что она права не имеет? Он ведь, как и все в театре, считает, что она тоже работает на Петровке.

– До приезда экспертов чем меньше посторонних следов останется на месте, тем лучше, – нашлась она.

– А, ну это да, это правильно, – покивал головой помреж. – И вы все-таки женщина, не надо вам на такое смотреть.

– Ничего, – усмехнулась Настя, – я привычная и не такое повидала.

Ей повезло, информация о преступлении в театре «Новая Москва» попала в нужные руки, и на место происшествия выехал следователь Блинов, который, на счастье, оказался не на выезде и не вел допрос, а составлял в своем кабинете очередную официальную бумагу. Прибывшие врачи констатировали смерть Лесогорова, и после того, как тело осмотрел судебный медэксперт, стало понятно: смерть журналиста наступила около четырнадцати-пятнадцати часов назад, то есть накануне, примерно в девять вечера, плюс-минус час. Николай Николаевич Блинов попросил подняться в квартиру охранника-чоповца, который должен был сдать смену ровно в полдень, но в связи с чрезвычайными событиями не ушел домой, остался в театре. Вахтерша Тамара Ивановна толклась здесь же, на лестнице.

– Вчера кто-нибудь приходил к Лесогорову? – спросил их следователь. – Может быть, кто-то его спрашивал, искал?

Оказалось, что никто не приходил, не искал и не спрашивал. И сам Артем никого с собой не приводил. И вообще, он накануне из театра не выходил, это они оба помнят совершенно отчетливо.

– Но вы заступили на смену в двенадцать часов вчерашнего дня, – не унимался следователь. – Может, гость к нему пришел до этого, с самого утра? Вы можете связаться с теми, у кого вчера приняли смену? Я бы у них спросил.

Узнав номера телефонов, он поручил Антону Сашису позвонить и вскоре получил вполне ожидаемый ответ: накануне с утра Артем Лесогоров театр не покидал, и никакие гости к нему не приходили. Пришлось полагаться на свидетельские показания, потому что камеры видеонаблюдения в театре, конечно, были, но не пишущие. Следователь отозвал Настю в сторонку.

– Ну, что скажешь, самодеятельный сыщик? Ты в этом театре трешься уже вторую неделю, должна понимать, как тут дела обстоят.

– Дела обстоят так, что в квартиру мог пройти любой из работников театра плюс любой из девяти сотен зрителей, – отрапортовала Настя. – Здание так устроено, что это возможно. Вряд ли вас это порадует.

– Н-да, попали… – задумчиво почесал переносицу Блинов. – Значит, так. Зови сюда Сташиса, буду ему указания давать. Кстати, где твой дружок Зарубин? Я ж велел вызывать его сюда, а то со мной два опера приехали, которые совершенно не в теме, они делом Богомолова не занимаются.

– Здесь я, Николаич, не пыхти, – Сергей Зарубин вынырнул из-под руки эксперта, обрабатывавшего поверхность дверного косяка. – Ты небось с мигалкой ехал, а я, как простой смертный, все пробки собрал. Николаич, я парой слов с Каменской перекинусь, лады?

Следователь сделал недовольное лицо, но Зарубин не обратил на это никакого внимания и потащил Настю в угол комнаты.

– Убивать меня будешь? – виновато прошептал он. – Убивай, я же сам тебя и оправдаю. Ну, не сработала у меня чуйка, бывает. Казни, режь, делай что хочешь. Только Коле не говори, а то он меня со свету сживет.

– Да ну тебя, – огорченно махнула рукой Настя. – Ведь просила же, просила, напоминала десять раз: собери мне данные на Лесогорова. Чуяло мое сердце, что именно здесь что-то неладно, он что-то знал, что-то важное, и его убили, чтобы он никому не рассказал. Я с тобой как с человеком, как с профессионалом, а ты… Дал бы мне вовремя информацию, я бы Лесогорова уже раскрутила по полной. А теперь только гадать остается.

– Ну виноват, виноват. Хочешь, плюнь мне в рожу, – предложил Зарубин. – А я тебя утешу и скажу, что ничего твой Лесогоров такого особенного не знал. И убили его совсем не поэтому.

– А почему?

– Да это же очевидно, Пална! Сначала пытаются устранить Богомолова, потом устраняют Лесогорова. То есть сперва убирают режиссера спектакля, за ним – автора пьесы. Ну? Соображай.

– Соображаю, – кивнула Настя. – Ты хочешь сказать, что кто-то пытается сорвать постановку «Правосудия»?

– Именно что.

– А зачем? Кому мешает постановка нового спектакля в театре? – не поняла она. – Или у тебя есть новая информация, которую я не знаю?

– Информации новой нет, есть только старая, да и та от тебя пришла. Но ты сама посуди: два убийства, с разницей меньше чем в две недели, совершенные одинаковым способом – били чем-то тяжелым по голове, потерпевшие – люди, связанные с одной и той же пьесой. Где тут место сомнениям?

На первый взгляд места действительно не было, и то, что говорил Зарубин, звучало более чем убедительно. Но ведь Настя разговаривала с Лесогоровым и поймала его на откровенной лжи. Неужели это ничего не означает? Неужели она ошибалась в своих подозрениях?

– Надо узнать, с кем Лесогоров был наиболее близок здесь, в театре, – сказала она вместо ответа. – Я спрошу у Федотова, он должен знать.

Александр Олегович стоял на лестнице вместе с вахтершей Тамарой Ивановной и что-то оживленно обсуждал.

– Он с Никитой Колодным дружил, – сразу же ответил помреж, не задумываясь ни на минуту. – Они и в «Киноманию» вместе ходили, и в другие места. Насколько я знаю, Никита часто у него бывал в этой квартире.

– А Колодный сегодня в театре? – спросила Настя.

– На репетицию его не вызывали, и в вечернем спектакле он не играет, так что, скорее всего, его сегодня вообще не будет.

– Надо, чтобы был, – твердо произнесла Настя. – Устроите? Или мне к Бережному обратиться? – Она кивком головы указала на директора, который в нескольких метрах от них разговаривал со следователем Блиновым.

– Зачем же сразу к Бережному? – Ей показалось, что Федотов даже обиделся. – Я сам Никиту найду и вызову, у меня все телефоны есть. А зачем он вам? Вы что, его подозреваете?

– Да Бог с вами! – рассмеялась Настя. – Вы же сами сказали, что Колодный часто бывал в квартире Лесогорова, а нам нужно узнать, не пропало ли что-нибудь, и вообще все ли здесь после убийства так же, как было раньше. Понимаете?

Федотов деловито полез за телефоном, а Настя вернулась в квартиру, где эксперт упаковывал уже обработанное орудие убийства – каминные щипцы.

– Есть что-нибудь? – спросила она.

– Почти ничего, во всяком случае, голыми руками эту штуку за последний год никто не брал, – ответил эксперт. – Наверное, преступник был в перчатках, теперь же все умные стали. А там посмотрим.

К ним подошел Блинов, закончивший задавать вопросы директору.

– Как думаешь, кровь сильно брызгала? – обратился он к эксперту.

Тот задумчиво посмотрел на письменный стол с потеками крови, постоял возле офисного кресла, примерился.

– Не должно бы, – наконец вынес он свой вердикт. – Щипцы длинные, чтобы ими попасть по голове, надо стоять не очень близко к жертве. Но что-то могло остаться на одежде. Могло.

Блинов тяжело вздохнул и крикнул:

– Федотова позовите сюда!

Помреж нарисовался моментально, будто только и ждал, что его призовет следствие.

– Какой спектакль вчера шел?

– «Макбет».

Блинов поморщился.

– Я имею в виду, много актеров было занято в спектакле?

– Много, – кивнул Федотов. – Это людный спектакль, двадцать девять человек. Это с учетом того, что спектакль поставлен экономно, потому что у Шекспира очень много персонажей появляются один-два раза на несколько минут, и есть возможность одному актеру совмещать две, а то и три роли. В «Макбете», например, есть трое убийц, которые отлично переодеваются и играют потом других персонажей. Так что актеров получается девятнадцать плюс десять человек в массовке.

– А сколько работников театра было вечером?

– Ну, – призадумался помреж, – сейчас вспомню точно… Семьдесят два человека. Может, я ошибся на единицу в ту или другую сторону. Вообще-то, это не мой спектакль, но мы, помрежи, такие вещи всегда знаем точно.

– И зрителей…

– Девятьсот, – подсказала Настя. – Это заполняемость зала. Но надо спросить у кассиров, сколько билетов было продано на самом деле, и у администратора, сколько контрамарок он выписал.

– У нас всегда аншлаги, – гордо заявил Федотов. – Если в кассе и остаются билеты, то не больше двадцати, максимум – тридцати. И то, как правило, на детские утренники. Вечерние спектакли у нас хорошо продаются.

– Ладно, – вздохнул Блинов, – стало быть, будем считать, что девятьсот зрителей и сто человек из театра, это если примерно. Итого – тысяча. И каждый мог с равным успехом пройти на лестницу, подняться в квартиру и совершить убийство. Каменская, тебе не кажется, что ты приносишь одни несчастья?

– Кажется, – честно призналась она. – И вы не первый, кто это заметил.

– Вот кто первым это заметил, тот был умным и прозорливым человеком, – назидательно произнес Николай Николаевич. – Поняла, сыночка?

Актер Никита Колодный, которого срочно вызвали в театр, к беседе оказался мало пригоден: накануне после «Макбета», где он играл две роли – Дональбайна и Молодого Сиварда, Никита здорово напился в компании знакомых актеров и режиссеров, отмечавших окончание работы над очередным телешедевром, и теперь у него болела голова, и вообще налицо имелись все признаки тяжкого похмелья. Но опрашивать его было нужно, никуда не денешься, и Антон Сташис, которому Николай Николаевич Блинов поручил встретиться с Колодным, вместе с Настей пригласили Никиту в кабинет худрука Богомолова.

– Поверить не могу, – бормотал Колодный, морщась от головной боли, – еще вчера Артем был здесь, мы с ним разговаривали… Ужас какой-то. Скажите, а что будет теперь с постановкой? Ее закроют? А вы не могли бы посодействовать, чтобы ее не закрывали? – Он устремил умоляющий взгляд сперва на Антона, потом на Настю. – Я понимаю, Артема убили, и сейчас надо говорить только об этом, но я… но для меня… – Помолчав несколько секунд, Никита словно решился и выпалил: – Я жить не смогу, если эту пьесу закроют! Для меня сейчас все решается, буквально все!

– Что, неужели так серьезно? – не поверил Сташис.

– А как вы думали? – Колодный вскинул голову, в его глазах горело отчаяние. – Возьмем хотя бы вчерашний спектакль, так вам будет понятней, наглядней. У меня две роли, целых две! Дональбайн и Молодой Сивард, казалось бы, да? А на деле что? Дональбайн, сын короля Дункана, появляется на сцене три раза, причем два из них стоит столбом и не произносит ни слова, а в третьем выходе у него три реплики. То есть три раза тявкнул – и в будку. Потом, уже ближе к концу спектакля, появляется Молодой Сивард, два выхода, первый – без слов, второй – четыре реплики и короткое сражение с Макбетом, в котором Сивард погибает. Это называется: артист Колодный занят в спектакле. И таких спектаклей много, и в каждом примерно такие вот роли. И это на протяжении нескольких лет. Чего только я не делал, и поговорить с худруком приходил, просил, спрашивал, почему меня не занимают, и творческие заявки писал, дескать, прошу рассмотреть мою кандидатуру на такую-то роль. И что? Ничего. Как выходил стоять столбом – так и выхожу. И вдруг Лев Алексеевич предлагает мне роль, центральную, главную, на которой держится весь спектакль. Это для меня первая за много лет возможность показать себя, как-то утвердиться в профессии. Я начал терять кураж, я утрачиваю профессионализм… Вы можете меня понять? Можете понять, как важно для меня, чтобы спектакль пошел?

– Можем, – равнодушно ответил Сташис.

Настя с любопытством посмотрела на Антона. Что-то не так? Он что-то заметил? Странно, что такая пылкая, наполненная чувством речь не вызвала в молодом оперативнике ни малейшего отклика. Даже ей самой стало в тот момент жалко артиста Колодного. Или это проявление отношения Антона ко всему, что кажется ему неважным, потому что важным, по-настоящему важным, он считает совершенно другие вещи? Впрочем, если вдуматься, то истинного сочувствия Никита Колодный у Насти тоже не вызывает. Убит его приятель, хороший знакомый, убит не когда-то давно, а всего лишь накануне, а Колодный думает только о том, как бы у него главную роль не отобрали. Неужели все артисты такие?

– Вопрос о продолжении работы над пьесой не в нашей компетенции, – холодно ответила Настя. – Давайте вернемся к делу. О чем вы обычно разговаривали с Лесогоровым?

– В основном о пьесе, – пожал плечами Колодный. – Пьеса его интересовала больше всего, ни о чем другом он не говорил. Советовался, как изменить, что изменить… Ну, вы понимаете.

– И всё? – уточнила Настя. – За время вашего знакомства вы не говорили ни о чем, кроме пьесы?

– Еще Артем очень интересовался жизнью известных людей, – горько усмехнулся Никита. – Я часто приглашал его с собой в клуб, где они бывают, он сам меня попросил об этом. Сидел там и глазами по сторонам стрелял, все высматривал знаменитостей и меня спрашивал, кто это, с кем пришел и так далее. Он ведь журналист, для него это нормально. Наверное, хотел материал для публикаций собрать. Про всякие сплетни меня спрашивал. Думаете, его могли из-за этого?..

– А почему нет? – ответил Антон вопросом на вопрос. – Вполне возможно. Вы не знаете, Лесогоров блогерством не увлекался?

Отличный вопрос! Настя искренне позавидовала Антону, потому что это пришло в голову ему, а не ей. Молодец, парень. А она уже старая, она – прошлый век. Разве в прошлом веке, когда она училась работать и совершенствовалась в своей профессии, о блогах кто-нибудь слышал? Все вопросы, которые в подобных случаях задаются свидетелям, слетают с языка уже автоматически, потому что задавались сотни раз, и вопроса о блогах среди них нет. А у Сташиса – есть. В этом и разница между ними. Новое поколение, новые знания, новые навыки.

Насчет того, не был ли Артем Лесогоров блогером, Никита Колодный ничего точно не знал.

– Я сам с Интернетом не дружу, мне как-то не нужно, да и времени нет, – пояснил он.

– Лесогоров называл вам каких-нибудь своих знакомых? Имена, род занятий?

– Да нет, мы это не обсуждали.

– А что у него было с личной жизнью? Женщины, романы, флирт?

– Не замечал. Тема сам ничего не рассказывал, сказал только однажды, что в городе, где он живет, у него роман закончился как раз перед поездкой в Москву. А здесь… Нет, я ничего такого не замечал. Он, вообще-то, многим у нас в театре нравился, особенно молоденьким девочкам, он ведь красивый… был… обаятельный такой, веселый. Да, вспомнил, я его как-то видел в кафе возле театра с нашей Алисой. Но это было давно, больше месяца назад, и только один раз.

– Кто такая Алиса? – строго спросила Настя.

– Звездочка, – усмехнулся Колодный и снова поморщился. – Молодая актриса, только-только после «Щуки», ее Лев Алексеевич отобрал. Красивая.

Настя быстро пробежала глазами список труппы, потому что никакой актрисы по имени Алиса она не помнила, хотя побеседовала уже со всеми артистами. Да, вот она, в списке есть.

– Она что, уволилась? Мы ее ни разу в театре не встретили.

– Да нет, она на съемках в Минске.

– Давно?

– Точно не скажу, это надо у завтруппой спросить. Но порядочно уже, недели три, наверное.

Бог с ней, с этой Алисой, вряд ли у нее с Лесогоровым был страстный роман, который и послужил причиной убийства. Если бы такой роман был, об этом сыщикам уж кто-нибудь да проговорился бы.

– А о своих врагах Артем вам не рассказывал?

– Нет, – покачал головой Колодный. – Какие у него могут быть враги? Такой веселый спокойный парень, доброжелательный, улыбчивый… Его любили.

– У журналиста всегда могут обнаружиться враги, – заметил Антон. – Профессия такая. А по телефону ему часто звонили?

– Откуда же я знаю… – развел руками Никита.

– Я имею в виду: в вашем присутствии.

– Ну, бывало… Вы хотите спросить меня, не слышал ли я чего-то важного? Нет, не слышал. Звонки обычно были от знакомых, которые спрашивали, как идут дела с постановкой пьесы и когда он пригласит их на премьеру.

– Не было такого, чтобы он вдруг расстроился после какого-нибудь звонка? Или испугался?

Нет, нет и нет. То ли Колодный так плохо себя чувствовал, что старался свернуть разговор как можно быстрее, и поэтому ничего не рассказывал, то ли он действительно не знал ничего существенного, что могло бы помочь следствию, но опрос его ни к чему не привел. Единственное ценное, что удалось из него вытащить, это была информация о каких-то особенных отношениях Артема Лесогорова и артиста Арцеулова. На вопрос о том, с кем еще, помимо самого Колодного, общался журналист, Никита ответил:

– С Львом Алексеевичем, естественно, потом с Дудником. Ну, со мной… Да со всеми поне-множку, он общительный… был… Со всеми разговаривал, много вопросов задавал, всем интересовался. Некоторым это не нравилось, знаете, людям казалось, что он сплетни собирает. Но так, чтобы постоянно общаться… – Колодный внезапно вскинул голову и слегка прищурился, будто вспомнил что-то. – А вот с Михаилом Львовичем еще, с Арцеуловым. Я и сам удивился, когда узнал. Я как-то после спектакля заглянул к Михаилу Львовичу в гримуборную, мне нужно было кое-что у него спросить, я дверь открыл без стука – а там Артем. И они с Михаилом Львовичем что-то активно обсуждали. Я так удивился! Что им обсуждать? Они на репетициях даже словом обычно не перебрасывались, у Арцеулова по роли вопросов никаких не было. А тут сидят, да близко так, почти вплотную, и разговаривают вполголоса.

– Так уж и вполголоса? – усомнилась Настя.

– Вы думаете, я сочиняю, чего не было? – обиделся Колодный. – У Арцеулова такой зычный баритон, его на весь коридор слышно, если он в своей гримуборной разговаривает. А тут в коридор ни слова не доносилось, я потому и зашел без стука, что было тихо, и я думал, что Михаил Львович там один. Я вошел – и они оба замолчали. А у Артема было такое лицо недовольное… Но последнюю реплику Арцеулова я успел услышать, когда дверь открыл. Он говорил Артему: «Я тебе уже сто раз повторял…» Понимаете?

– Вы хотите сказать, что, судя по последним словам, разговор на эту тему у них был далеко не первым, так?

– Вот именно! – Колодный почему-то обрадовался. – А на людях они вели себя так, будто вообще знакомы только шапочно. Я даже в буфете их за одним столом не видел. Немного от меня толку, да? – Он виновато улыбнулся и всей пятерней взъерошил густые волосы. – Хреновый я сегодня собеседник, башка раскалывается. И вообще, настроение такое, сами понимаете… Память может и подвести. Вы мне оставьте свои координаты, если что еще вспомню – сразу же вам позвоню, ладно? В голове не укладывается, что Артема больше нет. Знаете, такое чувство, что все это мне снится, что это просто кошмар, пьяный кошмар, а проснусь – и все окажется как прежде, и я приду в театр на репетицию, и Артем со своими тетрадками…

Колодный все-таки не справился с собой и заплакал, тихо и горько. И в эту секунду Насте Каменской стало его действительно жалко.

Вызвать в театр всех артистов, занятых в «Макбете», оказалось делом не простым: у кого-то съемки, кто-то репетирует в другом театре, кто-то просто занимается своими делами. Но следователь Блинов стоял на своем: надо опросить всех, чтобы выяснить, кто кого и где видел на протяжении всего спектакля. Может быть, кто-то видел человека, поднимавшегося по лестнице к служебной квартире? Может, кто-то заметил необычную нервозность или рассеянность у партнера по сцене? А ведь, кроме артистов, под подозрением оказались и другие работники «Новой Москвы». О зрителях и говорить нечего… Но надо же с чего-то начинать.

После встречи в кабинете художественного руководителя Никиту Колодного попросили подняться в квартиру и в присутствии следователя посмотреть, не пропало ли что-нибудь и не произошло ли каких-то изменений в обстановке и вещах. Сделать это оказалось непросто, сперва Колодный категорически отказывался идти на место происшествия, бледнел, заикался и говорил, что не вынесет вида комнаты, в которой совершено убийство, потом все-таки дал себя уговорить. По квартире он ходил на трясущихся ногах и все время просил разрешения выйти на кухню попить воды из-под крана. Похмелье, видно, у него было тяжким.

– Я не очень хорошо знаю вещи Артема, – наконец изрек он, – но мне кажется, что все на месте. И компьютер, и папки вот здесь всегда лежали – они так и лежат. И тетрадка со стенограммами.

– Сколько было папок? – строго спросил Блинов.

– Не помню, кажется, три или четыре. Сейчас, погодите. – Колодный наморщил лоб. – Я каждый раз обращал внимание, что они были разного цвета, синяя, красная и черная, да, точно, значит, три. И я загадывал, в каком порядке они будут лежать, у меня примета была: если красная на черной – вечером спектакль пройдет средне, без куража, а если красная на синей – то будет хорошо. Мы, актеры, люди суеверные, в приметы верим.

– А если не красная папка на синей, а наоборот, синяя на красной? – насмешливо спросил Блинов.

– Тогда я с помрежем поцапаюсь, – вполне серьезно ответил Колодный. – Вы зря смеетесь, приметы всегда срабатывают, уж сколько раз проверено.

Он еще немного походил по комнате и остановился возле камина, разглядывая металлическую стойку для аксессуаров, потом растерянно посмотрел на следователя:

– Щипцов нет. Куда они делись? Кому они могли понадобиться? Здесь всегда был полный комплект: щипцы, кочерга, совок, щетка, или как это там правильно называется, я не знаю. А теперь щипцов нет.

– Их изъяли для проведения экспертизы, – холодно сообщил Николай Николаевич. – Это орудие убийства.

– О господи! – Колодный схватился за голову. – Я как-то не подумал… Да, конечно, мне же говорили, что Артема щипцами… забыл…

Все три папки – красная, синяя и черная – лежали на столе рядом с компьютером, сверху находилась тетрадь со стенограммами репетиций. И еще несколько разрозненных листов, испачканных кровью, – новые варианты ролей, подготовленные для сегодняшней репетиции. На полу рядом со столом – принтер, в нем остался распечатанный, но так и не вынутый текст пьесы «Правосудие» с последними исправлениями. Если полагаться на мнение Никиты Колодного, выходило, что из квартиры Лесогорова ничего не пропало. Но понятно, что речь может идти только о вещах очевидных, бросающихся в глаза. А что, если пропала всего лишь флэшка? Сколько таких флэшек может быть у пишущего человека? Ясно, что не одна и не две. И актер Колодный на этот счет ничего точно знать не может. А если речь идет о документе, находившемся в папке? Папка-то на месте, а вот что там внутри было и что осталось? Нет, пожалуй, идея привлечь актера к осмотру места происшествия оказалась не очень-то удачной.

Следователь отпустил Колодного и отправился к костюмерам, куда уже давно послал эксперта с ультрафиолетовой лампой проверять костюмы участников вчерашнего спектакля на предмет наличия следов крови. Если бы улыбнулась удача и удалось обнаружить чей-нибудь костюм с этими следами, расследование можно было бы считать законченным. Но вероятность такого счастливого исхода оценивалась Блиновым как крайне низкая. Николай Николаевич был большим пессимистом.

И не ошибся. Эксперт при нем закончил осматривать последний костюм – темно-вишневое платье леди Макбет, пожал плечами и спрятал лампу в футляр.

– Чисто, – констатировал он. – Либо убийство совершил не артист, либо брызги не попали на одежду. Это и немудрено, удар-то был однократный, а при однократном ударе разбрызгивания крови и мозгового вещества обычно не происходит. Вот если бы преступник нанес несколько ударов, то каждый раз при извлечении орудия из раны летели бы брызги и осколки кости, а так… Шанс, конечно, был, но небольшой.

Следователь, изрядно уставший, собрал оперативное совещание в кабинете Богомолова. Он занял кресло худрука, а все остальные – Зарубин, Антон Сташис, Настя Каменская и оперативник из дежурной группы – разместились на стульях, стоящих вдоль стен.

– Ну, слушаю, – негромко произнес он и, подперев ладонью щеку, уставился на Зарубина.

– Я предлагаю основной рабочей версией считать попытку срыва спектакля, – бодро отрапортовал Сергей. – Сначала Богомолов, потом Лесогоров, и способ совершения преступления одинаковый, все одно к одному.

– С тобой ясно, – вздохнул Блинов. – Сташис, что скажешь?

– Надо покопаться в компе Лесогорова, – ответил Антон. – Мне кажется, он мог кому-то здорово насолить своими материалами. Что ему мешало писать статьи и отсылать их по электронной почте? Значит, они все есть на жестком диске. И блогом его стоит поинтересоваться. Колодный сказал, что наш потерпевший очень любил собирать информацию о жизни звезд. Мало ли про кого он что написал.

– Годится, – кивнул Николай Николаевич. – Вот и займись. А ты что скажешь? – Он перевел взгляд на опера с территории.

– Надо бы любовный фронт проверить, – не очень уверенно проговорил тот.

В принципе это правильно и вовсе не глупо, но он ведь был не в курсе истории с Богомоловым… Настя пожалела о том, что компьютер Артема теперь окажется в полном распоряжении Антона Сташиса. Вот бы ей получить доступ! Уж если Артем Лесогоров действительно хитростью пробрался в театр, чтобы разобраться в какой-то скандальной ситуации, то следы информации на этот счет наверняка окажутся в компьютере. Но что она может? Случилось бы все это на год раньше, когда она не только работала, служила, но и имела право полновесного голоса на совещаниях у начальника, тогда она, конечно, ни минуты не раздумывая, заявила бы, что компьютер потерпевшего берет на себя, и никто бы не возразил: возражать полковнику Каменской в последние годы считалось неприличным и было не принято. А теперь она – никто, человек с улицы. Спасибо еще Блинову, что разрешил присутствовать на совещании, а то ведь мог бы и «попросить». Интересно, он ее мнением поинтересуется? И если да, то когда? Прямо сейчас, при этом оперативнике, который не в курсе Настиного бесправного положения и считает ее сотрудником с Петровки, или потом, с глазу на глаз?