Текст книги "Шизогония"

Автор книги: Александр Тюрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

4. Ужас Европы

Станция «Европа-1» по сути представляла собой цилиндр диаметром порядка семидесяти метров и высотой около тридцати; семь ластовидных опор и семь кинетических якорей уходили от нее вверх и в стороны, вгрызаясь в лед.

Это когда всё было, как доктор прописал, а сейчас информация, собранная о станции, укладывалась в несколько более печальную картину. Половина якорей была оторвана, из семи опор сломалось четыре. Станция, сильно накренившись на бок, напоминала уже избушку на кривых курьих ножках; она просела на полсотни метров вниз и продолжала проседать дальше. Более того, нижняя ее часть контактировала с большой линзой океанической воды, созданной последним приливом. «Европа-1» проваливалась через всё более рыхлые слои льда и, в итоге, должна была нырнуть в океан.

Станция молчала. Сканирование показывало, что она ведет никакого радиообмена. Скорее всего, не функционирует и главная силовая установка.

Станция была сильно не в порядке. При том на «Европе-1» что-то случилось еще до прилива, поэтому она и не смогла противостоять натиску стихии; на самом-то деле ее системы стабилизации могут очень многое, в том числе спасать от любого крена и сильного проседания.

Имелась еще одна веская причина, чтобы попасть на станцию. Младший лейтенант Лучко был серьезно болен, он отключался, потом приходил в сознание, но ненадолго, и снова... То самое «кольцо» пролетело сквозь Васю не просто так. Наверняка что-то оставило в нём... Но как может материальная штука пролететь сквозь материал комбинезона, гибкую и умную «броню» из керамидовых чешуек, которую не пробьют осколки разорвавшейся неподалеку гранаты? И как можно пролететь насквозь, не нанеся внешних повреждений?

Да мы разве ученые, чтобы дать вразумительный ответ? Впрочем, подозреваю, и ученые отделались бы каким-то невнятным мумуканьем про гипоградиент квазинтеграла...

Ладно, есть чем занять голову, а уж тем более руки.

Пробивать обшивку станции – если точнее, три слоя внешней оболочки – решили поликсилиновым зарядом в районе нижнего аварийного люка. Перед тем надо было пробурить в первом слое обшивки, армированной металлокерамике, направляющий канал. То, что никакой реакции от станции не последовало, указывало на то, что защитный периметр отключился, в том числе  ударные сенсоры.

После взрыва – проделавшего путь в третий отсек – оттуда неожиданно хлынула вода; двоих из нас даже смыло и отнесло на десяток метров.

Подождали, пока сойдет несколько тонн жидкости, потом отправились внутрь, разрезая на ходу клочья арамида из последнего обшивочного слоя, которые еще заслоняли проход.

Открывшийся отсек представлял до аварии пищеблок и столовую, но то, что мы сейчас увидели, напоминало внутренности корабля, поднятого из морской могилы.

– Лучко пока что на стол, – скомандовал Трофимов. – Будем искать медблок, там наверняка должен быть робохирург.

Подшлемный дисплей показывал схему станции, но подробности заканчивались указанием отсеков, основных коммуникаций и агрегатов.

– А я надеялся съесть здесь нормальный бутерброд, – протянул Никитский, – пиная ногой консервные банки, разбросанные по полу. – О, я и сладенького хочу, надоели эти жидкие писи из питающей трубочки.

Старлей поднял с пола банку с джемом, посмотрел на нее с нескрываемой алчностью.

– Клубничный… А нельзя ли заделать дыру и восстановить нормальное давление воздуха, хочется чайку испить. Я ж не про пиву и водку, товарищ командир.

Командир глянул на нашего технаря.

– Какой пластырь не накладывай, а накачать воздух мы не сможем, – терагерцевый сканер в  руках Вейланда напоминал булаву, особенно в сочетании с его цилиндрическим шлемом. – Все обесточено, скорее всего управляющая система выключила главную энергетическую установку еще до начала прилива. Так что, когда пошел крен, то на достойный ответ не хватило энергии, что и привело к частичному затоплению станции. Вырубило резервный генератор, а вместе с ним и саму управляющую систему.

– Ладно, это все лирика, – подытожил командир. – Давай, показывай, что у нас за ближайшими переборками… Ага, отсюда можно пробиться во второй отсек. Там радиальный коридор. Двадцать метров и мы, скорее всего… в медблоке. Судя по ячеистой структуре боксов, это он. Так, Вей, есть предложения, как это сделать?

– За тем люком, что виднеется возле плиты, начинается вентиляционный канал; воды там нет и, скорее всего, не было. Можно открыть люк без особого насилия, поработаем молекулярным шибером, слой за слоем, и замок у него вывалится.

– Никитский, действуй, ты у нас главный по взлому, – распорядился командир.

Через десять минут люк стал хрустеть в нескольких местах, а еще через минуту Никитский с довольным хохотком потянул его вакуумной присоской. Далее были лопасти вентилятора, которые можно было снять отверточным манипулятором, который присутствует на третьей руке Вейланда; за ним открылся длинный желоб вентиляционного канала.

– Корнеев – первый, – скомандовал Трофимов.

«Люблю» я во всякие дыры лезть, это, наверное, потому что самый худой. Лучко бы вызвался добровольцем, он исторически – из казаков-пластунов – но сейчас Васёк сам ждёт нашей помощи.

Желоб привел меня в радиальный коридор, здесь люк всего лишь на винтах был. Коридор также обесточенный, разгерметизированный, но сухой. Нашлось еще два трупа, похожие на мертвого Петреуса, только разложение зашло глубже; по сути, это были груды слизи. Не поздоровилось даже костям, от черепов одни обмылки остались, крепки оказались только импланты нейроинтерфейсов и силопроводы для мышц, в общем, синтетика. Кстати, судя по их конфигурации, покойные при жизни относились к разведке НАСН.

И что самое интересное, а может и противное – я видал немало покойников, но тут можно было употребить именно такое слово – эти не были спокойными. Покойники-беспокойники. Точнее, неспокойной являлась слизь, в которую они превратились. Она не замерзала и то ли сама колебалась, то ли в ней вибрировало нечто постороннее. Впрочем, проверять собственным пальцем не хотелось.

Дверь в медблок была открыта, а внутри, как и следовало ожидать, всё оказалось перевернуто. И явно не водной стихией, а словно бы мечущейся толпой.

На полу куча битого стекла, следы крови вроде как от порезов, в боксах погром. Но на удивление в одном из них остался целый робот-хирург, мирно так стоял в своей нише. Поскольку у него имелся собственный аккумуляторный источник питания, то он включился и выдал на экран, заменявший ему лоб, колонку цифр самотестирования. «К работе готов», – произнес робохир и изобразил улыбку, должную вызвать доверие к его мастерству. Что и оставалось сообщить по близкосвязи – наши теперь могли выдвигаться на точку.

Трофимов и Вейланд ухитрились протащить Лучко по вентиляционному каналу, вместе мы вложили его в операционный модуль, напоминающий яйцо. Наконец за дело взялся робохир, снял с Василия шлем и скафандр; на наружный экран модуля был выведен результат томографии. Он визуализируется в виде изображения вращающегося полупрозрачного тела. Туда, куда падает взгляд, начинается увеличение фрагмента вплоть до различения деталей размером в микрометры, еще выдается разная дополнительная информация – тип ткани, биохимический состав, стереоформулы составляющих веществ и тому подобная галиматья…

 У Лучко в районе крестца была инородная нитевидная структура – и безо всякой стереоформулы понятно. А состояла она из кремнийорганики. Ниточка, выходя из пучка на его крестце, обвивала позвоночник и подступала к черепу. Еще она обладала собственным движением. Страх.

– Возможно удаление инородного тела, – мерным голосом сообщил робохирург. – Вероятность летального исхода – двадцать процентов, вероятность неполного удаления – сорок процентов. После операции будет необходимо погружение пациента в искусственную кому и трехдневное восстановление поврежденных тканей с помощью регенерационной матричной терапии.

Мы переглянулись.

– Вася бы нас одобрил, рисковать он любил, а тут именно так, что не рискнешь, не выживешь, – Трофимов вздохнул и скомандовал робохиру. – Начинай. И уж постарайся, иначе я из тебя сделаю ведро гаек.

– Из меня невозможно сделать ведро гаек, – возразил «собеседник», – я слишком сложно устроен. – Во мне есть микрочипы, информационные шины, устройства ввода-вывода, сервомеханизмы…

– Это так присказка, действуй, пока по мембранам не получил, – распорядился Трофимов и у робохира выскочило на манипуляторе сразу пять лезвий – последние два, самые тонкие, были уже не различимы глазом, засверкала искорка лазерскальпеля.

На последующее действо я уже не мог смотреть, отошел к выходу в радиальный коридор и подумал о нашей небрежности. Мы даже не выставили охранение, уверены, что здесь все мертвы, раз обесточено. А ведь на станции может быть что-то чужое, враждебное и вполне себе живенькое, вроде той нитевидной гадости, что вцепилась в позвоночник Васи Лучко.

Я прошел несколько метров по коридору и вибрационный датчик засек нечто, напоминающее шарканье ног. Явно из следующей двери. Прошел еще три метра, примечая, что двигаюсь уже на полусогнутых, как будто готов отпрыгнуть и стрелять. Собственно и предохранитель винтовки на одиночные поставил. Её дулом повернул ручку, открыл дверь; инфракрасный канал прицела показал помещение в багровых тонах; смутно так, тепловые контрасты минимальные.

Я включил фонарик-«клещ», смонтированный под стволом, резкий пучок света вырвал сектор, который заканчивался пластиковыми занавесками, как в больничных палатах. За ними что-то двигалось. Концом ствола отодвинул занавеску. Там был человек, в гермокомбезе и лицевой маске вместо шлема – слишком легкая снаряга для давно обесточенной станции – кажется, женщина. Она сидела на стуле перед мертвым экраном холовизора, немного шаркая ногами, мерно так. Затем встала, шагнула ко мне, я сдал назад. Она что-то говорила, но я не мог слышать – ни на одной частоте. Что-то тут было не так. Однако я не мог еще сформулировать, что.

Я упал, когда пятился задом в коридор. Попытался встать, но свалился снова. Я пополз от нее по коридору, а она шла за мной. Вскоре я не мог пошевелить ни одной ногой, они словно были стянуты невидимыми узами.

И вот она наклонилась надо мной. Я видел за ее маской красивые глаза, пряди каштановых волос с ореховым оттенком. Она наклонилась надо мной и в этот момент лицевая маска свалилась с нее. Вместо нижней части лица оказался вход в воронку багрового цвета, нижняя челюсть разошлась в стороны и напоминала клещи, шея и грудная клетка словно расстегнулись. Открывшаяся полость была выстлана не слизистыми покровами, а чем-то напоминающим наждак.

Наверное, контраст между красивой верхней частью лица, нежными глазами и этим адским провалом просто парализовал меня. Воронка становилась всё больше, она тянула меня – точнее, меня тащило к ней что-то невидимое глазу. Скрипнули застежки моего шлема, тут и противный звук – будто острые лезвия скребли по забралу, сдавливало трубки дыхательного автомата, мою левую руку прижало к боку. Когда явно стало нехватать воздуха и голова принялась набухать, пора читать отходную, надо мной полыхнул термоинъекционный боеприпас и атакующее существо разлетелось пеплом и искрами. Ноги снова зашевелились, сгорели все чертовы узы и петли. Надо мной склонились озабоченные лица Трофимова и Вейланда.

– Что это было? – спросил я, едва продышавшись.

– Это трансформант, хорошее слово я придумал. Все на станции «Европа-1», кто не погиб, стали трансформантами, – пояснил Вейланд. – В них живёт и заодно их преобразовывает паразит, может быть, тот самый, которого мы видели в е-медузе.

5. «Юпитер-12». Побег в ад

Клубок нитей, вышедший из головы трупа, поплыл так будто его несло течением. Нити сохраняли подвижность, совершали быстрые круговые движение и ветвились. Я бросился драпать от них по коридору, понимая, что пока буду вызвать лифт или открывать дверь на другой ярус, они меня настигнут и зацапают. Получается, мне не выйти из это долбанного отсека...

Я услышал крик «пригнись», инстинктивно повиновался; надо мной сверкнул будто десяток вспышек от фотокамер, жар прошел катком по темени, а нити разом вспыхнули и спалились. Створки лифтовой двери были открыты и я влетел в лифт головой вперед. Чуть не попал носом в живот стоящей там Шайне Гольд, вооруженной, кстати, не только сумкой изоляционного типа, пробы она что ли собирает, но и короткоствольной автоматической винтовкой «TAR-200». Похоже, именно эта штука, длиной не больше пистолета Стечкина, выстрелила только что термоинъекционным боеприпасом.

Когда створки замкнулись, кибероболочка лифта долго уточняла, на какой нам уровень, и только после крепкого мата поехала вниз.

 Я наконец разогнулся.

– Авария, коллега, – сообщила женщина, но голос ее был как-то слишком ровен. – И притом серьезная.

Сдается мне, она вполне ожидала эту «серьезную аварию».

– Итак, госпожа Гольд, о чем ты мне сразу не сказала? Кто вам дал команду не обращать внимания на то, какие «образцы» и «пробы» доставляет зонд? Кто дал команду не проводить общее обеззараживание станции?

– Сейчас не до этих разборок, увы, я не была свободна в своих объяснениях, – она мило, но отстраненно улыбнулась, как будто речь шла о пережаренной яичнице, и полувоенный комбинезон изрядно подходил этой улыбке. – Поврежден второй контур реакторной зоны, произошел большой выброс пара в пространство жизнедеятельности, у всех членов аварийной команды тяжелые ожоги из-за отсутствия средств защиты, интересным образом их доступ к аварийным скафандрам был заблокирован.

– Не ходи кругами как акула. Что было в этом контуре?

– Гнездовье жизни, чужой, кремнийорганической, ей высокая температура ни по чём, – Шайна снова улыбнулась, то ли застенчиво, то ли торжествующе. – Гнездилась эта жизнь в очень правильном месте для своей пролиферации, так что сейчас биологическая опасность лихо распространяется по станции. Да, в общем, не только биологическая, она способна влиять и на косную материю, легко расщепляя пластики вплоть до нанотрубок и графена.

А это, считай, конец вычислительным мощностям, электроцепям, трубам и и вообще системе жизнедеятельности. С металлом-то считалось больше проблем, если рядом с Юпитером, поэтому здесь делался упор на самовосстанавливающийся пластик в самых умных его модификациях – как выяснилось, ошибочный.

– И какой вывод?

– Такой, что мы берем катер и улетаем, – она пожала плечами, как квалифицированный хирург, который сделал «всё, что в наших силах» и, закрыв скончавшего пациента простыней, едет домой.

– Мы? Даем деру? С чего мне такая честь? От вашего «де-немурского» стола нашему?

– Потом объясню. Может, нравишься... Шутка, – впрочем, лицо ее было на этой фразе свершенно серьезным.

От ее руки отделилось виртуальное окно [6]6
  Изображение, проецируемое на зрачок прозрачным дисплеем, находящимся на поверхности глаза.


[Закрыть] со схемой станции – Шайна открыла между нами канал близкосвязи.

– Катерный терминал вот здесь, – с ее пальца сошла виртуальная искорка и села на схему, еще одно мановение и зажегся маршрут, самый короткий путь туда. Не по прогулочной палубе, а через оранжерею, что двумя уровнями ниже. – У меня есть доступ на этот ярус, я все ж таки биолог.

– Тогда за ягодами.

Лифт выпустил нас на нужном уровне, однако перед нами сразу возникла мрачного вида дверь .

Шайна провела ладонью, где у нее был имплантирован скин-коннектор [7]7
  Устройство связи «человек-машина», представляющее собой органический имплантат, вживленный под кожу.


[Закрыть] – словно погладила эту дверь, а на самом деле ввела код доступа – потом подставила зрачок под луч сканера. И оранжерея впустила нас.

Десять шагов по «зеленке» и по мне прошла волна благодати. Я полгода кантовался на борту транспортного судна, чертова эта каталепсия, ступор почти всё время, смертельно осточертевшие белые панели; даже применение нейроинтерфейса для смены реальности было запрещено, чтобы там какие-то зоны мозга не перевозбудились. А здесь, в двух шагах от Юпитера, цветочки, бабочки летают, птички чирикают и столь мощный букет запахов, что никакой глюксофт [8]8
  Программный код, эйфорически действующий на психику.


[Закрыть] с самым навороченным нейроинтерфейсом такое не повторит. Даже голова закружилась и Шайне Гольд понадобилось тянуть меня за рукав.

Впрочем, когда мы подошли к кустам малины, а здесь она была разноцветной, я уже был близко к норме, хотя в душе все еще царил восторг. И вдруг прямо на моих глазах крупные ягоды стали вспучиваться, идти темными пузырями, которые слипались гроздьями. Это было как надругательство над святыней. Из пузырей стали выходить извивающиеся нити, что мигом свивались в клубки. И вот уже клубки покатились в нашу сторону. Как перекати-поле, только по воздуху.

Я всерьез обалдел, почти что в ступор попал, а вот напарница отреагировала быстро, видимо подозревала о возможных сюрпризах.

– Господин Келин, через оранжерею проскочить не удастся, включаем план «Б», выметаемся через боковой секторный выход. Потом спускаемся вниз – на ярус техобеспечения – и по нему уверенно двигаемся к катерному терминалу.

Изогнутая поверхность станции, имеющей приятную форму бублика, давала отличный обзор. Клубки катились за нами, оставляя пыльный след. И катились они быстро.

Когда убегаешь от волка, то наверное присутствует ощущение, что вот-вот линейка острых зубов войдет тебе в ляжку. А здесь казалось, что эти нити уже окрутили тебя, входят в кожу, вползают в чрево, обвиваются вокруг спинного хребта, затягиваясь петлями на позвонках и вот-вот начнут резать внутренности ломтиками.

Но убегали мы хорошо, с ветерком, чуть даже секторный выход не проскочили, который вообще-то был едва заметен на стенной панели – та, с помощью пленочного экрана, имитировала субтропический лес.

Когда до выхода оставалось совсем немного, я почувствовал: что-то есть, прямо перед ним. Легкое марево, намекающее на облако аэрозоля, а может и разряженный студень. Я подхватил валяющуюся на дерне сливу и швырнул в ту сторону. Слива, успешно пролетев несколько метров, застыла в воздухе и словно обросла волосами.

И тут же волна огня растеклась по мареву, это Шайна отстрелила термоинъекционный боеприпас.

Огонь, казалось, имел форму и дышал, даже был пронизан яркими жилками, но еще пара секунд и он резко свернулся. На его месте недолгий дымок, а потом вернулось марево. Не помог термоинъекционный боеприпас, наверное из-за открытого пространства.

– Эта штука не только устойчива, но еще умеет прятаться и маневрировать , – согласилась напарница. – Мы тоже попробуем. Поднимай-ка в темпе почвенный слой. Его толщина не более тридцати сантиметров.

С помощью какой-то вовремя подвернувшейся лопатки сорвал и завернул набок шматок дернины, под ним был еще немного комковатой земли, которую я мигом разгреб – ниже съемные, но хорошо примыкающие панели из металлокерамики. Шайна кинула мне вакуумную присоску – без таких ни один технарь на станции не ходит – и я смог оторвать одну из панелей; тяжелая, блин, даже при нашей искусственной гравитации.

Мы соскользнули в образовавшийся колодец и сразу поверху прошел ветерок, швырнув ворохом опавшей листвы, сухой травой, комьями земли; вслед за тем в тоннель заглянули нити. Очень живенькие, подвижные, извивающиеся, крутящие в разные стороны своими головками, которые походили на жемчужные бусинки. Это естественно способствовало нашему ускорению.

А бежать и драпать в этом тоннеле было очень непросто. Он вообще-то предназначен для гибких ремонтных роботов типа слизень. Мрачный люминесцентный свет панелей – единственное, что сопровождало нас в пути, если не считать оптоволоконных и энергетических кабелей, аккумуляторных батарей, труб, кронштейнов с компьютерным оборудованием и очень низкого потолка. Да еще каждый пятьдесят метров – люк. Удобно передвигаться только на карачках – если это вообще можно назвать удобным.

Хотя я срочную служил на дизельной подлодке, там обстановочка схожая – язык мой уже свесился до пупа, когда спутница наконец сказала:

– Остановка, мы в районе катерного терминала, только, если не забыл, он на два уровня выше.

Я с налету высадил решетку вентиляционного колодца – коррозия помогла. И подставил Шайне руку.

– Подсажу.

– Не надейся. Совсем не тот случай, когда дама вперед.

– Протест принят, хотя эротических мотивов у меня не имелось, честное слово.

Лестницы внутри колодца не было, но ее функции выполняли выступы, снабженные дымовыми датчиками. Движение по вертикали выматывало, хотя немалый опыт карабканий (по веревочным трапам) у меня имелся.

Поднялись на два уровня, второе дыхание не открылось, так что получилась зверская потовыжималка. Наконец – катерный терминал, если схема не врёт. Только не с парадной стороны.

Я выдавил плечом решетку, замыкающую колодец и оказался на горизонтальной поверхности. Радость, что наконец передышка, была мгновенно омрачена. Представшая картина мне настолько не понравилась, что я даже забыл на время о спутнице, которая настоятельно требовала, чтобы ей подали руку…

Здесь недавно толпились живые люди. И было их немало, двадцать-тридцать. Но сейчас от них остались только протезы зубные, линзопроекторы глазные, разъемы коннекторов, чипы нейроинтерфейсов, сердечные клапаны, шунты, искусственные мышечные ткани типа силикорда. Все это находилось в окружении груды ослизившихся внутренностей, напоминающих плавленый сыр, и кожи, превратившейся во что-то вроде густой мыльной пены. Останки были затянуты клубами густого словно бы жирного пара. Почему они не смогли удрать?

Значит, то, что их убило, умеет хватать и держать.

Разрушению подверглись и некоторые конструкционные материалы, особенно пластик, покрывший буграми и пузырями; поустойчивее оказалась металлокерамика.

Я наконец услышал «эй», наклонился и подал руку выбирающейся из колодца Шайне.

– Надеюсь, у тебя крепкие нервы, – сказал я.

– Тут была давка, как на распродаже, когда туалетные ершики всего по два доллара, – прокомментировала она, оглядев драматическую сцену. Самообладание у дамочки и в самом деле на высоте. – Только отсюда так просто на стартовый стол не попадешь. Это всего лишь пункт сбора, где составлялись списки вылетающих на «Европу-1», и каждый пытался доказать, что он самый важный. Их не пустили на отправляющийся борт, сказали, подождать до следующего рейса. Пока они ждали, всё для них и закончилось.

Шайна поднесла свою чудодейственную ладошку-вездеход к стене и там, где только что не было ничего, кроме гладкой поверхности, открылся овальный проход – чудо кристаллической механики, дверь за сто тысяч баксов.

Мы зашли с черного хода прямо в ангар. Здесь было около десятка летательных аппаратов, но только три относилось к тому типу, что мог слетать на Европу и вернуться назад.

Два из них были явно не в порядке, уж больно густо облеплены рободиагностерами, как смородина тлёй, много снятых панелей, кучи выброшенных на палубу агрегатов и деталей, а вот к посадке в третий катер готовились люди первого сорта.

Одного из них я узнал – сенатор Горовиц в собственном соку – несмотря на 90 лет сверкающие белые зубы, лес волос, пересаженных с молодого трупа, яркие глаза, вырезанные у клона в стране Четвертого мира; значит, все-таки прилетел с нами на «Юпитер-12» сокол капитолийский. Вместе с секретаршей, сработанной по всем правилам эротической науки – ремастеринг зада с помощью коллагеновых пружинок, генная стимуляция бюста, глянцевая манга-кожа – на самом деле напыленная, и аниме-глаза, выращенные на живой плантации органов в орбитальном Плантс-Бей. Ясно, с кем законодатель предавался «каталепсии». Там, где появлялся этот задорный сенатор, омоложенный со всех концов с помощью плюрипотентных клеток, всегда что-нибудь происходило; война программ, бунт блоггеров, восстание вирусов или майдан роботов, в результате чего куш получала корпорация, которую лоббировал сей мощный джентльмен.

Плюс еще два десятка людей, выглядящих на все «пять»; никаких отвисших щек и пивных животов. Среди них был позапрошлогодний лауреат Нобелевской премии по химии за поверхностно-активные вещества, создающие неуничтожимые пузыри с рекламными надписями на боках, узнаю этот высокий лоб от бровей до затылка; про него рассказывали, что он cпёр открытие у одного вьетнамского ученого, который не имел таких возможностей пиариться и не принадлежал к людям первого сорта.

Сенатор в плаще а ля римская тога и секретарша в скромном (по размеру) мини располагаются около небольшого автомата, выдающего чипкойны – валюту юпитерианской системы. В метре от них бодигард; конечно же, с квадратной челюстью, жующей «веселую», а если точнее что-то бормочущую резинку, с автоматической винтовкой под беспатронный боеприпас. Нобелевский лауреат трётся неподалеку, с интересом посматривая на задок сенаторовой секретарши.

Когда я перевел взгляд от койн-автомата к катеру и обратно, то секретарши там уже не было. Прошло всего пять секунд.

Мой растерянный взгляд перехватила Шайна Гольд, всё поняла, и направилась, доставая свой специфический короткоствол, к сильно раздувшемуся сенатору. А непростая у меня подружка.

Из-под плаща сенатора выпали туфли секретарши. Гольд навела на него ствол и что-то сказала. Бодигард навел винтовку на мисс Гольд. Я приготовился отвлечь внимание на себя, швырнуть ему в башку забытый кем-то на палубе крепежный твистлок – когда-то с гранатой у меня неплохо получалось – и укрыться за капитальной теткой с лошадиной челюстью. Наверняка ж какая-нибудь аристократка, из тех, у кого прадедушка торговал неграми и мочил аборигенов на завтрак, обед и ужин; по такой сразу стрелять не будут.

В этот момент тело сенатора лопнуло – ошметки плаща, внутренности, и то ли нити, то ли струи вязкой жидкости брызнули во все стороны.

Почему-то сработали системы пожаротушения, прыснув густой пеной из форсунок на подволоке. Заодно полыхнуло огнем, это Шайна выстрелила термоинъекционным боеприпасом. Нобелевского лауреата, слишком тесно общавшегося с секретаршиным задом, испепелило вместе с остатками сенатора; бодигарда, пытавшегося защитить высокопоставленное тело, убило тоже. Техники с быстротой орлов и трусливостью мышек забились в разные щели. Пассажиры, огромными прыжками устремившись к катеру, затолкнули тех, кто дотоле чинно входил на борт, как шайбы в ворота. Через какие-то две минуты катер стартовал. Пошел вертикально, на разгонных ускорителях, раздался крепкий хлопок воздуха – это он преодолел шлюз. Минуту спустя я увидел на имеющемся здесь объемном экране, как катер на маршевых, набирая скорость, уходит в сторону Европы. Он, кажется, еще совсем рядом, но вот режим телеприсутствия отключается, дюзы катера прощально мигают и меркнут в сияющей пустоте.

Везет же людям.

– А с чего ты взяла, Золушка, что мы попадем на борт этой замечательный тыквы? – спросил я у Шайны; её лицо немного замаралось от копоти, а брызги от системы пожаротушения проделали на щеках слезливые дорожки .

– Нам и не надо было попадать на этот борт.

Она вывела в виртуальное окно экстренную информацию.

Катер не долетел до Европы. Сильно не долетел. Взорвался, когда еще набирал ускорение.

– Ты знала, что так будет? Зачем надо было торопиться туда, куда не надо?

– Не знала, – она энергично тряхнула кудряшками. – Но когда мы появились в ангаре, стало ясно, по внешней симптоматике, что эта публика, сенатор, лауреат, менеджеры подразделений, представители корпораций и прочие, несут в себе плазмодий. В-общем, надо искать другой способ выбраться отсюда.

Она подняла с палубы и перебросила мне хеклер-коховскую винтовку, оставшуюся от бодигарда.

Есть другой способ выбраться из дырявой консервной банки, брошенной на дно моря?

Не надо отчаиваться, сказал один парень на погибающей подводной лодке Северного флота. И в самом деле, смерть – это не конец.

Шайна аккуратно взяла пробу в контейнер Дьюара, дыхнувший морозным паром – один из неиспепеленных ошметков сенатора.

– Сейчас приглашаю в лабораторию № 7, там есть установка, которая позволяет секвенировать и генотипировать наследственное вещество биоматериала, а заодно его реплицировать и рекомбинировать; в общем, много чего. Так что есть шанс подготовить плазмоцид за короткий срок. По дороге я тебе буду говорить, когда стрелять, потом и сам научишься вычислять трансформантов.

Единственное оружие моряка на гибнущем корабле – это вежливость.

– Плазмоцид, я не ослышался?

– Для людей плазмодий является инфекцией, а инфекционное заболевание можно лечить с помощью антибиотиков. Плазмоцид против плазмодия, название в тему.

Итак, его зовут «плазмодий». Впрочем, не совсем улавливаю, зачем нам прямо сейчас готовить какой-то плазмоцид, однако это лучше, чем ничего.

Стрелять пришлось уже на выходе из ангара. Тела трансформантов расстегнулись словно кожаные куртки, открыв багровый зев, когда они оказались в пяти метрах от нас. Причем двое из них мгновенно вскарабкались на плечи трех остальных, чтобы атаковать на верхнем уровне... А до того были на вид совершенно обычные люди, в цивильных костюмах – в таких ходят приглашенные ученые, не входящие ни в одну из служб станции.