355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александра Антонова » Несерьезные размышления о жизни » Текст книги (страница 5)
Несерьезные размышления о жизни
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 00:29

Текст книги "Несерьезные размышления о жизни"


Автор книги: Александра Антонова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Это Лев Бенедиктович Галицкий, добрый знакомый Эммы Францевны. А тебе зачем?

– Так, интересно... А почему он сегодня пешком пришел?

Мои брови устремились на лоб, так как появления Галицкого я не видела и о его присутствии в доме даже не подозревала. Похоже, Эмма Францевна что-то затевает. Хорошо бы узнать – что? Или мне опять придется участвовать в спектакле, не имея представления о сюжете и распределении ролей. Надеюсь, роль жертвы уготовлена не мне.

– Гоша, пойдем домой! – решительно позвала я и потянула Федора в дом. – Похолодало что-то, как бы дождя не было ночью, – несла я всякую всячину, обдумывая план, достойный Маты Хари.

Я быстренько довела Федора до его комнаты, по пути удостоверившись, что свет горит в будуаре Эммы Францевны. В светелке я переоделась в черные свитер и джинсы, сделала внушение Гоше, чтобы не отодвигал спортивную сумку от лаза, и, соблюдая меры предосторожности, выбралась на улицу по боковой лестнице.

За лесом погромыхивало, и неоновые всполохи зарниц высвечивали темные силуэты туч. Удача сопутствовала мне: старая липа протянула одну из своих ветвей прямо к окну будуара. Как африканская пантера, я бесшумно забралась на дерево... Ну, почти бесшумно. Несколько раз я ойкнула, поцарапавшись острыми сучками.

Створки окна будуара были плотно закрыты, но одно из полотнищ драпировки сдвинулось в сторону, и мне был виден почти весь будуар. Эмма Францевна красиво возлежала в рекамье, а Ариадна мерила шагами ковер посреди комнаты. Она что-то говорила бабушке, а та иронично улыбалась и отрицательно покачивала головой. До меня доносилось лишь приглушенное "бу-бу-бу".

Эмма Францевна встала и, приобняв Ариадну за талию, повела ее на выход. Ну, вот! Самое интересное я, кажется, пропустила. Мне достался финал пьесы. От неудобного полу лежачего положения руки и ноги затекли, нос чесался от липовой пыльцы, а комары объявили мне войну, и заканчивали расправу над побежденным врагом.

Ариадна и Эмма Францевна вышли на крыльцо и стали произносить прощальные слова. Я затаилась на ветке, стиснув зубы и терпеливо снося изощренную пытку. Случайно бросив взгляд в окно будуара, я не поверила своим глазам: из платяного шкафа выбрался Галицкий. Он прогнулся в пояснице и потер шею, расправляя затекший организм. На этот раз одет он был без выкрутасов: черный спортивный трикотажный костюм. Лев Бенедиктович скользнул вбок и пропал из моего поля зрения.

Дверца белого "Мерседеса" хлопнула, заурчал мотор, и Ариадна нас покинула. Эмма Францевна вернулась в дом. Посидев на ветке еще немного, я заметила щуплую фигуру, которая проскользнула мимо дома, и углубилась в густую тень придорожных деревьев.

Комары вознамерились оставить от меня только остов. Раздавая себе пощечины налево и направо, я позавидовала Галицкому, в шкафу ему было намного комфортнее, во всяком случае, его там не обнаружили вредные насекомые.

Раскаты грома становились все громче, гроза приближалась.

Спуск оказался намного сложнее подъема. Ветки на липе росли в совершенно неправильной последовательности. Где-то посередине ствола ветки кончились, хотя я отлично помнила, что они там были. Я немного повисела тряпичной куклой. Руки категорически отказались мне повиноваться, пальцы разжались, и я, обреченно мяукнув, рухнула вниз.

Однако вопреки своим ожиданиям, соприкоснулась не с твердой землей, а ловко угодила в чьи-то руки.

– А-а-а! – заверещала я, но тут явно мужской рот впился в мои губы и перекрыл выход звуковой волне.

Я перепугалась окончательно и замолотила кулаками по широким плечам.

– Прекрати сейчас же, больно! – взмолился невидимый в темноте насильник голосом Федора.

Я, наконец, спрыгнула на землю и сердито зашипела:

– Ты что тут делаешь?

– Я мимо шел, смотрю, ты с дерева падаешь. Решил помочь.

– А целовался зачем?

– Это я тебе рот заткнул, чтобы не орала от испуга. Все уже давно спят. А ты чего по деревьям лазаешь?

– Не скажу! – так и не смогла я придумать подходящего варианта ответа. – Эй, а где твоя трость? Интересно, ты как сюда пришел с больной ногой? Федор, ты симулянт!

– Есть у меня подозрение, Лизавета Петровна, – не обратил он внимания на мой выпад. – Уж не занималась ли ты не пионерским делом под покровом ночи – слежкой. А?.. Ай, да Лизавета, в тихом омуте черти водятся...

Омут – тихая глубокая заводь, где прихоти течения образуют молчаливые водовороты. Все собачье естество заставляет меня держаться подальше от такого места. Вода в омуте тяжелая, черная, она маслянисто блестит на поверхности, а темная бездна завораживает и притягивает к себе.

Безвременьем тянет от ледяной воды. Водовороты уносят неосторожные мысли на дно, поросшее скользкими водорослями. Бесплотные тени прошлого скользят среди поникших трав.

Страшные тайны похоронены на дне омута, густая тишина окружает обрывистые берега. Лишь скорбные разумом, лишь те, чье воображение спит, убаюканное монотонной песней ущербного сознания, могут вынести давящую реальность бездонной пучины.

Глава 9

– Ай, да Лизавета, в тихом омуте черти водятся, – ехидным голосом отметил Федор.

Я сделала вид оскорбленной невинности, так как крыть мне все равно было нечем, и сама перешла в наступление:

– На себя посмотри, моралист, притворяешься больным и несчастным, а сам уже бегаешь вовсю...

Тут мохнатая молния прорезала темноту адским пламенем, и небо раскололось гигантским орехом.

– Черт! – заорал Федор, подгребая меня к себе. – Кончай дискуссию! Вот только и не хватало нам с тобой стать жертвами несчастного случая.

Привычным жестом обхватив мои плечи, он потянул меня в дом на крейсерской скорости. Я же поняла значение слова "ошеломить" и пребывала в удивленно-ватном состоянии. Ноги передвигались, как у заржавевшего Дровосека.

Федор заметно припадал на больную ногу, и мне пришлось взять себя в руки, вспомнить обязанности сестры милосердия и подпереть его плечом. Мы успели нырнуть в дом до дождя. Гром эхом катался по коридору. Я с большим трудом распрощалась с Федором. Он проявлял трогательную заботу, и все интересовался, не боюсь ли я грозы. Я ответила, что с Гошей мне и море по колено, и поспешила в светелку. Гоша нашелся на моей кровати под подушкой. Он изо всех сил делал вид, что ему не страшно, что он просто так, на всякий случай, спрятался под подушку, а на самом деле он самый храбрый в мире терьер.

Разгулявшаяся стихия озаряла комнату магниевыми вспышками и грохотала бронебойными орудиями, дождь яростно барабанил в окно. Я разрешила Гоше ночевать у меня в ногах, поддавшись его уговорам.

А утром Гоша пропал...

Разбудил меня луч солнца, бивший прямо в глаза. Время завтрака давно миновало, я разоспалась от души. Гоша на зов не откликнулся, спортивная сумка была сдвинута в сторону. Лаз манил свободой. Все ясно: он опять почувствовал себя охотничьей собакой.

Ближе к обеду я забеспокоилась.

Дядя Осип, не отрываясь от процесса изготовления пельменей ювелирного качества, покачал головой в знак того, что Гоша сегодня еще не появлялся и бульонка из супа осталась нетронутой.

В доме мне попался Федор. Он опять обезножил и с видом страдальца опирался на трость. Мы вместе обыскали дом и заглянули на половину Эммы Францевны, но та с Гошей не встречалась.

Я оставила Федора возле дома, караулить возвращение блудного пса, а сама обшарила хозяйственные постройки и сбегала к флигелю, водяной мельнице и к мосту.

Тревога заставила меня дойти до деревни и заглянуть во все дворы. Аборигены качали головами и обещали, если что, доставить собачку в большой дом за приличное вознаграждение.

Пожалуй, осталось еще одно место, куда Гоша мог забрести – еловый лес. После дождя воды в речке Бездонке прибавилось. Папоротники и ели поливали меня дождем "из вторых рук", и до сгоревшей сосны я добрела изрядно вымокшей.

Гоша на мои вопли не откликался.

Постояв немного в нерешительности у места слияния двух речек, я решила возвращаться домой. Однако какая-то непонятная сила, скорее всего, любопытство, потянула меня дальше, вдоль безымянного притока.

Валун стоял на месте. Брод представлял собой бурный перекат, незабудки небесной синевой ублажали взор на противоположном берегу. Слегка зачерпнув воды сапогами, я перебралась на поляну, и решительно направилась в сторону орешника, туда, где мы с Гошей обнаружили вскопанную землю.

На месте "грядки" зияла яма, глубиной с мой рост. На дне ровной гладью отсвечивала вода. Я кинулась ко второй "грядке" в глубине орешника и увидела там ту же картину.

Кто-то не поленился выкопать две глубокие ямы в глинистом грунте. Тяжелая работа. Зачем?

Я опять вернулась к первому раскопу и присела на корточки, разглядывая яму. Ничего особенного: глина, вода, корни растений. Вот разве что какая-то тряпочка зацепилась за корень. Сначала я попыталась дотянуться до нее рукой, но у меня ничего не получилось. Пришлось спрыгнуть вниз. Воды было почти по кромку сапог.

При ближайшем рассмотрении тряпочка оказалась частью бахромы от скатерти, в которую, по моим воспоминаниям, был завернут несчастный обитатель орехового шкафа.

Ну, что ж... В этом нет ничего удивительного. Надо же было куда-то пристроить его бренные останки. Выходит, Лев Бенедиктович без лишнего шума закопал его здесь.

В таком случае, кто нашел последний приют в соседней яме, в глубине орешника? Неужели, мумии натыканы по всем углам в особняке Эммы Францевны?! Тяжело достается хлеб Галицкому! Неблагодарное это дело, прятать концы в воду, или в землю.

Так, хорошо бы еще выяснить, кто выкопал тела? Думаю, что Лев Бенедиктович здесь ни при чем. С какой стати ему понадобилось бы менять местоположение трупов? А вдруг моя теория ошибочна, вдруг вторая могила не имеет к Галицкому никакого отношения? Тогда там покоилась не мумия, а человеческий труп. Может быть, там приложил руку тот, кто расправился с Мустафой? А выкопали-то все-таки зачем? И сколько человек занято в кладбищенской самодеятельности?

Я окончательно запуталась в своих умозаключениях и решила выбираться на поверхность.

Не тут-то было!

Мокрая глина скользила и осыпалась, корни растений были тонкими, ухватиться было не за что. Сначала я рассердилась, потом запаниковала и выбилась из сил.

Немного отдохнув, я вспомнила сказку про лягушку в кринке с молоком и отчаянно заработала руками и ногами.

– Лизавета, ты не устала?

От неожиданности я чуть не села в воду. Надо мной возвышался Федор. Он опирался на свою трость и радостно улыбался.

– Федька, ты что, с ума сошел?! – обрадовалась я. – Меня чуть "Кондратий" не хватил. Разве можно так пугать людей!

Федор наклонился и ловко вытянул меня из ямы. Он оглядел меня с ног до головы и почему-то развеселился.

– Ну, и видок у тебя, Лизавета Петровна! Эк, тебя угораздило... Пошли, отмою тебя... Знаешь такую поговорку: "Не рой яму другому, сам в нее попадешь"? – ехидничал он, пока я оттирала руки и сапоги в реке.

– Я не рыла, – оправдывалась я. – Я Гошу искала, а могилка разрыта и трупа нет...

– Та-ак! – перебил он меня. – Еще раз и поподробнее, что там с могилкой и трупом?

– Да-к, я ж и говорю, на меня упала мумия из шкафа, которую задушил первый муж Эммы Францевны еще до революции. Сразу похоронить не удалось: пришли гости. Потом приехал Лев Бенедиктович и закопал ее здесь. А сегодня прихожу: яма с водой и трупа нет.

Федор закатил глаза и призвал Бога:

– О, Боже! Лиза, успокойся и расскажи подробно, какой шкаф, почему задушили мумию, и что с ней сделали гости?

Я успокоилась и, пока он заботливо оттирал мои уши, которые тоже оказались запачканы глиной, поведала и про ореховый шкаф, и про отца Митрофания, которому понадобился граммофон, и про беготню с трупом, и о вызове Галицкого на подмогу.

– А кто был закопан во второй могиле, я не знаю. Я здесь, честное слово, ни при чем, – закончила я свою захватывающую историю и на всякий случай подпустила в голос слезу, чтобы и сомнений не возникло в моей непричастности к кладбищенским делам.

– Девочка моя, – размяк Федор, прижимая меня к своей широкой груди. – В какой гадюшник ты попала!.. Постой, что и второй труп был? А ну, пошли... – и он потащил меня обратно к ореховым зарослям.

Мы остановились у второй ямы и уставились в ее недра.

– А почему ты решила, что здесь кто-то был закопан? Вдруг кому-то пришла в голову оригинальная идея поискать клад или накопать червей? Ты принимала участие в похоронах?

Я всплеснула руками, удивляясь его недогадливости:

– Нет, конечно, я боюсь покойников... Кому придет в голову такая шальная идея, искать клад в яме продолговатой формы? К тому же в первой яме нашелся кусочек скатерти, в которую была завернута мумия. А про второе тело мне Гоша сказал.

Федор усердно чесал в затылке и разглядывал раскоп.

– А ты здесь как оказался? – озарило меня. – Федя, ты откуда знал, что я сюда пошла?

– Я видел, как ты в еловый лес свернула, и решил прогуляться. А вдруг ты опять с дерева падать будешь? Как не помочь человеку?!

– А Мустафа? – наступала я на подозрительного Федора. – Ты явился сразу после его исчезновения... Уж не ты ли похоронил его здесь? Нет, вряд ли, – сама же отвергла я эту идею. – Эта могилка была старой, уже травой поросла... Федор, клянись, что ты Мустафу не убивал!

Федор смотрел на меня в изумлении. Потом задрал голову и захохотал, как ненормальный.

– Клянусь, – сказал он, утирая глаза. – Клянусь своей здоровой ногой, которая дорога мне как память, что Мустафу я не убивал! А кто это такой?

У меня отлегло от сердца. Мы еще несколько раз курсировали от одной ямы к другой, обшарили кусты и обсудили все возможные варианты похоронных мероприятий, причину эксгумации и количество сотрудников похоронной команды.

Наконец, я устала месить глину и уселась на ствол поваленной березы. Федор пристроился рядом и с облегчением вытянул раненую ногу.

– Может милицию вызвать? Это по их части... – предложил он с сомнением в голосе.

– Они опять откажутся составлять протокол в связи с отсутствием тел. Пошли домой, чего тут сидеть.

Я встала и потянула Федора за руку.

– Ш-ш-ш, – шикнул он и вернул меня в исходное положение.

Мы застыли на бревне, обнявшись, как два голубка. Мои уши тоже уловили звук, как будто кто-то брел по воде.

Береза, на которой мы сидели, завалилась среди орешника, и кусты окружали нас со всех сторон. Нам был хорошо виден участок реки рядом с валуном, в то время как нас скрывала зеленая листва.

Вдоль реки шел Леший собственной персоной. Огромное существо напоминало фигурой и осанкой Снежного человека: коротковатые ноги, могучие сутулые плечи, руки мотаются ниже полусогнутых колен, небольшая голова посажена прямо на плечи. Черные волосы росли у него на черепе пучками, напоминая рожки Сатаны. Существо было одето в черную рабочую спецовку и резиновые сапоги выше колен.

Леший остановился у валуна и повернулся в сторону поляны. Он долго вглядывался в кусты орешника, потом вынул из кармана штанов пригоршню камушков и швырнул себе под ноги, сплюнул и пошел дальше.

Я почувствовала, что во рту пересохло, а онемевшие пальцы сжимают ладонь Федора. Тот сидел с отвисшей челюстью, и не замечал, что я вонзила в него ногти.

– А-а! – ощутил он, наконец, мою хватку. – Лиза, прекрати меня уродовать.

Я с трудом разжала пальцы и задала севшим голосом оригинальный вопрос:

– Кто это был?

– Ш-ш-ш, – опять шикнул он, и я обиженно замолчала.

Мог бы и повежливей ответить!

Тут я заметила, что к валуну вышел еще один человек. Характерная худенькая фигура и хромота не оставляли сомнения, что за Лешим следила домоправительница. Она поискала что-то возле валуна и заспешила дальше за страшной фигурой.

Мы еще долго сидели в молчании, чутко прислушиваясь к лесным звукам. Больше никто не появился, и мы рискнули выбраться из нашего убежища.

Федор встал на четвереньки и принялся внимательно рассматривать берег рядом с валуном.

– Что ищем? – наклонилась я рядом.

– Не знаю. То, что он бросил.

Кроме травы, грязи и камней, перед глазами у меня ничего больше не было.

Федор подобрал что-то у самой воды и растерянно присвистнул. У него на ладони лежал кусочек тусклого желтоватого сплава, размером с фалангу пальца, корявой конфигурации.

– Что это?

– Я, конечно, не геолог, но очень похоже на самородок золота.

– Откуда в средней полосе России может взяться месторождение золотых самородков? Здесь все, что можно добыть, уже добыли!

– Кто ж его знает. А вдруг еще кое-что осталось... Когда-то на территории современной Москвы серебряные рудники были. Что мешает реке размыть неизвестное месторождение и принести самородки сюда... Так. Сматываемся, – он тревожно огляделся по сторонам. – Или мы следующие кандидаты в мумии.

– Федя, давай напрямик! – запаниковала я.

Мы рванули, не разбирая дороги, подальше от опасного места. Федор прихрамывал впереди и тащил меня за руку. Я, как могла, уворачивалась от веток и старалась не спотыкаться на кочках.

– Мы, кажется, не в ту сторону бежим, – просипела я на последнем издыхании.

Ельник кончился, стали попадаться березы и осины, а поле разнотравья так и не появилось.

– Вот, черт! – растерялся он.

– А-а-а, мы заблудились, – зашмыгала я носом. – Вдруг мы на минное поле попадем, вот будет потеха...

– Лизавета, не реви, Земля круглая, куда-нибудь да выйдем. Вон там, посмотри, просвет.

Мы двинулись в ту сторону. Федор потянул носом.

– Дымком попахивает. Стой здесь. Я – быстро.

– Не-ет! – взмолилась я. – Я ж от страха умру...

Как индейцы на тропе войны, мы неслышно передвигались от дерева к дереву и общались знаками.

Под прикрытием дикого жасмина мы затаились и смогли рассмотреть опушку. Даже не опушку, пространство, расчищенное от леса. За прогалиной виднелся омут, черный, зловещий, неподвижный. У самой воды стоял шалаш. Рядом был разложен небольшой костер. Над ним на треноге висел котелок.

Из шалаша вышел Леший в спецодежде. Он постоял у воды, потянулся всем телом так, что захрустели суставы, повернул голову и посмотрел прямо на меня. Низкий лоб, близко посаженые глаза и срезанный подбородок – лицо человека с ярко выраженными умственными отклонениями.

Я перестала дышать, а душа очутилась в желудке и забилась там птицей.

Леший шлепнул комара на лбу и скрылся в шалаше. Я смогла выдохнуть и вернуть душу на место. Бледный Федор показал мне несколько жестов, которые в переводе означали: "Соколиный глаз и Верная нога осторожно отступают к своим вигвамам, стараясь не пуститься в паническое бегство".

На этот раз, не мудрствуя лукаво, мы быстрым наметом двинулись вдоль реки и вскоре вышли к валуну и поляне незабудок. Оказывается, мы сделали петлю и вернулись к исходной точке, омут находился выше по течению реки.

В лесу уже начало смеркаться, когда мы достигли водяной мельницы и остановились перевести дух. Дышали мы, как загнанные лошади. Доведись кому-нибудь увидеть нас, тот бы решил, что два путешественника только что совершили побег из логова кровожадных людоедов. Измазанные глиной, с паутиной в волосах, мокрые, исцарапанные, мы представляли собой жалкое зрелище. Федор умудрился где-то порвать рубашку, и клок ткани болтался на рукаве.

Не сговариваясь, мы повернули обратно в лес и под прикрытием деревьев пробрались к флигелю, а уж там короткими перебежками, воровато озираясь по сторонам, пробрались в дом.

– Лиза, – сказал Федор, вваливаясь вслед за мной в светелку. – Чует мое сердце, здесь творятся нехорошие дела. Монстр с ярко выраженным синдромом Дауна шастает по лесу и швыряется золотыми самородками. Мумии пропадают из-под носа, и контрольно-следовая полоса окружает поместье. Увольняйся-ка ты из компаньонок и первым же литерным уезжай домой. Всех денег не заработаешь. А с работой я тебе помогу – к знакомым ребятам в банк пристрою.

– Ты что, Федор, как же я брошу Эмму Францевну, Глашу и дядю Осипа?! Они мне как родные. А Гоша? Его же искать надо!

– Лизавета, ты ведешь себя, как упрямый ребенок. Какой из тебя защитник? Смех один. Не лезь в игры, которые не понимаешь!

– Вот и уезжай, если ты такой трус. Что ты тут все вынюхиваешь? Зачем весь дом перерыл? Почему за мной по пятам ходишь?

– Я-то уеду, а вот ты как здесь жить будешь? Лазать по деревьям, сидеть в ямах, прикидываться бедной Лизой?

Опасаясь длинных ушей Глаши, мы орали друг на друга шепотом. Я с трудом вытолкала Федора, оставив последнее слово, конечно, за собой. Не могла же я признаться, что меня здесь держит то же чувство, которое заставляет исследователей продираться через джунгли, погружаться в пучину океанов и лезть в жерло вулканов. Видимо, в меня попал микроб любопытства, и я заболела этой болезнью в тяжелой форме. Охота – пуще неволи!

Неволя, рабство, плен... Только испытав на собственной шкуре прелести кандалов, начинаешь по-настоящему ценить свободу. Сердце сжимается от гнева, и слезы бессилия набегают на глаза. Хвост болтается безвольным придатком, уши никнут в печали.

Но минуты уныния сменяются небывалым подъемом и бешеной жаждой жизни. Зубы, когти, мозги – все работает для достижения святой цели свободы.

Почему одно существо стремиться поработить другое? Зачем подвергает мучениям? Что является мотивом такого неадекватного поведения? Ответ банален: гордыня. Во имя гордыни совершаются величайшие ошибки и чудовищные преступления. Непомерное самомнение питает корни зла...

Глава 10

Я расчесывала мокрые волосы перед маленьким зеркалом в светелке и думала, что за несколько недель, проведенных в Трофимовке, я загорела, посвежела, исчезли тени под глазами, а волосы отрасли и прикрыли уши. Я познакомилась с интересными людьми, и жизнь моя приобрела аромат романтичной опасности, который заставлял быстрее биться сердца княжны Таракановой и Марины Мнишек... А почему Федор усомнился в том, что я Лиза? Он что-то подозревает? Или ляпнул сгоряча?.. Надо с Федором поосторожней...

– Лизавета Петровна! – постучала в дверь Глаша и прервала мои размышления. – Барыня зовут в зимний сад на ужин. Просят одеться поприличней.

Я вспомнила, что не ела с утра, и облачилась в вельветовые брючки и белую шелковую блузку в рекордные сроки. Интересно, кто к нам пожаловал на этот раз?

На полном ходу я влетела в оранжерею и застыла в растерянности.

Китайские фонарики подсвечивали пышную зелень растений. Круглый стол был накрыт на четыре персоны, его украшал серебряный канделябр на семь свечей. Около стола стояли трое: Эмма Францевна в изящном шелковом платье абрикосового цвета времен декаданса, с неизменным лорнетом в руке; Федор, умытый, в чистых джинсах и клетчатой рубашке; молодой мужчина в бежевых брюках и коричневом поло. Грива роскошных волос, высокий лоб, аристократический нос и глаза, от выражения которых девушки обычно впадают в безумное состояние. Не смотря на отсутствие д'Артаньяновской бородки и усов, я узнала в этом красавце того, кто был изображен на поляроидной фотографии. Живьем он был даже еще лучше. Мужчины как раз обменивались приветственным рукопожатием. – Лиза, узнала ли ты Владимира? – сказала Эмма Францевна, делая ударение на последнем слоге имени. – Помнишь, мы познакомились прошлой весной в Бадене?

Гость повернулся в мою сторону и удивленно приподнял одну бровь, но тут же завораживающе улыбнулся и шагнул ко мне.

– Лиза, ты безумно хороша, – тихо проговорил он, прикладываясь к моей руке, и заглядывая в глаза тем особенным взглядом, от которого начинается головокружение, сердечные перебои и мозговая беспомощность.

Голос отказал мне служить, поэтому я смогла только кивнуть головой и не упасть в обморок.

Процесс рассаживания вокруг стола и большая часть ужина ускользнули от моего сознания. Кажется, я ковыряла вилкой в тарелке, натянуто улыбалась и изо всех сил старалась не смотреть в его сторону.

Я очнулась оттого, что какой-то слонопотам топтал мою ногу под столом. Федор наступил на левую босоножку и бросал выразительные взгляды на мою чашку. Оказывается, я переложила в чай половину сахарницы и продолжала изводить продукт в ритмичной последовательности.

Отставив сахарницу, я бросила незаметный взгляд на остальных участников трапезы, и с облегчением обнаружила, что Владимир увлеченно рассматривает бриллиант на руке Эммы Францевны.

– ...несомненно, пять карат. Неужели, полная парюра включала в себя шестнадцать предметов? И все камни были такого же качества? Поразительно!

Я засмотрелась на Владимира. Как он красив, и как хорошо разбирается в ювелирных изделиях. Неужели Лиза для него стащила все драгоценности Эммы Францевны?

Так, минуточку... Если Лиза убежала с ним, то Влад знает, что я самозванка. В таком случае, почему он не объявляет об этом во всеуслышанье? Выходит, Лиза нашла себе другого возлюбленного. Как, она бросила такого упоительного мужчину?! Не может быть!.. Возможно, они убежали вместе, затем поссорились, Лиза от него ушла, но к Эмме Францевне не вернулась. Коварный соблазнитель раскаялся и приехал сюда, просить прощения. Интересно, прощать мне его или не прощать? А драгоценности? Они все еще у него или Лиза прихватила их, покидая любовное гнездышко?

В мозгах произошло полное затмение, и я переключилась на происходящее за столом. И сделала это вовремя, так как ужин завершился, все встали. Эмма Францевна предложила вечерний моцион.

Парами, как в полонезе, мы выплыли из раздвижных дверей зимнего сада. Бабушка опиралась на руку Федора, а я висела на локте Владимира и млела от счастья. Мы направились в сторону реки.

– А звезды-то, звезды! – запрокинул он голову. – Лиза, ты помнишь наши ночи в Бадене? Кафе напротив памятника жертвам чумы, мороженое, которое ты уронила на меня, казино, где ты проиграла все свои наличные деньги, музей игрушек...

Мы остановились, и Владимир повернул меня к себе лицом.

– Лиза, ты очень изменилась.

– Ты тоже, – провела я пальцем по его подбородку.

– Ты имеешь в виду бороду? Да, я ее сбрил. Но я не об этом... Из восторженной барышни ты превратилась в загадочную женщину. Ах, Лиза, я так скучал без тебя...

Эмма Францевна и Федор ушли далеко вперед. Нас окружали летняя ночь и горячие звезды. Влад наклонился совсем близко и легонько касался губами моего лица. Туман блаженства окутывал меня с ног до головы.

– Милая, мы опять вместе. Как вкусно пахнут твои волосы... Ты узнала пароль?

– Пароль? – вяло откликнулась я, борясь с желанием замурлыкать.

– Да, я же тебя просил в письме... – добрался он до моей шеи.

– Что такое письмо? – удивилась я, теряя остатки разума.

– Лиза, ты получила мое письмо через Галицкого?

– Не помню. В нем было что-то важное?

– А, теперь это не имеет никакого значения... – расстегнул он пуговицу на блузке. – Я так соскучился по тебе. Пойдем скорей...

Боже! Я желала идти с ним по жизни хоть на край света. И созвучно моим мыслям грянул свадебный марш Мендельсона.

От неожиданности я подпрыгнула, а Влад вынул из кармана брюк плоский сотовый телефон.

– Нет, не сейчас. Я занят, – сказал он жестким голосом.

Наваждение кончилось, я очнулась от приступа любовной лихорадки, и страшная мысль мелькнула в голове: если мы сейчас очутимся в постели, он раскусит меня, как орех! Уверена, мужчину, как и женщину, в этом вопросе не проведешь.

– Я, кажется, забыла выключить утюг! – крикнула я и бросилась бежать к себе в светелку.

Владимир остался стоять на тропинке в полной растерянности.

Я влетела в комнату и привалилась к двери, с трудом переводя дух. Безобразие!!! Как она могла подложить мне такую свинью! Эмма Францевна бросила меня в пучину неземных страстей и космической неизвестности и заставила меня барахтаться, как щенка. Она должна была предупредить меня! Хотя бы намекнуть, как себя вести! Теперь я очутилась в совершенно дурацком положении. Какой пароль имел в виду Влад? Галицкий – его человек? Почему же Галицкий не сказал ему о подмене компаньонок? Я ничего не понимаю!!!

Мысли фонтанировали в голове гейзером, поэтому я не сразу обратила внимание на то, что в темной светелке есть еще кто-то. Этот "кто-то" дергал меня за брючину и поскуливал.

– Гоша! – заорала я и схватила его на руки.

Он мотал хвостом и облизывал мой нос. Догадавшись зажечь свечу, я увидела, что Гоша выглядит ужасно: грязный, со свалявшейся шерстью, а на шее болтается огрызок веревки.

– Миленький, где ж ты так извозился? Кто привязал тебя веревкой?

Но Гоша молчал.

– Лиза, у тебя все в порядке? – послышался голос Федора из-за двери.

– Федя! Гоша вернулся! – радостно распахнула я дверь.

Федор уселся на пол и с мрачной физиономией рассматривал веревку на Гошиной шее.

– Ну, приятель, в каком же ты плену побывал? Надеюсь, ты вел себя как настоящий Мальчиш-Кибальчиш, и не выдал военную тайну? – требовал он отчета у Гоши, но тот строил глазки из-под бровей и сопел.

– Гоша, марш в ванную! – скомандовала я. – Пребывание в плену – это еще не повод, чтобы выглядеть, как поросенок.

Гоша поджал хвост и ринулся под кровать, но я была начеку, и пресекла его попытку к бегству.

– Лиза, открой, пожалуйста, – постучал в дверь Владимир. – Нам надо поговорить... Ты в праве обижаться на меня. Признаю, в Бадене я вел себя не самым красивым образом. Но теперь наше счастье в твоих руках. Я предлагаю тебе двадцать пять процентов... Открой, не могу же я кричать на весь дом.

Я в ужасе зажала рот рукой. Что же делать? Федор сидел на полу и с любопытством наблюдал, как я мучаюсь.

– Нет, я не одета! – в отчаянии проблеяла я.

– Ничего, я как-нибудь это переживу, – продолжал настаивать он.

– Быстро, под кровать! – зашипела я Федору.

Тот проворно скользнул в указанном направлении. Гоша воспользовался моим состоянием, соскочил с рук и присоединился к Федору.

– Лиза, ты с кем там разговариваешь? Ты не одна?

– Я с Гошей, – распахнула я дверь.

Влад уставился на меня в замешательстве. Я запоздало вспомнила, что Гошины объятия оставили на моей белой блузке грязные разводы. Да и лицо, скорее всего, выглядело соответственно.

– Э-э, мы тут мыться собрались... – объяснила я. – У него блохи, клещи и не исключено, что глисты.

– Глисты?.. – Влад обвел взглядом пустую комнату.

– Да, он побывал в плену. Наверняка, нажрался там какой-нибудь гадости. Боюсь, неволя была серьезным испытанием для его нервной системы. Я не отвечаю за адекватность его поведения.

– В плену? – отвалил он челюсть.

– Да, он только что вернулся. С веревкой на шее. Должно быть, его пытали и собирались казнить. Но Гоша вел себя мужественно и не выдал военной тайны... Хочу предупредить тебя, – приблизилась я к нему, как заговорщик. – Здесь творятся странные дела: Снежный человек живет у черного омута, Мустафа утонул, а из шкафов вываливаются скелеты...

Тут Гоша выбрался из-под кровати, уселся у моей ноги и принялся громко клацать зубами в районе хвоста. Влад отшатнулся, пробормотал извинения и боком отступил в коридор.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю