Текст книги "Одолень-трава"

Автор книги: Александр Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

                * * * 

Я иду по цветущему лугу,

хорошо и светло, как в раю,

незабудки поют мне как другу

немудрёную песню свою.

Я шагаю хмельной и беспечный,

закасав по колени штаны,

улыбаюсь ромашке аптечной

и подругам её озорным.

Всё в природе красиво и мудро,

хоть стихи или песни слагай,

про такое вот доброе утро

и такой замечательный край.

Я вприсядку пускаюсь с цветами,

никакого запрета мне нет,

ведь стрекозы не зря с мотыльками

тоже рядом танцуют балет.

Я кружусь на лугу каруселью,

от восторга валяюсь в траве

и картины пишу акварелью

в беззаботной своей голове.

                       * * *

Словно косы в космы расплетённые,

словно пальцы рук переплетённые,

как котёнком спутанный клубок,

корни, под землёю погребённые,

славой и величьем обойдённые,

кормят в неге выросший цветок.

                      * * * 

Зачем смеяться, если всё так грустно,

зачем грустить, когда весь мир смешон.

Да здравствует великое искусство,

смеяться громко в дни сорокоуста

и слёзы лить под старый патефон.

                      * * * 

Всегда рождала подлецов земля

в достаточном количестве на брата:

по генералу вышло на солдата

и по погонщику на каждого коня.

                  * * * 

В твоих глазах огонь шальной:

взглянула – и горю свечой.

В губах же клей. Прильнул я к ним,

приклеился и стал твоим.

* * * 

Мне жить с тобой и без тебя невмочь:

неясно всё, как действие в балете.

Ты улыбаешься, но только на портрете,

а в жизни хмуришься и гонишь меня прочь.

                      * * *

Хмель, наверное, бродит во всём.

мы с тобой целовались украдкой,

наливались наливкою сладкой

и хмелели от счастья вдвоём.

                     * * *

Я каждой женщине гляжу вослед

и девушек глазами провожаю.

Ты не ругай за это, дорогая,

смотреть меню – не значит есть обед.

        Л Е Т О

            1

Закружилась земля

в блеске лунных фантазий

всё быстрей и быстрей.

Так кружится юла

под ребячьей рукой,

иль танцует в экстазе,

захмелев от восторга,

на сотах медовых пчела.

И от гонки такой

стали ночи намного короче,

стали зори бывать

друг у друга в гостях,

пить вино или чай,

говорить меж собой по полночи

и, как знак рандеву,

поднимать в небо розовый флаг.

Светлым дымом цветов

затянуло луга и поляны,

божьей свечкой горит

на опушке лесной иван-чай,

ходим мы по земле

от круженья её как в дурмане,

словно кто-то на нас

вылил бочку вина невзначай.

Наши девушки вдруг

потеплели и стали смешливы,

в кружевах сарафанов

расцвели, как лесные цветы,

и завидуют им

чёрной завистью старые ивы,

и роняют росинки,

как слёзы, на них с высоты.

А когда-то они

тоже были стройны и пригожи,

точно также могли

волновать чьи-то души собой:

тёплый дождь, умывая, 

ласкал им бессовестно кожу,

и бесстыдник туман

ноги гладил холодной рукой.

А сейчас возле ив

обнимают мальчишки подружек,

их сердца, как оркестр,

играют любовь в унисон.

Смотрит небо на них

яркой россыпью спелых веснушек,

а кузнечик под музыку

пробует свой баритон.

До чего хороши

тёплых дней кружевных перезвоны,

точно кто-то мой край

светлой музыкой напрочь залил:

колокольчик ветрам

отдаёт с уваженьем поклоны,

и цветёт незабудка,

чтобы лето никто не забыл.

                    2

То дождя холодящие стрелы,

то тумана печальная мгла.

Надоело, ох, как надоело

жить без лета, любви и тепла.

Мне б сейчас пробежаться по лугу,

по цветущей, как в сказке, траве,

закружить в белом платье подругу,

словно облачко в синеве.

Мне б побольше стихов, а не прозы,

чтоб с русалками юными лес,

где танцуют под солнцем стрекозы

вальс лесов и полей полонез.

Я по-детски мечтаю об этом –

о счастливой любви и тепле.

Где ты, доброе томное лето, -

светлый миг на холодной земле?

             ТЁПЛЫЙ ДОЖДЬ

Расчесал он берёзу на ровный пробор

гребнем тёплым тягучим, как песня,

мило с ней поболтал, и пустой разговор

показался ей сказки чудесней.

Возле ног её выткал узорный палас

из воды и цветов позолоты,

чтобы с ветром танцуя согласия вальс,

любоваться ручною работой.

Как стаканы с гулянки он вымыл цветки,

опрокинув, повесил сушиться,

побродил по кустам, добежал до реки,

видно, тянет водицу к водице.

Добежал до опушки и за нос грибы

потянул из земли на свободу,

и подставили дождику медные лбы

сыроежек рябых хороводы.

Разобиженный душем нежданным паук

чертит сеть для пиратской охоты,

копошится профессор паучьих наук,

впрок готовит урок для кого-то.

Спохватившись, бежит по воде муравей,

как солдат по военной тревоге,

нелегко мурашу на лохматой траве

рисовать лабиринты дороги.

Вот и ветер дохнул, как со школьной доски

вытер тучи рукою ребёнка.

Тихо радуга, выгнувшись, пьёт из реки

тёплый дождик цветным жеребёнком.

      ПОСЛЕ ДОЖДЯ

Дождь замешкал на минутку,

и тот час же без помех

чистотою незабудки

небосвод расцвёл для всех.

Старой марки легковушка,

искупавшись под дождём,

как проказница девчушка

подмигнула мне огнём,

раздурачилась, игриво

спину выгнула дугой,

на прохожих шаловливо

тёплой брызнула водой,

покатила всё быстрее,

засверкала как хрусталь.

Тучки глупые за нею

потянулись тоже вдаль.

Солнце землю осмотрело,

а немного погодя

стало делать своё дело -

греть её после дождя.

       ОСЕННИЙ БАЛ

Осенний ветер тасует тучи

вздымает листьев девятый вал,

нас приглашает на самый лучший

на ежегодный прощальный бал.

Летите, птицы, спешите, люди,

смотрите в оба, вас чудо ждёт,

сегодня с летом прощаться будет

лесная братья, лесной народ.

Здесь принцы крови – дубы и вязы,

ольха с березой – дуэт принцесс,

рябина с кедром – княгиня с князем,

и люд попроще – сосновый лес.

Под вздохи ветра, глухие всхлипы,

под тайный шепот вязель-дождя

вступают в танец сосна и липа,

осинку за руки на круг ведя.

Она смущаясь, дрожа от страха,

вся раскрасневшись, словно вино,

вдруг закружилась, так в пальцах пряхи

кружится весело веретено.

За ней берёзка в нарядном шелке

ладьёй по жухлой траве плывёт,

а следом ниточкой за иголкой

подружек тронулся хоровод.

Им рукоплещут седые ели:

«Почин прекрасен, хорош пример.

Ну, что зарделись, мадмуазели?

Здесь каждый – рыцарь и кавалер».

Шагнули к дамам дубы и вязы,

степенно вышел красавиц клён.

Дождь сыпал сверху на них алмазы,

а ветер песни играл в тромбон.

Давай станцуем и мы, родная,

к нам тоже осень, как в лес пришла:

я весь в морщинах, и ты седая,

всё ближе к стуже идут дела.

Ты летним ветром ко мне прильнула,

согрела душу живым теплом.

Стояли сосны, как в карауле,

и лес был домом, и лесом дом.

Танцуйте, дамы и кавалеры,

пускайтесь в пляску и стар, и мал,

держитесь за руки, как за шпалеры,

ещё не кончен осенний бал.

               ОСЕНЬ

Отзвенели летние денёчки

золотистой солнечной струной,

и берёзка в жёлтенькой сорочке

говорит по-своему со мной:

«Разлюбила? – Горевать не надо! –

Не пришла? – И это не беда.

Я одна ведь тоже, но в награду

ты ко мне заходишь иногда».

Ах, берёзка, жалостные речи –

для меня бессмысленная муть.

Дай-ка обниму тебя за плечи,

припаду, как матери, на грудь.

Вовсе не грущу и не рыдаю:

у меня красавиц полный лес.

Я пройду его с конца до края,

словно путник по стране чудес.

Загуляю сам себе на воле,

ну, а если упрекнут – тогда

я скажу, что сердце обезболить

надо человеку иногда.

Потому ломлюсь напропалую,

значит, это мой особый путь –

целовать берёзку молодую

и ласкать берёзовую грудь…

Отрезвел я, голова, как бочка,

стыд в душе и беспокойный страх.

У берёзки порвана сорочка,

слёзы серебрятся на ветвях.

             КУДРИ

Это ещё не конец, но крамола,

повод для будущих смут.

Кудри арабскою вязью до пола,

словно стихи, по бумаге текут.

Жаль, что читать не могу по-арабски,

не изучал, как на грех, впопыхах,

мысли её, как стихи или сказки,

я бы прочёл не по-русски в кудрях.

Нет мне теперь ни минуты покоя,

всё я боюсь, что читатель другой

кудри её, словно книгу раскроет,

и прочитает их смелой рукой.

Тает надежда последней снежинкой.

Может, поможешь мне снова, весна?

Ты подвяжи ей туман, как косынку,

чтоб не смущали людей письмена.

           НОЧЬЮ

Месяц рыжий и щербатый –

озорной пацан –

завалился спать на хату,

словно на диван.

На него лохматый Шарик

лает во всю пасть,

видно, хочет к божьей твари

на рога попасть.

Возле хлева дремлют гуси,

что им до Луны!

Слава, Господи Иисусе,

что приносишь сны.

Думу думает корова:

«Месяц как хорош!

На телёнка небольшого

издали похож.

Пробежал бы хоть по крыше,

почесал бочок».

Слышал месяц иль не слышал,

знает только Бог.

За деревней ткут из дыма

серый холст костры,

пролетают в страхе мимо

тучей комары.

По муравленой тропинке

Вася-Василёк

ненаглядную Иринку

вёл под кренделёк.

Задержались у беседки,

простояли час,

целовал сосед соседку

много-много раз.

Потекла в крови истома,

музыке под стать.

Месяц всё ворчал над домом:

«Не дадут поспать».

               НАТАША

– Что случилось? – Нет Наташи. –

Где она? – Не можем знать. –

Так не стойте, матерь вашу,

надо ж девушку искать.

У родни узнайте толком,

может, есть какой-то слух.

Человек ведь не иголка,

не соринка и не дух.

Обзвоните, обойдите

всех знакомых и друзей,

сколько надо заплатите

за известие о ней.

Что за мука, что за пытка

вспоминать из раза в раз,

как стихи, её улыбку,

встречи наши – как рассказ.

Люди добрые, ищите,

где и как – мне всё равно,

если знаете – скажите…

– Она замужем давно.

              ВЕЧЕР

                1

Ну-ка, сядем, лапушка,

на скамейке рядышком,

станем разговаривать

про свои дела.

Я – почти что дедушка,

ты – почти что бабушка,

хоть пора печалиться

вовсе не пришла.

Вспоминаем молодость –

прошмыгнула белкою,

как заря вечерняя

отпылала страсть.

Мы уже не прячемся,

как сосед с соседкою,

можем разговаривать

на скамейке всласть.

Про дела домашние

говорим обыденно:

грядки, вот, не полоты,

не идут дожди,

комаров на улице

видимо-невидимо,

завалилась изгородь,

хоть не городи.

Дети не приехали –

обещали к Троице –

моя дочка Настенька

да твой сын Иван,

перестройку вспомнили –

вот так перестроились –

всё в России-матушке

глупость и обман.

От реки повеяло сыростью,

как с кладбища,

солнце успокоилось,

улеглась жара,

стадо возвращается,

слава Богу, с пастбища,

да и нам, наверное,

по домам пора.

Ах, ты, моя милая,

что же мы наделали!

Хоть о том, что минуло,

горевать грешно.

Ты калиткой стукнула…

Занавеска белая,

как невеста грустная,

всё глядит в окно.

             2

Ах, какой ты милый

и какой ты глупый,

близкий и далёкий,

жалкий и чужой,

если б знал, как хочется

выпить твои губы,

по лицу усталому

провести рукой,

увести куда-нибудь

далеко за реку,

чтоб траву заречную

горячо примять.

До чего же надобно

мало человеку,

но и этой малости

не у кого взять.

Ты слова хорошие

говоришь про то же,

на скамейке рядышком,

как всегда сидим,

говорим о юности,

что-то сердце гложет,

как глаза усталые

от кострища дым.

Я всё время думаю,

как же это вышло,

что живёшь ты рядышком,

всё-таки не мой.

Точно как на дереве

лакомая вишня,

хоть вставай на цыпочки –

не достать рукой.

Как же не заметили

мы с тобой друг друга,

как пути-дороженьки

наши разошлись,

то ли снегом-холодом

замела их вьюга,

то ли дождик-слякотник

загубил нам жизнь.

На село негаданно

опустился вечер,

хочется-не хочется,

но домой пора.

Вопреки поверию

время плохо лечит,

значит, снова мучиться

будем до утра.

Я иду усталая

к дому по дорожке,

словно из бокала бы

допила вино.

Милый ненаглядный мой,

посиди немножко,

погляди украдкою

на моё окно.

                КОМЕТА

По каким закоулкам ты шастала

и зачем тебя вдруг занесло,

чудо-юдо в полнеба хвостастое

к нам на землю и в наше село.

Ты висишь над соседнею улицей

необычна и очень мила,

как красивой девчонкой любуется

на тебя половина села.

Да и ты, как я вижу, стараешься

отличиться от нашинских звёзд,

деревенских красавиц чураешься,

расфуфырив на зависть им хвост.

А они, покраснев от смущения

за свой скромный неброский наряд,

как цветы первоцветы весенние

всё теплее и ярче горят.

И всё чаще мальчишки влюблённые

выбирают в небесном саду

звёзды нашей деревней взращенные,

а не модную суперзвезду.

               ***

Сидел у старой хибары

на камне, уснувшем во мху,

бледный измученный парень

в куртке на рыбьем меху.

Он ждал терпеливо подругу

часы, недели, весь год.

Солнце прошло по кругу

не раз голубой небосвод.

Уж камень рассыпался прахом,

а девы всё нету и нет.

Там кудри ей вьёт парикмахер,

здесь ждёт её верный скелет.

  ПРИВОРОТНОЕ ЗЕЛЬЕ

Приходи ко мне скорее,

ведь не зря искала я

для тебя у чародея

приворотного питья.

Долго он его готовил,

на огне варил семь дней,

и не спал над тем настоем

всю неделю чародей.

Он шептал над сон-травою,

корешки в котёл бросал,

вместе с «волчею корою»

«глаз вороний» растирал.

У костра колдун молился:

«Приверни, моё зельё,

мила друга к молодице

на совместное житьё».

Чуть живая прибежала

ночью страшною домой,

душу я в лесу сменяла

на свидание с тобой.

Только я и не жалею,

нет мне жизни без любви.

Пей же зелье чародея

и скорей к себе зови.

               ***

Не скажу тебе ни слова,

уходи, коль по добру.

От несчастия такого

я, надеюсь, не помру.

Не разлягусь в домовине,

я ещё, ядрена мать,

должен сена дать скотине,

от крылечка снег убрать.

Расколоть дрова и баню

истопить, чтоб банный дух

сдул с души тяжёлый камень,

словно тополевый пух;

постелить постель и, может,

выпить чуть для куражу.

Если ты придёшь – ну, что же

я ни слова не скажу.

  ПЛАЧ ОТЦА

Я сегодня не таю

грусть-кручину,

дочку замуж выдаю

на чужбину.

На чужбину далеко

на край света.

Ох, поверьте нелегко

сделать это.

То же, что в саду сорвать

цвет пригожий.

До чего ж она на мать– 

то похожа.

та нога и та рука,

те же жесты,

краше не было пока

здесь невесты.

Я смотрю и не могу

насмотреться,

только слёзы всё бегут

прямо в сердце.

И щемит его, и жжёт,

и терзает,

и когда та боль пройдёт,

я не знаю.

Ах ты, доченька краса,

милей милой,

как косой траву, отца

ты скосила.

Мне не в радость белый свет,

не в удачу.

Я молюсь на твой портрет

и всё плачу.

Что нашла ты в том краю,

на чужбине,

здесь жила бы, как в раю,

как в малине.

дочка, доченька моя,

в дальнем крае

твоя новая родня –

вся чужая.

Может, станет обижать

смеха ради,

а свекровка-то не мать

не погладит.

Поживи ещё чуть-чуть

вольной птицей,

смотришь, здесь когда-нибудь

приземлишься.

Здесь вокруг одна родня:

дяди, тёти.

Я умру – вы без меня

проживёте.

Прошептала тихо дочь:

«Милый, папа,

я с тобою жить не прочь,

ты б не плакал.

Без тебя мне жизнь не в раж,

не в удачу.

Я сама неделю аж

горько плачу.

Всё реву и не могу

нареветься,

слёзы падают на грудь

прямо в сердце.

Знаю я, что там вдали –

всё чужбина,

буду жиь я без родни,

как былина.

Может, станет нелегка

моя участь,

и к тебе из далека

не домчусь я.

Но без милого, отец,

много хуже,

ухожу я под венец

прямо к мужу.

Улечу с ним в дальний край

птицей сильной.

Ты мне, папа, пожелай

лёгких крыльев».

  ТОСКА – ПЕЧАЛЬ

Как на море-океане

да на острове Буяне

возле дуба на поляне

красна девица сидит,

умывается слезами,

как святой перед образами,

укрывается руками,

грусть-тоска её томит.

Ну, зачем, скажи, кручина,

ты измучила дивчину,

иссушила, как былину

сушит жаркий суховей,

угони свои печали

ты в заоблачные дали,

чтоб они не обижали

никогда простых людей.

Если вздумаешь остаться

и со мною потягаться,

то тогда святого старца

я на помощь призову.

Он приблизится к девице,

скажет: «Надо помолиться,

как же так могло случиться,

что ты грезишь наяву?»

И заплачет горько дева,

как в темнице королева,

обошли, мол, справа-слева

думы чёрные меня.

Опьянев от полной власти,

душу рвут они на части,

и она горит от страсти

и сгорает без огня.

Скажет старец: «Что ж, дивчина,

поборюсь с твоей кручиной

и кнутами, как скотину,

угоню отсюда вдаль.

И тогда засвищут птицы,

друг твой вздумает жениться,

на тебе, краса-девица,

и пройдёт твоя печаль».

              ***

Сегодня небо синее,

как у тебя глаза,

и мы с тобой счастливые,

счастливее нельзя.

На небе нет ни облачка,

и так же мы чисты.

Твоя цветная кофточка,

как на лугу цветы.

Приветная улыбочка –

не девичья игра.

Гуляем мы в обнимочку

до самого утра.

Тебя зову любимой я

и радуюсь сполна.

Глядит на нас, завидуя,

печальная луна.

А звёзды, словно семечки,

так просятся на зуб.

Шепнула на скамеечке:

«И ты мне тоже люб»

До зореньки милуемся,

не жизнь, а просто рай.

Захочем – поцелуемся,

как будто невзначай.

И ангелом хранимые

смеёмся над собой:

«Стань мне женой, родимая. –

Пожалуйста, родной».

                 МЕЧТА

Она мечтала о том мгновенье,

когда в аллее, где листьев рой,

ей повстречается, как провиденье,

высокий добрый и молодой.

Он скажет нежно: «Вы так красивы,

к лицу Вам шляпка и сарафан,

а если хочется Вам стать счастливой,

прошу к венцу Вас со мной, мадам».

Он взглянет томно, прошепчет страстно,

ища улыбку в её глазах,

и станут небо и мир прекрасны,

точь-в-точь как пишут про них в стихах.

А солнце жжёт ей худые плечи,

терзает шляпу и сарафан.

Она торопится, спешит на встречу:

мечта – неправда, но не обман.

                      ***

Ты подошла ко мне и прошептала:

«Я так люблю…». И взгляд твой был красив,

что сердце мотыльком затрепетало,

в безумном танце крылья распрямив.

Я затаился, я ступить не смею,

чтоб не спугнуть удачу в этот миг.

Так перед бурей в страхе глупом млеет

невежественный верущий мужик.

Ах, сколько лет я жаждал этой встречи

и этих слов, солгать не даст Господь.

Ты, словно доктор, душу мою лечишь,

бальзамом счастья поливаешь плоть.

Мир засиял средь темноты кромешной.

Твои слова, как добрые стихи.

Ресницы уронив, сказала ты с усмешкой:

«Я так люблю… французские духи».

  ТРУБКА СТЕПАНА РАЗИНА

Думу думал атаман,

как всегда с любимой трубкой.

Говорят, связал Степан

с ней судьбу свою не в шутку.

Но скользнула невзначай

трубка за борт, словно рыбка.

«Казаки, не подкачай,

здесь, скорей всего, не глыбко».

Раздевались казаки,

кто шустрее – те в одёже

дна искали у реки,

да, видать, не вышли рожей.

Не схотела Волга-мать

отдавать назад потерю.

«Будем день и ночь искать,

воздаётся-то по вере».

Но ничто не помогло,

пусто, как в худом кармане.

За ночь много утекло

и воды, и ожиданий.

Закручинился Степан.

Казаки всю ночь не спали,

раз в печали атаман,

есть причина для печали.

Предлагали казаки

трубки разного фасона.

«Дураки вы, дураки,

трубки ваши – ваши жёны.

И не смейте отдавать

их ни другу и ни брату,

мне же счастья не видать,

сам во всём я виноватый».

Ах ты, матушка-река,

знала ль ты про бунт казачий,

что Степан без табака

растерял свою удачу?

И не царские стрелки

победили вольных братьев,

а красавицы реки

то ли зависть, то ль проклятье.

Говорят, где уплыла

трубка рыбкой золотою,

плачет древняя ветла

над могучею рекою.

Может, просит у реки

для народа лучшей доли:

чтобы жили казаки,

как положено, – на воле;

чтобы жизнь была полна

хлебом, домом – не иначе,

чтоб у каждого – княжна,

и у каждого – удача;

может, плачет о судьбе

вечной памяти Степана?

Где же нынче голытьбе

взять такого атамана,

чтобы снова сотрясти

все основы барской власти.

Прежде надо бы найти

трубку Разина на счастье.

             ПОСЛЕ ОХОТЫ

 «Идёт охота на волков, идёт охота

 на серых хищников матёрых и щенков…»

 В.Высоцкий.

Вы помните охоту на волков?

Я егерей тогда оставил с носом.

Одним прыжком, уйдя из-под флажков,

решил неразрешимые вопросы.

Я крикнул всем: «Смотрите на меня

и делайте такие же движенья,

мы ускользнём все вместе от огня

и запросто уйдём из окруженья.

Забудьте страх, наш звёздный час пробил,

сегодня жизнь поставлена на карту».

Я не жалел на этот раз ни сил,

ни куража, ни страсти, ни азарта.

И я ушёл, судьбе наперекор,

казалось бы, есть повод веселиться,

но за спиной остались, как укор,

погибшие щенки и мёртвые волчицы.

Теперь кляну безумный свой прыжок,

я рвался зря из жил и сухожилий.

Ах, если б был на свете волчий бог

со мной луна и звёзды бы завыли.

Но бога нет. Темно, хоть глаз коли.

Иду опять знакомою тропою,

и там, где пахнет кровью от земли

отчаянно и безутешно вою.

                           ***

Моя милка милая распустила косыньки,

по лицу размазала слёзы кулачком:

«Убегу я к батюшке от тебя постылого,

от тебя несносного мышью полевой.

Выпорхну из форточки птичкой горемычною,

с жалобною песнею полечу туда,

где родная матушка выплакала глазоньки

над моей несчастною горькою судьбой».

«Не кручинься, девонька, моя милка милая,

нам ли беспокоиться, нам ли горевать.

Для тебя единственной я поближе к вечеру

в кошеву узорную запрягу коня,

сядем в неё рядышком, подстегнём буланого,

колокольчик весело затрезвонит песнь.

Мы приедем к батюшке и родимой матушке,

то-то будет радостно на душе у всех».

Моя милка милая улыбнулась весело,

уняла кручинушку, заплела косу:

«Я б тебя, любимого, дни и ночи слушала,

до того ты умные речи говоришь».

                ЗВЁЗДЫ

В тишине печальной и морозной

ангелами вытканный узор.

Я весь вечер изучаю звёзды,

слушаю их тайный разговор.

Узнаю их, как в толпе знакомых

узнают за тысячу шагов,

радуюсь, что нынче много новых

засветилось Божьих светляков.

Я и сам хочу на небо страстно

потому, что в суете земной

чувствую себя предельно ясно

кем-то в грязь затоптанной звездой.

              ВАЛЬС-БОСТОН

В гостях у Верочки одни лишь девочки

да виды видевший патефон,

танцуют шерочки и машерочки

старее старого вальс-бостон.

Заводит Зиночка опять пластиночку

одну и ту же который год.

Она за Митеньку сегодня Ниночку

подругу верную на круг ведёт.

А рядом Оленька танцует с Поленькой

на свой особенный чудной манер.

Учил когда-то её Николенька

товарищ верный и кавалер.

Смуглянка Тонечка кружит легонечко

белянку Машеньку, как во сне.

А где же мальчики – друзья и дролечки?

Они остались на той войне.

Танцуют девочки-пенсионерочки

погибших мальчиков вальс-бостон.

Салфетки старые и этажерочка

глядят по доброму на патефон.

Про встречи нежные поёт по-прежнему,

рыдая музыкой, старина.

Кружатся девочки одни с надеждою,

для них не кончена ещё война.

     ВИНО ИЗ ОДУВАНЧИКОВ

Вино из одуванчиков – особое вино.

Его пьют мудрецы и маленькие дети,

кто любит жизнь и кто живёт на свете,

как Богом испокон заведено.

Вино из одуванчиков – целительный нектар

от всех недугов и душевных хворей,

как доброе врачующее море

иль русской бани духовитый жар.

Вином из одуванчиков не потчуют гостей

из рюмок дорогих и вычурных бокалов

в фамильных замках и шикарных залах

средь золота и дорогих камней.

Вино из одуванчиков в подвалах не хранят,

как виноградный сок не мучают в неволе,

чтобы потом хвалить бессовестно в застолье

раздавленный ногами виноград.

Вино из одуванчиков не купишь за рубли

и не займёшь у друга для веселья.

О нём мечтают втайне короли,

надеясь на него, как на спасенье.

И шлют они на край земли гонцов

в неведомые страны и пределы,

чтоб укрепить свой дух и чахнущее тело

вином чудесным из простых цветов.

И бродят по земле, как призраки, гонцы,

хотят найти вино и выполнить приказы,

но золото, чины и царские указы

не открывают чудные ларцы.

Вино из одуванчиков… Да есть ли где оно?!

Откуда про него известно всё поэтам?

Гонцы уже иссохли, как скелеты,

и грозные цари нашли покой давно.

А на земле вовсю цветёт весна,

благоухая яростно и пряно!

Пчела за мёдом рвётся на поляну

вином из одуванчиков пьяна.

На камнях музицирует ручей.

Поля, вином живительным политы,

беременны уже тяжеловесным житом

и радуются тяжести своей.

Идут девчонки стайкой по цветы,

плетут венки из жёлтых первоцветов,

вином пахучим их встречает лето –

вином любви и юной красоты.

Вино из одуванчиков – незримое вино.

Идите в лес, себе вина налейте,

душой бессмертной тот напиток пейте,

пусть лечит вас и веселит оно.

                ДАМА ПИК

Чёрт возьми, да разве это драма,

чтобы в плачь или истошный крик?

Из колоды утащили даму

не простую, а чертовку пик.

Может, кто по глупости иль пьяни,

или кто за крупный интерес,

королеву дьявольских желаний

увели, как шпагу за эфес.

Королеву лжи и вечной муки,

чёрных мыслей и коварных дел

вытащили чьи-то шулерские руки,

раскрутив картёжный беспредел.

«Слава Богу, – заявили дамы

всех других оставшихся мастей, -

ведьма с возу, значит, меньше срама

и ненужных пиковых страстей».

Короли поспорили немного,

но решили, что в конце концов

пусть ей будет скатертью дорога,

и попутно дуют семь ветров.

«Хватит склок и ежедневной ссоры,

подозрений, желчи и бузы,

хорошо, что есть на свете воры», -

заключили разговор тузы.

Чёрт возьми, да разве это драма?!

Дама пик – капризна и низка…

Жалко лишь, что без чертовки дамы

не сыграешь даже в дурака.

             ИВА

Распустила косы ива,

словно в песне, у реки.

Что красиво, то красиво

не наврали старики.

Но зачем ты смотришь в воду?

Не тревожься, не журись.

У российского народа

тоже пакостная жизнь.

Тоже в пору утопиться,

прыгнуть в омут головой.

Нет, родная, не годится

так глумиться над собой.

Проплывут по небу тучи,

изотрётся в пыль печаль.

Так что ты себя не мучай,

не язви себя, не жаль.

Пусть случится, что случится,

улыбнись, пойдём со мной,

станем вместе веселиться

и смеяться над бедой.

Сделай модную причёску,

вытри мокрые глаза

и давай назло берёзкам

на ночь спустим тормоза.

             КАКТУСЫ

Они растут, к себе вниманье

не привлекая красотой,

ни чистотой благоуханья,

ни философской простотой.

на них ни почки, ни листочка,

ни стебелька и ни ветвей.

Они сидят себе в горшочках,

укрывшись пылью от людей.

И так бы, может, прозябали

они, как в ссылке короли,

когда б однажды в нашем зале

нежданно вдруг не расцвели.

И мы застыли в восхищенье

от необычной красоты,

от колдовского превращенья

уродцев в дивные цветы.

Так безобразная девчушка

однажды волею небес

на удивление подружкам

идёт принцессой под венец.

               ЛЕШИЙ

Старый леший притомился,

прошагал десяток вёрст.

Кто б, скажи, ещё пустился

в дальний путь в такой мороз?

Вся другая нечисть ныне,

схоронясь, в тепле сидит,

чай гоняет из полыни,

повышает аппетит.

Забавляется в картишки,

ставит весело на кон,

кто орех, кто гриб, кто шишку,

кто пучок травы вдогон.

Старый леший сел под елью,

съел сухой рябины гроздь.

Нет, друзья, не от безделья

он пошёл в такой мороз.

Молодёжь, поди, не знает,

что таким холодным днём

смерть с косой в тайге гуляет,

как разбойник с кистенём.

И налево, и направо

косит острою косой

не для дела – для забавы,

как бурьян, народ лесной.

Потому-то старый леший

и пустился в дальний путь,

присмотреть за глупой векшей,

зайца с птицами вспугнуть.

Пусть не спят, а держат уши

на макушке узелком,

чтобы смерть-старуха души

не взяла у них тайком,

чтоб она себе поживу

в нашем доме не нашла.

Все должны остаться живы,

вот такие-то дела.

Лесовик прилёг на ухо,

на чуток прикрыл глаза.

В тот же миг над ним, как муха,

прожужжала зло коса.

                 ФЕИ

По лесам, где ландыши, белея,

умывались жемчугами рос,

жили-были маленькие феи

под покровом ласковых берёз.

По ночам в любое время года

на опушке или у реки

собирались феи в хороводы,

словно одуванчики в венки.

Их встречали временами люди

там, где тлели огоньки цветов,

где хрустальный голос незабудок

чаровал любителей стихов.

Феи им рассказывали были,

про принцесс и добрых королей,

как они божественно любили,

как ценили преданных друзей.

Как, себя нисколько не жалея,

поднимались люди против зла,

как умнели в сказках дуралеи,

совершая добрые дела.

Так и жили, отводя напасти

от влюблённых, пьяных и детей.

Не было на свете больше счастья,

чем вниманье и заботы фей.

Но ничто не вечно под луною,

и однажды дрогнули леса,

по берёзам, срубленным весною,

потекла кровавая роса.

И исчезли маленькие феи

без протестов, жалоб и борьбы.

Вместо них пошли по всей Расе,

как дурман, поганые грибы.

      ЛЕСНАЯ ФЕЕРИЯ

Там, где быль живут и небыль,

где земля целует небо,

где гуляют, словно волки,

тёмной ночью чудеса,

где луна навстречу богу

по воде тропит дорогу,

там, как выстрел из двустволки,

лес взметнулся в небеса.

Там деревья-исполины

смотрят гордо на долины,

им известно всё на свете

от бездомных облаков.

На своих верхушках ели

их качают, как в качелях,

облака за игры эти

шьют им шубы из снегов.

Там на солнечных полянах

иван-чай растёт духмяный,

созывая на добычу

до нектара падких пчёл.

И летят стремглав сестрицы,

чтобы мёдом поживиться,

благо, есть для них приличный

под скатёркой красной стол.

В те леса, как завсегдатай,

ходит издавна сохатый,

чтоб понежиться на воле,

посмотреть цветные сны:

вот бежит он тихо-тихо

по траве густой с лосихой,

а у леса на приволье,

как деревья, их сыны.

А весной обычно птицы

прилетают здесь гнездиться,

на ветвях в пушистых кронах

строят чудо-терема,

веселятся без предела

и сражаются умело,

когда жадные вороны

лезут нагло в их дома.

По озёрам в белой дымке

собираются кувшинки,

полногрудые подружки

затевают перепляс.

Друг за другом по порядку

по волне идут вприсядку,

даже древние подружки

показать желают класс.

Приплыла развеять скуку

из глубин холодных щука,

отложив дела и ужин

из-за пляшущих цветов.

Посмотрев, сказала: «Рыбы,

мы, наверное, смогли бы

станцевать фокстрот не хуже

под мелодию ветров».

Прошипели тихо утки:

«С этой барышнею шутки

даже истинным злодеям

не советуем шутить».

Громко крякнули утятам:

«Собирайтесь в круг, ребята,

из воды нам поскорее

надо ноги уносить».

Возле озера на зорьке

мошкара ведёт разборки,

налетая друг на друга,

словно тучи пред грозой.

Комары и комарихи

закрутили в небо вихорь,

и стоит по всей округе

комариных песен зной.

Рядом с заводью русалки

по ночам играют в салки

или, сидя на полянах,

пьют волшебное вино,

терпеливо ждут прохожих,

чтобы тех, кто попригоже,

как в кабак смертельно пьяных,

заманить к себе на дно.

С ними сёстры-лихорадки

учиняют беспорядки,

по всему летая свету,

словно карлик Черномор.

Беззащитному народу

не дают они проходу,

рассыпая, как конфеты,

немочь чёрную и мор.

На траве пасутся зайцы –

надо силой запасаться,

ведь зима, поди, не спросит,

ел ты летом или нет.

Лишь весёлые зайчишки

затевают кошки-мышки,

их не очень-то заботит

диетический обед.

А медведь горбатит спину

на плантациях малины.

Он сегодня, как на даче,

собирает урожай.

«Хорошо бы за погоду

раздобыть немного мёду, -

говорит он, – а иначе,

хоть ложись и помирай»,

Волк таёжным переулком

вышел утром на прогулку,

словно кто на именины

на барана пригласил.

Нос задрал он свой, но брюхо

пело песни с голодухи.

Он пытался есть малину,

да зверей лишь рассмешил.

В чаще сладко спит лисица –

камуфляжа мастерица.

Чтобы мухи не мешали,

нос укутала хвостом.

Рядом глупые лисятки

меж собой играли в прятки

и случайно заплутали

за раскидистым кустом.

Их вороны доглядели,

на поживу налетели,

не боятся, видно, бога,

обижая малышей.

К счастью, мать, почуяв горе,

за кустом нашла их вскоре

и, рванувшись на подмогу,

прогнала воров взашей.

В той же чаще и маслята –

в масхалатах как солдаты –

чтобы славу приумножить,

дать врагу решили бой: