Текст книги "Музыка в камне"

Автор книги: Александр Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Французские историки всячески стараются умалить значимость его побед, испытывая по отношению к Генриху тот же комплекс неполноценности, что и англичане по отношению к Вильгельму Завоевателю. Но только французов понять можно. Государство, созданное норманнами, не имело национальных границ, оно не было ни французским, ни английским. А Генрих победил благодаря мобилизации всех национальных ресурсов. Его поддержали обе палаты парламента. Лордам импонировала его смелость и находчивость, горожанам – его прагматизм, святошам – его показная религиозность, черни – его щедрость и снисходительность. Он первым из королей использовал в своих письмах и посланиях английский язык [16]16
  Король удостоился особой похвалы за «возвышение английского языка» от… лондонских пивоваров.


[Закрыть]. Он первым заговорил о достоинствах английского оружия. И он первым нарушил рыцарский кодекс чести. Необходимая английскому народу победа должна быть достигнута любой ценой: так рассуждал Генрих, когда при Азенкуре (25 октября 1415 г.) отдал приказ перебить знатных пленников.

Во всем этом заключалась не сила, а слабость его империи – колосса на глиняных ногах, которого свалила простая крестьянская девушка. Национализм Жанны д’Арк всего лишь реакция на национализм Генриха V. Последние приверженцы внутрисословного единства во Франции, вроде Филиппа Бургундского, были по ставлены перед необходимостью выбирать – или с народом, или против него.

Войну Алой и Белой розы часто называют последним всплеском феодализма. Но даже самая разгульная феодальная вольница не приводила к столь печальным последствиям – фактической гибели государственной элиты. Для феодалов война была увлекательным занятием, где победителя ждала награда – воинские почести, новые земли. В XV в. в Англии шла борьба за национальное лидерство, вот почему она получилась столь кровавой. Поражения во Франции заставили устыдиться всех – от йомена до рыцаря. И каждый жаждал реванша. И каждый мнил себя спасителем отечества при слабом, никчемном монархе, коим являлся Генрих VI (1421–1471).

В начавшейся суматохе участвовали почти все англичане, а не только знать. Герцога Глостера умертвили с согласия парламента, направляемого Эдмундом Бофором и графом Суффолком. Самого Суффолка казнили простые моряки, но за ними стоял Ричард Йоркский. Судя по всему, Йорки организовали и восстание Джека Кэда в 1450 г. Правящий дом спасли горожане, которым претили откровенно разбойничьи повадки восставших.

В итоге состоятельные буржуа, заседавшие в нижней палате, обрели немыслимые привилегии. Именно палата общин первой выдвинула предложение объявить Ричарда Йоркского наследником трона. Ее члены чувствовали себя избранными во всех смыслах слова, ведь статут 1429 г. закрепил право голоса лишь за теми землевладельцами, которые могли заплатить 40 шиллингов. Авторы закона резонно утверждали, что участие в выборах людей «небольшого состояния или достоинства» ведет к убийствам и мятежам.

Но убийства все равно начались. Почти каждое сражение этой войны превращалось в резню под лозунгом «Пощады не будет». Тактическими достижениями Генриха V никто не пользовался. Лишь через двести лет англичане снова научатся воевать благодаря военному гению Оливера Кромвеля. Столкновения Ланкастеров и Йорков какие-то нелепые, сумбурные. Битва при Таутоне (29 марта 1461 г.) сопровождалась метелью. Битвы при Уэйкфилде (30 декабря 1360 г.) и при Тьюксбери (4 мая 1471 г.) походили на драки. А битва при Барнете (14 апреля 1471 г.) из-за сильного тумана вообще превратилась в трагикомедию. Вошедший в моду полный доспех усиливал ощущение гротеска.

Герцог Йоркский мог бы избежать дальнейшего кровопролития, если бы воспользовался своим шансом после первой битвы при Сент-Олбансе (22 мая 1455 г.). Однако он предпочел действовать законным путем, созвав парламент от имени короля. Мог ли он поступить иначе? Абсолютистские тенденции, имевшие место прежде – в правление Иоанна Безземельного, Эдуарда II, Ричарда II – пресекались на корню. Теперь времена изменились. Генрих VI не годился на роль тирана, но любого другого диктатора народ охотно принял бы, так как чувствовал себя причастным к управлению государством. Вскоре Тюдоры, чьи права на престол просто смехотворны, продемонстрируют, как можно царствовать без ограничений, опираясь на выходцев из низов и приструнив родовое дворянство. Ричард Йоркский придерживался старых феодальных принципов, и потому его голова увенчала ворота Йорка. Ричарду Невиллу, графу Уорику, также недоставало наглости и напористости. Зато ими обладала Маргарита Анжуйская, давшая соответствующее воспитание своему сыну – наследному принцу [17]17
  Во второй битве при Сент-Олбансе (17 февраля 1461 г.) она обратилась за советом к семилетнему Эдуарду: «Какой смертью должны умереть эти два рыцаря?» – «Им нужно отрубить головы», – отчеканил мальчик.


[Закрыть]. Но англичанам была памятна авантюра королевы Изабеллы, и они вряд ли потерпели бы еще одну француженку.

Сластолюбивый Эдуард IV (1442–1483), сын Ричарда Йоркского, мог бы стать основателем династии, подобной тюдоровской, но собственные страсти прежде времени увлекли его в могилу. При его дворе царили вполне ренессансные нравы, а Вудвиллы – типичнейшая семейка выскочек, вкусивших благ, коими их щедро снабжал коронованный зять [18]18
  Волков А. В.


[Закрыть]. Тюдорам Эдуард оставил три важнейших завета.

Во-первых, пополнять казну можно с помощью политического шантажа. Договорившись с Карлом Смелым, Эдуард вторгся во Францию, но, попугав Людовика XI и получив с него 75 тысяч крон отступных и 50 тысяч ежегодных, удалился восвояси, не слушая проклятий обманутого герцога Бургундии.

Во-вторых, политические противники должны лишаться своих земель без права передачи по наследству. При Эдуарде феодальные наделы отчуждались навечно, без возврата наследникам. Таким путем король прибрал к рукам владения Ланкастеров.

В-третьих, осуждение конкурентов осуществляется с помощью парламента, придающего этому суду легитимность. Собравшиеся в январе 1478 г. парламентарии, довольные тем, что их не попросили об увеличении налогов, приговорили к смерти брата Эдуарда – Джорджа, герцога Кларенса. Кларенс давно раскаялся в отступничестве, но зато мог претендовать на престол, поскольку уже тогда для многих стала очевидной незаконность брака Эдуарда IV с Елизаветой Вудвилл.

Нашелся, однако, человек, разделявший устаревшие понятия о чести и достоинстве и почти в одиночку противостоявший порокам нарождающегося Ренессанса, за что потомки заклеймили его как коварного злодея и мерзкого уродца. Это Ричард III (1452–1485), стойкий и отважный в сражениях, ни разу не предавший своего старшего брата, хотя и испытывавший отвращение к его образу жизни, верный семьянин, не терпящий интриганов и подхалимов властитель.

Искажением столь привлекательного образа занялась тюдоровская пропаганда. Ее достижениям позавидовала бы даже советская историография с ее царями Панкиным и Кровавым. Теперь каждый английский ребенок знает, что Ричард был уродлив и горбат; Ричард ответствен за смерть Генриха VI и его сына, а также за казнь Кларенса; Ричард планировал убийство своей законной супруги Анны Невилл, чтобы жениться на племяннице Елизавете Йоркской. И наконец, самое главное: по приказу Ричарда в Тауэре умертвили малолетних принцев, чьим дядей и опекуном он был.

Актом парламента Ричард объявил принцев – с достаточно вескими основаниями – незаконнорожденными и не имеющими права на трон. Принцы исчезли в Тауэре в 1483 г., и дальнейшая их судьба неизвестна. После героической смерти Ричарда III на поле Босворта (22 августа 1485 г.) война завершилась, а королем стал Генрих VII Тюдор (1457–1509) – дальний родственник Ланкастеров, чьи отец и дед были незаконнорожденными [19]19
  Генрих происходил от Бофоров – незаконных потомков младшей линии Плантагенетов.


[Закрыть].

Понятно, что подросшие принцы могли служить угрозой для прав на корону не погибшего Ричарда, а правящего Генриха. Тюдор, тайно устраняя мальчиков, убивал двух зайцев разом – расправлялся с конкурентами и чернил репутацию своего врага. Вероятнее всего, принцы находились в Тауэре, когда Ричард погиб, а Генрих VII прибыл в Лондон на коронацию. Чтобы укрепить свои права на трон, Генрих женился на Елизавете Йоркской, старшей сестре принцев. Предварительно Тюдор уничтожил акт о незаконности происхождения детей Эдуарда IV, поскольку он угрожал и его жене. А с уничтожением акта права на престол автоматически переходили к принцам! Вот их и убрали. Пройдет время, и великий драматург, сочинявший для внучки первого Тюдора, обвинит Ричарда во всех смертных грехах!

Дрожащий за трон Генрих быстро расправился со всеми оставшимися претендентами. На его совести смерть последнего представителя мужской линии Плантагенетов – молодого Эдварда (1475–1499), сына герцога Кларенса. Между прочим, нового короля в его правах на престол поддержали столь ненавистные англичанам французы, сражавшиеся в его рядах при Босворте. Тюдоры, даже преследуя католицизм, охотно сотрудничали с Францией, отрекшись от претензий на земли Плантагенетов. В Англии наступала эпоха Ренессанса, а с ней начался процесс превращения нации рыцарей в нацию лавочников.

Тюдоры

Первым коронованным лавочником стал сам Генрих VII, создавший сеть финансового контроля, внимательно следивший за сбором штрафов и повинностей, проверявший и собственноручно подписывавший главные документы центра административной координации. Будучи бережливым и экономным, он тем не менее выставлял напоказ свое богатство – носил роскошные одеяния, превосходные украшения, дорогие воротники.

Неотложной задачей Тюдора был подъем авторитета монархии, значительно упавшего после Войны Алой и Белой розы. Борясь за этот авторитет, Генрих VII заложил основы великой тюдоровской пропаганды, участвуя в которой его потомки не только правили, но и актерствовали. Наверное, ни одна королевская династия в мире нс имела в своем составе столько актеров! Недаром Шекспира так вдохновила сцена вручения короны Тюдору на поле Босворта: она как будто готовилась для будущей театральной постановки. Если перед Генрихом VII расшаркивались только уцелевшие аристократы, то восшествие на престол его сына в 1509 г. все подданные приветствовали праздниками, танцами и ликованием.

Осквернением памяти последнего из Йорков не ограничилась работа пропагандистского аппарата. Необходимо было расправиться с политическими врагами, чему посодействовали весьма странные авантюры Ламберта Симнела и Перкина Уорбека, самозванцев, судя по всему, подготовленных при тюдоровском дворе и грамотно сыгравших свои роли.

Тюдор блистательно воспользовался заветами Эдуарда IV. С помощью парламента он получал значительные субсидии, собирал небольшую армию и шантажировал ею Францию, обеспокоенную возможностью договора между Англией и Испанией. Гораздо более эффективной статьей дохода служила конфискация имущества. Акты объявления вне закона представляли собой парламентские статуты, провозглашавшие феодала осужденным за государственную измену, его собственность конфискованной в пользу Короны, а его кровь «испорченной»! С помощью этих актов Тюдор приобрел множество поместий: земли Ланкастеров по праву наследства и земли Йорков по праву победителя (здесь очень пригодилась «испорченность» Ричарда III). Оставшиеся феодальные цитадели были постепенно отобраны и переданы под надзор членам королевской свиты.

Правление Тюдоров обернулось полным крушением старой английской аристократии. Количество старинных родов сократилось до 29, да и те были частично в опале, частично ослаблены и разорены. Новых пэров, во всем уравненных с родовой знатью, король выбирал прежде всего из богатых горожан и джентри. Генрих VII пожаловал новые титулы 20 родам, а его сын возвысил 66 человек! Среди них надо отметить такие семьи, как Болейны, Сеймуры, Расселы, Дадли, Сесилы, Кавендиши, Сидни, Герберты. Доверенные слуги короля получили административную власть на севере страны, чьи крупные феодальные семейства (Невиллы, Перси) не любили Тюдоров.

Даже без этих суровых мер прежняя аристократия вряд ли прижилась бы при тюдоровском дворе, где царили новые «лавочные» нравы. Генрих VII выпестовал систему королевского патроната, с помощью которой вознаграждал своих чиновников и слуг, жалуя им посты, земли, пенсии, годовые ренты. Все придворные, от знатных пэров до скромных рыцарей, соперничали друг с другом из-за своей доли в добыче.

Молодой Генрих VIII (1491–1547) являл собой образец средневекового рыцаря. Он сражался на турнирах и в бою, говорил на нескольких языках, играл на лютне и клавесине, разбирался в богословии. Но атмосфера двора его отца давала себя знать, и постепенно Генрих превратился в раба своих прихотей – от еды до женщин. Его слабостями умели пользоваться всевозможные интриганы, особенно будущие королевы Анна Болейн и Джейн Сеймур, лелеявшие свою добродетель, сознавая, до чего может дойти влюбленный в них король.

В государственных делах Генрих пользовался услугами выдвиженцев: Томаса Уолси (сына бедного и вороватого мясника), Томаса Кромвеля (мелкого стряпчего), Томаса Кранмера (не обладающего глубокими познаниями простолюдина) и т. п. [20]20
  Российскому читателю легко вывести аналогию с эпохой Петра I и его «птенцов», таких как Светлейший, Марта Скавронская, Феофан Прокопович.


[Закрыть]Особенно Тюдор ценил хитрецов, подобно Кранмеру, рождавших «гениальные» идеи в подходящий момент (передать вопрос о законности королевского брака на рассмотрение европейских университетов). Но король всегда сам направлял политику своих министров, которые имели свободу действий лишь в тех случаях, когда Генрих был слишком занят.

Высокий авторитет Уолси как духовного лица объяснялся временной прихотью короля, не готового разорвать с Церковью. Напуганное духовенство согласилось, что лучше подчиняться тирану церковному, чем светскому. Для утверждения акта о супрематии и принятия антиримских статутов королю необходим был Кромвель, который блестяще освоил искусство контролировать парламент. В 1536 г. он также помог превратить многочисленный и плохо управляемый Королевский совет в исполнительный орган из 19 человек, переименованный в Тайный совет. Щепетильные деятели, подобные Томасу Мору, не устраивали короля именно в силу своего нежелания быть вовлеченными в его собственные действия.

Во время ликвидации монастырей и секуляризации их земель Генрих продемонстрировал себя истинным сыном своего делового отца. В 1536 г. с одобрения парламента ликвидировали мелкие братства, а через два года принялись за крупные обители. Их закрытие сопровождалось разрушением готических зданий, переплавкой средневековых металлоизделий и драгоценностей, разграблением библиотек – уничтожением всего того, что было когда-то основано «дремучими» норманнами и теперь оказалось ненужным «культурным» Тюдорам.

Процесс ненадолго прервался из-за восстания на севере страны, получившего название «Благодатное паломничество». В нем участвовали крестьяне и немногочисленные представители джентри, оказавшиеся проницательнее крупных землевладельцев, не осознавших масштаба тюдоровского разрыва с католичеством.

Симпатизировавший протестантству Кромвель, стоящий у истоков полной ликвидации монашества, учитывал, однако, интересы новой знати, жадной до земельных приобретений. Награбленные выскочками средства тратились на покупку или аренду земель и недвижимости и тем самым возвращались в королевскую казну: так осуществлялся круговорот денег при тюдоровском дворе. Почти две трети бывшей монастырской собственности перешло в другие руки. Некоторых «полезных» людей Генрих сам наделял поместьями, а некоторых успевал схватить за руку – таких ждала плаха, а не родовое имение. Всего было ликвидировано около трех тысяч обителей, продажа собственности которых и сдача ее в аренду принесли казне доход в 1,5 миллиона фунтов.

Несомненно, от продажи монастырских земель больше всех выиграли мелкопоместные дворянские семьи, накопившие изрядные средства во время борьбы за власть крупных феодалов и их постепенного вымирания. К примеру, к началу правления Елизаветы I в графстве Норфолк 4,8 % маноров принадлежало Короне, 6,5 % составляли епископские или церковные резиденции, 11,4 % владели семьи бывших территориальных магнатов Восточной Англии, а 75,4 % (!) были приобретены джентри.

В год смерти отца Эдуарду VI (1537–1553) исполнилось десять лет, а за дальнейшие шесть лет он успел превратиться в скороспелого протестантского фанатика. Его короткое правление представляло собой диктатуру проходимцев: сначала Эдварда Сеймура (1506–1552), затем – Джона Дадли (1504–1553). Сеймур вместе с Кранмером сделал многое для насаждения в Англии протестантства и уничтожил те церковные ценности, что уцелели при Генрихе VIII. Были запрещены иконы, осквернены гробницы святых, изуродованы статуи, замазаны краской фрески. Удивительное заблуждение: англичане считали чужеземной религией католицизм, столетиями исповедовавшийся их предками, а не немецкое лютеранство, чуть было не возобладавшее при Эдуарде VI!

Протестантская идеология, внедряемая Сеймуром и поощрявшая дальнейшую конфискацию церковных земель, дала идейную основу для его преемника Дадли, спекулировавшего этими самыми землями. При нем зародился англиканский епископат, составленный из тех людей, которые платили за посвящение частями своих владений. Сам Дадли отверг титул лорда-протектора, который носил Сеймур, и назначил себя председателем Тайного совета. Его обычно обвиняют в нелепой авантюре с Джейн Грей (1537–1554), но вполне возможно, что у истоков заговора стоял сам Эдуард VI, люто ненавидевший своих сестер Марию и Елизавету.

К стыду английской историографии, Марию I (1516–1558), казнившую протестантов, до сих пор именуют «Кровавой», а Елизавету I (1533–1603), казнившую католиков, – «доброй королевой Бесс». Взгляд, сформированный протестантскими полемистами, писавшими в елизаветинскую эпоху, оказался на редкость живучим.

Впрочем, такова судьба всех английских монархов, плывших против течения. Мария постаралась приостановить процесс роста новой денежной элиты. В ее правление было возвышено до звания пэра всего 9 человек (при Эдуарде VI – 22, при Елизавете I – 29) и не появились очередные выдвиженцы, за исключением небольшого числа людей вполне достойных, таких как Уильям Сесил. К сожалению, правящая группировка протестантских политиков осталась у власти, несмотря на «кровавые» усилия Марии. Королеве даже не удалось вернуть монастырские земли их законным хозяевам. Неосторожным поступком Марии был ее испанский брак с Филиппом, сыном императора Карла V, но, конечно, он не таил в себе той угрозы, что представлялась Томасу Уайетту и другим повстанцам.

Правившая сорок четыре года Елизавета I завоевала репутацию, намного превосходящую ее достижения, что признают и сами английские историки. Современники отмечали ее сходство с отцом: властна, решительна, энергична, склонна к таким развлечениям, как охота, танцы, музыка, наконец, начитана и прекрасно знакома с языками. Добавим: столь же капризна и подвержена приступам гнева. Вот только там, где Генрих казался грозным, Елизавета выглядела грубоватой – вероятно, давала себя знать натура матери.

Елизавета также использовала выдвиженцев, но уже не столь вороватых, как при ее отце. Она могла позволить себе неспешно отбирать людей для государственной работы. При дворе она сделала ставку на тех, кто уже был облагодетельствован прежде – лично, как Сесил, или через родителей, как Роберт Дадли. Их преданность была гарантирована разграбленными монастырскими богатствами. Естественно, возвращать их Елизавета не собиралась – не для того же она стала главой английской Церкви. Один из статутов вернул Короне те монастырские земли, которые Мария в ущерб себе передала для восстановления Церкви, другой – укреплял владения Короны за счет епископских земель. Пришлось охранять эти земли от посягательств – тут королеве пригодились фанатики, подобные Фрэнсису Уолсингему, сами не стремящиеся к богатству, зато, как верные псы, стоящие на страже интересов новых землевладельцев.

И наконец, Елизавета очень ценила авантюристов – тех, кого не волнует ни религия, ни политика: так выдвинулись Фрэнсис Дрейк, Уолтер Рэйли и др. Но не следует чересчур романтизировать английских пиратов, обладавших весьма трезвым взглядом на действительность. Для большинства из них вполне справедлив девиз Рэйли: «Сколько торговли, столько и войны». Разбойничьи суда снаряжались людьми зажиточными, за которыми часто стояли те, кто давал им в ссуду средства за высокие проценты. Распространение пиратства связывают с преследованиями Марии I, лишившей многих тюдоровских вельмож привычных средств дохода.

Северное восстание, вспыхнувшее в 1569 г., на этот раз под руководством старой родовой знати, удалось быстро подавить. При этом с яростью преследуя католиков [21]21
  В 1585 г. парламент постановил, что если священник рукоположен властью папы после 1559 г., то не требовалось никаких других доказательств, чтобы осудить его за измену.


[Закрыть], Елизавета поглаживала по головке отнюдь не симпатичных ей пуритан, которые нужны были для ослабления внешнеполитических соперников. Таким манером удалось устранить Марию Стюарт и ослабить Шотландию. Шотландцы, издревле гордившиеся своей независимостью, заразились кальвинизмом до такой степени, что сами отдались своему историческому врагу!

С помощью шпионов Уолсингема и английских каперов удалось помочь Нидерландской революции. Даже во Франции протестанты победили бы, если бы первый Бурбон не решил, что Париж стоит-таки мессы. После этого остается лишь восхищаться Елизаветой, накрепко внедрившей в умы своих подданных мысль о «папистской» угрозе. Воистину свалить с больной головы на здоровую! Если кто и плел заговоры, так это именно Англия. Однако психоз оказался настолько силен, что даже сейчас англичане всерьез верят в то, что Испания и Франция могли объединиться, чтобы наказать Тюдоров-еретиков.

Непобедимая армада, так и не приставшая к английскому берегу, дала повод Елизавете патетически воскликнуть, обращаясь к своему «любезному народу»: «Я пришла к вам исполненная решимости жить или умереть с вами всеми в гуще сражения, пасть за моего Бога, за мое королевство и за мой народ!» Отныне и впредь в случае мало-мальски серьезного европейского конфликта Англия готовилась к вражескому вторжению, которое ни разу не состоялось. При этом ее национальные лидеры, взывающие к народу, фактически повторяли фразу, впервые высказанную Елизаветой, конечно, опуская упоминание о «моем Боге» (богов-то много развелось).

Воздавая должное Елизавете как главе государства, поклонники недооценивают ее актерский талант. Советники неоднократно пытались договориться о совместном давлении на королеву в особо важных делах, но им это редко удавалось: Елизавета устраивала сцену, а дело так и оставалось нерешенным. когда надо, «девственница» умела выставить себя обиженной и окруженной врагами. Многие до сих пор верят в искренность ее слез после казни Марии Стюарт, которой предшествовал спектакль под названием «заговор Энтони Бабингтона». Бедная Елизавета, она так долго колебалась, прежде чем подписать смертный приговор! Она так волновалась за безопасность государства!

Важно понять, что люди, благодаря которым опустился топор палача 30 января 1649 г., были подражателями последней из Тюдоров. Недаром Оливер Кромвель с восторгом отзывался о «светлой памяти королеве Елизавете».

Стюарты

Основатель новой династии Иаков I Стюарт (1566–1625) представлял собой довольно мелкую натуру, к тому же изуродованную кальвинистским воспитанием. Его правление вылилось в парад самолюбий: с одной стороны – наглость парламента и юристов, с другой – презрительное высокомерие чиновников и фаворитов.

Вновь возросло количество новых пэров – 62 человека. Теперь этот процесс необратим: при Карле I – 59 человек, при Карле II – 64. Правда, в результате Гражданской войны было уничтожено 99 титулов, но в XVIII в. появились 34 герцога, 29 маркизов, 109 графов, 85 виконтов. Почти все они являлись выходцами из низов, лишь позднее обретшими «родословные». Одновременно Иаков потакал джентри и наживался за их счет [22]22
  Термин «джентри», который мы уже использовали, родился в начале XVII в. Так называли представителей «низшего дворянства», по закону не признававшегося таковым. Верхний слой джентри образуют рыцари, среди которых в свою очередь высшим рангом обладают баронеты. Перед именем рыцаря или баронета ставится префикс «сэр». В 1611 г. Иаков I начал продавать рыцарское достоинство за 1095 фунтов. В XVII–XVIII вв. появилось несколько сотен баронетов, в середине XIX в. их число дошло до 700.


[Закрыть].

Другим его занятием было постоянное лавирование между католиками и пуританами. Возможно, католики надеялись, что стюартовские корни дадут себя знать и Иаков склонится к старой вере. Теперь трудно сказать, каковы были истинные цели Порохового заговора (1605). В любом случае, неосторожное поведение заговорщиков и стоящих за ними иезуитов дало повод обвинить их в покушении на жизнь короля. Растроганный Иаков даровал своему народу Библию. Протестанты воспрянули и запели хвалебные гимны в честь спасения Стюарта. Они пели их вплоть до 1854 г., когда благодарственную службу потихоньку исключили из англиканских молитвенников [23]23
  Однако костры до сих пор горят и петарды взлетают. Что поделать, народ любит исторические фарсы. Сколько их было – взятие Бастилии, штурм Зимнего дворца…


[Закрыть].

Идиллия продолжалась недолго. Короля осторожно попросили поделиться властью с парламентом. В самом деле, довольно собираться ради пополнения казны, ведь власть не менее соблазнительна! А что, если парламентский акт будет иметь не меньшую силу, чем королевские статуты? Однако Стюарт дал понять, что не нуждается в парламенте. Ведь денег ему хватало, парламентариям, в общем-то, тоже, тогда о чем речь? Конфликт удалось бы легко уладить, но вдруг встрепенулись юристы, возомнившие себя третейскими судьями. Эдвард Кок и Джон Пим предложили поставить Верховный суд и над монархом, и над парламентом. Авантюра юристов сыграла свою роль в развязывании гражданской войны, но в итоге она прижилась лишь за океаном, а не в будущей Великобритании, поклонявшейся идолу парламентаризма.

Амбиции джентри, до сего момента вполне удовлетворявшиеся куском с тюдоровского стола, получили идейную поддержку со стороны самого закона. Но и тот, оказывается, не судьи придумали! Хитрый Кок заметил, что неписаный закон уже существует в обществе, а судьи всего лишь формулируют его, так сказать выражая «волю народа». И англичане вдруг уверовали, что их воля освящена веками! Они были правы, решив, что монарший произвол – явление недавнего происхождения. Но не правы, полагая, что каждый из них волен диктовать условия королю.

Из всех монархов, начиная с Тюдоров и заканчивая ныне правящим домом, только Карл I (1600–1649) обладал качествами средневекового правителя. Он мастерски владел рыцарским искусством и при этом отличался морально устойчивым поведением. Однако государственный деятель из него не получился. Чересчур наивный, он постоянно оказывался одураченным своим главным политическим врагом – парламентом.

Карл был славным воином, но скверным военачальником. Опять-таки в Средневековье подобный правитель мог быть вполне востребован: его смелость и честность сочетались бы с опытом и умением других рыцарей. Но на дворе был XVII в., и на войну монарха благословляла не рыцарская элита, а кучка мелких землевладельцев-пуритан, заинтересованных в поддержке дела Реформации на континенте. Палата общин хотела не только рассорить Англию с католическими державами, но и вынудить короля просить денег и тем самым подчинить своей воле.

В 1628 г. парламент сделал очень ловкий ход, поддержав войну, но отказавшись выделить средства на нее королю и герцогу Бекингему. По сути дела, их обвинили в некомпетентности, а таких неугодных «народу» правителей надо менять. Карл разъярился, но денег взять было неоткуда, и он вновь обратился к парламенту, который в ответ всучил ему «Петицию о праве». Этот документ провозглашал право личности на неприкосновенность. В него был включен важный пункт, согласно которому каждый свободный человек наделялся неоспоримым правом на полное и абсолютное владение собственностью. Жалобы собственников направлялись прежде всего против займов, конфискаций и расквартирования солдат. Подобные деяния короля осуждались как «противоречащие правам и свободам подданных, законам и установлениям нации». Интересно, помнили ли о «Петиции» те, кто реквизировал частные поместья и дома во время Второй мировой войны?

Убежденный судьями, Карл подписал «Петицию», а после убийства Бекингема парламентарии подготовили «Ремонстрацию» – протест против «беззаконных» действий короля, которому, в частности, славилось в вину «содействие папистам» [24]24
  Вплоть до Реставрации английские католики устраивали в своих домах потайные комнаты для укрытия монахов. Вот так содействие!


[Закрыть]. Более того, от Карла потребовали ограничить в правах арминиан – сторонников официальной Церкви! Возмущенный Карл распустил парламент, оговорившись, однако, что соберет его снова, «когда наш народ яснее осознает интересы и действия Короны».

В стране сразу наступил покой. Пуритане впали в уныние, а кое-кто из них, подобно Томасу Уэнтворту, сумел договориться с королем. «Антипапистские» войны прекратились, люди наслаждались миром и копили средства, поскольку государственные траты сократились до минимума, а новые налоги не вводились. 1630-е годы вспоминали как «золотое время» даже при Кромвеле.

К сожалению, в 1635 г. Карл совершил необдуманный поступок. Руководствуясь патриотическими побуждениями и надеясь на понимание, он распространил налог на королевский флот («корабельный налог») с приморских графств на всю страну. Если бы король обратился с этим предложением к парламенту, оно, несомненно, было бы принято. Но теперь оппозиционеры возопили о тирании. Из их рядов выдвинулся некий Джон Хемпден, гордо отказавшийся уплатить… 20 шиллингов. Дело двадцатишиллингового «мученика» вызвало широкий резонанс, нашлось немало желающих повторить его подвиг, и в 1639 г. было собрано лишь 20 % налога.

В 1638 г. вдруг заволновались шотландцы, одураченные Елизаветой и оказавшиеся у разбитого корыта – без своего короля, без своей воли, на правах чуть ли не провинции. Англиканские реформы доконали шотландских пресвитериан. Они вспомнили о независимости и подписали так называемый Ковенант, а затем отказались распустить генеральную ассамблею – местный аналог парламента.

Устав от бесконечных амбиций своих подданных, Карл попытался начать военные действия. Сдержав обещание, в 1640 г. он собрал парламент. Тут бы и проявиться национальному чувству. Но парламентарии, еще пятнадцать лет назад рьяно подбивавшие Карла на войну, теперь заупрямились, желая отомстить непослушному монарху, и в результате последовало позорное поражение английских войск на севере. За спиной короля парламентские лидеры пошли на сговор с шотландцами, приветствуя их как освободителей, чему были удивлены сами шотландские генералы, прибывшие в Лондон. Карла обязали выделять из казны деньги на финансирование переговоров между пуританами и на содержание оккупационной армии.

Вскоре «Короткий» парламент сменился «Долгим». Первым его деянием стала казнь «отступника» Уэнтворта, не успевшего в свою очередь начать обвинительный процесс по делу Пима и других изменников. Томас мужественно защищался, и парламентарии так и не сумели осудить его на основании закона, впервые прибегнув к помощи толпы. Перед угрозой беспорядков Карл уступил, и первая революционная казнь состоялась. Мы называем ее революционной в силу беззаконности совершенного деяния, но период, который вскоре наступил, в английской историографии принято именовать Гражданской войной, хотя отечественные историки упорно кличут его Английской революцией.