Текст книги "Фаргал. Трон императора"

Автор книги: Александр Мазин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Александр Мазин
Фаргал. Трон императора

Часть первая
ВЕЛИКОНДАР – СТОЛИЦА. КАРНАГРИИ
Глава первая

Мощенная квадратными плитами дорога, огибавшая площадь, называлась Белой, поскольку соединяла Царские ворота и Дворец императора Карнагрии. В эти ранние часы дорога в общем-то отвечала своему названию, благодаря трудам городских метельщиков, Но первые навозные плюхи уже «украсили» ее, а к полудню прохожим придется очень внимательно глядеть под ноги, чтобы не соскребать потом с подошв что-нибудь липкое и вонючее.

Только рассвело, но торговля уже помаленьку началась, и мальчишки-зазывалы вопили во всю мочь отдохнувших за ночь глоток.

Но это на рынке. У домиков же, выстроившихся справа от Белой дороги, по утрам наступало затишье. То, чем здесь торговали, ночью пользовалось большим спросом. И здешние зазывалы к утру притомились. Тем не менее трех воинов в красных доспехах и таких же красных плащах, воинов, гордо шествовавших по самой середине улицы, пытались остановить трижды на протяжении всего пятидесяти шагов. Щедрость и любвеобильность лучших солдат Карнагрии, Алых, равнялась их воинской доблести. Но воины только отшучивались. Они уже избавились от избытка семени и искали других развлечений.

И нашли.

На деревянной лесенке, ведущей к занавешенным красно-черной тканью дверям, на корточках, сидел самериед. Из-за плеча чужеземца торчала рукоять меча. Заманчиво!

Трое Алых, как по команде, замедлили шаг и переглянулись.

– Эй, брат, – громко сказал один солдат другому. – Что там делает эта узкоглазая обезьяна?

– Я думаю, обезьяна какает! – отозвался второй.

И испустил соответствующий звук.

– А почему она не сняла штаны? – поинтересовался первый.

– Потому что это самерийская обезьяна! – подчеркнуто серьезным тоном ответил второй. – У них там ходят голышом. Он привык.

– Да нет! – вмешался третий. – Он просто засмотрелся на ту ослицу. Знаешь, у самерийцев слабость к ослицам. Засмотрелся и забыл снять портки.

Трое остановились напротив лесенки.

Мишень их шуток, самериец, даже не шелохнулся. Его широкое, с темной, морщинистой кожей, лицо не выражало никаких чувств. Как будто он не понимал карнатского диалекта.

Алые, впрочем, отступать не собирались.

– А почему он не кланяется нам? – спросил третий. – Почему вонючая самерийская жаба не выказывает нижайшее почтение?

– Пожалуй, придется отрезать ему косу, – заявил второй. – Как думаете, братья, сгодится она для метлы моему рабу?

– Вряд ли, – ухмыльнулся первый. – Слишком грязная.

Несколько мальчишек-зазывал из соседних борделей уже приплясывали вокруг. Остановилось и несколько покупателей, направлявшихся на рынок. Похоже, будет потеха!

– Может, он сдох? – выдвинул предположение первый солдат. – Гляньте, братья, даже не сморгнет!

В десяти шагах остановился городской стражник. Но и не подумал вмешаться. Будь это сокт, фете или эгерини – может, он и вступился бы. Хотя… Защищать чужеземца от любимцев императора? Ищите дурака!

– Я знаю, как проверить, сдох он или нет! – заявил второй.

Он порылся в поясном кармане и выудил медную монету.

– Вот, – показал он друзьям. – Медь! Любимый металл самерийцев!

– Почему? – спросил первый.

– Потому что лбы у них медные.

– Точно?

– Клянусь целкой его бабушки. Сейчас услышите!

И запустил медяком самерийцу в лоб.

Но его ждало разочарование. Чужеземец с необычайной ловкостью перехватил монету и метнул обратно. Медяк угодил точно между глаз Алого.

Вид у опешившего воина был такой, что один из мальчишек-зазывал хихикнул. Но – в кулак. Не дай Ашшур попасть под руку рассердившемуся Алому!

А воин действительно рассердился. И схватился за меч. Шутки кончились.

Самериец как ни в чем не бывало сидел на корточках.

В этом положении трудно было оценить его стать. Хотя по морщинам и серой от седины косе видно, что немолод.

Алый, держа руку на оголовье меча, подступил к лесенке.

– Поднимайся, макака! – потребовал он. – Поднимайся, и я выпущу дерьмо из твоих кишок!

Самериец бесстрастно смотрел в пространство.

– Побрей ему башку, брат, – предложил первый солдат. – Срежь его грязный хвост, подаришь его золотарям!

Алый, которому рассадили лоб, вытянул из ножен меч.

– Верно, – сказал он. – Раз ты, обезьяна, не желаешь драться, я побрею тебе медную башку, а меч подарю какой-нибудь здешней девке. Ей он будет – в самый раз!

– Да, да, – поддержали в толпе зевак. – Побрей обезьяну, Алый!

Солдат шагнул на лесенку… и вдруг, перевернувшись через голову, кубарем откатился назад.

Никто из зевак ничего не понял. Однако все увидели, что чужеземец уже на ногах и двумя руками, не по-здешнему, держит меч.

Алый не пострадал. Он успел уйти от молниеносного выпада, хотя и не лучшим образом. Оба гвардейца тут же выступили вперед, прикрывая товарища. Но самериец не спешил добить обидчика. Он медленно спустился по лесенке, низкорослый, широкоплечий, ставящий ноги носками наружу. Самериец был настолько не похож на обитателей Великондара, что зевакам он даже и не казался человеком.

Но Алые, по одному выпаду, уже оценили его по высшему рангу. Теперь воины знали – перед ними – настоящий боец. А значит, развлечение будет на славу. Алые не сомневались в своей победе. Трое превосходных воинов – против одного. Какие могут быть сомнения?

Но шутить они перестали. Воин без нужды не оскорбляет воина.

Двое Алых разошлись в стороны, охватывая самерийца полукольцом. Но тот словно бы и не заметил, что его окружают. Чужеземец направлялся к тому, кто первым задел его. Двигался он молча, неторопливо, немолодой мужчина в простой одежде и сером дорожном плаще, наброшенном на плечи, с толстой косой, свернутой на затылке в тяжелый узел . Меч он держал – как дровосек держит топор. Но Алых эта непривычная манера обмануть не могла.

Двое закончили обход и оказались у самерийца за спиной. И тотчас все трое, без предупреждения, со слаженностью опытных бойцов, кинулись на противника.

Те, что оказались сзади, разом вонзили мечи в серую ткань плаща… и поразили только пыльную шерстяную тряпку.

Плащ слетел с плеч самерийца, а сам он подпрыгнул вверх, занеся меч над головой третьего. Тот вскинул собственный клинок… и самериец ударил его ногами в грудь. Сверху вниз, как бьет хищная птица.

Алый отлетел назад и опрокинулся навзничь. Тонкая парадная кираса прогнулась, но смягчила удар… только для упавшего это уже не имело значения. Прямой меч самерийца клюнул его под подбородок.

Двум Алым потребовалось мгновение, чтобы стряхнуть с клинков шерстяную тряпку. И еще мгновение – чтобы осознать: их товарищ мертв!

Самериец ждал. Острие его клинка покраснело, но лицо по-прежнему не выражало ни гнева, ни воодушевления.

Зато лица Алых исказила ярость. Они разом набросилась на врага. Толпа отхлынула в стороны, освобождая место. Кому хочется угодить под случайный удар?

Зрелище было потрясающее. Алые метались вокруг самерийца, словно языки пламени вокруг древесного ствола. Но чужеземец не дрогнул. Меч его с невероятной быстротой мелькал в воздухе, перелетал из одной руки в другую, отражал удары с такой легкостью, будто на затылке, под узлом косы, у самерийца прятался еще один глаз. Но Алых было двое, и никто из зрителей не сомневался: через минуту-другую пляска смерти закончится гибелью чужака. Потому-то все ахнули, когда один из Алых осел на мостовую, прижимая руку к вспоротому животу.

Самериец и гвардеец, оставшийся в живых, на мгновение остановились. Они изучали друг друга, выжидали, хотя знакомый запах крови, вывороченных внутренностей, собственного едкого пота возбуждал, подстегивал: сражайся, бей, убивай!

Левая рука самерийца висела плетью. Кровь пропитала рукав и капала с пальцев. Это была самая тяжелая из его ран. Противник чувствовал себя намного лучите, получив лишь пару царапин. Он мог бы предоставить самерийцу возможность атаковать, мог выжидать, тянуть время, пока противник истечет кровью… Но напал первым.

Длинный узкий меч вспыхнул на солнце – самериец подставил клинок, но Алый держал рукоять двумя руками, потому его оружие лишь проскрежетало по самерийской стали и со всего маха упало вниз. Могучий удар пришелся на ногу самерийца чуть ниже колена. Клинок прошел наискось, разрубил мышцы, кость, сухожилия и, зазвенев, выбил искры из дорожной плиты.

Толпа ахнула. И ахнула еще раз. Потому что самериец, которому меч Алого напрочь отсек ногy, – стоял. Стоял, хотя кровь из обрубка хлестала ручьем. А карнагриец, соперник его, ткнулся лицом в кровавую лужу.

Десять ударов сердца простоял чужеземец. И только тогда пал рядом с поверженным врагом. На широком темном лице навечно застыла счастливая улыбка.

Городской стражник, вспомнив о своих обязанностях, рысцой подбежал к Алому, перевернул его. Голова воина запрокинулась, и стражник увидел пузырящуюся кровь и разрубленную пополам трахею. Этот солдат уже отвоевал свое.

Выхватив из петли на поясе бронзовую дудку, стражник загудел изо всех сил, призывая подмогу.

И, словно по его зову, из-за желтого здания Торгового Двора вылетел отряд всадников. Причем – все той же императорской гвардии.

Предводитель резко осадил коня. Через головы зевак он увидел лежащие на мостовой тела в красных доспехах. И жирные пятна крови вокруг.

Предводитель свистнул. Алые обнажили оружие. Толпа прянула в стороны, освобождая проход.

Прямо перед командиром оказался перепуганный стражник и четыре мертвых тела. Вернее, три мертвых и один – живой. Тот, кому самериец вспорол живот, еще цеплялся за жизнь.

– Кто? – страшным голосом произнес предводитель, нависая над стражником.

Тот дрожащей рукой показал на самерийца.

– Один?

– Один. – Зубы стражника лязгнули.

Предводитель резко выпрямился, повернулся к своим и сделал знак: мечи в ножны. Затем взглянул на солнце, определяя время, и нахмурился.

Раненный в живот замычал, привлекая его внимание.

Предводитель, мельком взглянув на него, кивнул одному из всадников. Тот спешился и точным ударом в горло добил несчастного.

– Трупы убрать! – отрывисто бросил командир городскому стражнику. – Тела убрать, кровь засыпать песком. Царь царей скоро проедет этой дорогой.

– Да, господин, – стражник поклонился. – Позволено спросить: куда их? Во Дворец?

– Трупы? Да. Наших – к казармам, этого – в Вел икон. Крокодилам.

И, хлестнув коня, умчался вперед. Отряд последовал за ним.

Спустя полчаса, когда царская кавалькада достигла рыночной площади, на Белой дороге уже не было ничего, что могло бы омрачить взор Царя царей Фаргала.

А еще через полчаса, когда император Карнагрии верхом на рыжей охотничьей кобыле, в сопровождении придворных и стражи, давно уже миновал городские ворота, из домика, на ступенях которого сидел самериец, вышел худой светловолосый юноша лет пятнадцати. И очень удивился, не обнаружив у входа широколицего воина в сером дорожном плаще.

Глава вторая

Звонкий «металлический» лай гончих все нарастал, пока, наконец, свора не выгнала зверя из леса на открытое место: длинное, уходящее к реке возделанное поле.

Жертва, великолепный бык[1]1
  Самец.


[Закрыть] черной лесной антилопы, запрокинув белую бородатую морду, скакал на вид неуклюже, но быстро. Явно было, что поспевает к реке прежде собак.

Разодетые в шелка придворные нетерпеливо поглядывали на своего царя. Но тот, с непроницаемым лицом, взирал на уходящего быка.

Фаргал, владыка сильнейшей из Четырех Империй, взявший престол Карнагрии не по праву крови, а по праву меча, ждал. Он полагал, что и антилопе следует дать шанс на спасение. И только тогда, когда, по его мнению, у быка появилась надежда уйти, царь ударил лошадь острыми каблуками сапог. Рыжая айпегская кобыла кинулась в галоп.

Тотчас псари спустили борзых, и следом, с криками и улюлюканьем, помчались благородные охотники, отставая от дюжины белых, как горный снег, узкобоких борзых и от Фаргала. Айпегская, морем привезенная в Карнагрию из-за Ашских гор кобыла прытью не уступала борзым.

Бык не сразу заметил новых преследователей. Только когда между ним и бесшумно летящими борзыми осталось шагов двести.

Удивительно, но бык сумел прибавить еще – должно быть, близость спасительной реки придала ему силы. Он бежал теперь с той же скоростью, что и борзые. Однако ж медленнее Фаргала. Припав лицом к рыжей гриве лошади, царь поднял копье, готовясь к броску. Ветер трепал его длинные черные волосы. Ноздри хищно изогнутого носа расширились.

Задранный кверху хвост антилопы мотался из стороны в сторону. Царь скакал уже по следу быка, по черным лункам, оставленным острыми копытами антилопы. Борзые, рассыпавшись веером, стелились над зеленью поля, отстав лишь на дюжину прыжков.

До берега Великона оставалось не больше четверти мили. Если бык успеет прыгнуть в воду (и не станет добычей крокодилов), он – спасен. Луков и арбалетов у охотников не было: не добыча важна – погоня!

Фаргал крепко стиснул коленями бока лошади и, откинувшись назад, занес для броска короткое охотничье копье…

И вдруг рыжая гривастая шея резко нырнула вниз. Удар подбросил Фаргала вверх, царь почувствовал, что летит, а потом земля внезапно возникла совсем рядом, древко с хрустом переломилось, царь ударился плечом, дважды перекувырнулся через голову, услышал странный треск и лишь мигом позже ощутил острую боль в бедре. Оглушенный, плохо соображающий, Фаргал приподнялся и уставился на обломок копья, глубоко вонзившийся в его правую ногу повыше колена.

Белая стремительная борзая пронеслась мимо, не обратив внимания на упавшего человека. Из груди ее, вместе с дыханием, вырывался высокий стонущий звук.

С момента падения прошло лишь несколько мгновений.

Мир вокруг Фаргала перестал наконец вращаться, царь обернулся и увидел свою лошадь. Она уже поднялась на ноги и как ни в чем не бывало потрусила за собаками.

Фаргал взялся двумя руками за обломок копья и рывком выдернул его из раны. По опыту царь знал: сейчас это не так больно, как часом позже. Зажав рану ладонью, царь проводил взглядом охотников. С визгом и криками, они пронеслись мимо, плюща копытами лошадей нежные побеги ячменя. Азарт погони и дух соперничества были для аристократов Карнагрии поважней, чем упавший с лошади император.

И только один из всадников развернул коня к Фаргалу.

Подскакав к сидящему на земле царю, всадник ловко соскочил наземь. У него было широкое смуглое, почти черное лицо с ярко-синими глазами: сочетание, безошибочно указывающее на уроженца Священных островов Сок.

– Во имя Ашшура! – воскликнул синеглазый. – Только такая несгибаемая шея, как у тебя, мой царь, способна выдержать подобный кувырок! Когда кобыла споткнулась, я подумал: придется Карнагрии подыскивать нового императора!

– И был недалек от истины, Люг! – пробормотал Фаргал. – Перевяжи-ка мне ногу!

Две самые быстрые борзые настигли быка и одновременно попытались ухватить его за ляжки. Бык прыгнул в сторону – и третья борзая повисла у него на шее. Бык смахнул ее резким рывком головы и остановился, обратив к преследователям длинные прямые рога. До реки оставалось не больше ста шагов, но антилопе никогда уже не достичь спасительных вод.

Собаки окружили быка, лая, но не спеша нападать. Бык, хрипя, вертелся на месте. Время от времени он набрасывался на самую дерзкую, поэтому круг не сужался. Борзые сделали свое дело – остановили. Пусть теперь другие подставляют себя под удары острых рогов.

Сокт, опустившись на корточки рядом с царем, туго перевязал рану Фаргала, поверх штанов, собственным шелковым поясом.

– Ну скажи мне, Люг, с какой стати эта тварь споткнулась на ровном месте? – раздраженно произнес царь.

Сокт пожал плечами.

– Ты жив, – заметил он. – И кости твои – целы. По-моему, все обошлось, и не стоит зря ломать голову. Споткнулась и ладно! Тем более что кобыла не пострадала!

– Что ей сделается, айпегской бестии! – проворчал Фаргал успокаиваясь.

Тем временем охотники прикончили антилопу и вспомнили о своем императоре.

Подъехавшие первыми, спешившись, помогли усадить Фаргала на подведенного егерем запасного коня.

Нестройной толпой всадники двинулись в сторону Великондара. Они весело переговаривались. В конце концов, охота была удачной!

На берегу реки свора, рыча и огрызаясь, пожирала убитую антилопу. Для изысканной карнагрийской знати жесткое мясо быка было ничуть не съедобней дерева.

Примерно в миле от ячменного поля охотников ожидал отряд Царской стражи. Фаргала сняли с коня и уложили в крытые носилки. Спустя два часа кавалькада выехала на прямую, как стрела, Дорогу Шаркара, а еще через час впереди показались желтые стены Великондара, тысячелетней столицы Карнагрии. Выше стен поднимались причудливые крыши дворцов Верхнего города, и надо всем царил огромный многобашенный Императорский Дворец. Во всем Великондаре один лишь узкий стреловидный шпиль храма Ашшура соперничал с ним высотой.

Кавалькада въехала в город через восточные ворота.

Тем временем на краю ячменного поля царская свора покончила с убитым быком, и псари увели отяжелевших от мяса собак.

Трое поселян-арендаторов вышли из своего тростникового домика, чтобы оплакать горькие плоды царской охоты. Но они тут же спрятались, потому что, едва поле опустело, из лесу выехал всадник. Хорошего роста и сложения, полностью вооруженный, он восседал на жеребце редкой в Карнагрии самерийской породы.

Звали всадника Карашшер.

Подъехав точно к тому месту, где с императором Карнагрии случилось досадное происшествие, Карашшер свесился с седла и подхватил с земли глиняную фигурку всадника. Кожаный ремешок оплетал ноги лошадки и завершался петлей на шее человечка. Всадник положил фигурку в суму, и не в седельную, а в ту, что была приторочена к его поясу из серебряных с насечкой пластин. Из сумы же Карашшер достал ограненный прозрачный кристалл размером с куриное яйцо. Держа кристалл на уровне глаз, всадник уставился в сердцевину кристалла. Взгляд воина на некоторое время обессмыслился. Потом губы Карашшера зашевелились, а через несколько мгновений глаза воина обрели прежнюю остроту. Бережно упрятав кристалл, Карашшер повернул коня и рысью въехал в лес.

Но только через некоторое время после того, как всадник покинул поле, возделывавшие его рискнули выйти из хижины. Одинокий воин, а особенно его черный мохноногий жеребец вконец запугали и без того перепуганных поселян.

Войдя в город через восточные ворота, чаще называвшиеся Рыбными, царская кавалькада пересекла Нижний город кварталами кожевников и кузнецов. Вонь дубилен предпочли многолюдию и жадному любопытству квартала торговцев. Следовало сохранить в тайне ранение царя. По крайней мере до тех пор, пока он не поправится. К тому же путь через ремесленные кварталы был короче.

Ехали по восьмеро в ряд, окружив царские носилки так плотно, что только с плоских крыш можно было углядеть хоть что-то. Но в такую жару на крышах никого не было.

Дома ремесленных кварталов, сложенные из коричневого обожженного кирпича, окнами обращались к тенистым внутренним дворам. На улицу выходили лишенные окон голые стены, лишь изредка украшенные рисунком или родовым именем хозяина.

Почти все здания строились еще восемь веков назад, во времена Шаркара-Победителя.

Младший принц соседнего государства, Эгерина, Шаркар, удачливый завоеватель, воссел на престол Карнагрии обычным путем – силой. Заручившись поддержкой карнитских родов и помощью магов-жрецов Аша, Шаркар перешел реку Карн, естественную границу Карнагрии и Эгерина.

Поддержанный мятежными Владыками земель, принц почти беспрепятственно достиг Великондара. Город встретил его запертыми воротами, изрядно обветшавшими из-за нерадивости трех последних императоров.

Тараны Шаркара разбили ворота за два часа. Но треть войска принца полегла, пробиваясь сквозь закоулки Нижнего города к кварталам аристократии. Взяв Великондар, в отместку, завоеватель снес Нижний город до основания. И, спустя несколько лет, отстроил заново, аккуратно разделив на кварталы и определив ширину улиц в восемь и в двенадцать шагов взрослого мужчины.

Верхний город Шаркар сохранил в целости. Но чтобы пересчитать дворцы и особняки, не сменившие владельцев, хватило бы пальцев одной руки. Что же до храма Ашшура, то он избежал разграбления лишь благодаря чуду.

Пред храмом был установлен Божественный Жребий, огромное копье на шесте. Говорят, копье принадлежало самому Верховному богу Ашшуру. Если так, то ростом Верховный бог был отнюдь не под облака, а всего лишь в сорок – пятьдесят локтей.

Тот, на кого, поворачиваясь, указывало острие копья, подлежал немедленной смерти.

Когда всадники Эгерина вместе с союзниками-карнитами ворвались на Судную площадь перед храмом, копье, впервые после двухвековой неподвижности, повернулось. И указало на принца Шаркара.

Завоеватель, не раз бывавший в Великондаре, знал, что велит Жребий. И знал, что, выступив против Ашшура, потеряет не только союзников, но и голову. Но Шаркар был неглуп. Он оглянулся и увидел позади собственного мага, жреца Змеебо-га Аша.

Может, Жребий и впрямь указал на мага, поскольку тот, позабыв все свое чародейское искусство, безропотно позволил наколоть себя на Божественное копье и скончался, даже не произнеся прощального проклятия.

Копье же Шаркар приказал силой развернуть в сторону моря и закрепить. Чтобы отвести беду от своей новой столицы.

А на вратах Царского дворца высечь:

«Вот этот город!

Я его открыл!

Я повернул кровоточащий Жребий к востоку.

Бог спускается с горы

Не для того, чтоб проявить жестокость,

Но – Власть!»

Правда ли сие, или легенда, но правил Шаркар двадцать девять лет и умер в своей опочивальне, окруженный любящими детьми. Наследнику он оставил крепкое государство и лучшую в Четырех Империях армию. Всадников же эгерини, Шаркарову гвардию, чьими руками и было развернуто Божественное копье, именовали с тех пор – Алыми. И традиция эта сохранилась. Вот почему доспехи воинов стражи, окружавшей носилки Фаргала, алели, как свежепролитая кровь.

Миновав ремесленные кварталы, кавалькада достигла Верхнего города.

Некогда он был огражден стеной. Но стену сокрушили войны и время, и фундамент ее превратился в подобие террасы высотой в два человеческих роста. Прорезая руины стены, широкая дорога поднималась вверх, напрямик, через площадь Согласия к Судной, от которой начинался Императорский Дворец, из-за размеров своих называемый Дивным Городом.

Западной стороной Дивный Город переходил прямо в городскую стену. Настолько мощную и огромную, что ни одному из завоевателей не приходило в голову ^дступиться к Великондару со стороны заката. Впрочем, несмотря на крепость стен, за последние сто лет Дивный Город завоевывался одиннадцать раз. Но всегда – изнутри.

Без помех раненый царь был доставлен во Дворец, где лекарь немедленно обработал его рану и напоил успокаивающим снадобьем. После этого император уснул и спокойно проспал до утра следующего дня.