Текст книги "Стихотворения 1999-2000 года"

Автор книги: Александр Юринсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Юринсон Александр
Стихотворения 1999-2000 года

Александр Юринсон

Стихотворения 1999-2000 года

* СТИХОТВОРЕНИЯ 1999 ГОДА *

"Помоги, Господь, эту ночь прожить,

Я за жизнь боюсь, за твою рабу...

В Петербурге жить – словно спать в гробу".

Осип Мандельштам

Copyright (C) Александр Юринсон, 2000

Санкт-Петербург 2000

1

Ненавижу начало года:

Леденящая непогода,

Ветер воет во все четыре

Стороны в уплощенном мире.

В январе намекает старость:

– Новый год! – сколько их осталось...

Распускаются сопли, слюни,

И конец всему лишь в июне.

Но в июне всего – от пуза!

Солнце цветом как кукуруза,

Брызги озера, запах луга

И другие приметы юга.

2

Одиночество – это шепот

Дыр, которые не заштопать,

Ни заплатой заткнуть их пасти.

Это просто изнанка страсти,

Оседающий после взрыва

Пепел. 'Иначе – перспектива

Мимолетности, то есть вечность.

Тень конца и его конечность

На плече ледяною дланью.

Утро казни. Одно желанье.

Ветра свист и мороз по коже,

На поверхность Луны похожей.

3

Вот дом, который построил

Мой предок, в робе и строем

Проходивший полжизни, веря

В человечность дикого зверя.

Можно выжить в таком жилище

На воде и остатках пищи

С тараканьих пиров – но стены!

Жмут почище любой системы!

Воздух есть, но утерян запах.

Жизнь прохожена в тихих сапах.

Годы прожиты в склепах комнат,

Но об этом никто не помнит.

4

Город. Копоть щекочет бронхи.

Люди в шкуре его как блохи.

Каждый словно отлитый в бронзе:

Спесь, воздвигнутая на угрозе.

В каждом словно угрюмый демон,

Слишком злой, чтоб заняться делом,

И ленивый, чтоб строить козни.

Люди в городе – только гости

На чужом пиру. Только угли

От чужого костра. Как в улье,

Копошатся, жужжа, и прячут

В соты краденые удачи.

5

Он – кто смотрит на землю с неба

Ветра вдул нам и всыпал снега,

Душу дал им, впустил в наш город:

Размножайтесь, плодитесь! Скоро

Станет тесно от них, и взвоет

Все, что теплое и живое,

Все, что дышит и морду прячет

От мороза и ветра. Значит

Ты – среди обреченных вмерзнуть

В лед, растущий стеною грозной

Мимо: шаркай, бреди, сутулься

Без дыхания и без пульса.

6

Много глупостей и печалей

Рука об руку мне встречались,

Всюду, всюду они поспели,

Все любимы и все при деле.

Горе краю, где глупый правит.

Горше глупым, которых грабят,

В кошельках и карманах шаря,

Нагло, тупо опустошая.

От порога и до порога

В лабиринте одна дорога.

Как прокрасться по всем извивам,

Оставаясь неуязвимым?

7

Будет лето – и будет пища.

А пока только ветер свищет,

Погоняя метель и мусор.

Он без запаха, но со вкусом

Мертвечины. Он дышит в спину.

Держит хрупкую хворостину,

Хохоча, погоняет, следом

Увязавшись. Он только летом

Прекратится. Он станет мягок.

Ту же кучу бумажек мятых

Он заставит плясать – и спляшет

С ними сам над пустынным пляжем.

8

Жить бы там, где весной по шторам

Словно пальцем проводит штормом

Ветер с моря или с залива.

Где пространство водой залито.

Даже камни там смотрят гордо.

Воздух сам наполняет горло,

А обратно выходит кашель

Пополам со словесной кашей.

Там сползает волна по рифам.

Там ни времени нету рифмам,

Ни пространства – воды ли, суши,

Как и уха, которым слушать.

9

Ты, признайся, порой мечтала

Сердце выковать из металла,

О душе, ледяной, как глыба,

И о маске с улыбкой, либо

Чтоб в крови был язык и губы.

Чтоб движения были грубы

И решительны. Чтоб нервозность

Улетучилась. Чтобы возраст

Стал лишь функцией тела. Знаком,

А не цифрой, и чтоб во всяком

Проявлении был всесильным

Дух – не сам по себе, а – символ.

10

Лето с каждой минутой ближе.

Там, где след оставляли лыжи,

И сугроб, словно горб верблюжий,

Возвышался – остались лужи.

Это лучшее время года:

Дни сосулек и ледохода

По реке беспросветно черной.

Санта Клаус убрался к черту.

Ручеек подмывает мостик.

Пешеходы на грязь наносят

Слой за слоем следы ботинок,

Будто здесь отступал противник.

11

Это – зеркало. Миллионы

Взглядов, канувших в бездне сонной,

Не имеющей дна, без круга

По поверхности. Это груда

Незапомненного, но где-то

Там хранящегося. Вне света

Его нет – ни холодной грани,

Ни пространства за ней. Углами

В него входит жилье и мебель.

Солнце то ли оттенка меди,

То ли огенно-рыжей масти

Отражается в нем – и гаснет.

12

Вpемя движется невзиpая

Ни на что. Вот и нету кpая

У земли и у неба – это

Означает, что снова лето.

Снова будут мелькать над пестpым

Лугом бабочки. Снова остpым

Стеблем будет колоть тpавинка.

Снова в лес уведет тpопинка

И исчезнет в подлеске. Осень

Снова станет нескоpым гостем,

О котоpом не надо помнить,

Собиpаясь готовить полдник.

13

Стал накрученным, вязким, спертым

Воздух в комнате, словно сверток,

Словно в кресле одежды ворох,

Словно вечер, осевший в шторах

Духотой, превратившей сумрак

В содержимое сотни сумок

На пороге, на всякий случай

Сбившихся испуганной кучей.

Поприветствуй дачников, дача!

Стулья дай им, скрипя и плача,

И посетуй, что стол с уклоном,

Ибо в прошлом сезоне сломан.

14

Пыль на книгах – хоpоший пpизнак.

Жизнь становится как огpызок,

Как обpывок или обpезок,

Как бессмысленный, но довесок.

Так узнаешь в конце маpшpута,

Что ценнее всего – минута,

Вечность, сжатая до момента,

Как подбpошенная монета.

Обыгpать невозможно вpемя:

Замедляясь или быстpея,

Оно pядом всегда пестpело

Паутиной дpожащих стpелок.

15

Зелень вновь потеснила серость

Камня, встала или уселась

В каждой трещинке как в окопе.

В чайной чашечке стынет кофе.

Летний город как будто вымер.

Ветер вымел и ливень вымыл

Мостовые и сбрызнул соком

Лип. И воздух вечерний соткан

Из чего-то, что отболело.

Муравей эверест колена

Покоряет, хватая лапкой

Тонкий волос на коже гладкой.

16

Я копил по крупицам опыт

Незаметный, как тихий шепот,

Как на солнцем пригретых склонах

Пробуждение насекомых.

Было радостно... А вообще-то:

Всякий труд оказался тщетным,

Всякий путь бесконечен; словом,

Каждый день начинаю снова,

И все так же бреду, ногами

Загребая песок; на камень

Наступив, чертыхаюсь глухо

И летят слова мимо слуха.

17

Лето. Окна раскрыты. Утром

На весь двор кухонная утварь

Переговаривается. На выход

Жильцы. Вещами напихан

Портфель у дядьки. Провинциальный

Двор в столице. Принципиально

Консервативный он сделал выбор,

И из пространства как будто выпал.

Он – полость прошлого в мире, плотно

Позавтраковшем, уже бесплодном,

Но похотливом, уже бессмертным,

Но разлагающимся усердно.

18

Как подумаю – все вскипает...

А меж тем это только память,

Только зpительный обpаз, только

След по волнам: пpошла мотоpка,

Хлопья пены упали, будто

Снег. Завидуя незабудкам,

Покачались кувшинки вяло

И – забыли. И волн не стало.

Сосны близко к воде стояли.

Чайки вскpикивали, стонали

И бpосались с воплем за солнцем,

Пеpечеpкнутым гоpизонтом.

19

Ветер стонет в песке и редких

Пятернями торчащих ветках,

Пробираясь в корнях и травах,

Побывавший в далеких странах.

Что ты видел, бродя по свету?

Там – листву обдирая с веток,

Там – швыряя волну на скалы,

Там – над лугом струясь устало.

Где ты был (или: где ты не был),

Бороздя бесконечно небо

Голубое днем, а ночами

Вновь такое же, как в Начале.

20

Не пытайся хитрить ни в слове,

Ни в делах, ибо всех изловят

Там, на выходе, руки скрутят,

Поднесут раскаленный прутик,

На мошонку ногой наступят,

Спросят: "Ну же, какой поступок

Совесть утром сырым и темным

Заставлял извиваться стоном?"

И не спрятаться, ни руками

Защититься. И так – веками,

Пока дух твой, лживый и косный,

Не рассеет по квантам космос.

21

Горло с ветром протяжно спелось.

Как посметь изойти на смелость

Посоперничать со стихией,

Прокричать в пустоту стихи ей?

Горло дышит, хотя и хрипло.

Худо-бедно исходит рифма

С каждым вздохом, покуда голос

Там живет, ротовую полость

Принимая за норку. К ночи

Он, сворачиваясь в клубочек,

Дремлет в связках, в какой-то складке,

И во сне шевелятся лапки.

22

Мы считаем, что мир реален.

Что составлен он из развалин

С новостройками, крыс в подвалах

Тех и этих. Больших и малых

Ожиданий, надежд и жалоб.

Из желающий впиться жалом

И подставить мягкое место.

Из попыток представить вместо

Нас – на нас не похожих тварей.

Каждой дать по такой же паре

И заставить плясать обоих

Тенью на выгоревших обоях.

23

Море очерчено четко кромкой.

В тех пределах буянит громко

Море звуков, а внешне – голо,

Вывернутое наизнанку горло.

Ветер сутками свищет. Волны

Камень лижут, как стенки колбы

Кислота. На нем – трещин сети,

Но не ловится рыба – в эти.

Деревца изогнулись криво.

Их смутившая перспектива

Снова в дымке молочно-мутной

Потеряла себя и утро.

24

Прошлое – это гора развалин.

Память о том, чего мы не знаем.

Что-то сфальшивленное фальцетом.

Латынь с неаполитанским акцентом.

Девушка с именем... нет, не помню.

Пятый десяток (пока не полный).

Причисление себя к нашим.

Смех, больше похожий на кашель.

Взгляд, скользящий уткнуться в точку,

Недоступную прочим. Строчку

Каждую желание видеть

В необъяснимом словами виде.

25

День закончен, хотя не прожит.

Завершаются крупной дрожью

Все попытки пошевелиться

И мерещатся всюду лица.

То не ад ли? – лежишь, как скован,

С телом, ватой набитым; с комом

В горле, или же – с кляпом

Во рту; с ненавидящим взглядом.

Дни текут вереницей – мимо.

Из бездвижности каждый – мина

С часовым механизмом. Взором

Провожаю, пока не взорван.

26

Только ветер способен слиться

С морем и продолжать носиться

Над волнами, пузатый парус

Наполняя собою. Ярость

Ветра в том, что он неприкаян,

Гол, бездомен. Материками

Не удерживаем. Над морем

Безголосен. Но с диким воем

Он просачивается в щели

Дома в поисках развлечений

И ложится в ногах, как старый

Пес от жизни своей усталый.

27

Камень стал продолженьем шага.

Над болотом торчит, как шпага,

Шпиль с корабликом, пара башен,

Колоколен и труб. Украшен

Город саваном листьев пестрых.

Так, лишенный с рожденья острых

Тонких линий, плашмя в низине

Лег, опору найдя в трясине,

Он лежит и поныне молча,

Выдыхая тумана клочья,

Хриплым горлом на море дышит

С каждым годом слабей и тише.

28

Ждать всегда тяжелее, нежель

Знать: все кончено, – веки смежил

И поплыл, а куда – неважно,

Лишь бы было тепло и влажно

Значит, тpопики. Где-то pядом

Pай, но он безнадежно спpятан

В этих заpослях, и гадюки

Охpаняют его. И звуки

Не пpоходят сквозь толщу веток.

И закат, подтекая светом

Чеpез загнутый как у чашки

Кpай земли, угасает в чаще.

29

Осень – вpемя подсчета. Вpемя

Солнца, светящего не гpея

На остывшую землю. Желтых

Листьев – ломких, хотя и жестких.

Ближе к осени (где-то после

Сеpедины июля) гостьей

Гpусть подходит к столу под вишней.

Для нее оставляют лишний

Стул, столовый пpибоp. Из кpужек

Поднимается запах, кpужит

Птицей и, не закончив кpуга,

Устpемляется в небо к югу.

30

Я в отчаяньи – чтобы выжить.

Чтобы душу до капли выжать.

Чтобы выбежать прочь из дома

Так заела меня истома.

Тьмы желаний секут, как ливень,

Мою душу, нежнее лилий,

Мою плоть, что грубела втуне,

Выбрав эту дорогу – ту ли?

Речь уже не идет о жизни.

Так в фашизме и фетишизме

Существует один зловещий

Знак: подмена предмета вещью.

31

Вперемежку снежинки, капли...

Мир прекрасен всегда, не так ли?

Подниму воротник, шныряя

Между луж и прохожих. Зря я

Расчертил этот город косо.

Больше точек в нем, чем вопросов.

Больше камня, хотя и сырость

Снежной кашей в ногах взмесилась.

Каб не холод – была бы плесень.

Мир не столько убог и тесен,

Сколько сделан кривым и плоским

Тайнами, помещенными в сноски.

32

Время всех нас под корень косит,

Серым лезвием свистнув косо

По ногам, по рукам, по шее

В кучу всех, а затем – в траншею.

Можно загодя выпить яда.

Можно просто просить "не надо".

Можно ржавую саблю из ножен

Вытащить – ничего не поможет.

Все проходит легко, как дрема:

Глядь – и нет ни семьи, ни дома,

Ни тебя самого, одна лишь

Мысль, что ты ничего не знаешь.

33

С пьяной удалью и pазмахом

Миp pаскpоен и пеpепахан,

Дом постpоен затем pазвален.

Вpемя выpодков и pазвалин.

Вот стpана со своим наpодом,

Спотыкавшаяся на pовном

Месте. Скованная моpозом.

Существующая под вопpосом.

Вот эпоха, что не сумела

Ни pодить, ни казнить Гомеpа,

Только пела и блядовала

И бессмеpтье облюбовала.

34

Холод, тьма – все сегодня в сборе.

Зимней ночью любое море

Станет черным, как клякса между

Строк. Набившийся под одежду

Снег не тает, но тело лепит.

Пляска губ разбивает лепет.

Пляска слов – хоровод безруких.

Гимн отчаянья и разрухи.

Danse macabre. Пируэт в метели.

Лишний день посреди недели

День творения тьмы, в которой

Тонешь, к смерти своей готовый.

35

Все попытки дойти до сути

Заминаются на распутье

На размыслии: дух непрочен

Перед путаницей и прочим.

Мысль уводит в иные дали.

Там, как памятники, в металле

Воплотились, многоголосы,

Все ответы на все вопросы.

В них не мудрость, а только ворох

Аргументов и брани в спорах,

Завершившихся криком "бей их!"

И убийством сторон – обеих.

36

Ночь за ночью стуча, как поезд,

Сердце рвется уйти на поиск

Тишины, сбивающей с толку,

За которую можно смолкнуть.

В пеленующем вечность мраке

Сердце глухо свои тик-таки

Отбивает в подушку, славясь

Тем, что сила в нем – это слабость.

Ночь за ночью топчась на месте,

Сердце – духа тупой наместник

Раз-два-три! – марширует браво:

Вправо-влево и влево-вправо.

37

Век и короток и несладок.

Все в итоге придет в упадок,

Все разрушится и увянет,

Будет выедено червями,

Будет выполоскано дождями.

Все, рабами и их вождями

Возведенное, рухнет кучей,

Бесполезной, бесцветной, скучной.

И о том, как оно стояло

В дни расцвета, потом слоями

В землю вкpапленные мощами

Гробовое хранят молчанье.

38

Попирая мороз и сырость,

Прямо в липком тумане вырос

Город-мученик, город-призрак,

Искажающий мир, как призма,

Преломляющий дух и кости,

Запускающий мягко когти...

Отдаешься ему, сгорая,

А в награду – земля сырая,

Век, промчавшийся, как и не был.

Дом, приплюснутый низким небом,

Блеклый дождь барабанит в кровлю,

Пока ты истекаешь кровью.

39

Мир с годами наполнят твари.

Он погрязнет в словах, в товаре,

Резких звуках и ярком свете.

Попадется в свои же сети.

Нас со временем станет меньше.

Нас не станут делить на женщин

И мужчин, и различий этих

Мы лишимся – в себе и в детях.

Звуки с возрастом станут глуше,

А глаза, западая глубже,

Будут реже смотреть на то, что

Вне, вовнутрь обращаясь. Точка.

40

Время сделало круг, пустыми

Шаря зенками по пустыне

Своего королевства, холод

Выдувая сквозь куцый хобот

Пополам с отсыревшим ветром.

Небо стало прозрачно-светлым,

А земля костяной и черной.

Солнце бляшкой почти никчемной

Проползает по небу с края.

Коченея и умирая,

Лист последний шуршит на ветке,

Бесконечно сухой и ветхий.

41

Снова утро и снова будит

Мысль: опять ничего не будет.

День как тысячи прочих канет.

Время ведрами утекает.

Время падает в бездну с ревом

Водопада, а жизнь бескровым

Pуслом тянется по пустыне.

Это вечером поостыли

Pаскаленные в полдень камни.

Все серее и все бескрайней

То, что раньше звалось талантом.

И бежит по песку тарантул.

* АЛЕКСАНДР ЮРИНСОН. Стихотворения 2000 года *

1

Все пройдет, но не это. Надписи врут.

Им важнее внешнее: начертанье,

Шрифт и кегль. А то, что их сотрут

С лица листа, только тех, в читальне

Интересует. Слова пусты.

Нет – наполнены пустым звуком.

Сперва раскаленные, после остыв,

Ни вещью не станут уже, ни поступком.

Я молился на них. Молюсь и сейчас,

Пробуждаясь ли, веки ко сну смыкая.

И толчки крови в висках стучат,

Будто там работает мастерская.

2

У этой эпохи нет названия,

Очертаний. Слишком аморфна масса.

На ее знамени – символ незнания.

Воздействовать на нее – как в масло

Тыкать ножом. Аккуратно срезаны

Ребра, углы – торжество граней,

Сделавших плоским любыми средствами

Дикий рельеф, громоздящийся ранее.

Звуки в ее атмосфере тише и

Медленней движутся от источника

К уху, и в каждом четверостишии

Есть многоточие как червоточинка.

3

Ветер удваивает расстояния,

Распыляет звуки и мусор гонит.

На ветру бессмысленны расставания,

Потому что чувствуешь себя голым.

Он лишает запаха, дара речи

И способности просто думать

Об отвлеченном; и чем он резче,

Тем безнадежнее. Если дунуть

С ним за компанию – тоже станешь

Частью кочующей в небе массы

И никогда уже не заставишь

Душу в полете разбиться насмерть.

4

Податься некуда. Так, пройдя

Материк до края, уткнешься в воду,

Как старуха сетующую кряхтя

На болезни, возраст и непогоду.

Поперек пространству, кривые, как

Знак вопроса, сосны, и ветер шарит

В до проплешин вычесанных кустах.

Солнце висит как елочный шарик.

Дальше нет дороги. Предел. Привал.

Можно строить хижину, ладить сети

И в траве, которую приминал

Ветер лишь, мечтать обо всем на свете.

5

Деревья разбухли зеленью. Из ветвей

Раздается сварливое "кр-ра",

Потому что птице сверху видней

Исчезающее вчера.

Там в любую погоду шуршит листвой

Ветер, и зреющие плоды

Нависают над мостовой,

Где в серебристой как у плотвы

Чешуе снуют назад и вперед

Автомобили, и как проток

Переходит улицу кто-то вброд,

Даже не закатав порток.

6

Тишина всегда появляется в черном,

Неважно, заглядывает ли к обреченным

Или к цветущим. Из-под берета

Длинный нос и тонкая сигарета.

Несмотря на облик, она стерильна,

Хотя и любит, чтоб было пыльно,

Книги на полках, на окнах шторы

И опустевшие коридоры.

Она селится в комнатах, где кровати

Скрипом пружин умоляют "Хватит!"

Присевших на краешек к изголовью

Тех, что могли бы заняться любовью.

7

Наконец-то день как отрезан

Тучей, несущей грозу и вечер,

Потрясающей молниями над лесом.

Резкая смена всегда легче.

Убегать не хочется. И, подставив

Прическу под налетающий ветер,

Можно просто стоять, представив

Море, нанизанную на вертел

Мачты шхуну, и волны крутят

Ее, плюются в лицо и шепчут,

И капитан принимают грудью

Судьбу муравья на плывущей щепке.

8

За окном обычно совсем не то,

Что хочется видеть, но от и до

Раскинулись крылья тысячи крыш,

И нету голоса крикнуть "кыш".

Так выглядит осенью голый пляж.

И так и тянет накинуть плащ,

Расправив зябко пушистый шарф.

Такой пейзаж превращает шар

Земной в бесспорную плоскость, в круг.

И воздух, переполняя грудь,

Спешит на волю звенящим "чхи!",

И с носа стряхивает очки.

9

Памяти Бродского

Серое море как грязная простынь

Скомканным краем тычется в пристань.

Волны (пена на них как короста)

Встали, готовясь идти на приступ.

Их угнетающе мерная поступь

Слышится днем, на закате и после.

Брызги наполнили блестками воздух,

Чуть затуманенный маревом возле

Края округлого, там, где так просто

Небо потрогать; и вовсе не подвиг

Голосом с пирса рассечь, а не торсом

Волны, всегда набегавшие по две.

24 мая 2000 г.

10

Хуже изгнания только остаться там,

Где родился, прятаться по кустам

От своего хвоста; где сам ты не так высок,

Как твой рост, потому что прячешь лицо в песок.

Хуже всего, вставая, видеть одну

И ту же картину, тот же ландшафт, луну,

Прячущую в облаках половину лица.

Начинать новый день с исписанного листа.

И когда четыре стены упираются в потолок,

С поднятым вверх лицом, как поплавок

На волне, не зная покоя, качаться в такт

Мысли, ползущей среди извилин как танк.

11

День слишком краток, чтоб подводить итог.

Оттого дневники копят в тебе труху

Событий. Всякий дневник – едок

Времени, вытянутого в строку,

Но не в струну: звук переходит грань

Слышимого, и напрасный труд

Раз за разом пытаться переиграть

Самого себя. Останется труп,

Если вычесть из человека то,

Что он называет своей судьбой,

И никто на свете – ни здесь, ни на том

Не возьмется быть такому судьей.

12

День начинается с пустяка,

Разросшегося до катастрофы, вроде

Будильника, выступившего в роли

Мухи, отскакивающей от стекла.

Затем пробуждение. Свет, едва

Ощупав сетчатку, растекается по квартире.

Ты тянешь время, как пешка, на Е-4

Сменить не желающая тепленькое Е-2.

Потом сточные трубы пьют воду с лица,

Опухшего за ночь как спелая слива.

Новый день встречает тебя брезгливо,

Как тупик – беглеца.

13

В душном воздухе лета запах зимы

Едва уловимый – может быть, от стены,

От серой кирпичной кладки, от лестницы, в чей пролет

Если уронишь взгляд – никто не подберет.

Запах зимы гнездится в ветвях, пока

Зеленых; в небе, где облака цвета потолка

Либо на голубом самолет оставляет след

Движения в пустоте, и не нужен свет.

Да скоро его и не будет. Вернее, будет, но

Недостаточно, чтобы, утром взглянув в окно,

Увидеть что-то кроме бесцветных глыб

Зимы, поджавшей в термометре ртутный клык.

14

Город, избавившийся от улиц.

Битый кирпич: остатки, останки

Строительства. Море уже не устриц

Выбрасывает, но консервные банки.

Так выглядит берег. А в перспективе

Будущее, с лихим бесстыдством

Обнажающее при каждом отливе

Свое прошлое, приглашая пуститься

В изыскания. Злата, злака

Не откопаешь в толще холодного

Сырого песка, где кончается свалка

И начинается археология.

15

Каждый шаг это прежде всего стук

Каблука об асфальт и только потом

Перемещенье тебя из "тут"

"Туда". С таким же звуком патрон

Входит в патронник. У пули путь

Длинней, но короче во времени. Цель

С ее точки зрения – только пункт

Назначенья. Молись, что остался цел.

Почаще взглядывай на часы,

Сверяя с тиканьем каждый шаг:

Когда шаги чересчур часты,

Значит ноги твои спешат.

16

У ломаной линии есть свое

Правило построенья. Куски прямых

Не просто отрезки, скорее – сырье,

И их прямота при них.

Из ломаных линий люди строят дома,

Что раскрыто идущим на слом жильем.

В конце ломаной линии сходишь с ума

Либо в мир иной попадаешь живьем.

И вся геометрия заломом рук

Провожает того, кто туда, где ни зги,

По кривой уходит – семь верст не крюк

Повторяя каждый ее изгиб.

17

В духоте июля асфальт, дымясь

Испареньями гроз, выцветает на солнце,

Как бумага, написанному дивясь,

Как готовящиеся к осени сосны.

И песок пробирается мимо ползком

Вдоль стены, змеей в иероглифах трещин.

И белье во дворе носовым платком

Раздувается и трепещет.

И солнце, забравшееся в зенит,

Так раскаляет камень, что здание

Всеми четырьмя стенами звенит,

Как комар, вылетающий на задание.

18

Слишком уж устремляется в небо

Город плоский, как блюдо,

Где прошедшее время "не был"

Равносильно – "не буду".

Где, сбиваясь со слога, речью

Вводят в прострацию, в невесомость

Камень, вставший вдоль русла речки,

Охраняя ее бессонность.

Так рождается неподвижность.

Тишина, входящая в уши

Раскаленной иглой. Слишком книжным

Стал для ближнего ужас.

19

События тесно наполнили память.

Пройденный путь переходит в опыт.

Снег начинает чернеть и таять:

Полоз пора заменить на обод.

Время скольжения в прошлом. Время

Вообще явление прошлого, чем-то

Приятное, но как правило вредное

Телу, вошедшему в возраст качения

Качения под гору! – Это не старость

Тела, но вроде отсутствия денег:

Смерть души, которая как ни старалась,

Почти ничего не успела сделать.

20

Входная дверь, ожидая ключа,

Доступна только грубому взлому.

Лампа глуха к человечьему слову

И не попросит тебя "включай!"

Постой в темноте, вдыхая пыль

Прихожей, сукна на вешалках, тапок.

Она образует потом осадок

В чаше, которую ты испил.

Так возвращаешься в дом, когда

Болен, зол, устал. От озноба

Выпей чаю, возьми на колени кота

И гладь, пока не заснете оба.

21

Вечер в краю болот. Комариный

Хор заводит песню о крови.

При жизни не ставшая балериной,

Душа вселяется в насекомое. Кровли

Дачных строений висят как флаги

В безветрии. Сорняки потоптали грядки.

Ночь наступает на левом фланге.

Время, бегущее в беспорядке

С поля боя, бросает свои трофеи.

Сыростью густо пахнуло от речки.

Хрип, поднимаясь со дна трахеи,

Не имеет ничего общего с речью.

22

Нераскрашенный городской ландшафт,

Не имеющий перспективы, то есть

Пространства сделать еще один шаг,

Предварительно в колонну не строясь

Так в себя вбирает реальность холст,

Проецируя панораму в плоскость.

Так собака гоняет собственный хвост.

Так зрительный образ рождает плотность

Материала, но габарит

Входит только в зрачок, но не

В иной проем. Так говорит

То, что внутри, с тем, что вовне.

23

Вещи оставляют после себя слова,

А при жизни – пыль производят и копят.

Сила слова обычно настолько слаба,

Что лишь оседает в ушах, как копоть.

Это, по-видимому, и есть речь

Овеществленная, и как любая

Материя, может ветшать, стареть.

Из пустого в порожнее переливая,

Не увеличишь объем, и вкус

Не улучшится, но наконец немое

Мычание выплеснется, как в куст

Из ведра кухаркой помои.

24

У времени нету любимых мест

Имей оно тело, было б пернато,

Есть пространство, которое оно ест,

Но пространству только того и надо.

Есть две точки, которые между собой

Не связаны ни школьной задачей

О двух поездах, ни голосовой

Связкой, а только водой стоячей

Океана, в который мясной гранит

Опуская грузную тушу по пояс,

В ледяной утробе немо хранит

От людей о своем рождении повесть.

25

Империя рушится. Прежде всего – дома

Превращаются в скалы красного кирпича,

Пустыми пастями окон молча крича.

Лишившись жильцов, здание сходит с ума.

На останках мебели копится мертвая пыль

Сухая, как прах. Это о тех, кто был

Здесь – воспоминания. Это то, что потом,

После нас остается – а отнюдь не потоп.

Двор, провожавший тебя когда-то бельем,

Трепещущим на веревках, порос быльем.

И случайные письма с пометками "адресат

Выбыл" спешат отсюда назад.

26

Знак препинания – та самая точка опоры,

Упершись в которую, сдвинешь если не горы,

То самое себя с мертвой точки. Движение

Способ существования части по отношению

К целому. В нем себя проявляет время.

Движение – это преодоление силы трения.

Инертность, преобразуемая в энергию,

Будь то трагедия, пародия или элегия.

Все, что больше нуля, по сути – остаток:

Вначале было не слово, а точки, так как

Строки истории читают справа налево,

Как бы они ни звучали при том нелепо.

27

Все мы выродки новой эры.

Нет у нас ни богов, ни веры,

Только культ располневшей туши,

Татью вкравшийся в наши души.

Мы – венец (даром что уроды)

Побежденной нами природы,

Пригвожденной затем для смеха

К карусели нашего века.

Мы прошли сквозь огонь и воду,

Чтобы Господу Богу "вот он!"

Ткнуть в лицо – чтоб самим проверить

То, во что не смогли поверить.

28

С годами приходит мудрость, то есть

Перо бежит само по себе

Поперек листа бумаги, как поезд

Через поле, вымершее к зиме.

Но каракули все труднее

Разбирать самому. Из букв

Выстраивается толпа, а над нею

Тишина, иначе – бесцветный звук.

Отмечая N-ый день рождения,

Подходишь к зеркалу, как к пруду,

И смотришь на свое отражение,

Шевеля губами: "приду... приду..."

29

Остановись, мгновенье, хотя б на исходе века.

Магия цифр сигналит времени веком.

Но ноль только тем отличается от единицы,

Чем молодой человек от девицы.

Новый век делает жест: входите!

Не обращайте внимания, что в халате.

Делайте что хотите и где хотите

С кем хотите, пока не решите – хватит.

Время – вода, в которую дважды не вступишь,

Но которую можно толочь в ступе,

Не обращая внимания на счетчик

И как морщины теснят маков цвет со щечек.

30

Забава всегда превращается в крест.

Свойство любой материи – треск:

Крик о помощи под ножом.

Человек в стихе обнажен.

Он приходит туда со всем

Скарбом. Он твой новый сосед

В коммуналке поэзии с одной плитой

На двоих. Он же – будущий понятой

На обыске у тебя в углу.

Он играет с куклами на полу

И одной втыкает булавку в гортань,

А твой язык не может велеть "перестань!"

31

Жизнь – это движение, смерть

Перемещение. Каждый час

Выжимает по капле из сумерек свет.

Человек не сам по себе, но часть

Человечества. Этот каприз богов

Преступление против личности. Шаг

К диктатуре нелюдей без погон.

Легче приспособиться не дышать,

Обозначив победу своей души

Над чуждой материей. Слова над

Повествованием. И как ни пиши,

Получается резче, чем если б мат.

32

Человек отличается от предмета

Температурой. Особенно это

Ощущаешь осенью среди голых

Деревьев – без листьев, но не без иголок.

Время подобно стальному рельсу,

Возле которого не согреться,

Который сам по себе бездвижен,

Но служит движению. Время ближе

Духу по сути, тогда как тело

С его теплом по закону термо

Динамики бьется в осаде

В сосуде – выпадая в осадок.

33

Паутинки свиваются ветром в жгут.

Когда на садовых участках жгут

Мусор, курильница так чадит,

Что даже дьявол не пощадит.

В огороде вызрела бузина.

А ведь есть на земле края, где зима

Не страшней нашей осени, не страшней

Того, что у нас перед ней.

Но оттуда, где вода вне льда

Не существует, уже сюда

Отправился Дед Мороз с мешком,

Посыпая перед собой снежком.

34

Мир становится сырым и бурым

Осень. Царство архитектуры

Расставляет на плоском свои фигуры

Все больше геометрические. Рядом

С ними, назвавшимися NN-градом,

Человек ощущает себя экспонатом.

Тем более – перед громадой века,

Чей конец, не совпавший с концом света,

Раскачивается, как осенняя ветка,

И исчезает в своем змеином

Логове, проползая мимо

Стрелок, стоящих по стойке смирно.

35

Температура падает, барометр тоже.

Ветер гладит гниющее стоя сено.

Солнечный взгляд уже не бодрящ, а тошен,

Оттого, что оно смотрит на север.

Хорошо тебе, осень, в своей тарелке

Остывать баландой из прелых листьев,

Разводить по дорогам кисельные реки

И из хлябей небесных литься.

От унылой поры, сводящей очи, до марта

С его рядами сосулек в оскал акулий

Выстраивающихся – дальше, нежель до Марса,

Тлеющего между звезд, как в темноте окурок.

36

Человек есть то, что он написал,

Потому как ставший добычей недр

Каждый атом будет всосен в пейзаж.

Человек, которого уже нет,

Не докажет, что был, не найдя слова

Описать в двух ракурсах свою суть,

Словно вещь, которую он сломал,

Не умея пользоваться. На суд

Человек идет бесправен и нем,

Держа руки за спину, а язык

За зубами, как разболевшийся нерв,

Который невысказанное язвит.

37

В ноябре пейзажи пестрят домами.

Горизонт, лежащий ничком в тумане,

Не разглядеть за спиной построек,

Не говоря уже – не потрогать.

Тучи волочат рыхлые туши

Против движения птиц. Солнце,

Сверкнув голой коленкой, тут же

Одергивает подол. Сосны,

Стоящие строем между краем неба

И краем земли, презирая холод,

Ловят пепел первого снега

На темно зеленый мех иголок.

38

Осенью воздух похож на воду в стакане

Родственницу той, которую треплет циклон,

Или той, которая без конца стекает

По стеклу и предметам, которые за стеклом.

Готовым срастись с морем причалам

Снится парус, на крайний случай – корма.

Руки, соскучившиеся по перчаткам,

Норовят забиться поглубже в карман.

Скоро вся эта роскошь сгниет и сгинет

Туда, откуда явилась – в прах.

Как снова сказал бы знаменитый киник:

"Не заслоняй мне солнце". И был бы прав.

39

Не имеет значения, в какое время года

На улицах какого города какой говор

Стоит в ушах, какие фигуры и лица

Вокруг: все равно с ними не слиться.

Сиди-ка дома. Мир чересчур тесен.

Когда говорят пушки, не мясом, но тестом

Станешь; и вся от тебя польза

Спечься. Но ты ничего не бойся:

Скоро придет затишье. И тогда, сжимая

Голову, ты поймешь, что живая

По сравнению с мертвой – уже удача,

Даже если все остальное утрачено.

40

Не имеет значения кем я был