Текст книги "И много-много радости (СИ)"

Автор книги: Александр Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  В актовом зале школы номер семь шёл новогодний утренник для первоклассников. В этот раз администрация решила не полагаться на местную самодеятельность, а пригласила профессионалов, и, надо сознаться, профессионалы не подвели. Дед Мороз явился на редкость представительный; завидев же Снегурочку – рослую, гибкую и стремительную, как амазонка – на стульях вдоль стен насторожились как папы, так и мамы, а когда она раз за разом принималась хохотать на весь зал низким, отдающим в нежное ржание хохотом, аудитория послушно ёрзала частично в неодобрении, частично в тоске. С детьми же парочка нашла общий язык полностью и сразу, и общение вмиг приняло характер неформальный до панибратства.

  – ... и надо поджечь свечку, – втолковывал взволнованно Деду Морозу под Бэтмена деланый шкет, – закрыть глаза, три раза повернуться и крикнуть тоже три раза: «Матовый гномик, приди!» И тогда он придет и будет говорить одними матами!

  Шкет задохнулся от счастливого своего видения, а нежное дитя мужеского пола рядом с ним спросило:

  – А что такое маты?

  – Ты не знаешь? – обоснованно потрясся Бэтмен. – Это, например, ...!

  – Или ...! – встрял еще кто-то.

  – Пинда! – пискнули у Деда Мороза из-под рукава.

  – Не пинда, а ...! – авторитетно поправила Лисичка слева. Снегурочка высыпала ей в подол горсть конфет:

  – Молодец, никогда так больше не говори, это плохое слово.

  – Хотя сама вещь нужная, – добавила она, подумав. – Многих прокормила.

  – Так и есть, юные леди и джентльмены, – подтвердил Дед Мороз. – Это всё крайне неприличные слова, настоятельно рекомендую воздержаться от их произнесения всуе. Они от этого девальвируются, и в нужный момент оппонент способен не воспринять их всерьез. Может, кто-нибудь знает слова хорошие или даже в рифму? Нет ли у кого стремления прочесть стишок?

  – Я могу станцевать! – озвучилась снизу писклявая альтернатива.

  – Я могу лучше тебя! Майя Павловна сказала, что ты склонная к полноте!

  – Сама ты...

  – Так, без ругани, – вмешалась Снегурочка. – Полнота не триппер. Все танцорки за мною. Я, пожалуй, тоже тряхну стариной.

  – Вы не старая! – возразили ей почти хором.

  – Ну, – хохотнула Снегурочка, – достаточно в годах, чтобы было чем трясти.

  – У нас Витька Титов сам пишет стихи, – закладывал тем временем Бэтмен, ткнув пальцем в долговязого рыжего мальчишку без костюма. – Только он не будет рассказывать.

  – Почему? – спросил Дед Мороз, и Бэтмен объявил радостно:

  – Потому что мы над ним ржём!

  – Я не стану, – пообещал рыжему Дед Мороз.

  – Они плохие стихи, – промямлил тот. – Я хотел лучше, не получилось.

  – Это общая литературная проблема. Все хотели лучше. Ты читай.

  Рыжий опустил глаза и помялся.

  – В лесу ходили люди холодною зимой, – наконец, с усилием забубнил он, – они спилили ёлку железною пилой. У нас она, нарядная, стоит сегодня в школе. И мы поём и празднуем, она кричит от боли.

  Бэтмен прыснул, а Дед Мороз выпрямился и странно повел головой. В двадцати метрах от них кружившаяся в хороводе Снегурочка внезапно замерла, развернулась, словно её потянули за плечо, хоровод налетел на нее и растерянно смешался. Стянув на ходу шапочку и парик, Снегурочка стремительно зашагала назад, чёрные её волосы, высвободившись, рассыпались, и фарфоровое загримированное лицо на их фоне было неузнаваемо и жутко.

  – Ты слышишь, как она кричит? – спросил Дед Мороз.

  – Нет. Но это всё равно. Она должна. Пилой – это очень больно, – ответил рыжий. Снегурочка, присев, впилась в него взглядом:

  – Ковалевский, неужели же это ты?

  Рыжий испуганно моргнул.

  – Ковалевский, – она жадно шарила глазами ему по лицу, – как же ты решился родиться снова? Неужели ты не помнишь, что они сделали с тобою в прошлый раз? В позапрошлый? Неужели ты не помнишь, что они делают с тобою всегда?

  – Он не помнит, – сказал Дед Мороз, кладя ей руку на затылок. – Ты же знаешь. Они никогда не помнят.

  – Ковалевский, я не понимаю тебя, – зло тряхнув головой, быстро говорила она. – Уж ты-то должен был знать. Ты же сам писал в этой своей никому не нужной книге, что существование себя не оправдывает. Что, родившись, познаёшь ужас его, а не родившись, не тоскуешь о радостях. Что же ты с собою делаешь, неужели ты забыл Варшаву?

  – Ну ты тоже не совсем права, – возразил Дед Мороз. – Что ты сравниваешь, тогда была война.

  – Тогда была война? – как подброшенная, вскинулась она и обвела рукой зал. – Так погляди вот на этого, – она ткнула пальцем в чьего-то отца на стуле. – На этого! На лысого! На них! – Дети испуганно шарахнулись от ее кровавых ногтей. – Ты что же, хочешь мне сказать, что у них снова не будет войны? Кто тебя, гнида звал, стой где стоишь! – взвыла она на сунувшегося в толпу завуча, и завуч, клацнув зубами, замер.

  – Моя фамилия Витя Титов, – со слезами взмолился рыжий.

  – Признаться, – мрачно произнес Дед Мороз после паузы, – от него я не ожидал и сам. Но, видимо, это тоже ужас. Ужас не воплотиться и не сбыться. Который, похоже, знают и те, кому не ведомо ничто иное. Это мука непролитого семени, безумие пустоты, которая не терпит сама себя.

  – Но почему всегда одно и то же? – с тоской спросила она. – За что ему опять эта долбаная ёлка? Почему он хотя бы один-единственный раз не может быть, как они?

  – Прошлый раз был клён!!! – вдруг взбесившись, заорал на неё Дед. – Клён!!! Ты опять забыла! Ты никогда ни хера не помнишь!!

  Он повернулся к рыжему и в ярости ударил посохом в пол. Что-то треснуло, рыжий подскочил и сжался.

  – Теперь послушай меня ты, Витя Титов. Праздник наш внезапно кончается, и я хочу напоследок сказать тебе пару слов, моё о тебе честное мнение, как мужик мужику. Ты, Витя Титов, сраный пессимист, всегда таким был и будешь, тебя и могила не исправит. Я знаю, так все время складывается твоя сраная жизнь, но ты ещё и ничего не видишь кругом себя, ты, как баран, уперся лбом в эту свою бессмысленность существования, и думаешь, что ты сорок китайских мудрецов в одном твоем сраном лице. Ты атеист, Витя Титов, это тебе всегда вредило. Ты считаешь, вы тут дохнете сами по себе, сами для себя, и всем во вселенной похер. Я понимаю, до этого тебя довели здравый смысл и логика, но ты слеп, как крот, и даже если перед твоим задранным носом поставить живьем пару богов, у которых болит за тебя душа, ты всё равно их не узнаешь только потому, что у них не те рожи, какие ты придумал им в твоем сраном уме. Запомни, Витя Титов, до конца твоих дней заруби себе на носу – даже если тебя, как эту елку, перережут пополам, увезут в твой личный ад, украсят огнями и вокруг тебя с хохотом будет скакать отродье неведомых тварей, это еще не означает, что тебя тут бросили и ты никому нахер не нужен. Может, кто-то видит тебя, плачет по тебе, может, кто-то хотя бы сочинит о тебе стих, даже если это будет сраный стих типа твоего. Ты снова меня крупно разочаровал, Витя Титов, и даже шоколадки ты не получишь, хер ты заслужил! И нечего тебе привыкать к сладкому, если меня не подводит чутьё, много его ты в жизни всё равно не увидишь! Всё, будь здоров, с новым тебя счастьем!

  Он вывернул мешок с подарками прямо на пол и злобно зашагал к выходу. Детвора, сопя, налетела на сияющую кучу, рыжий не двинулся с места, и Снегурочка, вновь присев, быстро зашептала ему на ухо:

   – Не слушай деда, он старый скупердяй, сладкое организму необходимо. Хотя бы в виде минета, даже ещё намного лучше. Подрастешь, поймешь, это по-французски. Помнишь Францию, Ковалевский? Черт, ну как же ты ничего не помнишь! – в отчаянии воскликнула она и зашептала снова. – Неважно, Витя Титов, ты только запомни. Женщины – это великая подмога, не обкрадывай себя хоть в этом. Если тебе вдруг когда-нибудь покажется, что твою женщину ждёт с тобою нищета или несчастье, или чувство ваше заранее обречено, и для неё же самой лучше ничего не начинать, или что за тебя её могут посадить, помни, Витя Титов, бабы сами знают, что им в жизни лучше надо, и бабы за это всё стерпят, бабы – это такие создания, что на них пахать можно. – Она сунула ему в руку шоколадку. – Это тебе задаток. А вот другой, – она поцеловала трясущегося рыжего долгим поцелуем в губы, встала. – Всё, Витя Титов, побыстрей расти. Помни: если что, давай позовём Снегурочку.