Текст книги "Поп"
Автор книги: Александр Сегень
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Действительно, немцам тогда удалось совершить своё наибольшее приближение к Москве, дальше которого продвинуться им было не суждено. В районе Шереметьево немецкие бронетранспортёры и мотоциклисты прорвались к мосту через Москву-реку, но были полностью уничтожены моторизованной частью отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД. В первые дни войны эта бригада была сформирована в Москве на стадионе «Динамо» и имела в своём распоряжении немыслимое для бригады число – более двадцати пяти тысяч солдат и командиров, включая две тысячи иностранцев. И это при том, что обычные бригады в то время насчитывали не более шести тысяч человек. Среди иностранцев были испанцы, китайцы, чехи, поляки, болгары, румыны, вьетнамцы, американцы, австрийцы и даже немцы. Созданием этой причудливой бригады руководил Павел Судоплатов, начальник Особой группы НКВД по разведывательно-диверсионной работе в тылу германской армии.
Вызванный в Кремль, он докладывал Берии и Маленкову, как прошёл бой за мост через Москву-реку.
– Большего успеха немцам развить не удалось, – закончил он свой рапорт.
– Это хорошо, – по-совиному мигнул Берия. – Теперь перед вашей бригадой стоит важная задача. Не будем скрывать, на сегодняшний день бригада является, пожалуй, единственным боевым формированием, имеющим достаточное количество мин и людей, способных их установить. Нужно заминировать всё, что можно заминировать.
– Железнодорожные вокзалы, объекты оборонной промышленности, – уточнил Маленков, – станции метрополитена, стадион «Динамо», некоторые жилые здания в самой Москве и на подступах к столице. Вот предварительная карта минирования, но мы полагаем, в ходе работ вы по своему усмотрению добавите что-то и подкорректируете.
– Стало быть, отступление из Москвы… – заговорил Судоплатов.
– Не нужно исключать и такого исхода, – прервал его Берия. – Но мы сделаем всё, чтобы столица не попала в руки Гитлеру. Доложите, что делается в тылу немцев для срыва поставок и распространения дезинформации.
– Несмотря на колоссальные трудности, товарищ Берия, – стал отчитываться Судоплатов, – работа в гитлеровском тылу разворачивается. Создаётся сеть партизанских отрядов по всем западным областям. Немцам уже нанесён урон в живой силе и технике. Хотя, не скрою, хотелось бы получать более ощутимые результаты. Для этого необходимо направлять в партизанские отряды хорошо обученных людей, имеющих опыт диверсионной работы. Теперь о распространении дезинформации. Нами разработана и начата операция под кодовым названием «Послушники». К митрополиту Сергию в Ригу направлены два наших офицера – Иванов и Михеев. Оба прекрасно знают церковную службу и под видом священников устроились в Псково-Печерский монастырь. Там выбран новый настоятель, Павел Горшков, не раз помогавший нам в тридцатые годы, когда он жил в Эстонии и являлся духовником Пюхтицкой женской обители. Теперь игумен Павел довольно удачно делает вид, что полностью предан оккупационным властям. А Иванов и Михеев якобы связаны с людьми, которые по легенде возглавляют антисоветское подполье в Куйбышеве, куда, как вы знаете, временно переезжает из Москвы наше правительство. Немцы должны поверить, что в Куйбышеве теперь у них развёрнута шпионская база. Иванов и Михеев будут якобы получать оттуда по рации важные сведения, передавать их игумену Павлу, а тот – сообщать врагу. Таким образом, мы постоянно будем вводить врага в заблуждение, давая любую дезинформацию.
28Под утро немцы в Закатах так перепились, что один офицерик, выйдя во двор, открыл из пистолета пальбу по матушкиному полосатому котику. Котик возвращался домой со своей ночной вечеринки, на которой вряд ли отмечалось взятие немцами Москвы, и никак не ожидал, что на него откроют настоящую охоту. Он настолько перепугался, что бежал стремглав куда глаза глядят! Немец, раздосадованный тем, что не попал в полосатую цель, ещё какое-то время стрелял просто в темноту. Полковник Фрайгаузен, выйдя из дома, схватил пьяного дурака, выдернул из его руки пистолет, а самого повалил на холодную осеннюю траву:
– Вы с ума сошли, Аушниц! Идите проспитесь!
Обстрелянный врагом котик с перепугу несколько дней не появлялся дома, а матушка ходила и вздыхала, оплакивая его.
В конце концов, отец Александр разозлился на неё:
– Скажи на милость! Котик пропал! О чём ты горюешь, матушка! У нас у всех голову сняли, а ты по волосам плачешь!
Он всё ждал и ждал сообщений о пожаре Москвы:
– Сталин не тот человек, чтобы просто отдать Москву. Вот увидите, там будет пожар, как при Бонапарте. Все по той же схеме. Мне даже кажется, я уже чую запах дыма… А затем – штурм, демарш и русская победа!
Но никаких известий о пожаре не поступало, и немцы продолжали праздновать взятие русской столицы.
А с немецкой стороны подоспело сообщение, что и Ленинград тоже пал.
29В первых числах ноября Гитлер, находясь в своей ставке «Волчье логово» в Восточной Пруссии, занимался любимым делом – коллективно обедая с ближайшим окружением, без устали вещал.
Один из постоянных участников этих застолий, Альберт Шпеер, позже нашёл меткое определение патологической страсти фюрера к произнесению монологов, казавшихся самому Гитлеру верхом мудрости и красноречия. Эта мания была определена Шпеером как «речевой эгоизм» – «Redeegoismus».
И действительно, Гитлер совершенно не был способен к тому, чтобы слушать кого-либо. Он любил говорить один и слушал только самого себя.
– Итак, господа, как мне известно, бои идут на улицах русской столицы. Ещё немного, и Кремль будет захвачен! Сталин и всё его трусливое окружение бежали в запасную столицу, город Куйбышев, расположенный на Волге. Туда же отправились дипломатические представительства иностранных государств. Одновременно войска нашего доблестного вермахта и отборные части СС в эти самые часы входят в Ленинград! Так что и северная столица русских варваров в наших руках.
– Слава Богу! – позволил себе воскликнуть генерал Йодль.
– Слава нашей партии! – сердито поправил его Гитлер. – Кстати, я давно хотел подчеркнуть, что мы правильно делаем, не вступая в сговор с нашими попами. Мы давным-давно покончили с молебнами в войсках. И пусть меня отлучат от Церкви и даже предадут проклятию! Я согласен. Нам слишком дорого может обойтись заигрывание с религией. Стоит добиться великих успехов, как попы тотчас закудахчут, что это, мол, благодаря их благословению и Божьей милости! И извольте тогда раскошеливаться на церковные нужды. А нам никто не предъявит никаких счетов! Мы сами добились своих великих целей! Россия – самое ханжеское государство в мире. Там всегда всё было построено на церковных обрядах. И тем не менее история всегда щёлкала их по носу. Они молились – а Наполеон разгромил их при Бородино и сжёг их столицу. Молились – а англичане и французы задали им перцу в Крыму! Отчего-то молитвы ста сорока миллионов русских во время войны с японцами принесли куда меньше пользы, чем молитвы гораздо меньшей по численности японской нации. Ха-ха. А потом и мы изрядно намяли им бока в годы мировой войны. Но даже и внутри страны русские попы не могли обеспечить надёжность – они прозевали появление большевизма! Когда большевики создали собственное, довольно сильное государство, русская Церковь примазалась к ним. Какая пошлость! Когда мы достаточно поэксплуатируем русских попов для привлечения на нашу сторону населения России, я хладнокровно прикажу их всех перевешать. Их символом станет не крест, а виселица! Величественная картина! Грандиозный Московский Кремль, а вокруг него на стенах болтаются бородатые попы!
30Когда Лейббрандт и Фрайгаузен уехали, несколько немецких офицеров и обе связистки остались на той половине дома, которую выделил им отец Александр. Еве так и пришлось жить дальше при старушке Медведевой. Отец Александр по два-три раза на дню туда захаживал.
В первых числах ноября наступила зима. Резко похолодало и пошёл снег. Матушкин котик, промёрзнув, вернулся в дом.
– Слава Богу, – радовалась Алевтина Андреевна. – Значит, теперь и Москву не отдадут.
– Какая же тут логическая связь? – удивлялся отец Александр.
– Просто я так загадала.
– Загадала! А еще жена православного священника! Гадания – грех.
31Устав ждать сообщений о пожаре Москвы, отец Александр с головой ушёл в новую заботу. В пятнадцати верстах от села Закаты в месте, красноречиво называющемся Сырая низина, немцы устроили концлагерь для советских военнопленных. Возобновили тут торфоразработку. С наступлением внезапных холодов страдания заключённых лагеря удвоились.
Батюшка поехал туда и увидел страшную картину. Бараки совсем не отапливались, а многим заключённым, которым не хватило места в бараках, и вовсе приходилось существовать под открытым небом. Многие умирали, не выдержав суровых испытаний, и отец Александр видел, как волокут мёртвого – за ноги, руки и голова болтаются…
Немец принёс свёклу, держал её за пышную ботву. Крикнул узникам:
– He sie! Das Lied gib!
– Эй вы! Пезню давай! – перевёл другой немец.
Узники молча и с ненавистью смотрели на него, сжимая губы.
– Не понимай? Пезня! Пезня! – повторил немец.
В ответ ему было молчание.
– Also, und der Striche mit Ihnen! Die Viehe![5]5
Ну и чёрт с вами! Скоты! (нем.)
[Закрыть] – выругался немец и швырнул свёклу пленным, те стали хватать и есть свёклу сырую, вместе с ботвой.
Пошёл дождь, узники подставляли под него ладони и слизывали с ладоней дождевую воду. Кто-то стал кашлять, и по всему лагерю покатился болезненный надрывный кашель.
– Продовольствие, вещи, медикаменты… – садясь на велосипед, бормотал отец Александр, будто он был виноват в их бедствиях. Вскоре вместе с дождём повалил мокрый, крупный снег.
Вернувшись домой, бледный как смерть отец Александр с горечью делился впечатлениями со своими прихожанами.
– Нам надо взять шефство над лагерем в Сырой низине, – говорил он. – Всё с себя отдать, самим ходить голодными, но помочь. Иначе они там все перемрут. Я буду добиваться. Пускай лишнюю проповедь прочту о пользе германского нашествия – авось Господь простит меня, многогрешного, после смерти, а перед советской властью, если надо будет, и при жизни потом отвечу.
Его не покидала уверенность в том, что немцев рано или поздно разобьют, что их армия, подобно наполеоновской, пойдёт по старой Смоленской дороге оборванная и голодная, а партизаны из лесов будут её добивать.
В молитвах священник постоянно обращался к своему небесному покровителю:
– Моли Бога о нас, святый благоверный княже Александре, Отечества избавителю и сохранителю, солнце земли Русской, яко мы усердно к тебе прибегаем, скорому помощнику и молитвеннику о душах наших. Дай знак, милый Александр Ярославич, как там Москва, громят ли немца твои потомки, аки же и ты громил его, супостата, на Чудском озере?
Но святой благоверный князь покуда не давал знака, и отец Александр оставался в тягостном неведении.
32А в Москве, вопреки демагогии Гитлера, никаких боёв не происходило. Дальше Шереметьево немцам приблизиться не удалось.
Наступили ноябрьские праздники. Павел Судоплатов получил приглашение на торжественное заседание шестого ноября и праздничный военный парад седьмого.
Торжественное заседание проходило не в Большом театре, как до войны, а на платформе станции метро «Маяковская». С одной стороны платформы замер поезд, двери его были открыты, а в вагонах поставили столы с бутербродами и разными напитками. Впрочем, всё выглядело довольно скромно…
На другой путь подали поезд с правительством. Сталин вышел из вагона в сопровождении Маленкова и Берии. Маленков обратил внимание Сталина на Судоплатова, и тот кивнул Павлу Анатольевичу, из чего можно было сделать вывод, что вождь полностью осведомлён о его работе.
Члены Политбюро прошли в тот конец платформы, где располагались президиум и трибуна. Председатель Моссовета Пронин открыл заседание, а затем полчаса выступал Сталин. Говорил уверенно, без тени волнения. Никаких сомнений в том, что в ближайшие дни враг будет отброшен от Москвы. Ни единого слова о том, что правительство может перебраться в запасную столицу на берега Волги, в старинную Самару, ныне город Куйбышев.
Слушая его, Судоплатов чувствовал, как полностью исчезла, растворилась неуверенность в завтрашнем дне. В том, что рано или поздно Советский Союз одолеет фашистов, он и до этого был убеждён, но что не сдадим Москвы – сомневались многие. Теперь же было ясно – древнюю столицу государства Российского Гитлеру, в отличие от Наполеона, не видать!
После заседания, проходя мимо Судоплатова, Сталин снова кивнул ему, улыбнулся и мимоходом проронил:
– Товарищ послушник.
И пошел, не оглядываясь.
На другой день стужа ярилась, снег валил и валил, и это давало надежду: немецкие лётчики не прилетят бомбить Красную площадь, по которой шли войска и уходили прямо на фронт. На пропуске у Судоплатова стоял штамп: «Проход всюду». Это означало, что он может даже подняться на трибуну Мавзолея и находиться рядом с самим Сталиным!
Перед парадом к Павлу Анатольевичу подошли Берия и Меркулов.
– Товарищ Судоплатов, – сказал Берия. – Будьте начеку.
– Если что-то чрезвычайное, немедленно поднимитесь на Мавзолей и доложите, – добавил Меркулов.
– Мы поддерживаем постоянную связь со штабом бригады, которая держит оборону на подступах к Москве, – доложил Судоплатов.
Но подниматься на Мавзолей ему не пришлось. Конечно, хотелось бы несколько минут постоять там, рядом с великим Сталиным, взирая на то, как сквозь густой снег, сурово печатая шаг, идут и идут полки на защиту столицы. Но для такого демарша нужен был какой-то тревожный повод, а его так и не представилось.
И – слава Богу!
33В середине ноября батюшка отправился в Псков. С ним вместе ехал молодой учитель Комаринский, перед самой войной приехавший в Закаты с семьёй из Ленинграда. В дороге он приставал к батюшке:
– Дайте мне чёткие доказательства! Я не отрекаюсь от идеи существования Бога. Она мне даже кажется красивой и привлекательной. Но как образованный человек, я не могу умом согласиться. И в то же время, если получу твёрдые доказательства…
– Это значит только одно, – отвечал отец Александр, – что душа ваша верует, а разум ставит перед ней преграду. Что-то должно произойти в вашей жизни, которое эту перегородку разрушит.
Древний Псков, заваленный снегом, выглядел куда лучше, чем осенью. Его будто обновили, подкрасили, принарядили.
– До чего ж Господь любит Россию, – говорил отец Александр, любуясь Псковским кремлём. – Это видно даже и в том, что Он дарит ей обильные снега. Снег – как наряд для невесты. Иная девушка в обычной жизни не так уж и хороша лицом, и неказиста, а приходит день ей замуж идти, нарядится в подвенечное платье – и краше этой белой невинности ничего нет на свете!
Расположенное в самом кремле двухэтажное здание Псковской Православной миссии утопало в сугробах, сквозь которые чьи-то заботливые руки прорубили узкие лазы высотой почти в человеческий рост.
– Экие сверкающие лабиринты! – восторгался отец Александр.
Поднявшись на второй этаж в кабинет нового начальника Псковской Православной миссии отца Николая Колиберского, батюшка был приятно удивлён неожиданной радостной встречей – у отца Николая гостил сам преосвященнейший митрополит Сергий.
– Отче Александре! Признавайся, у тебя есть осведомители и тебе донесли, что я тут! – басовито гудел он, целуясь с отцом Александром.
– А как же! Конечно есть! Сам благоверный князь Александр Невский. Он меня обо всём оповещает незримо и неслышно, – улыбался отец Александр. – Только не сообщает, что там с Москвой. Горит она или нет?
В первые мгновения кроме митрополита он никого не видел, но теперь, когда Сергий закашлялся, обнаружил, что в кабинете протоиерея Ефимова сидят и пьют кофе Лейббрандт и Фрайгаузен.
– Здравствуйте, господа Розенкранц и Гильденштерн, – созорничал отец Александр.
Немцы переглянулись. Фрайгаузен улыбнулся:
– Кто же тогда Гамлет?
Отцу Александру принесли чашку кофе, и он присоединился к беседе. Лейббрандт снова забыл про свой русский и по-немецки делился впечатлениями от своей инспекционной поездки: мол, он никак не ожидал увидеть такого религиозного подъёма среди населения, столь долго находившегося под гнётом большевистской атеистической пропаганды.
Фрайгаузен переводил:
– Мы полагали, что русский народ за годы советской власти полностью забыл Бога. Мы намеревались прислать сюда немецких католических и протестантских проповедников, а также священников Зарубежной Русской Церкви. Но то, что мы увидели, потрясает. Люди не только не утратили веру, но, кажется, даже сохранили её в большей крепости, находясь в пучине гонений! Священники созданной вами Псковской Православной миссии всюду встречают горячий приём, крестят, причащают, венчают, исповедуют сотни и сотни прихожан. У нас сложилось впечатление, что после исчезновения большевизма Церковь и само Христианство на Востоке переживают подлинный подъём. Вероятно, мы будем рекомендовать, чтобы в дальнейшем Русская Зарубежная Церковь исчезла путём вхождения в Русскую Церковь, находящуюся в самой России.
А у отца Александра сердце ныло о своем. И, улучив мгновение, он осторожно заговорил:
– Рядом с селом Закаты, в котором я имею счастье служить, располагается лагерь советских военнопленных. Они содержатся в невыносимых условиях. Из всех человеческих прав у них есть только право на труд. И на смерть. Ежедневно их изнуряют непосильной работой, кормят плохо, в бараках невыносимо холодно, люди умирают по десять—двадцать человек в день. Сердце моё не вмещает в себе всю боль, которую я испытываю при виде этого!
– Что поделать, – вздохнул Фрайгаузен. – Сейчас все силы германской нации брошены на овладение Москвой и Ленинградом. Мы не имеем средств для обеспечения военнопленных. К тому же Сталин не подписал конвенцию, по которой международный Красный Крест мог бы содействовать в этом вопросе. Сталин считает всех пленных предателями и не оставляет им права на жизнь.
– Но мы считаем их людьми! – голос батюшки надорвался. – И хотим, чтобы они жили. – Отец Александр помолчал, собираясь с силами. – Мы и не просим от вас помощи несчастным узникам. Отдайте концлагерь в Сырой низине в наше попечение, и мы будем отапливать бараки, подкармливать пленников, обеспечивать их тёплой одеждой. И более ничего. Люди будут сохранены и… смогут работать… на благо вашего рейха.
– Отец Александр, возьмите бумагу и напишите ходатайство, – откликнулся митрополит, протягивая священнику лист и карандаш.
– Но вы должны внушать военнопленным, что отныне они подданные самого лучшего государства в мире, великой Германии! – хмуро произнёс Лейббрандт по-русски.
34Морозы всё усиливались. Никогда еще в этих местах во второй половине ноября не ударяла столь свирепая стужа!
– Как там в лагере! – сокрушался отец Александр. – Совсем перемрут!.. Один плюс – на фронте мороз нам выгоден. Наши как-нибудь перетерпят, им привычно, а немцу это будет смерть под Москвой.
– Ты только подобное – нигде, – ворчала матушка Алевтина.
35В начале декабря концлагерное начальство дало батюшке добро на сбор тёплых вещей, дров и продовольствия для военнопленных. Не только в Закатах, но и во всех окрестных деревнях и сёлах отец Александр поднял жителей на спасение несчастных узников.
Вскоре в Сырую низину прибыли первые подводы.
Отец Александр вместе с Торопцевым распоряжались разгрузкой. И вдруг появившийся, как черт из табакерки, комендант лагеря приказал дрова разгружать, а вещи и продовольствие не трогать. Немцы отогнали русских от подвод, а сами сели на козлы и отправились в сторону Пскова.
В эту минуту отец Александр согрешил – впал в отчаянье.
Но зная, что никто за него не исполнит его долг, быстро и страстно взмолился к Богу и кинулся к коменданту – добиваться правды, волоча за собой перепуганную личную свою переводчицу Алевтину Андреевну. Комендант сурово выслушал стенания священника и, подойдя к батюшке, похлопал его по плечу. Матушка переводила:
– Он говорит, что доблестная немецкая армия испытывает нехватку в тёплых вещах и продовольствии. Что под Москвой битва не кончилась. Что немецкий народ весьма признателен тебе, отец Александр, и окрестным жителям за оказанную помощь. И что дрова будут использованы для обогревания бараков.
– А продовольствие? А вещи? Там одних только шерстяных носков – на каждого узника хватило бы! – воскликнул батюшка.
– Отец Александр, ну как ты не понял, – тяжко вздохнула Алевтина Андреевна. – Это они забрали для себя. Повезут во Псков, а оттуда переправят в армию, воюющую под Москвой.
– Как в армию? В немецкую армию?
– Ну не в Красную же!
Домой отец Александр возвращался в полном унынии. Лишь то, что дрова всё-таки достанутся баракам, согревало его. А когда показались первые закатовские избы, другая утешительная мысль разгорелась в печке батюшкиной души.
– Послушай-ка, матушка! – произнёс он оживлённо. – Я вот что думаю… Раз в немецкой армии носков да жратвы не хватает, стало быть, у них там дело швах. Напрасно они бренчат на своих тимпанах и гуслях! Под Москвой им нету победы. Не получилось блицкрика! Давай, дедушка Мороз, поднажми, сердечный!
– Ты, Саша, воистину как ребёнок. Только что сидел умирал от печали, а вот уже и готов спрыгнуть с саней и скакать от радости!
– И ничего плохого в том не вижу, – улыбаясь, отмахнулся батюшка. – Ибо и Христос говорил: «Будьте как дети!»