Текст книги "Сказка Плодорьева."
Автор книги: Александр Землица
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
«Простой человек, застрявший во времени»,- сквозь сон неразборчиво бормотал низкий голос. Голова медленно принимала вертикальное положение, веки поднимались, открывая покрасневшие глаза. Ветер облизывал деревянный пол одинокой квартиры с рисунком египетских пирамид, сделанным черной гелиевой ручкой на обоях несущей стены. “Просто так я уже не усну, нужно немного почитать",– подумал проснувшийся Плодорьев и, медленно лязгая ногами, побрел к широкоплечему книжному шкафу, в котором дремала стопка желтых листов, наспех сшитых черной нитью. Первый листок был измазан чернилами, на нем засохла надпись:
“Сказка”
В обнимку с синей рекой лежала ее подружка– пристань. Морщинистая, разжиревшая, с язвами лопнувшей краски на коже и наростами штукатурки. По форме пристань напоминала изувеченную детской жестокостью консервную банку из под кильки, но любители родины утверждали что это– корабль, закрывая глаза на отсутствие, собственно, всех частей корабля, кроме круглого трюма, ныне заселенного страховыми агентствами, риэлторскими кабинетами и прочей продажной дрянью, которую ненавидят все, но при первой возможности вступают в ряды…
«Хорошая сказка»,– промямлил Плодорьев, тонкими пальцами перелистнув страницу.
… этой же дряни.
– Джорджи!– Прохрипела девочка, жадно глотая воздух.– Поймайте его, пожалуйста!
– Милая, успокойся, мы купим тебе другого,– прошептал толстый мужчина с глубокими морщинами, прижимая девочку к себе,– пусть эта мохнатая мразь сдохнет где-нибудь.
– Это все из-за тебя! Нужно было вживлять черную бирку, он бы не убежал!– В перерывах между глотанием слез просопел ребенок женского пола, утыкаясь в потную рубашку мужчины.
Морщинистый толстяк промолчал, а мохнатая мразь удалялась, и, перебежав мокрый мост парка, спустилась в безлюдные коридоры причала, отряхнула ладони и откашлялась. «Хотя бы не черная»,– потеребив кусок тонкого красного пластика сказал Владимир. Резким движением сорванная бирка отделилась от шеи, забрав себе лоскуток кожи. Мохнатая мразь приложила израненную камнями и шершавым асфальтом ладонь к красному пятну на шее, и, размяв уставшую спину, села на пыльную спину бетона.
У девочки было трудно определить возраст: молодое лицо облаченное в косметику, плотно прилегающая к груди футболка с принтом египетских пирамид, подтягивающие юное тело штаны, в которые были втиснуты ее узкие ноги – все это говорило лишь о ее нравах и желаниях, но никак не о возрасте. Хотя, стоит заметить, что возраст здесь и не важен– теплые объятия с похотливым толстым мужчиной (конкретно сейчас похотливой у него была левая ладонь) зачеркивают понятие возраста, зато диктуют новое– продажность. Это понятие заставляло уважать его самых ярых сторонников, которые смогли продать себя в том или ином виде: юная певица с эстрадного отделения, одевающаяся на сцену более интимно, чем в душ; врач, нарочно выписывающий пациентам лекарства, от которых они станут его постоянными клиентами, вне зависимости от состояния здоровья; обычная дама, продающая абонемент на собственное тело тому, кто больше заплатит(в народе это явление получило название «блудливый аукцион»). В современном обществе к ним применимо понятие «адаптировались», а те, кто отказался и топтал подобную адаптацию своими сапогами, ходят на цепи и поводках. Ко вторым и относился Владимир.
«Твою мать!»,– звучно и резко произнес Плодорьев, вырывая несколько листов. Быстро скатав из них плотный шарик, он бросил его в трясогузку, залетевшую через распахнутое окно на свет. Это навело Плодорьева на мысль о распахнутых створках души, в которые прорывается человек и клювом портит ее содержимое, как этот путник клювом испортил рисунок вождя мирового пролетариата, выцарапанный на желтом листе(Владимир не помнил историю появления этого рисунка, но почерк точно принадлежал ему). Птица удивительно быстро нашла обратный путь в улицу, несмотря на явный испуг от брошенного в нее комка желтых страниц. Из-за мягкого света настольной лампы казалось будто она никогда и не проникала в комнату Плодорьева, а родилась из света и упорхнула в холодное окно, словно феникс. Лишь после этого Плодорьев осознал, что вырванные страницы он еще не прочел.
«На пару часов сойдет, хотя бы не открытая. С открытой раной сразу возьмут»,– произнес Владимир, пряча белое полотно пластыря под пыльный град дешевого тонального крема. На выходе из общественного туалета его ноги ослабли от страха, он чуть покачнулся, схватился за сердце, но свободной рукой успел упереться в грязную стену и, тем самым, не упал. За деревянным столиком, где он пять минут назад допивал бледно-желтое пиво, уже сидели служители полиции, пристально разглядывая выпавшие с головы Владимира волосы. Его нашли. Глубоко вдохнув и закрывая шею рукой, он попытался спокойно выйти из мерзкой пельменной, не попавшись на глаза полиции, но кипельно-белые волосы в грязной пивной скорее похожи на единственный кристально-белый зуб во рту у прокаженного(оба случая, к слову, символизируют последнюю надежду), и остаться незамеченным ему не удалось.
– Эй, парень,– прокричал толстый полицейский, резко подняв голову,– есть пара вопросов, погоди!
– Лови ублюдка!– Вопила барменша, пытаясь проявить участие в задержании, когда Владимир принялся бежать. Ей были безразличны все вещи, касающиеся задержания, но с детства она была научена кричать и делать вид, что помогает, если видит что-то похожее на преступление. Видя как она прозябает в затхлой пельменной, протирая некогда желтой тряпкой пивные стаканы, общество ее порицает. Но стоит барменше заверещать о преступлении, показать собственную ненависть к ублюдку, как она становится «адаптированной»– очередным черным зубом в пасти прогнившего социума. Общий враг объединяет крепко и легко, а почему он враг – никто из них никогда и не задумывался.
Тем временем Владимир выпорхнул из засаленного подвала пельменной, больше напоминающей грязную гробницу(к слову, там совсем недавно проводились поминки, что делает сравнение более разноплановым), пересохшими губами схватил глоток чистого воздуха ночи и побежал в сторону обшарпанной пристани. Полицейские, вероятнее всего, даже не вышли из той пельменной, но вид сделали все: завсегдатаи бара показали как они ненавидят ублюдка, но никто из них даже не поднялся, чтобы его остановить; барменша вопила настолько громко, что, кажется, если бы ее голос не сел от постоянного курения дешевого табака, то разбилась бы пара бокалов, но тоже не стала останавливать Владимира; полицейские даже не ста…
Пропустив вырванные страницы Плодорьева встречала фраза «Мохнатый ублюдок мертв». Подумав, он решил что разворачивать страницы из комка для трясогузки, читать все предшествующее этой строчке– глупо и грязно, удел желтой прессы, бабушек с лавки и прочих пронырливых рыл, которые живут только чужой жизнью, утратив контроль над собственной. Но это было лишь спешным предположением, вырванным из контекста, дальнейшие слова утешили Плодорьева:
«Мохнатый ублюдок мертв. Владимир же только начинает собственную жизнь»,– произнес Владимир сонным голосом, поднявшись с уложенной наземь куртки. Он размял шею и сделал глубокий вдох прохладного воздуха.
Рекламные слоганы рикошетили от стен дряблого города, один из них был хорошо знаком Владимиру : «Пусть ваш ребенок возродится в лучшей жизни– центр абортов «Феникс». Глупый текст ассоциировался с другой рекламой, которую он услышал минутой ранее, проходя по застеленным песочной пылью ступенькам высокой горы, ведущей к мавзолею: «Темные очки из-за бугра спасут зрачки от бога Ра. Солнцезащитные очки Fernande, выполненные по итальянским технологиям…»,– Владимир остановил свое внимание на уютной лавочке, его спина сильно болела после ночи на холодном бетоне набережной. Возле деревянной лавки валялись листы, пожелтевшие от пива и солнца. Совершив небольшое усилие Владимир подобрал листы, больше похожие на папирусы, достал ручку и принялся рисовать на одном из них.
Увидев, как парень с порезом на шее пишет что-то на мерзком листе, мужчина средних лет подсел к Владимиру. Хрипловатый, но приятный голос начал беседу:
– Ты бы хоть побоялся, полиция то везде ходит в наше время. Или снова на цепь хочешь?– присаживаясь, сказал незнакомец.
– Я уже не знаю, чего хочу,– откладывая бумагу сказал Владимир.
– Красная?
– Будь черная– я бы здесь не сидел,– неохотно отвечал Владимир.
– Как попал? К кому?,– продолжал навязчивый незнакомец.
– Несколько дней назад. Проснулся уже на цепи у очередной юной пассии жирного мужика.
– Можно?– Спросил мужчина, протягивая руку к желтому листу с текстом.
Владимир кивнул.
На пожелтевшем листе черной пастой был нарисован лик Ленина в немесе, а под ним грубо нацарапано:
«Память умирает и перерождается, как великие империи».
– Ты память потерял?
– Тут все и так написано,– грубо ответил Владимир.
– Ты не очень-то общителен, давай поговорим на отвлеченные темы? Вот, например, бумажка у тебя с текстом, так?
– Слушай, я не очень хочу,– попытался сказать Владимир, но его перебили.
– А ты смог бы прочесть этот текст без знания языка?– перебил мужчина.
– Нет.
– Вот именно, потому что язык– это ключ. Ты этим ключом вскрываешь текст, читаешь его и начинаешь понимать. Но есть еще ключи. Ты слышал про Бенну?
– Это древнеегипетское подобие феникса, кажется. Тут реклама похожая, кстати,– начал говорить Владимир, но его снова перебил мужчина.
– Да, да, да. Она, кстати, изображалась как трясогузка , они у нас тут часто летают. Так вот это тоже ключ, ведь если бы ты не знал про трясогузку, а я сказал, например «Бенну– это символ перерождения души Ра»– ты фразу до конца бы так и не понял, потому что ключа нет.
– И не только трясогузкой изображали,– хотел возразить Владимир, но снова резко замолк.
– Ты не прикидывайся дураком, белоснежка, понимаешь ведь о чем я,– грубо проговорил мужчина.
– То есть слова тоже могут быть ключами? Мы берем отдельное событие, историю, явление или объект, привязываем к ним слово, так? И это слово становится ключом для чего-то? Это как имена– сами по себе они являются только набором звуков, но почти за каждым из них в наших головах стоит знакомый человек. Они обозначают этого человека.
– Это называют симулякрами. А вот тут то и самое интересное. Что если мы– куски текста, весь наш мир– это текст, а у нас просто не хватает для него ключей?
– Так кто же нас тогда читает?– Задумавшись, спросил Владимир.
– Да хотя бы ты сам, у тебя же тут с памятью проблемы. А вообще– кто угодно, у всех нас память неудачная. Мы запоминаем лишь то, что считаем нужным, да и то плохо,– спокойно прохрипел мужчина, рассматривая старый мавзолей.
– А нужным мы обычно считаем деньги, еду и прочую херню, которую нам вбили в головы,– опустив голову продолжал Владимир.
– Верно, а самое главное, что собственную жизнь такой, какая она есть, мы нужной не считаем.
Ветер ворвался в комнату, озаренную медовым светом настольной лампы и коснулся Плодорьева. Он почувствовал колющую боль в области шеи. Еще раз взглянув на потрепанный птицей рисунок с Лениным, он потер шею и продолжил читать.
«Глава последняя»,– шепотом произнес Плодорьев.
- Мой папа умер!– Кричал один ребенок, вытирая слюни грязной рукой.
– А я своего вообще не видел!– Выкрикивал его соперник.
– Сюда смотрите, вам еще повезло,– сказал маленький мальчик, возносящий камень над собственной головой. Удар. Крики матери, слезы, лужа алой детской крови.
– Он выиграл,– с жестокостью, доступной только ребенку, сказал первый мальчик.
Трава, наполовину запорошенная песком, росла под детьми, играющими в «мне больнее». Правила игры были простыми: дети поочередно рассказывали свои проблемы, затем начинали бить себя– побеждал тот, кому больнее, кто страдает, кто выдумает себе более тяжелую жизнь. В это время их родители с красными лицами ревели и разрывались в истериках. Что примечательно, играли в подобные игры исключительно дети, избалованные жизнью и родителями. Эта современная игра потакала моде на надуманные страдания. Некоторые из детей особенно преуспевали в этой игре– убивали себя. Это было вершиной пьедестала.
– Знаешь, я очень хочу замереть во времени,– сказал Владимир, глядя на детскую игру.
– Как те люди в баре? – Отвечал мужчина.
– Ты тоже там был?
– Я даже видел как ты убегаешь, как спишь, но сейчас не об этом, сам скоро поймешь. Они ведь все давно замерли. Эта барменша каждый день приходит на работу, моет одинаковыми тряпками одинаковые бокалы, слушает одинаковые разговоры одинаковых посетителей– все давно во временной петле, и они сами на себе ее затянули.
– Я бы и сам себе затянул. Ты не имеешь веса, ответственности и груза за плечами, если глупо вращаешься во времени. Тебе плевать на себя и мир вокруг,– оглядывая глазами ступеньки, сказал Владимир.
– Ты прав, да вот только дело в том, что петля затягивается, когда люди еще не до конца понимают это. И, как правило, не понимают уже никогда,– договаривал хриплый мужчина, всматриваясь вдаль.
Прохладный ветер перегонял песчинки по асфальту, солнце медленно покрывало улицы красным, а кусочки облаков рысачили по небу.
– Слушай, а это, случаем, не та девочка, о которой ты говорил?– Настороженно спросил мужчина, сидящий рядом с Владимиром.
– Джорджи!
– Ясно, пойдем отсюда,– продолжал мужчина.
Схватив желтые листы, Владимир, не глядя на людей, принялся следовать за своим собеседником, который спускался по острым ступенькам вниз.
– Слышь, пёс,– кричал мужчина, от которого Владимиру удалось сбежать в парке,– мразь мохнатая, думал не найду? На этот раз твоя бирка будет черной.
– Джорджи! Иди к нам!,– Продолжала вопить девочка, бегущая перед толстяком.
Путники принялись двигаться быстрее, услышав угрозы. Владимир и мужчина одновременно споткнулись и прокатились несколько метров по ступенькам.
– И куда нам бежать?– Сквозь боль в ребрах, поднимаясь, спрашивал Владимир.
– Бежим на набережную– тебе нужно оплодотворить реку. Я всё скажу потом,– отвечал мужчина.
Владимир поднял глаза, полные удивления, на своего собеседника, но уже через секунду бежал по его следам.
Плодорьева всегда смущало слово «оплодотворение», он слегка замялся, когда прочел его.
– Смотри, трясогузка. Все сходится,– сказал мужчина, стоя возле воды.
– Ты плотно закрыл вход?– Задыхаясь, спросил Владимир.
– Минут пять у нас есть, главное– это слушать меня, понял?
– Понял.
– Трясогузку видишь?
– Вижу.
– Это феникс, в древнеегипетской– Бенну,– быстро прохрипел мужчина.– Рекламы помнишь? Бог Ра, тот же феникс?
– Да, но какое это дело имеет к…
– Прямое. Ступеньки к мавзолею– это пирамида. Бог Ра, Бенну, да даже в твоей руке скомканы папирусы– ничего не напоминает?– хрипел, повышая тон, мужчина.
– Я не понимаю,– замешкавшись отвечал Владимир.
– Владимир– это владеющий миром, знаешь ведь,– продолжал мужчина.
– И что ты хочешь этим сказать?
– Памятники стоят одному Владимиру, а он лежит забальзамированный. Он сейчас вне времени…
– Ты хочешь сказать…,– задумчиво сказал Владимир.
– Да. Ленин– отпрыск божественной плоти. Ленин– это последний фараон.– Мужчина выдержал паузу после столь сильного заявления.– Все фараоны были под покровительством Богов. А ты думаешь зачем Великая революция была с разрушением храмов, церквей, захватом власти?
– Чтобы Императора и Бога свергнуть,– сказал Владимир.
– А Богов принять,– продолжал мужчина,– правильно. Пока властитель принимал покровительство Богов – Нил разливался, страна развивалась в мире и процветании, а сейчас у нас что? Бесконечное рабство гнилья, которое держит всех несогласных на поводках, как чертовых собак. Все зависит от одного условия– божественности фараона. Если она не соблюдалась, то брат поднимал руку на брата, Нил более не разливался, а страна приходила в упадок. Затем на трон ступал иноземец, народ терял веру, и Боги отворачивались от этой мерзкой земли.
Солнце медленно окуналось в воду, жестяная дверь входа на причал разрывалась от ударов толстыми руками и визгливых криков. В глазах Владимира весь мир менял собственную форму и представал в другой перспективе.
– Так и у нас,– наконец осознал Владимир.
– Верно, Владимир, Верно. Главное условие, чтобы фараон постоянно выражал свою признательность владыкам мира.– Ты же знаешь про секретный этаж в Кремлевском Дворце Съездов?
– Какой этаж?
– Понятно. Самый верхний этаж засекречен, там храм поклонения Богу Ра. Допускают туда только фараонов, простые смертные не попадут,– говорил мужчина, придерживая засов жестяной двери.
– Я думал его не так давно построили,– удивленно сказал Владимир.
– Его туда перенесли. Знаешь ведь, что пирамиды строили на костях, чтобы увековечить имя фараона?– Спросил мужчина.
– Да, слышал об этом.
– Теперь вспомни Ленинград.
– И он тоже?
– Сначала назвали в честь одного императора, затем переименовали в честь другого, но это не суть,– торопливо продолжал хриплый мужчина.
– У них– пирамиды, а тут уже целые города начались,– отвернувшись проговорил Владимир.
– Все верно. Так вот Египет захватили римляне, потому что последние императоры были безнравственны и абсолютно бесчеловечны: половые связи с близкими родственниками, халатное отношение к политике, всё лишь в угоду самому себе, без капли сострадания народу. Понимаешь о чем я?
– Иосиф Виссарионович.
– Совершенно верно. Из последних– именно он таким промышлял. Последний император неудачно выбрал преемника и тот отвернулся от Богов. Весь надлом пошел именно от кровожадного, эгоистичного, кощунственного и безверного диктатора.
– Но что нам сейчас делать?– Испуганно спрашивал Владимир.
– Ты так и не понял? Фараоны каждый год оплодотворяли Нил, чтобы он разливался и нес процветание. Дань Богам такая. Ты– Владимир.
– Ты хочешь чтобы я?– замялся Владимир.
– Просто ныряй в воду, а там разберешься сам.
Владимир немного подумал, но выломанная дверь заставила его немедленно принимать решение.
– Хорошо, но напоследок хочу спросить. А тебя то хоть как зовут?– Спросил Владимир.
– Да тоже Владимир.– Ответил Владимиру Владимир.
Владимир разогнался и прыгнул в воду вниз головой. Сильный удар. Последнее что он видел– как его наставник растворился в воздухе, а толстяк только подбежал к синей воде.
«Самая Последняя глава»,– просопел Плодорьев.
– Поднимайся, вот так, поднимайся же,– тяжело дыша говорил мужчина, подтягивая Владимира к берегу,– ты замерз, пойдем к себе домой.
– Ты как здесь?– Тихо спросил очнувшийся Владимир, откашливая воду.
– Это не важно.
– Ты сказал «к себе»?– Перебивал мокрый путник.
– Да, видимо ты еще ничего не понял. Хорошо, тогда лучше думай что мы идем ко мне домой. Ко мне.
Владимир в мокрой одежде лежал на холодном бетоне. Солнце затирало следы своего пребывания на небе облаками, пока волны языками старательно облизывали бетонные плиты набережной. Полиция, толстый педофил и его юная девочка оставались за 300-400 метров отсюда, что невероятно успокаивало Владимира, проплывшего по течению вдоль заброшенного причала, и вытянутого мужчиной (появление его здесь было необъяснимым, но мало волновало Владимира. Казалось, будто он появляется и исчезает именно тогда, когда этого пожелает сам Владимир) из воды.
– Я сделал все, как ты сказал,– тяжело произнес Владимир,– Все изменилось? Нил снова разлился? Все уже расцветает? Людей больше не держат как псов?
– Да ничего не изменилось,– выдохнул мужчина,– мы забыли.
– Что забыли?
– Что ты не фараон. Ты тезка фараона,– хриплый голос сделал паузу,– да ты только не расстраивайся. Ты же хотел чтобы время остановилось?
– Думаешь остановилось? – С надеждой спросил Владимир – я же все таки хотя бы тезка фараона.
– Время для тебя остановится тогда, когда ты это решишь, Владимир,– улыбаясь, ответил мужчина.
Разбитая дорога казалась Владимиру крайне знакомой, но сильная усталость не давала сосредоточиться на собственной памяти. Они подошли к дому, поросшему грязными потеками, поднялись по ступенькам на третий этаж и Владимир обнаружил, что возле двери он один. Удивление застилалось усталостью и мохнатая мразь нащупала в кармане ключи, которыми открыла дверь. Знакомая дорога, знакомая дверь, знакомая квартира.
Владимир хотел подумать над этой чередой случайностей, но жадная усталость медленно проглатывала его в желудок сна. Из последних сил он достал ручку и выплеснул в желтые листы все, что запомнил после последнего провала в памяти. Пытаясь отрицать реальность произошедших событий, он черной гелиевой ручкой коснулся титульного листа и выцарапал название:
”Сказка”
Быстро сшив нитками полученные заметки, он подписал небольшое стихотворение в самом конце и закрыл уставшие от злого мира глаза.
“Крохотное кольцо жизни,
Вокруг пальца империи-
Маленький бред,
Без толики смысла;
Простой человек
Застрявший во времени”
Автор: Владимир Плодорьев
