Текст книги "Волчица в засаде"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Я не знаю никакого Жени.

– Да брось ты! – я подмигнул, достал портрет здоровяка и положил перед Давыдкиным. – Не узнаешь?.. Между прочим, она рисовала, – я с гордым видом кивнул на Артамонову. – Натаха художница.

Санек перевел взгляд с девушки на листок бумаги. С оттенком карикатурности образ Жени не вызвал у него никакой реакции.

– Видишь ли, Санек, я понизил голос и передвинулся ближе к Давыдкину. – Я недавно откинулся. Мне бабки до зарезу нужны. Дельце есть у меня на примете, но, чтобы провернуть его, нужен надежный напарник. Натаха, подружка моя, говорит, есть такой человек, приятельницы ее бывший дружок. Где он обретается, она не знает, слышала, будто в районе Первомайской. Нарисовала она по памяти его портрет, вот мы теперь Женьку и разыскиваем.

Санек наконец-то проявил к разговору интерес.

– Какое дело? – скосил он в мою сторону глаза.

Я усмехнулся, всем своим видом давая понять, что меня не так-то легко провести.

– Уж больно ты скор, Санек! О деле буду говорить лично с Женей. Тебе могу лишь сказать: дельце верное. Если удастся его обтяпать, на всю оставшуюся жизнь обеспечим себе безбедное существование. Слышь, Санек, ты сведи меня с Женькой, а я тебе отстегну. – Я достал из кармана две сложенные вдвое купюры, положил их на стол и пальцем придвинул к нему деньги. – Это аванс. Когда познакомишь с Женькой, получишь еще. Давай, Санек, действуй. Мне говорили, ты мужик деловой, авторитетный, что хочешь устроить можешь.

Санек взял со стола деньги и спокойно сказал:

– Хорошо, пойдем.

Наташа спросила:

– Прямо сейчас?

Санек был немногословен.

– А чего тянуть? – буркнул он, допил пиво и, не дожидаясь нас, направился к двери.

После пивнушки воздух на улице казался восхитительно чистым. Дождь уже перестал. Легкий ветерок рябил поверхность луж, в которых отражались фонари. Стало еще холоднее. Наташа взяла меня по руку, однако я высвободился и обнял художницу, желая показать Саньку, что мы действительно близкие люди.

Мы поднялись на пригорок и направились по Первомайской. Шли быстро, Санек шагал чуть впереди нас. Иногда по дороге с шумом проносились машины, встречались и редкие прохожие.

– Далеко еще? – приставал я дорогой к Давыдкину.

– Скоро будем на месте, – не оборачиваясь, отвечал тот.

Наши голоса гулко раздавались в ночи.

– Может, такси возьмем?

– Так дотопаем.

Дальнейшие попытки разговорить Санька ни к чему не привели, и я замолчал. Десять минут спустя подошли к стоявшему вдоль дороги четырехэтажному старому, мрачного вида, зданию с проемом в стене. Давыдкин остановился и, не вынимая рук из карманов, кивнул в сторону пустынной остановки:

– Подождите меня здесь, я скоро вернусь.

Заподозрив подвох, я активно воспротивился.

– С какой это стати? Мы с Натахой тоже прогуляемся.

– Обойдетесь! – отбрил Давыдкин. – Я вначале пойду спрошу, захочет ли Женька видеть вас. И если захочет, приведу его сюда.

Перспектива неизвестно сколько времени торчать на остановке, гадая, вернется Санек или нет, меня не устраивала.

– Но мы же не собираемся вламываться в квартиру, – возразил я. – Мы подождем у подъезда, пока ты сходишь за Женькой.

– Не получится, – Давыдкин чему-то ухмыльнулся. – Либо вы ждете ответ Женьки здесь, либо забирайте свои деньги.

Он не хотел выдавать место, где обретается Женька, к тому же Давыдкину могло попасть от парня за то, что без разрешения притащил незнакомцев в его логово.

– Хорошо, мы подождем, – согласился я неохотно, в глубине души надеясь на то, что Санек, захотев заполучить оставшуюся часть обещанной ему суммы, все же выполнит поручение и вернется.

Давыдкин исчез в подворотне. Я выждал пару секунд, потом вскочил, шепнул Наташе:

– Подожди-ка минутку, – и направился следом. Дойдя до дома, заглянул в проем. В подворотне было пустынно. Я скользнул в нее, добежал до противоположной стороны дома и выглянул наружу. Моим глазам предстал громадный внутренний двор, образованный четырьмя соединенными в квадрат домами. «Если заткнуть подворотню пробкой и наполнить пространство между домами водой, получится хороший бассейн для Гулливера», – пришла мне в голову дурацкая мысль, но я тут же отогнал ее. Подъезды домов выходили во двор. Во дворе был разбит скверик, в середине которого располагалась детская площадка. Было не так поздно, в большинстве окон горел свет, и двор был неплохо освещен. Через детскую площадку наискосок, глубоко засунув руки в карманы куртки и втянув голову в плечи, шел Санек. Он был углублен в себя и, казалось, ничего вокруг не видел и не замечал. Давыдкин дошагал до конца противоположного дома и исчез в крайнем подъезде. Назад он так и не посмотрел.

Я вернулся и окликнул Наташу. Мы достигли конца подворотни, остановились и стали издали наблюдать за крайним подъездом дома напротив. Прошло полчаса. За это время во двор проскочило несколько человек, въехало две машины, одна парочка выскользнула на улицу. Но ни Санек, ни Женька все не выходили из подъезда. Когда миновало еще полчаса и стало ясно, что Давыдкин так и не появится, я сказал художнице:

– Никуда не уходи, я сейчас.

Я потоптался около подъезда, потом вошел внутрь и крепко выругался – подъезд оказался проходным. Я выскочил на противоположную сторону дома. Там проходила дорога, за ней начинался лабиринт улочек частного сектора. Провел меня Санек. Так мне дураку и надо. Нечего в другой раз уши развешивать. Навалять нужно было как следует этому Давыдкину и заставить показать, где живет Женька. А я с ним цацкался. Теперь ищи ветра в поле.

Ужасно расстроенный я вернулся в подъезд. В нем было четыре двери, середину занимало возвышение, именно там начиналась лестница. Для очистки совести я поднялся на четвертый этаж, останавливаясь у каждой двери. Понятия не имею, на что я рассчитывал, прислушиваясь к шуму, доносящемуся из квартир. На то, что Санек и Женька все же прячутся в одной из них и я по звуку или шороху определю, в какой именно? Глупость. Нужно смириться с тем, что остался в дураках.

Я спустился на первый этаж, постоял еще немного у одной из дверей. «Что же теперь делать? Где искать этого придурка? Вернуться в пивнушку и расспросить пьянчуг, где на самом деле живет Давыдкин? Дудки! На сегодня хватит. Я устал и хочу спать. Займусь поисками Санька завтра!»

Я стоял, сложив на груди руки, задумчиво глядя на глазок в обитой дерматином двери. Неожиданно она распахнулась, и я увидел летящий мне в лицо громадный кулак. Удар пришелся в нос. Было такое ощущение, что в меня врезалось пушечное ядро. Я отлетел на середину подъезда и рухнул на каменный пол.

В логове

Я не был в полной отключке, а находился, что называется, в полубессознательном состоянии, когда понимаешь, что с тобой происходит, но не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Меня куда-то тащили, приподнимали, пинали, волокли, потом с меня сняли куртку, раздался щелчок захлопнувшихся на запястье наручников, и меня наконец-то оставили в покое. Постепенно я стал приходить в себя. Адски болело разбитое лицо, ныл затылок, которым я ударился в подъезде о бетонный пол, тошнило. В комнате находились люди, между ними шел разговор, но я не подавал виду, что оклемался.

– На кой черт ты его сюда притащил? – грозно говорил ужасно знакомым мне голосом мужчина.

– Откуда же я знаю, кто он такой! Он сказал, с зоны откинулся недавно, дело у него к тебе. Думал, ты его выслушаешь.

– Думал! – визгливо передразнил третий. – Фраер хренов! Он зоны и не нюхал. Из него такой же бывший зэк, как из тебя трезвенник! – Мужчина заржал и сказал кому-то в комнате: – Это же тот мужик, с которым мы в Боровом дрались. – Он снова вернулся к разговору с Давыдкиным и зло ему бросил: – Козел! Ты понимаешь, что мужика теперь придется замочить?

– Да ладно тебе, Штырь! – испуганно сказал Сашка. – Я-то тут при чем? – Он обратился к первому. – Ты сам виноват, Арго! Зачем нужно было вырубать мужика и втаскивать ко мне в квартиру?

– Достал ты со своей квартирой, – устало сказал Арго. – Каждый раз поминаешь! Между прочим, за этот сарай я тебе бабки плачу. А подъезд он твой просек и квартиру узнал. Он полчаса в подъезде стоял да на дверь пялился. Я в глазок видел. И если бы я его не втащил сюда, он бы ментов вызвал.

– Я же говорю, баран ты, Санек! – снова влез в разговор Штырь. – Не мог для отвода глаз в какой-нибудь другой подъезд шмыгнуть, а потом за домами в свой пройти.

– Не додумался! – буркнул Давыдкин.

– Я и говорю, баран! – желчно сказал Штырь.

– Да какая разница, в какой бы он подъезд зашел? – вклинился в разговор четвертый голос. – Главное, он знает дом. Спроси, где алкаш Сашка живет, любой покажет.

– Тоже верно, – согласился Арго. – В общем, как ни крути, а мужика кончать придется.

– И все из-за тебя, гнида! – рявкнул Штырь.

Я открыл глаза. В комнате, где я находился, почти не было мебели. Штукатурка на потолке облупилась, обои облезли, двери и рамы не красились со дня сдачи здания в эксплуатацию. Я лежал на полу у окна. Моя правая рука была прикована наручниками к батарее. Я с трудом приподнялся на локте и обвел взглядом помещение. В комнате был полный комплект моих старых знакомых. В двух креслах, попавших сюда, по-видимому, с помойки, сидели длинный и мордатый. Женя, он же Арго, стоял, упираясь одной рукой в стену, другой – в бок. Перед ним в позе провинившегося школьника стоял Давыдкин, почему-то одетый в мою куртку. Неподалеку от меня, у второго окна на полу, прикованная точно так же, как и я, наручниками к батарее, сидела Элка. На девушку было страшно смотреть. Лицо у нее было разбитое, опухшее, в корке засохшей крови. Руки и ноги в синяках и ссадинах. Вид у некогда белой юбки такой, будто ею долгое время мыли полы. В глазах Ягодкиной были тоска и обреченность. Чувствовалось: девчонка сломлена, опустошена и находится в полной прострации.

– Очухался? – Арго повернулся ко мне и, сложив на груди руки, прислонился к стене.

– Вашими молитвами, добрый человек! – Я взялся рукой за трубу, шедшую к батарее, приподнялся и сел на полу. – А чего это ты мою куртку напялил? – спросил я у Санька.

Давыдкин любовно огладил мою добротную кожаную куртку и изрек:

– Она скоро будет тебе ни к чему, а мне еще пригодится.

Компания коротала время за выпивкой, и мое появление в подъезде прервало застолье. Возобновляя дружескую попойку, мордатый потянулся к импровизированному столику, сооруженному из куска фанеры и табурета, и взял бутылку водки.

– Зачем тебе куртка, Санек? За гроши же пропьешь или с пьяного снимут, – сказал он, разливая водку в стаканы.

– Бахус правду говорит, – изрек длинный, очевидно, прозванный Штырем за свою худобу и рост. – Не по Сеньке шапка. Сними куртку, я ее барыгам загоню. Будут хоть какие-то бабки, а то сидим на мели и все из-за этой сучки! – он метнул злобный взгляд в сторону Элки.

Бахус выпил водки и, морщась, укоризненно сказал:

– Сколько раз я просил не называть меня так! Ну чего ты, ей-богу, как маленький, дразнишься!

Я невольно усмехнулся: мордатый действительно смахивал на бога виноградарства, каким его изображают на картинках, – и сказал:

– Но вы, наследнички! Нехорошо при живом хозяине вещи делить.

– Заткнись! – рявкнул Штырь и приказал Давыдкину: – Скидывай, давай, кожанку!

Санек неохотно снял куртку и швырнул ее на колени длинному. Тот не спеша выпил водку, поставил стакан на столик и движениями опытного щипача проверил карманы куртки, достав из них деньги, «сотку» и открытку. Деньги Штырь сунул в карман своей рубашки, затем раскрыл открытку и вместе с Бахусом принялся рассматривать рисунки. Подошел к приятелям и Арго.

– Неплохо нарисовано, – выразил он свое отношение к творчеству Наташи. Надо сказать, Арго вел себя с достоинством, не то что шавка Штырь. И, как мне казалось, занимал в этой компании главенствующее положение. К его мнению прислушивались. – Только мы на портретах какие-то дефективные. Кто рисовал?

– Та девка, что вместе с ним была. Я тебе про нее говорил. Она художница.

Арго вскинул ко мне глаза.

– Откуда она нас знает?

Я молчал.

– Отвечай! – прорычал парень.

– Да ясно откуда, – поигрывая «соткой», заявил Штырь. – Это ж та девка, у которой на даче Элка ошивалась. Когда мы махались с этим фраером на поле, она в огороде стояла и наблюдала. Больше срисовать нас некому.

– Она? – спросил меня Арго, а поскольку я продолжал помалкивать, задал следующий вопрос: – Где она сейчас?

– Домой поехала, – сказал я.

– Врет он все, – Давыдкин с подобострастием заглянул в глаза Арго. – Не могла она его бросить и уехать, Женя. Роман у них. Я видел, как они обнимались.

Я провел ладонью по разбитому лицу, затем вытер ладонь о свитер и сказал:

– Дурак ты, Санек! Я с художницей два дня как знаком. Какой у нас может быть роман. Это мы перед тобой любовную парочку разыгрывали, чтобы правдоподобно выглядело все то, что я тебе в пивнушке наплел. – Я взглянул на Арго и, желая замять разговор о Наташе, сказал: – Давыдкину я крупную сумму денег обещал за то, что он сведет меня с тобой. Аванс он уже получил, работу выполнил, так что заплатите ему из моих бабок, которые к себе в карман Штырь засунул.

– Продал! – взбеленился длинный, пропуская мимо ушей мою просьбу заплатить Давыдкину. – Продал, паскуда, нас за бабки!

– Ладно, хватит орать! – прикрикнул Арго. – Вы что, не понимаете, что он всех нас перессорить хочет, да девку выгородить. – Он повернулся к Давыдкину: – Иди, Санек, к входной двери, да понаблюдай в глазок за подъездом. Если появится художница, дай нам знать, и мы втащим ее в квартиру. Если нет, ее счастье, жива останется. А рисунки ее мы на память заберем. Мне мой портрет нравится.

Провинившийся Давыдкин, довольный тем, что легко отделался от компании Арго, юркнул за дверь, компания вновь стала разливать в стаканы водку, а я заявил:

– Послушайте, мужики, что все это значит? В чем мы провинились, что вы решили нам с Элкой суд Линча устроить?

Арго хлебнул водки и, закусывая огурцом, насмешливо заметил:

– А ты разве не знаешь?

Я пожал плечами:

– Откуда же я могу знать?

– Что ж, эта стерва тебе ничего не сказала? – он кивнул в сторону девушки.

– Абсолютно!

Арго поставил стакан на столик и сказал длинному:

– Ну-ка, Штырь, просвети Игорька. Все равно он не жилец на этом свете.

Парень встал, бросил куртку и мобильник в кресло, подошел ко мне. Несколько мгновений он разглядывал мою персону, растягивая в гнусной улыбке свой лягушачий рот, потом неожиданно развернулся и со всей силы пнул меня по бедру. Запомнил гад ударчик. Ногу мою мгновенно свело судорогой, я взвыл.

– Вот теперь в расчете, Игорек, – затем ударил ногой второй раз. – А это за то, чтобы не грозился хребет переломать! – Штырь оглянулся на Арго: – Все рассказывать?

– Все! – осклабился парень.

Длинный сложил на груди руки и широко расставил ноги, встав надо мной в позе полицая, глумящегося над своей жертвой в застенке.

– Что ж, слушай, Игорек, – начал он. – Нас было четверо, один вот уже погиб. Каждый из нас не один срок оттянул. Недавно дали нам наводку на пункт обмена валюты. Разработали мы план и, когда подкатили на тачке инкассаторы, перестреляли их как мух, взяли бабки да разбежались в разные стороны.

Я тут же вспомнил утро понедельника, свой холостяцкий завтрак перед экраном телевизора, криминальную хронику и дикторшу, сообщающую об ограблении обменника. Хотя я все еще пребывал в довольно жалком физическом состоянии, нашел в себе силы изумиться.

– Как?! – воскликнул я, вытаращив глаза. – Так это вы взяли обменник? Я о вас репортаж вчера утром по телику видел!

– Мы, – со скромным видом признался Штырь.

Я никак не мог прийти в себя от изумления.

– Но по телику говорили, будто в ограблении участвовали трое.

Штырь качнулся с пятки на носок.

– Четверо. Бахус неподалеку находился. В случае чего он должен был наш отход прикрыть. Но все обошлось. Мы с Арго ушли через проходной подъезд и укатили на ворованной тачке, Чак смылся через проход между двумя зданиями, а сам Бахус затерялся в толпе. – Парень достал из кармана рубашки сигарету, прикурил и продолжил: – На всякий случай мы себе хоть какое-нибудь алиби решили состряпать. Сразу же после гоп-стопа Чак с Элкой встретился; Арго с Зинкой; я в бар зашел, ну и Бахус ко мне присоединился. Вечером на хате у Чака встретились – мы вчетвером, да Элка с Зинкой. Пока Чак в комнате девок развлекал, мы на кухне деньги пересчитали. Оказалась кругленькая сумма – пол-лимона баксов. Представляешь, как подфартило! Добычу решили на следующий день в чисто мужской компании без свидетелей поделить. Бабки в тумбе под мойкой за мусорным ведром спрятали и ушли, прихватив с собой Зинку. А ночью эта сучка Элка прирезала Чака, забрала наши бабки и смылась.

Я сидел ошарашенный. Вот это да! Пол-лимона баксов! Теперь понятно, почему на Элку была объявлена охота. Но неужели деньги взяла девушка?

– Ты взяла доллары? – спросил я Ягодкину.

Элка наконец-то пошевелилась, медленно повернула голову и тупо взглянула на меня.

– Не брала я ничего, – сказала она и обреченно махнула свободной рукой. – Да разве им докажешь? Я говорю – не брала, они – взяла, я говорю – не брала, они – взяла. Кретины!

– Действительно, – произнес я рассудительным тоном. – С чего вы взяли, что вас обокрала девушка? Может быть, кто-то из вас вернулся, убил Чака и взял деньги, а Элку подставил!

– Что же она спала так крепко, что ничего не слышала?.. Нет, Игорек! Среди нас крысятника нет. Мы друг другу верим. К тому же у каждого из нас есть надежное алиби. Бабки взяла Элка. Больше некому. Так что зря ты ее, Игорек, разыскивал. Не стоит она того, чтобы ее спасали. И сам теперь вместе с ней сдохнешь.

Я не знал, кому верить. У меня возникла сотня вопросов к Элке, Арго и его приятелям, однако я не успел задать и одного, ибо главарь банды утратил к моей персоне интерес и стал собираться. Он снял висевшую на гвозде куртку и кликнул Санька. Начали одеваться и Штырь с Бахусом. Вошел Давыдкин.

– Я пойду корешей провожу, – обратился к нему Арго. – Через часок вернусь. Дело у нас есть. А ты этих покарауль. Будут шуметь, бей, не стесняйся. Швабру вон возьми и по зубам. – И парень показал на стоявшее в углу подобие швабры – длинную палку с криво прибитой к ней перекладиной. – А чтобы не вздумал слинять за бутылкой, можешь нашу водку допить, тебе хватит. Ну, пока.

Арго, а следом за ним Штырь с Бахусом покинули комнату. Давыдкин отправился проводить компанию до двери.

– Арго живет у Санька? – спросил я Элку, когда мы остались одни.

– Да, – негромко отозвалась девушка. – Снимает у него комнату за бутылку в день и еду. Спит за стенкой.

– У Давыдкина нет семьи?

– Вроде нет. Жена, кажется, сбежала с детьми… Игорь, я так устала, – жалобно призналась Ягодкина и посмотрела на меня глазами, в которых стояли слезы. – Я согласна на все: отправиться в милицию, рассказать о смерти Чака. Пусть меня посадят в тюрьму за убийство, лишь бы вырваться из этой комнаты, где меня второй день держат прикованной к батарее и ежечасно унижают и избивают, требуя какие-то деньги. Уж лучше бы убили.

– Сильно бьют? – спросил я сочувственно.

Ягодкина всхлипнула совсем по-детски и потерла кулаком глаза.

– Еще бы! На мне живого места нет. Садисты, ублюдки! Как я их ненавижу!

– Не отчаивайся, Элла. Я обязательно найду способ вырваться из лап бандитов, – пообещал я твердо.

Я не верил в то, что нас с Ягодкиной убьют. Пугают просто. Одно дело совершить разбойное нападение на инкассаторов, взять деньги и раствориться в городе и другое – убить на квартире по конкретному адресу. Запросто вычислят. А избавляться от трупов, уничтожать улики – дело хлопотное. Впрочем, кто знает, что у этих уголовников на уме. Перережут нас с Элкой, а заодно Сашку, как цыплят, подпалят квартиру и смоются. Хотя девушка им живой нужна. Но как бы там ни было, без боя я не сдамся. Тем более что у меня наклюнулся план нашего с Элкой спасения.

Вернулся Давыдкин. Он принес портативный черно-белый телевизор, поставил его на пол и включил. Шел сериал «Агент национальной безопасности». Санек демонстративно перетащил швабру из угла поближе к креслу, потом плеснул себе в стакан водки, уселся с ним в кресле и, уставившись в телевизор, принялся пить.

– Санек, а Санек, – произнес я некоторое время спустя. – Ты христианин?

– Ну, христианин, – не отрывая взгляда от экрана телевизора, буркнул Давыдкин. – Тебе-то что?

Я вкрадчиво продолжил:

– Грех, Санек, убивать. Покарает тебя бог за преступление, да и суд людской накажет.

Давыдкин насмешливо взглянул на меня:

– Тоже мне проповедник выискался. А карать меня не за что. Я вас убивать не собираюсь. Если нужно, вон, Арго с корешами пристрелят, а я рук пачкать не буду.

– Все равно грех на душу возьмешь, – не унимался я. – Ты же меня на убой к Арго привел. Убивать нас будут в твоей квартире, с твоего молчаливого согласия. А когда банду Арго судить станут, тебе за соучастие обязательно срок припаяют. – Давыдкин с хмурым видом молчал, а я вдохновенно продолжил апостольские речи: – Но ты можешь избежать наказания, Санек! Ты же еще ничем себя не замарал. Отпусти нас, и у тебя не будет ни с совестью, ни с правосудием проблем.

Санек покосился на меня и презрительно фыркнул:

– Зато они возникнут у меня с Арго и его приятелями. Увидит компания, что я вас отпустил, с живого шкуру сдерут. Да и нет у меня ключей от наручников, Женька с собой забрал.

– Но напильник-то в доме найдется?

– Нет, – отрезал Давыдкин.

Я дружелюбно улыбнулся:

– Ну хорошо, боишься гнева Арго и его приятелей, не освобождай нас сам. Кинь «сотку», – я указал глазами на лежащий в кресле мобильник. – Я позвоню, нет, не в милицию, ты не бойся. Звякну приятелям. Они приедут, освободят нас с Элкой, а тебя свяжут. Ты вроде ни при чем окажешься.

Санек поморщился.

– Да заткнись ты! – произнес он тоном уставшего человека. – Дай кино досмотреть.

Итак, было ясно, что Давыдкин на уговоры не поддастся. Во всяком случае, за тот час, что Арго будет отсутствовать, мне его не упросить помочь нам. Что ж, план А провалился, приступим к выполнению плана Б.

– Сволочь ты, Санек! – резко меняя тон, заявил я. – Самая настоящая сволочь!

Не только хозяин квартиры взглянул на меня удивленно, но и Ягодкина округлила глаза.

– Какая муха тебя укусила? – спросил Давыдкин. – От страха совсем отупел?

– Да, сволочь! – выкрикнул я желчно. – Ненавижу алкашей! Попрошайки чертовы! Вечно клянчите на бутылку. У вас в жизни одна проблема: где взять деньги на выпивку. Живете, гады, в свое удовольствие, ни забот, ни тревог, ни обязанностей. Напился, лег спать. Была бы моя воля, я вас всех к стенке поставил, а тебя в первую очередь. Гнида! Об одном жалею, что я тебя в пивнушке не удавил. Индюк надутый. Тупой как пень, а строит из себя умного и важного. Ничтожество. О таких, как ты, только ноги перед дверью вытирать, да и то не каждый захочет – побрезгует.

Я замолчал, ожидая реакции. Мои слова задели Санька за живое. Он покраснел, выпучил глаза и заорал:

– Заткнись ты, придурок! Заткнись, говорю, пока зубы не выбил!

Я стал подливать масла в огонь:

– Кто, ты?! – я засмеялся зло, оскорбительно. – Ты меня ударишь? Да ты же не способен на мужские поступки. Ты же педик!

Кровь бросилась Давыдкину в голову.

– Кто, я педик?! – заорал он в бешенстве.

– Ну конечно! – я посмотрел на Санька с отвращением, так, как смотрят на презренное существо, и будто выплюнул: – Петух проклятый!

Давыдкин допил водку, поставил стопку на столик и встал – медленно, как человек, сознающий свое превосходство над противником… Так это и выглядело со стороны. Ну какую опасность может представлять прикованный наручниками к батарее избитый человек? Однако Санек и понятия не имел о том, что перед ним мастер спорта по вольной борьбе. Давыдкин взялся за швабру и нетвердой походкой стал приближаться. Этого я и добивался. Я поджал под себя ноги, давая возможность хозяину квартиры подойти ближе. Он подошел, остановился и размахнулся шваброй, будто это была хоккейная клюшка. В этот момент я, ухватившись рукой за трубу, выбросил вперед ноги, взял ими в «ножницы» ноги Санька и с силой сомкнул. Трезвый от такого удара бы не устоял, а уж о пьяненьком и говорить нечего. Санек подлетел так, будто его самого ударили по ногам гигантской клюшкой, и рухнул на бок на швабру. От удара об пол у Давыдкина перехватило дыхание. Он открыл рот и стал хватать им воздух, точно выброшенная на берег рыба. Я не дал Саньку опомниться. Схватил его свободной рукой за плечо, рванул к себе и навалился сверху. Однако хозяин квартиры быстро вышел из состояния нокдауна. С неожиданной для пьяного силой он стал извиваться, точно уж, пытаясь сбросить меня.

– Лежать! – прохрипел я Давыдкину в самое ухо, однако мой окрик не подействовал. Он продолжал вырываться, и тогда я, схватив Санька за затылок, с силой ткнул его носом в пол. На досках мгновенно расплылась кровавая лужица, и Давыдкин, уткнувшись в нее лицом, наконец-то затих. Теперь я мог действовать не торопясь. Орудовать одной рукой было тяжело, но я умудрялся. Я уселся на хозяине квартиры и стал расшнуровывать ботинок.

Элка вышла из состояния оцепенения, в котором пребывала все время, пока я находился в комнате, и с нескрываемым интересом следила за моими действиями. В ее глазах светился огонек надежды.

– Все будет хорошо, девочка, – улыбнулся я своей подруге по заточению. – Мы с тобой обязательно спасемся!

Шнурок оказался шелковым, толстым, прочным, достаточной длины. Я крепко связал оба конца его, накинул получившуюся петлю Саньку на шею. Потом оторвал от швабры нижний конец ее, сунул в палку петлю и стал скручивать. Когда удавка стянула шею Давыдкина настолько, что шнурок впился в кожу, я остановился. Взявшись за палку, как воднолыжник берется за привязанную к тросу перекладину, я поудобнее уселся на хозяина квартиры и подтолкнул к Ягодкиной длинный конец швабры.

– Давай, Элла, попробуй подтащить к себе телефон, – скомандовал я.

Девушка преобразилась. И куда только делись вялость и апатия. Ягодкина схватила палку, встала на колени и, подобно рыбаку, манипулирующему над водной гладью удилищем, стала выуживать из кресла мобильник. Однако он находился в глубине кресла, и подцепить его никак не удавалось. Элка долго и неуклюже возилась с «соткой», наконец додумалась подцепить торчащим на конце палки гвоздем за обшивку кресла и пододвинуть его на несколько сантиметров к себе. Следующая же попытка поддеть телефон увенчалась успехом. Мобильник слетел на пол. И вот он у моей ноги. Я взял его свободной рукой, переложил в прикованную к батарее руку и едва включил, как подо мной зашевелился Санек. Он поднял разбитую физиономию из лужицы крови и попытался приподняться сам, однако я, упершись коленями в плечи Давыдкину, потянул на себя дощечку, будто всадник за узду.

– Лежи, Санек, тихо, не то придушу.

Давыдкин захрипел, дернулся пару раз, но я еще сильнее потянул за удавку, и Санек, сообразив, что сопротивляться бесполезно, смирился с положением заарканенного мустанга. Я набрал на мобильнике номер телефона Великородновой. Некоторое время в трубке звучали длинные гудки, потом раздался щелчок, и женский голос произнес:

– Алло!

На линии были помехи, и я громко сказал:

– Светка, привет! – Моя соседка попыталась было шумно выразить свои эмоции по поводу моего звонка, однако я тут же ее осадил: – Слушай меня внимательно и не перебивай! Где Маринка Леева сейчас находится, не знаешь?

– Почему не знаю. Вот рядом со мной сидит. И Вера здесь же. За чаем вот время коротаем.

– То, что Маринка рядом с тобой, – это хорошо, – обрадовался я. – А вот Вера – не очень. Постарайся хорошенько запомнить все то, что я тебе скажу, и выполнить мою просьбу с точностью до мелочей. Избавься под каким-либо предлогом от Ягодкиной. Будет приставать с вопросами, пошли ее к черту. Мне сейчас не до ее причитаний. Возьми у кого-нибудь из соседей газовый ключ. Знаешь, что это такое?

– Конечно, знаю, – тотчас откликнулась Великороднова. – Мне и к соседям обращаться не нужно. У меня дома такой ключ есть. Я же без мужика живу, водопроводные краны сама ремонтирую.

– Молодец, Светка! – похвалил я. – С тобой не пропадешь! Слушай дальше. Берете ключ, садитесь вместе с Леевой в ее «Нексию» и едете на Первомайскую. Проезжаете большой перекресток, примерно через километр будет остановка. «Универсам» называется. Он находится с левой стороны, а справа расположен дом с подворотней… Тпру! – сказал я Саньку, взбрыкнувшему подо мной, и натянул удавку. – Это не тебе, Светик! Минуете подворотню и идете наискосок через двор к дому напротив. Вам нужны окна квартиры, расположенной справа от первого подъезда на нижнем этаже. Подходите к тому окну, где в комнате горит свет, и стучите в стекло. Я открываю окно, и вы передаете мне газовый ключ. На все про все времени вам тридцать минут.

Великороднова перепугалась насмерть.

– Что случилось, Игорь? – произнесла она упавшим голосом.

Я не стал успокаивать Великороднову, пусть почувствует, что дело серьезное, тогда проворнее будет действовать.

– При встрече обо всем расскажу, – пообещал я. – Время пошло, Светик. Знай, в твоих руках моя жизнь и жизнь еще одного человека.

Я отключил мобильник. Теперь остается ждать. Вызывать сразу милицию я не стал по двум причинам. Во-первых, открылось такое!.. Такое!.. что мне самому было интересно разобраться. Во-вторых, и это главное, я верил Элке, верил в то, что она ни в чем не виновна, и, попади она в милицию вместе с матерыми уголовниками, те быстро сделают из нее козла отпущения, навесят убийство Чака и пропажу пол-лимона баксов. Если это случится, тогда я уже ни за что не доберусь до взятых под стражу Арго и его компании, не выясню, кто же на самом деле совершил убийство и прикарманил денежки, а следовательно, не смогу спасти от тюрьмы Ягодкину. Я очень надеялся своими силами освободиться из плена, но на случай неудачи попросил Великороднову вызвать милицию.

По телевизору закончился показ сериала, начался концерт симфонической музыки, однако никто из нас не имел возможности переключить канал, и наша троица была вынуждена смотреть, как на экране несколько десятков музыкантов с упоением наяривали смычками по скрипкам и виолончелям. При малейшей попытке Санька приподняться я тут же дергал за удавку, грозно кричал: «Не балуй!» – и с силой, точно шпоры, вонзал в бока Давыдкина каблуки ботинок. Мой пленник расслаблялся и послушно клал голову на пол. Тридцать минут спустя в подъезде раздались громкие мужские голоса, и наша троица замерла: мы с Элкой от испуга, Санек от радостного ожидания, что вернулся Арго. Однако голоса стали удаляться, затем где-то вверху хлопнула дверь, и все стихло. Наконец, еще через десять минут, под окном, у которого я находился, послышалась возня. Две женщины негромко переругивались, спорили, ворчали друг на друга. Я с облегчением вздохнул – свои!