Текст книги "Голливуд (СИ)"

Автор книги: Александр Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

  – Нет! – охнул Скамейкин, и закрыл её ладонью, но она всё равно была там, точно такая же, как в тот день, когда ей сказали, что операция уже бесполезна, в жёлтом пальто, в шапочке с помпоном, невыносимая, как боль. Она взяла скамейкинскую ладонь, и поцеловала её, и сказала: Боже, спаси меня, я так хочу жить, и Скамейкин в тоске закричал:

  – Нет!!! Я не виноват! Надя, это не я!!!

  Он вскочил, озираясь, ища помощи, но он был всё, всё было в нём, и помощи ему ждать было неоткуда. Стены разом шагнули к нему, и пока он смотрел, они шагнули еще раз, а потом ещё и ещё; голубой шарик, взлетев из рук, исчезал, удалялся, становясь неразличимой точкой, и Скамейкин выл, полз и карабкался за ним, словно из колодца, а по другую сторону стен, подобный чёрной воде, стремительно прибывал и поднимался ужас, чтобы обогнать, и нахлынуть, и затопить, и единственный вопрос, ещё имеющий смысл, был только в том, кто успеет первым.

  7

  Утром они пришли втроём – Нечаев, заспанный Алёнушкин и рыжая, памятная Скамейкину по туалету и рации. Подтянув колени к груди, Скамейкин сидел на кровати, и на нём были лишь носки и рубашка – носки надеты, а рубашка брошена поперек, очень неаккуратно, может быть, с вызовом, может быть, нет. Глянув на Скамейкина, рыжая на секунду заколебалась в дверном проёме, потом на лице её возникло «да какого, в самом деле, чёрта?» и она вошла. Некоторое время все молчали.

  – Трудная была ночь? – спросил, наконец, Нечаев.

  – Ага, – сказал Скамейкин, уставившись себе в ноги. – Пытался управлять вселенной.

  – Это бессмысленно. Я вас предупреждал. Здесь односторонняя связь. Туда не докричаться, даже вам. Что у вас вообще за вид, где ваши штаны?

  – Здесь его штаны, – сказал из угла Алёнушкин, с тоскою глядя под ноги. – И трусы его здесь. Константин Константинович, он обосрался.

  Нечаев взглянул на Скамейкина, тут же отвёл взгляд и тоже пошёл красными пятнами, словно заразившись.

  – Хорошо, Марина, – сказал он рыжей, – я тебя позову.

  – Вообще-то я уже здесь, если вы не заметили, – ответила она, двумя размашистыми шагами пересекла комнату и, присев у кровати на корточки, снизу заглянула Скамейкину в лицо. Скамейкин в панике подобрал ноги и натянул на колени рубашку.

  – Тихо-тихо, – сказала она и коснулась Скамейкина ладонью. – Не переживайте. Это того не стоит. Послушайте меня, я знаю. Это не ваша вина. Ваш организм был ослаблен уколами. Вы ничего не могли контролировать. Вы были в страшной, незнакомой ситуации, для которой пока не известны никакие законы. Вы боролись, как могли, там, где большинство просто сложило бы лапки. Я не знаю, как сказать, чтобы вы поверили. Я не умею. У меня слов таких нет. Вы не хуже их, – она куда-то мотнула головою. – Вы уж точно лучше его, – она ткнула пальцем в Алёнушкина.

  – Спасибо, моя хорошая, – сказал Скамейкин, а рыжая кивнула уже в сторону Нечаева и добавила:

  – Кто знает, может быть, и его тоже.

  – Не могу отделаться от ощущения, – устало сказал Нечаев, – что есть во всём этом с вашей стороны нечто демонстративное. Вы как будто получаете от этого некое извращённое удовольствие.

  – Я просто всячески стараюсь поддерживать в вас презрение ко мне, – ответил Скамейкин. – Так вам будет проще закончить начатое.

  – А вам очень этого хотелось бы?

  – В конце концов, если поразмыслить, то это довольно поганый мир, – сказал Скамейкин. – Должен же за него кто-то ответить. Кто же, если не я?

  Нечаев снова помолчал, потом вытер ладонью лицо, как проснувшись.

  – Алёнушкин, – распорядился он, – унеси его штаны и найди ему другие.

  – Не надо, – сказала рыжая, вставая. – Я сама.

  Она подошла в угол, нагнулась, но на середине движения какая-то бесформенная тень под кроватью поймала её внимание, рыжая глянула внимательней и застыла, мгновение мозг её буксовал, не в силах сцепиться с реальностью, но под кроватью, свернувшись калачиком и накрыв нос хвостом, действительно лежала собака. Наконец, мозг расшифровал зрительный сигнал и сцепился, собака открыла настороженный карий глаз, вздохнула себе под хвост, и рыжая подскочила и взвизгнула пронзительным бабьим визгом.

  – Не бойтесь, – сказал Скамейкин. – Это Шарик. Он не кусается.

  8

  – Таким образом, ему всё же удалось прорваться, – подытожил Нечаев. – Прорыв произошёл в не контролируемой, не планируемой форме и не принёс ему никакой практической пользы. Однако мы не можем допустить повторных попыток с его стороны, поскольку не в состоянии с уверенностью предсказать, чем они могут закончиться.

  С десяток человек вразброс стояли перед ним прямо в коридоре – доктор, Алёнушкин, ещё кто-то и кто-то ещё; рыжая Марина, вцепившись в подоконник, глядела в окно и её, похоже, трясло. Атмосфера казалась наэлектризованной, в воздухе словно носились нерождённые жесты и несказанные слова, но Нечаев говорил быстро, спокойно, не давал никому опомниться и окончательно испугаться.

  – Тем не менее, в планах наших не меняется ничего, кроме сроков. Подготовительная фаза была успешно завершена вчера, мы форсируем операцию, приступаем немедленно. Все теоретические вопросы по завершению. По местам.

  – А можно вопрос практический? – поинтересовался доктор вяло и словно через не хочу, но продолжил, не ожидая ответа. – Насколько я понял, ваш Басмач или кто там он у вас сможет прибыть минимум через двое суток. И кто, в таком случае, будет ЕГО немедленно жестоко убивать?

  По коридору словно прокатилась волна, и, подхваченные ею, взгляды помимо воли сошлись на Алёнушкине.

  – Что вы на меня уставились? – сперва почувствовал, потом понял он. И без того огромный, он ещё раздался в плечах, вымахал ввысь и вширь и чуть не зацепил макушкой потолок. – Я вас спрашиваю, что вы все на меня уставились? Вы думаете, я кто, я не человек, что ли?

  – Не шуми, ты человек, и я тому вечный свидетель, – Нечаев положил ему руку на плечо, и Алёнушкин благодарно качнулся, словно хотел потереться о неё лбом. Нечаев повернулся к доктору. – Жестоко убивать его буду я. Если надо, один. Но не откажусь от помощи любого, кто ещё помнит, ради чего мы все здесь собрались. Я только прошу, чтобы те, кто не помнит, сообщили об этом прямо сейчас.

  – Ну что ж, – сказал после паузы кто-то. – По местам так по местам.

  – Прекрасно, – одобрил Нечаев, глядя, как они движутся к выходу. – Алёнушкин, застрели собаку.

  – Как собаку? – закричала рыжая Марина и бросилась от окна. – За что и собаку?

  – Чтобы устранить неучтённый фактор, – сказал Нечаев. – Он создал её из ничего.

  – Он создал из ничего всех собак на свете, – ответила рыжая со страстью. – Он создал из ничего и вас тоже. Застрелитесь.

  – Марина, я уже сказал, все теоретические вопросы потом.

  – Хорошо, – звенящим голосом ответила она. – Если вы убьёте ещё и собаку, то тогда я не помню, для чего мы тут собрались, я говорю это здесь и сейчас, как вы и хотели. Константин Константинович, вы полностью уверены, что справитесь с перехватом без меня?

  – Думаю, что должен, – ответил Нечаев спокойно. – Хотя и предпочёл бы, чтобы операция шла запланированным порядком. Марина, ты хорошо помнишь, что случилось с человеком, который пытался шантажировать меня в прошлый раз?

  – Помню. Он погиб. И с ним случайная шестнадцатилетняя попутчица.

  Нечаев вздохнул:

  – Марина, ты всё равно не сможешь держать эту собаку у себя. Ты её боишься.

  – Не ваше дело. Я боюсь и вас. Я привыкла.

  – Ты, часом, не забыла, что у нас тут на кону целый мир?

  – Плевать, – ответила она. – Хуй с ним, с таким миром.

  – Хорошо. Тебе в нём жить, – сказал Нечаев. – Забирай свою собаку.

  Рыжая сорвалась с места, и Нечаев произнёс, провожая её взглядом:

  – Алёнушкин, иди в гараж, неси всё, что может пригодиться.

  Алёнушкин медлил и колебался.

  – Константин Константинович, – сказал он. – Если вдруг можно просто его застрелить, я всё сделаю один.

  Нечаев скривился.

  – По-моему, я видел там паяльную лампу, – начал он, нахмурился и замолк. – Я посмотрю сам. Иди, я сразу за тобой.

  Алёнушкин побелел лицом и пошёл, одним махом развернулся, чудом не расшвыряв стены, пошёл обратно.

  – Константин Константинович, вы же знаете, лампа не лампа, если с вами, я до конца.

  – Саша, я знаю, – сказал Нечаев.

  Алёнушкин сосредоточенно кивнул, как будто услышал что-то бесконечно важное, и ушёл, на этот раз окончательно. Нечаев подождал, пока хлопнула дверь на улицу, огляделся по сторонам и перекрестился.

  9

  По бесконечной лестнице Скамейкин спускался в подвал. Подвал был не страшный, с прозрачной пластиковой дверью внизу, но перила были холодные, а ступенек миллион, каждая мельче и длинней предыдущей, поэтому Скамейкин устал, лёг, вытянул ноги, и ему показалось, что дверь – это никакая не дверь, а наоборот, окно, но в целом ему было ничего, удобно, хоть и без двери. Потом он снова очнулся, и ему снова заказалось то же самое, а ещё что ступенька – это постель с одеялом, мягкая, как у мамы. Скамейкин, вздохнул, передвинул двероватое окно за голову, чтобы не лежать к нему ногами, как дурак, и опять заснул, а потом опять проснулся. Голова его почему-то не двигалась, где-то рядом что-то тихонько электрически пикало, а сверху был потолок, но Скамейкин лежал, и ему казалось, что не сверху, а спереди. Потом в задний бок верхнего переднего потолка вплыло женское лицо с рыжей прядью из-под белой медицинской шапочки, спросило, как вы себя чувствуете, и когда Скамейкин осознал и добросовестно обдумал вопрос, он ответил:

  – Да как-то не в своей тарелке. Так вообще ничего, но что-то как-то вроде не то.

  – Вы можете сказать, кто вы?

  – Сказать, кто я, могу, – ответил Скамейкин, тщательно обдумав опять. – Скамейкин Максим Васильевич.

  – Вы же родились в Калининграде? – продолжало допытываться лицо.

  – Вообще-то нет, – расстроился Скамейкин, уплывая. – Простите меня, пожалуйста.

  – Где я? – спросил он, приплыв.

  – Нет причин волноваться, но вы в больнице, – ответила женщина. – С вами произошёл несчастный случай.

  – Он всё-таки упал?

  – Кто?

  – Самолёт.

  – Что ещё за самолёт? – раздался внезапный мужской голос, и в поле зрения Скамейкина возникло ещё одно лицо, странное, измученное, без шапочки, но в очках, как будто очки могли заменить шапочку. – Вы помните самолёт?

  – Нет, – вздохнул Скамейкин. – Я не помню никакого самолёта. Я просто так спросил. Я помню туалет.

  – Очень хорошо, – подтвердил мужчина, но, кажется, не без некоторого сомнения. – Вы были в общественном туалете на улице Курчатова, когда здание рухнуло. Вас достали из-под завала.

  – Ясно, – сказал Скамейкин. – Подмыло потоками гавна. Бывает.

  Лица над ним переглянулись, и мужчина покачал головой, словно пытаясь что-то в ней лучше уложить, а женщина, кажется, хотела погладить Скамейкина по волосам. Во всяком случае, она как-то так повела рукой, но почему-то остановилась, и Скамейкину захотелось, чтобы не остановилась, чтобы погладила.

  – Что со мною? – спросил у неё Скамейкин. – Я что-то почти совсем не могу двинуться.

  – Пока вам двигаться и не стоит. У вас кое-что сломано, – ответила она.

   – Ну, это ничего, – сказал Скамейкин. – Я уверен, кого другого бы на моём месте вообще. Я везучий, бог меня любит. Непонятно только, за что, – добавил он, и два лица над ним переглянулись снова. – Сломано, я считаю, это семечки. Хуже было бы, если б слиплось.