Текст книги "Крибле, крабле, бумс (СИ)"

Автор книги: Александр Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  1

  Стоя в очереди, Костя украдкой поглядывал на девушку за стойкой и с тоской раздумывал о том, как это было бы здорово знать такое тайное слово, вроде заклинания – скажешь его любой женщине, и она твоя. Костя был молод, но в общем и целом не так чтобы уж совсем юн, и либо ему пора было уже оставить в прошлом такие мечты, заменив их реальным опытом и навыками, либо такие мечты присущи мужчинам в любом возрасте, и бороться с ними в принципе бесполезно. Молодая пара во главе очереди закончила свои дела и отошла, Костя машинально подвинулся вперёд, вот отделился от стойки ещё кто-то, и стоящая непосредственно перед Костей дама начала выгружать на стойку свои непременные бумаги. «Мутабор» – думал Костя. – Хорошее слово – «мутабор». Как в «Калифе-аисте». Шепнул на ухо, и она даже удивиться не успеет, чего это ты ей там вдруг шепчешь. Мутабор".

  – Слушаю вас! – девушка вопросительно глядела на ушедшего в себя Костю, и он очнулся.

  – Мутабор! – громко, чётко и раздельно произнёс он, совершенно не отдавая отчёта в том, что именно он говорит, и убежденный, что говорит нечто совершенно иное. Чрезмерная уверенность в себе и независимость ещё некоторое время бледнели на его лице под влиянием меняющегося лица самой девушки и разом превратились в дикий ужас, когда та чуть наклонилась вперёд и поинтересовалась:

  – Хотите стать аистом?

  В первое мгновение Косте вообще показалось, что девушка прочла все его мысли, дивными глазами своими пронизала и высветила его насквозь, вплоть до самых сокровенных картин, которые Костя и сам только предчувствовал в будущем своей фантазии и робко оставлял на потом. На Костю накатила жаркая волна, но мгновенно открутив в мозгу плёнку и восстановив истину, он всё понял. Впрочем, легче ему стало ненамного, и паническая лавина засыпала его бесформенными сугробами диких нечеловеческих объяснений, противоестественных, как химеры. «Господи, если бы это был не банк, а кондитерская, и там продавали такие шоколадные грибы, как в детстве, можно было бы сказать, что она ослышалась, что я имел в виду „мухомор“, гриб, это у меня такое чувство юмора...» – и нечто вроде этой полумысли ещё огненными зигзагами полосовало его мозг, когда девушка за стойкой странно улыбнулась и, понизив голос, произнесла:

  – Если хотите стать аистом, так и скажите. Аистом быть не стыдно.

  2

  – Мукабор?

  – Мутабор, – поправила Лена. – Как в сказке. Не видела мультфильма?

  – Не-а, – Ира с чашкой в руке откинулась в кресле. – Ты же знаешь, я только порнуху смотрю.

  – Ну а в детстве?

  – Ну а в детстве я в ней снималась. И что дальше?

  – Что дальше... Разговорились, познакомились...

  – РазговорилИСЬ? ПознакомилИСЬ? Или разговориЛА, познакомиЛАСЬ?

  – Разговорила, познакомилась, – легко кивнула Лена.

  – Вязала ты его?

  – Колготками!

  – Из-за мухобора?

  – Мутабор. Мутация. В бору.

  – Мухобор. Мухи. Борются. И дохнут.

  – Пускай. Не из-за него.

  – А из-за чего?

  – А ты со своим из-за чего?

  – Из-за чего я со своим, выяснится на бракоразводном процессе. Я, честно говоря, сама удивляюсь, из-за чего это я с ним. Но из-за чего ты, я удивляюсь ещё больше. А нет, вообще-то так не пойдёт, нет, вижу, вообще-то ты, Ленка, того, извини.

  – Не извиню.

  – Правда, извини, – Ира наклонилась и положила ладонь подруге на руку. – Это всё язык мой поганый, вырвала б да бросила. Поцелуемся?

  – Поцелуемся.

  – С языком?

  – Нет уж, лучше вырви да брось.

  Они поцеловались.

  – Ты бы только видела его, какой он тогда стоял, у него взаправду всё на лице было написано. Он потом мне рассказал и про кондитерскую, и про шоколадные грибы, а я и так уже тогда все эти грибы у него на лбу видала. Вот он рассказывает: грибы, и я вспоминаю: точно, как раз грибы и были. Как на табло каком.

  Ира покачала головой:

  – Мой про грибы бы ни за что. Мой, слава Богу, до грибов и не додумался бы. Как и до мухабора. Хотя табло у него, конечно, будь здоров, втрое шире.

  – А он рассказал, в тот же день, почти сразу рассказал. Ему стыдно было, и за то стыдно, что он растяпа такой несусветный, и за то, что он хотел что-то выдумать, чтобы растяпистость эту свою прикрыть. Ты понимаешь, он знает про себя всё, и что рассеянный, и смешной, и всякий, но он решил: пусть у меня не получается быть другим, но мужества быть таким, как есть, у меня хватит. Он считает, что врать бессмысленно, и строить из себя что-то бессмысленно, абсурдно, всё равно никто никому не поверит. Он говорит: ветер может мечтать стать огнём, но притвориться, что он – огонь, ветер всё равно не может. И так же у людей. Я не могу объяснить. Я чувствую.

  – Ну а твои-то как отнеслись?

  – Мать плохо. Отец никак. Но ты знаешь, у меня бабушка – мать и отец.

  – А она хорошо?

  Лена подумала.

  – Может быть, она считала, что я должна быть счастлива с не совсем таким человеком. С немножко другим. Немножко таким, а немножко другим. Но я счастлива, и она говорит, что мне видней.

  – А ты счастлива?

  – Да. ДА. Взаправду. Вот те крест. Чтоб я сдохла. Я сразу поняла, что буду счастлива, в тот же день, мне кажется, в ту же минуту. Во всяком случае, я помню минуту, когда поняла. Я сразу почувствовала, что это – МОЁ. Ты знаешь. Ты помнишь, когда ты почувствовала, что это – твоё?

  – А как же! Как мой первый раз вставил, так сразу и почувствовала.

  – Так, всё! Смерть!

  – Стой, чашку поставлю, разобьёшь!

  – Смерть тебе и чашке!

  – Кресло! Кресло испортишь!

  – В кресле этом тебя и похоронят!

  Счастливый и ничего не понимающий Костя стоял в дверях и кричал:

  – Если вы решили драть взаимные волосья...

  – Муж! Муж пришёл любимый! – вопила терзаемая Ира.

  – Смерть и ад!

  – Если вы решили драть...

  – Всё, погибаю, но не сдаюсь! Последнее средство! – Ира набрала полную грудь воздуха. – Мухобор! Мухобор!

  Покраснев ещё самую малую чуточку, и без того раскрасневшаяся Лена тут же очутилась сидящей в соседнем кресле, со смущением и надеждой глянула на Костю и мгновенно успокоилась. Ира тоже приняла вертикальное положение, картинно откинулась в кресле и томно произнесла:

  – А мы тут, изволите ли видеть, друг дружке рожи чистим... Не желаете ли принять участие?..

  – Я заметил, – весело кивнул Костя, садясь напротив, подумал, в свою очередь покраснел и сморщил нос. – Только не мухомор. Му-та-бор. Как в мультфильме. Смотрели?

  3

  – И что теперь? – спросила Ольга Валерьевна.

  Лена только покачала головой, не в силах уже произнести ни слова.

  – Но ты же не собираешься...

  – Собираюсь, – ответила Лена. – Но не думаю, что смогу.

  Она положила голову Ольге Валерьевне на колени, погладила ей лицо, сказала:

  – Бабушка, бабушка, почему у тебя такие большие уши?

  И заплакала.

  – Лён, но ты хоть не ошибаешься?

  Лена помотала головой, на некоторое время затихла, уткнувшись женщине в живот, потом ответила:

  – Он мне сам сказал.

  – ОН ТЕБЕ САМ СКАЗАЛ?

  – А почему нет? Он всегда говорит. Он всегда всё говорит сам. Он считает, что врать бессмысленно, баба, ты же знаешь. Помнишь: ветер может мечтать... Глупость какая-то, только звучит красиво... и то только для дуры вроде меня...

  Она села.

  – Да я и сама почти что видела. Не ожидала я. Причём, от них обоих.

  Она встала, Ольга Валерьевна попыталась удержать её за руку, но Лена высвободилась и вдруг, сморщившись, схватилась за грудь.

  – Ерунда какая-то.

  – Лена, ты что?

  Развернувшись, Лена смотрела на бабушку, потом наполовину сделав жест, как если бы всё поняла и уверилась, застыла в полной растерянности.

  – Баба, а мужчина может соврать? По какой-нибудь причине?

  – Соврать? Ты имеешь в виду – в данном случае?

  – Ну да.

  – Лён, иди ко мне.

  – Баба, не делай из меня дуру. Не хватало, чтобы ещё и ты. Я и без тебя не понимаю, что у меня в голове. Он же врал. Как я могла ему поверить, когда он врал? Я же знаю его, как облупленного. Его любой знает, как облупленного. Баба, он облупленный и есть.

  – Лена...

  Размашистыми шагами Лена подошла к стене, вжалась в неё спиной, запрокинув голову, на мгновение застыла, затаив дыхание, и внезапно выстрелила чередой нервных жестов.

  – У него день рождения 29 февраля. В этом году 29 февраля нету. Но он говорит, что для него 29 февраля есть всегда. Значит так, весь календарь для него смещается на один день, и вчера было всё равно что первое апреля, он шутил, он врал!

  – Лена, девочка моя, опомнись, что ты говоришь! Это нельзя, это надо пережить... это глупо, банально, но это действительно надо пережить, так недалеко и до безумия!

  – Баба, я похожа на безумную? – Лена шагнула к Ольге Валерьевне. – Смотри на меня!

  И она вытянула вперёд руки.

  – Это что значит?

  – Что-нибудь да значит. Придумай, баба, сама. Руки не дрожат. Как там Гамлет говорит: заставь меня повторить всё снова. Я повторю, а безумный не смог бы. Я не безумная, баба. Я просто ничего не понимаю. Кроме того, что он – врал.

  – Лён, нет. Ты даже неправильно посчитала. Ты добавила день, а нужно было отнять. Даже с твоим 29 февраля вчера было не первое апреля, а 30 марта. Лён, видит Бог, я всё бы отдала, чтобы не говорить это тебе, но так нельзя!

  – Баба, он ошибся.

  – Лён...

  – Баба, он врал.

  – Лён, ты же говорила, что сама видела... почти что видела...

  Лена поглядела на женщину странным взглядом.

  – Ты знаешь, баба, я прошу тебя, ты только не бойся, но, по-моему, я спала.

  4

  «... но все старания их бессмысленны и беспо... все старания их бессмысленны и тщетны, поскольку им не ясна ... они не понимают сути. Великое искусство магии не зря называется тайным искусством... тайна эта непонятна... Тайна эта не только неразрешима, она непонятна даже многим... большинству из тех, кто сделал на этом пути немалое число правильных... успешных шагов. Тайна эта в том, что нельзя стать магом по книгам... изучив верные заклинания, ибо верных заклинаний НЕТ. И нет заклинаний неверных. Сила не в звуках и движениях... не в наборе звуков и жестов... Сила во врожденной способности... как это... вязать и разрешать... Если ты имеешь... у тебя есть дар, то верным заклинанием для тебя... в твоих устах станет любое слово. Ты должен только определить внутри себя, что это слово вызовет в природе... ммм... определённое... конкретное действие... и в пределах дарованной тебе силы так и будет. И если некоторые одарённые... изучив древние книги... овладевали старинными заклятиями, то не потому, что заклятия эти способны... действенны сами по себе. А потому, что одарённый внутри себя заранее определял их действие... и чаще всего не понимал, что всю древнюю мудрость он мог легко заменить ЛЮБЫМ ДРУГИМ СЛОВОМ ИЛИ ДАЖЕ ЖЕСТОМ, но сделать это мог он и только он своею собственною волей» – пожилой мужчина перестал переводить, отложил книгу и снял очки. – Ольга, ты сошла с ума.

  – Я сошла с ума? – Ольга Валерьевна сделала ударение на "Я". – Я? Может быть, это я сорок лет набивала свой дом всем вот этим? – она ткнула пальцем в невидимые за стеллажами книг стены. – Может, это я из-за этого выжила из дому всю свою семью и стала посмешищем для всех здравомыслящих людей? Я? Я? Так вот, Виталий Иванович, послушай меня. Она лежала у меня на коленях и рыдала в смерть, потому что муж изменил ей с её лучшей подругой, а через минуту она вскочила и убежала к нему, потому что он ей не изменил, и всё, что было, это шутка, враньё и сон.

  – Ольга, ты повторяешься. – мягко сказал мужчина. – Во всяком случае, я склоняюсь к мысли, что её лучше было бы не переубеждать.

  – Не переубеждать? Я знаю свою внучку. Уж кого-кого, а её я знаю. Она хорошая девочка, она – единственное и лучшее, что у меня есть, но она девочка гордая и амбициозная. И он хороший парень, но он заморыш и слюнтяй, и если такая, как она, влюбилась в него, как говорится, с первого взгляда и до последнего вздоха, то это потому, что он там, внутри себя, не зная, не понимая, что творит, установил, что слово «мутабор» отдаёт во власть ему любую женщину, и сказал ей это слово, и всё сбылось. И теперь всё сбылось снова, потому что этот сопляк лежал где-то там лицом в подушку и мечтал знать такое слово, какую-нибудь «крибле-крабле», чтобы того, что было, вдруг не стало. Я говорю тебе, Виталий Иванович, он как раз и есть этот твой, кому от рождения и от природы дано вязать и разрешать. ЭТОГО НЕ СТАЛО! Она побежала к нему, у неё в голове чёрт знает что, какие-то високосные годы, но она верит, что он ей не изменил, потому что он ей и не изменял. ЭТОГО НЕ БЫЛО! Остались туманные непонятные следы, как тень, как морок, как сон. ЗАМОЛЧИ!!! – вскинулась она вдруг на порывавшегося ей что-то сказать мужчину, и тот ответил:

  – Ольга, будь добра, не кричи на меня.

  Она посмотрела на него, не понимая, потом понизила голос:

  – Я не сомневаюсь, что он и этой Ире сказал свой мутабор, как-нибудь случайно, на кой он ей без этого мутабора нужен. Она втюрилась и насела, а он что – он безотказный, дрянь, тряпка, он слова «нет» не знает.

  – Я не могу в это поверить. Для того, чтобы поверить в это, уже нужно подвергнуться магическому воздействию.

  – Я тебя подвергну, – мрачно кивнула Ольга Валерьевна. – Не надо так старательно улыбаться, тебе не идёт. Вот так ты выглядишь лучше.

  Мужчина вздохнул:

  – Извини, Ольга, я сдуру. Ты вообще представляешь себе, какой силы должен быть дар, чтобы уничтожить событие, уже случившееся и оставившее тысячу метастазов во времени и пространстве?

  Вопрос повис в воздухе без ответа.

  – Самое скверное, – устало сказала Ольга Валерьевна, – что он такой слюнтяй. Если ему что-то понадобится или чего-то захочется, он не встанет, не пойдёт, не будет добиваться, как нормальный мужик, он будет сидеть, вздыхать, и мечтать, и ковырять в носу, и настанет день, когда он выковыряет.

  Секунда молчания.

  – Это страшный человек.

  – Может, сказать ему... им? – неуверенно произнёс мужчина.

  Ольга Валерьевна с тоской поглядела на него:

  – Даже ты в это не веришь... несмотря на это всё... – она снова показала на книги.

  – Зато ты веришь, несмотря на то, что никогда не верила во всё это. Впрочем, сказать, наверное, ещё опасней... Это как «попробуй не думать о белой обезьяне» ... Никто не сможет иметь такой дар, знать о нём и не пользоваться им. И никто не сможет пользоваться и не злоупотребить... Это если рассуждать чисто теоретически...

  – Давай рассуждать чисто теоретически, – угрюмо кивнула женщина. – Ты всю жизнь был видным теоретиком. И если ты мне чисто теоретически что-нибудь вырассуждаешь, действовать чисто практически буду уже я сама. Как бы то ни было, Лену я с ним оставить не могу. И забрать он него не могу. Я боюсь, пока он есть на свете, я уже ничего не могу. Виталя, Виталя, что же мне делать?..

  5

  Они лежали в постели.

  – Да нет, какое первое апреля, – всё ещё виновато лепетал он, пытаясь в полутьме увидеть её глаза. – Я и сам не знаю, почему... Убей Бог, не пойму... Будешь смеяться, – он хихикнул, – но мне тогда чуть ли не как-то самому показалось, что это правда. Как-то явственно себе вообразил, что ли... Очень явственно...

  – Я тебе навоображаю, я тебе, дураку, следующий раз так навоображаю... и её я больше на порог не пущу...

  – Она-то при чём, нет, Лен, это ж я сам, ты что?..

  – А что это ты её защищаешь? Я тебе позащищаю, защитник, – она укусила его за шею. – Не надо она нам, она какая-то шальная, от неё дурость заразная...

  -Лена, а может, Бог с ней?.. – непонятно спросил он.

  – Бог с ней. Бог с ними со всеми.

  – Бог с ними со всеми, – гладя её, повторил он, – со всеми-всеми, хоть бы их всех вообще не было, никого, кроме нас, хоть весь мир бы провалился, вот так, кажется, щёлкнул бы пальцами – и всё!