Текст книги "Урук-хай, или Путешествие Туда..."

Автор книги: Александр Байбородин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 44 страниц)

– Наверное, ты прав. Но дело было под угрозой. – Дело было под угрозой, и это твоя ошибка. Такие вещи не делаются с наскока. Запомни, иначе когда-нибудь расстанешься с головой. Ты понял? Скрипнула лежанка, и голос Гхажша сказал: «Так есть, понял. Моё сердце в твоих руках». «Садись, – прошелестел старец. – Надо подумать, что мы будем делать дальше. „Волков“ больше нет. Вряд ли мы сумеем подготовить новый такой ат-а-гхан До конца лета. Или вызвать другой из Гундабада или Карндума. А в Гхазатбуурзе готовятся к войне. Там на счету каждый клинок». Я тихонько кашлянул. «Кто там?» – спросил из-за печи Гхажш. Я вышел. – А, это ты, – Гхажш даже не казался удивлённым. – Мы как раз о тебе разговариваем. – Я слышал. – Тем лучше, меньше объяснять. Познакомься. На лежанке сидел сморщенный сухонький старичок. Сгорбленные плечи редкие перья седых волос на голове. Прямо старичок-одуванчик. Если бы не морщинистое зверовидное лицо и взгляд. Есть такое выражение – «цепкий взгляд». Так вот, взгляд у старичка был не просто цепкий, а, я бы сказал, когтистый. Старичок взглянул на меня, и мне показалось, что я чувствую, как его зрачки вспарывают мне кожу на груди. «Узнаю руку Гхажшура, – сказал он. – Тебе повезло, малыш, после него обычно находили лишь нарезанную ленточками кожу». «Малыш». Даже обидно. Вряд ли он был намного выше меня. – Почему ты молчишь? – спросил старик. – А что я должен говорить? – в свою очередь спросил я. – Обычно младший первым называет своё имя, – пояснил старик. – Ты теперь урагх, тебе надо привыкать к нашим обычаям. – Моё имя Чшаэм, – сказал я. – И прошу меня простить, если я невольно обидел Вас. Я плохо знаю обычаи урр-уу-гхай. У меня не было времени узнать их лучше. – Нет нужды в извинениях. Моё имя – Угхлуук. Если звуки Тёмной речи трудны для тебя, то ты можешь говорить – Кошмар [35] . – Звук речи урр-уу-гхай не пугает меня, – пожал я плечами, – Угхлуук. Я правильно произношу? – Правильно, – кивнул старик. – Но это не очень важно. Наш народ долго был рассыпан на части. То, что правильно здесь, может оказаться неправильным в Гундабаде или в Гхазатбуурзе. Не придавай этому большого значения. Даже если твоя речь будет звучать непривычно для чьего-то уха, главное, чтобы тебя понимали. А это зависит не столько от слов, сколько от поступков. – До сих пор, – заметил я, – мне удавалось находить в других понимание. – Постарайся, чтобы так продолжалось и далее. Ты хотел ему что-то сказать, Гхажш. – Да, – Гхажш повернулся ко мне. – Гхай просится идти с нами. – Я тут причём? – удивился я. – Ты же шагхрат, ты и решаешь, кто с нами идёт. До сих пор ты меня не спрашивал. – Так он же твой кровник, – терпеливо пояснил Гхажш. – Он считает, что теперь должен защищать твою спину, таков обычай. Поэтому идёт он с нами или нет, должен решать ты. – А ты что посоветуешь? – Гхай – неплохой боец, в Лугхбуурзе его клинок может пригодиться. Если ты не держишь на него зла, то его можно взять. – Мне не за что на него злиться, пусть идёт. – Тогда скажи ему об этом сам. Он на заднем дворе. С Мавкой любезничает. «Любезничает». Это мне не понравилось. Пожалуй, было бы, действительно, лучше, чтобы Гхай ушёл с нами. Когда я появился на заднем дворе, Гхай и Мавка сидели рядышком на валяющемся у дальнего плетня бревне. Гхай что-то рассказывал и оживлённо размахивал руками. Мавка заливисто хохотала. Эта картина не понравилась мне ещё больше, чем слова Гхажша. Увидев меня, Гхай вскочил, а Мавка оборвала смех и прикрыла рот ладошкой, но видно было, как в глазах у неё прыгают смешинки. – Ты пойдёшь с нами, – сказал я Гхаю. – Мы с Гхажшем так решили. Тебя отпустят? – Меня? – возмутился, было, Гхай, но спохватился. – Старухи не будут возражать, если отец найдёт мне замену на болоте, а с ним я уже договорился. Он считает, что мне будет полезно посмотреть, как выглядит мир за болотами. – Он большой, – сообщил я мрачно. – Очень большой. Так что иди готовься к долгой дороге. – Да я уже готов, – Гхай намёков не понимал. – Кугхри наточен, мешок жёны собрали. – А у тебя есть жёны? – изумился я. Я-то ещё и одного раза не был женат, а он говорил о «жёнах». – Две, – как что-то само собой разумеющееся ответил Гхай. – Я же урагх. Если бы даже не успел жениться в снагах, то урагху трудно остаться бобылём. У меня есть жёны, и они будут обо мне плакать, пока я в дороге, – закончил он гордо. – Сходи, простись с ними получше, – посоветовал я ему, – чтобы они не начали плакать, пока ты ещё здесь. – А мы что, уже уходим? – забеспокоился Гхай. – Прямо сейчас? – Это может случиться когда угодно, – мне хотелось отправить его восвояси побыстрее. – Гхажш говорил, что мы потеряли много времени и нам нельзя задерживаться. После этих слов Гхай, наконец, сообразил, что ему пора уходить и убрался, к большому моему облегчению. Мы сидели с Мавкой на бревне и молчали. – Не злись, – сказала она и погладила меня по руке. – Я же не могу совсем ни с кем не разговаривать, пока тебя нет. Мы просто поговорили. – Я видел, – буркнул я. – Не видел, – возразила она и снова погладила мою руку. – Я женщина. Конечно, мне приятно, когда на меня обращают внимание мужчины, но он мне не нравится. Он сильный, но глупый. А ты умный, и ты гораздо его сильнее, это все видели. – Ты смеялась, – заметил я. – Да, – Мавка улыбнулась. – Он рассказывал очень смешные вещи. Он рассказывал, как боялся, когда дрался с тобой. – А он боялся? – во время поединка мне так не казалось. – Конечно. Ты же убил бородатого в первом же своём бою, а Гхай их даже не видел ни разу. Он с отцом и братьями сторожит Тропу. Им часто приходится драться с болотными пауками, со зверями из-за болота и иногда с людьми. Но про бородатых он слышал только в сказках. У нас много страшных сказок о них. – Понятно, – Мавка продолжала гладить мою руку, и злиться мне уже совсем не хотелось. Хотелось совсем другого. Но только я её обнял и собрался поцеловать, как в дверях гханака появился Гхажш. «Отвлекись, – сказал он строго. – Дело есть». Моих возражений он не слушал. Пришлось оставить Мавку в одиночестве. «Дело», на мой взгляд, оказалось не настолько важным, чтобы так грубо отрывать меня от общения с девушкой. Всего-то надо было примерить и подогнать новое снаряжение, которое появилось невесть откуда. Но надо знать Гхажша, просто примеркой и подгонкой новых ремней он, ясное дело, не ограничился. Он несколько раз заставил меня уложить и разобрать заплечный мешок и все сумки и бэгги, каждый раз тщательно проверяя, хорошо ли я помню, где и что лежит. Стоило мне хоть на мгновение затрудниться с ответом, как всё снаряжение опять безжалостно высыпалось на лежанку и укладка начиналась по новой. Мавка, естественно, ушла задолго до окончания этого нудного занятия. К той минуте, когда я уже мог безошибочно достать любой гвоздь к сапожным подковам, я был зол на Гхажша, как Горлум на Бильбо после кражи Кольца. Но и усилия Гхажша не пропали даром: поверх моего бъёрнингского одеяния сбруя сидела как влитая. Я двигался в ней, словно во второй коже, ощущая лишь возросшую тяжесть тела. Пригнано всё было безупречно. И продумано тоже. Особенно мне понравились новые ножны для кугхри и способ их крепления к заплечному мешку. Сначала я подумал, что мне не хватит длины рук, чтобы вытащить клинок из-за плеча, но оказалось, что кто-то подумал об этом до меня. Берясь за рукоять, надо было только зацепить большим пальцем ременную петлю крепления ножен. Стоило чуть потянуть, и ножны сами слетали с клинка, освобождая его для боя. Чтобы приторочить их на место, времени требовалось немногим больше, но Гхажш сказал, что для того, чтобы подобрать ножны, время обычно есть, а вот, чтобы достать меч, его всегда не хватает. В доставании клинка и прилаживаний его на место мне тоже пришлось немало поупражняться, так что ужинали мы уже в сумерках. – Где мне Мавку найти? – спросил я Гхажша, когда мы уже допивали ягодный взвар. – Где парню девку искать? – вопросом ответил он. – У колодца. Пойдёшь – сбрую оставь, а буургха возьми. Пригодится. Совету я последовал, тем более что буургха был новенький. С иголочки. И точно под мой рост, а старый, не раз прожжённый у костра и насквозь просаленный, куда-то исчез. Парней и девушек у колодца толклось немало, но Мавку я заметил сразу же. Она сидела на поильной колоде строгая и сосредоточенная, над плечами у неё, как и у меня, возвышался плотно скатанный валик буургха. – Мы идём в поход? – пошутил я, подходя. – Да, – серьёзно ответила она и, крепко ухватив меня за руку, повлекла к воротам, к выходу из деревни. – Гхажш говорил, здесь ночью медведи бродят, – снова попытался пошутить я, когда ворота остались за спиной, и мои сапоги застучали по чёрному дереву дороги. – Они летом сытые, – всё так же серьёзно произнесла Мавка и свернула с дороги в сторону, вдоль края болота. – Они нам не помешают. Жёлто-зелёным глазом варга подмигивала с облачного неба луна. Клубился над болотом разноцветный туман. Медведи, если они и были где-то неподалёку, нам не помешали. Мы о них даже не вспомнили… Гхажш был прав. Буургха нам пригодились. Оба. Утро ур-уу-гхай начинается за час до рассвета. О том, что уже утро, я узнал, когда со стороны дороги раздался громкий переливчатый свист. Глаза слипались, спать хотелось немилосердно, но Мавка высунула голову из-под буургха, приподнялась и также заливисто и громко просвистела что-то в ответ. Через минуту между деревьев обозначился чей-то тёмный призрак и сказал голосом Гхажша: «Одевайся, Чшаэм, уходим». И я стал одеваться, от спешки и темноты путая сапоги и не попадая руками в рукава. Мавка, закутавшись в свой буургха, стояла рядом, босыми ногами на мокрой траве. – Ты вернёшься? – тихо спросила она, когда я поднялся. – Не знаю, – так же тихо ответил я. – Я буду плакать о тебе. На это я не нашёлся, что ответить, и лишь поцеловал её. Губы у неё были солёные. Щёки и глаза тоже. Я не люблю прощаний. Не любил тогда и не полюбил за прошедшие с тех пор двадцать лет. И я ушёл, не сказав ей даже «до свидания». «Моё сердце в твоих руках», – донеслось до меня, когда я был уже далеко. Я хотел оглянуться, но жёсткие пальцы шедшего позади Гхажша, взяли меня за затылок и повернули голову на место. «Не надо, – сказал он. – Когда уходишь, своё сердце надо забирать с собой. Чтобы оно не погибло от тоски в разлуке». Помолчал и добавил: «Хорошо, когда кто-то плачет о тебе, пока ты в дороге. Значит, кто-то очень хочет, чтобы ты остался жив». Ухожу, только ночь – в глаза. Ухожу – оглянуться нельзя… Ухожу, не оставив след… Впереди – боль утрат и бед… Я купался в глазах голубых… Билось сердце в ладонях моих… А теперь по речному песку Ухожу я, глотая тоску… Ухожу, только ночь – в глаза… Ухожу – оглянуться нельзя… Ухожу, не оставив след… Впереди – боль утрат и бед… Были веселы дни и светлы… Были ночи темны и теплы… Мне осталась на память о них Соль слезы на ресницах твоих… Ухожу, только ночь – в глаза… Ухожу – оглянуться нельзя… Ухожу, не оставив след… Впереди – боль утрат и бед… Ухожу, ускоряя шаг… Впереди – неизвестность и мрак. Я не взял обещания ждать, Я не знаю, приду ли опять… Ухожу, только ночь – в глаза… Ухожу – оглянуться нельзя… Ухожу, не оставив след… Впереди – боль утрат и бед… Глава 28 Не погибнуть от тоски, после того, как мы покинули Болотный остров, мне помог Гхай. Меньше всего от него можно было ожидать сочувствия, да он и не стремился его проявлять, но от грустных размышлений он меня отвлёк. Гхая занимали «приёмчики», которыми я одолел его в схватке у колодца. Перед его молодецким напором я не устоял, и уже весь первый переход мне пришлось ему рассказывать о брызге-дрызге. А на вечернем привале и показывать. Шли мы, не особенно торопясь, останавливались засветло, поэтому силы для плясок ещё оставались. Когда я спросил Гхажша, почему мы так не торопимся, он ответил, что до Реки нам спешить опасно, а на Реке мы своё наверстаем. Так что времени для моих занятий с Гхаем было в избытке. Брызга-дрызга, однако, получалась у Гхая плохо. Надо отдать должное его упорству занимался он: старательно, но ему не хватало гибкости и мягкости. О прыгучести я даже не говорю. Самые простые коленца получались у него коряво. Гхай, однако, надежды не терял и мужественно терпел удары моего прута и насмешки зрителей. Зрителями были Огхр и десяток молодых уу-снага, что на своих плечах тащили дли нас две лодки, до Реки. Постепенно зрителям надоело просто смотреть, и они тоже начали принимать участие в наших с Гхаем забавах. Вот тут пришло время посмеяться и Гхаю. У молодых снаг всё получалось получше, чем у него, хоть и недостаточно хорошо, а у Огхра пляска выходила такой неуклюжей и забавной, что однажды краешками губ улыбнулся даже корноухий гхама. Да. Эльф-раб тоже шёл с нами. Он нёс Угхлуука. Оказалось, что высохший старичок с когтистым взглядом самостоятельно может только разговаривать. Всё остальное за него делал раб. Эльф нёс Угхлуука на переходах, у него для этого была сделана особая сбруя, кормил мелко крошеным мясом и хлебом и поил из баклаги через полую камышинку, при необходимости носил в кусты и, вообще, делал всё, что Угхлууку было необходимо. Каждый вечер, на привале, он клал страшноватого старца на буургха и сильными пальцами разминал, разглаживал бессильно болтающиеся плети рук и ног, дряблую спину и сгорбленные плечи. Окончив, эльф усаживал Угхлуука, привалив его спиной к паре походных мешков, а сам присаживался где-нибудь неподалёку, в ожидании. Через мгновение его уже трудно было заметить: до того он сливался с окружающим. Тогда я очень удивлялся, почему корноухий просто не сделает шаг в сторону и не исчезнет в зарослях. Угхлуук заботы эльфа принимал равнодушно. Как нечто должное и происходящее само собой. Казалось, он даже не замечал корноухого раба. Иногда создавалось впечатление, что эльф не имеет самостоятельной воли, а действует в согласии с мыслями и волей Угхлуука, подчиняясь еле заметным движениям глаз, бровей и губ. По вечерам Угхлуук беседовал с Гхажшем. Говорили они по особому, молча не издавая ни единого звука и угадывая слова по движениям губ. Я, было, как-то попытался понять, о чём они говорят, но когда занят обучением дюжины олухов, читать по губам трудновато. Тем более, если никогда до того не занимался этим Обучение брызге-дрызге шло между тем своим чередом. Молодые снаги преуспевали на удивление быстро. Сложные коленца были им не под силу, для их освоения требуется изрядное количество труда и времени, но простые они делали вполне сносно. Уже на второй день они вместо прутьев взяли в руки свои прямые чингхри, и для меня в пляске неожиданно открылись совершенно новые, незнакомые смыслы. То есть я уже и раньше начал понимать, что далеко не всё знаю о брызге-дрызге, но молодые снаги открыли мне, что едва ли не каждое движение нашего буйного танца может быть смертельно опасным. Я даже, было, подумал, что они случайно поубивают друг друга. Но движения мечей в их руках были гораздо точней и уверенней, чем движения прутьев. Молодые уу-снага веселились в бесшабашном хороводе, и клинки их радостно свистели, вычерчивая в воздухе сложные петли. Хмурый Гхай, отойдя в сторонку, поглядел на неудержимое буйство молодняка и заявил, что ему этому никогда не научиться, а вернее, не переучиться, потому что у него всё тело возмущается, когда приходится тратить столько сил на один удар. Стоявший рядом расстроенный Огхр только головой покивал. На следующем привале, уже в степи, оба они отказались от очередного урока. Но мне удалось их уговорить. Я решил попробовать научить их «старческой» брызге-дрызге. У стариков сил меньше, чем у молодых, поэтому в «старческой» пляске почти не надо сходить с места и совсем не требуется прыгать и скакать. Весь сложный рисунок танца рождается из сочетания простых шагов, поворотов и неглубоких приседов. То, что «старческая» брызга-дрызга не требует больших сил, конечно, не означает, что её могут плясать только старики. Но в ней необходимо изощрённое чувство движения, которое приходит с опытом, и которого у молодых обычно нет, потому что они надеются на свою молодость и силу. Гхая с Огхром назвать стариками было трудно, но по меркам урр-уу-гхай оба они были вполне зрелыми мужчинами, и я надеялся, что им хватит жизненной мудрости понять, в чём суть. Я не ошибся. Они довольно быстро сообразили, в чём дело. Куда только подевалась давешняя неуклюжесть. Перемещения у обоих стали чёткими и стремительными, а клинки при выпадах стали расплываться в воздухе. И я почувствовал, что имею подходящих напарников для неплохой пляски.