Текст книги "Дело"
Автор книги: Александр Сухово-Кобылин
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
Те же. Входит Лидочка, в пледе, в шляпке, в руке у нее большой ридикюль и просвира.
Лидочка. Ах, Владимир Дмитрич! Здравствуйте! (Жмет ему руку.)
Нелькин (кланяясь). Здравствуйте, Лидия Петровна.
Лидочка. Как я рада! – Ну – вы чаю не пили? Вот мы вместе напьемся, а вы моему старику ваши путешествия рассказывайте. Здравствуйте, тетенька. (Подходит к ней и целует ее в лоб.) Что, отец встал?
Атуева. Встал.
Лидочка. А я как спешила…. боялась опоздать, – ему пора чай давать, – он любит, чтобы все было готово…. (Снимает скоро шляпку, кладет просвиру и ридикюль.)
Атуева. Тишка, эй, Тишка!
Тишка входит.
Накрывай чай.
Лидочка. Тетенька – вы знаете, я сама ему чай накрываю, – (Тишке) не надо, Тихон, подай только самовар…
Тишка уходит.
Атуева. Самодуришь, матушка!
Лидочка (собирая чай). Тетенька, я уже несколько раз вас просила – оставьте меня; если это мое желание…
Атуева. Ну делай, сударыня, как хочешь.
Лидочка. Владимир Дмитрич – давайте сюда к окну стол и большое кресло.
Несут стол и придвигают кресло.
Вот так… подушку…
Нелькин подает ей подушку.
Так – ну теперь чай. (Накрывает скатерть, собирает чай.)
Тишка ставит самовар.
Постойте, ему вчера хотелось баранок – посмотрите, там у меня в мешке…
Нелькин подает ей баранки – она заваривает чай.
Атуева. Что ж, матушка, ты эти баранки сама купила?
Лидочка (заваривая чай). Да, тетенька (улыбается), сама.
Атуева (Нелькину). Видите! Сама баранки на рынке покупает! – это она мне назло!..
Нелькин (унимая ее). Полноте, что вы!
Явление IIIТе же и Муромский, выходит из своего кабинета в халате.
Муромский (Лидочке). Здравствуй, дружок. (Целует ее. Увидя Нелькина). Ба, ба, ба… уж здесь; вот так спасибо, обнимемся, любезный!
Обнимаются.
Нелькин. Как здоровье ваше, Петр Константиныч?
Муромский. Помаленьку; а ты вчера к нам сюрпризом явился. Ты по пароходу?
Нелькин. По пароходу-с.
Муромский. Ну что же, рассказывай, где был, что видел?
Лидочка (подходя к отцу). Нет! Позвольте, папенька, позвольте! (Ведет его к чайному столу.) Сначала садитесь, а то чай простынет – вот здесь, – (усаживает отца), вот подушка – что, хорошо?
Муромский (усаживаясь и смотря на дочь). Хорошо, мой ангел, хорошо!
Лидочка. Вот так – я вот подле вас… (садится) а вы, Владимир Дмитрич, напротив.
Нелькин садится.
Вот вы теперь и рассказывайте – да, смотрите, так, чтоб весело было. (Наливает чай.) Ну, папа, чай, думаю, отличный, сама выбирала.
Муромский. Вот спасибо, а мне нынче чаю что-то хочется. (Пьет.) Я уж у себя в комнате поджидал: что-то, мол, моей Лидушечки не слышно? Слушаю – ан и запела… птичка ты моя (целует ее), голубушка… (пьет чай.) Славный, Лидушечка, чай, славный.
Лидочка. Ну я очень рада.
Муромский ищет чего-то.
А… вот она! (Подает ему просвиру.)
Муромский. Ах, ты мой ангел… (Нелькину.) Прочитай-ко, брат; ты, я думаю, живучи у бусурманов-то, давно этого не читал. (Передает ему просвиру.)
Нелькин (читает). О здр…авии… ра…ба… бо… жия… Пе… тра.
Муромский. Поверишь ли: вот она мне от ранней обедни каждый день это носит. А? (Разламывает просвиру и дает половину Нелькину).
Лидочка (разливая чай). Что ж, папа, каждый день за ранней обедней я вынимаю о здравии вашем часть и молюсь Богу, чтобы он сохранил мне вас цела и здрава… Бог милосерд, Он мою молитву видит да вас своим покровом и покроет; – а вы вот кушаете чай, да и видите, что ваша Лидочка за вас уж Богу помолилась. (Целует его.)
Атуева. Стало, вместе с бедными дворянками просвиру-то подаешь.
Лидочка. Не могу вам, тетенька, сказать – потому там нет ни бедных, ни богатых, ни дворянок.
Муромский. Полно вам, Анна Антоновна, ее пилить. – Ведь она дурного дела не делает. (Нелькину.) Поверишь ли, я вот только утром подле нее часок и отдохну; – а если б не она, да я бы, кажется, давно извелся. Что, она переменилась?
Нелькин. Нисколько.
Муромский. Ну нет; похудела.
Нелькин. Так – немного… мне все кажется, что вы белокурее стали, светлее; на лице у вас тишина какая-то, будто благодать Божия на вас сошла.
Лидочка. Полноте; это вы грех говорите… рассказывайте лучше папеньке, что видели, где были.
Муромский. И в самом деле рассказывай – где ж ты был?
Нелькин. Много потаскался, глядел, смотрел, – ну и поучился.
Лидочка. Не верьте, папаша, а вы вот спросите-ка его о Париже, что он там делал? – Отчего он там зажился?
Нелькин (смеясь). Ну, что ж делал, Лидия Петровна, – приехал, поселился скромно, au quartier Latin.
Муромский. Что ж это?
Нелькин. В Латинском квартале.
Муромский. Там, стало, и гризеточки по-латыне говорят – а?
Нелькин (не слушая). С Сорбонной познакомился…
Муромский. А это кто ж такая?
Нелькин. Тамошний университет.
Муромский. Сорбонна-то? (Грозя ему пальцем.) Врешь, брат; не актриса ли какая?
Нелькин. Помилуйте!
Муромский. То-то. Да ты малый-то важный стал; поубрался, похорошел…
Тишка (входит). Петр Константиныч! Иван Сидоров приехал.
Атуева. Ну, вот он! -
Муромский. Насилу-то, – зови.
Явление IVТе же и Иван Сидоров, одет по-дорожному.
Муромский. Здравствуй, что ты это как замешкал?
Иван Сидоров (высматривает образ и молится; потом кланяется всем по очереди). Здравствуйте, батюшко Петр Константинович (кланяется), здравствуйте, матушка Анна Антоновна – (кланяется), здравствуйте, матушка наша барышня (кланяется).
Лидочка. Здравствуй, Иван Сидоров.
Иван Сидоров. Позвольте, барышня вы наша, ручку поцеловать. (Подходит и целует у нее руку – она целует его в лоб). Добрая, добрая наша барышня.
Лидочка. Ну что Марья Ильинишна, здорова?
Иван Сидоров. А что ей, сударыня, делается? Слава Богу, здорова. Вот вы что-то поисхудали.
Муромский. Ну, что у нас там?
Иван Сидоров. Слава Богу. Вы, сударь, как здоровьем-то?
Муромский. Ничего. Ну, что хлеб?
Иван Сидоров. Рожь убрали. Рожь всю убрали – вот замолотная ведомость вашей милости.
Лидочка. Владимир Дмитрич, пойдемте к тетеньке – папенька теперь и без нас наговорится.
Муромский. Да, ступайте, ступайте.
Атуева, Лидочка и Нелькин выходят в дверь направо
Явление VМуромский и Иван Сидоров.
Муромский. Ну, что с головковцами совсем простился?
Иван Сидоров. Простился, сударь, да уж хоть бы и не прощаться. Ей– ей; у меня так и нутро все изныло; а они сердечные так и ревут – да уж такая судьба крестьянская.
Муромский (вздыхая). Да. Испокон века за нами стояла вотчина, а вот пришлось откупщику за полцены отдать. Что ж там все расплаты-то исполнил?
Иван Сидоров (вздыхая). Как же, сударь, исполнил; да вот вашей милости достальные привез. (Вытягивает из-за пазухи кожаный мешок и вынимает из него пачку.) Вот и счет; угодно будет проверить?
Муромский (вынимая из кармана ключ). На-тко вот, положи их в конторку: вечерком поверим.
Иван Сидоров запирает деньги в бюро.
…Иван!.. я уж Стрешнево заложил.
Иван Сидоров (возвращая ему ключ). Господи!!..
Муромский. А что делать?!.. просто съели – как есть съели! – Господи Творец Милосердный! (Крестится и вздыхает.)
Иван Сидоров (также вздыхая). Все в руках Господних, батюшко, – в руках Господних!
Муромский. Что ж теперь делать, Иван? Я и ума не приложу.
Иван Сидоров. Господь вразумит, что делать, а нет, так и сам сделает. Ты только веруй, да спокоен будь.
Муромский (вздыхая). Господи Батюшко; жил, жил; – хлопотал, трудился; все устроил; дочь вырастил; только бы мне ее, мою голубушку, озолотить да за человека выдать; – и вот налетело воронье, набежали воры, запалили дом, растащили достояние – и сижу я на пепелище, хилый, да вот уголья перебираю…
Иван Сидоров. Не крушися, мой отец, – ей, не крушися; все в руках Господних! Случалось и мне на моем веку, и тяжко случалось. Иное дело, посмотришь, и Господи, напасть какая; кажется, вот со всех сторон обложило, а Бог только перстом двинет – вот уж и солнышко…
Муромский. Здравствуй, что ты это как замешкал?
Иван Сидоров (высматривает образ и молится; потом кланяется) жил у купца в прикащиках; скупали мы кожи, сало, – ну, скотиной тоже торговали. Однако умер хозяин – что делать? Дай, мол, сам поторгую – сам хозяин буду. Деньжёнки были кое-какие; товарища приискал; люди дали; – поехали в Коренную. Ходим мы, батюшко, с товарищем по ярмарке день; ходим два – нет товара на руку: все не по силам; а сами знаете, барыши брать, надо товар в одних руках иметь. Ходили, ходили – купили лубки! По десяти рублев начетом сотню; сколько было, все купили. Товар приняли, половину денег отдали, а остальные под конец ярмарки. Обыкновенно – лубки, товар укрывать. Живем. Погода стоит вёдряная; жар – терпенья нет; на небе – ни облачка; живем… Ни одного лубка не покупают! Тоска взяла! Ярманка на отходе; товарищ спился!.. Утро помолюсь – вечер помолюсь – и почину не сделал!.. Пятого числа июня праздник Богоматери Коренныя… Крестный ход… народу куча… несут икону… Мать!! Помоги!!!.. Прошел ход – смотрю: от Старого Скола товар показался!!!.. Туча – отродясь не видывал; я к лабазу, – от купца Хренникова бежит прикащик: лубки есть? – Есть. – Почем цена? – Сто рублей сотня. – Как так? – Да так. – Ты с ума сошел? – Еще сутки, так бы сошел. – Ты перекрестись! – Я крестился; вы хорошо пожили; ели, пили, спали сладко? А я вот – пузом на пол-аршин земли выбил… Повертелся, повертелся, ведь дал; – да к вечеру и расторговались… Так вот: все в руках Господних! Господь труд человека видит и напасть его видит – ой, видит.
Муромский. Так-то это так… только мне теперь, Иван, круто приходит: пять месяцев я здесь живу, последнее проживаю – а дело ни с места!
Иван Сидоров. Стало, ждут. Что, сударь, делать; приехал, так дай. Зачем ты, отец, сюда-то толкнулся?
Муромский. Судейцы насоветовали.
Иван Сидоров. Волки-то сыромахи – эк, кого послушал! Чего они тебе сделают?
Муромский. Как чего? – Засудят; дочь мою, кровь мою засудят, чести лишат.
Иван Сидоров. Не можно этому, сударь, быть, чтоб честного человека кто чести лишил. При вас ваша честь.
Муромский. Ты этого, братец, не понимаешь: честь в свете.
Иван Сидоров (покачав головою). О, Боже мой – Свет, что вам, сударь, Свет?.. Вавилонская любодеица – от своей чаши опоила вас! Кто в вашем-то свете господствует – соблазн; кто властительствует – Жены. Развожжали вы, сударь, ваших баб – вот оно у вас врозь и поехало; разъезжают оне по балам да по ассамблеям – плечи голые, груди голые, студ позабывают, да мужскую похоть распаляют; а у похоти очи красные, безумные. Ну суди ты, батюшко, сам: чего тут от Света ждать? Если жена этакое сокровенное, да всем на площади показывает, стало, студа-то у нее и нет, – а жена бесстудная чья посуда – сам знаешь… Прости меня, отец, – я правду говорю; мне на это снование безумное смотреть болезно. Что ваши жены? Ни оне рукодельем каким, ни трудом праведным не занимаются; опустел дом, печь стоит холодная; гоняют по городу, сводят дружбу со всяким встречным – вот, по слабоумию своему, и набегают. – А винность-то чья? Ваша, батюшко. Вы закона не держитесь; закон забыли. Дом дело великое; у нас в дому молятся; а ваш-то дом шинком стал, прости Господи. Кому поесть да попить – сюда! Кто празднословить мастер, плясать горазд – сюда! Цимбалы да пляски – Содом и Гомор!
Муромский. Нет, Иван, ты этого не понимаешь.
Иван Сидоров. Ну оно, может, что по-вашему-то и не понимаю; – я, батюшко, вас люблю, я у вас пристанище нашел; я ваши милости помню и весь ваш род. Для вас я готов и в огонь и в воду – и к Ваалову-то Идолу и к нему пойду.
Муромский. Спасибо тебе, спасибо… Кто ж это. Идол-то Ваалов?
Иван Сидоров. А кумир-то позлащенный, чиновник-то, которому поклониться надо!
Муромский. Да; надо поклониться – вот… не обошло и меня…
Иван Сидоров. Всякому, батюшко, своя череда. Ведь и на мою долю тоже крепко хватило (покрутив головою).
Муромский. А до тебя когда ж хватило?
Иван Сидоров. Да уж тому десятка два годов будет; прислали меня сюда от общества, от миру, своя братия. – Уже по какому делу, не про то речь, а только правое дело, как свято солнце – правое. Сложились мы все – кому как сила – и сирота и вдова дала – всяк дал; на, говорят, Сидорыч, иди; ищи защиту. Ну, батюшко, я вот в этот самый город и приехал; – а про него уже и в Писании сказано: Тамо убо море… великое и пространное – идеже гадов несть числа!.. Животные малые с великими!.. корабли переплывают… ведь оно точно так и есть.
Муромский. Именно так.
Иван Сидоров. Приехавши в этот город, я к одному такому животному великому и направился. Звали его Антон Трофимыч Крек – капитальнейшая была бестия!
Муромский. Кто ж тебе его указал?
Иван Сидоров. А само, сударь, дело указало. Прихожу: – живет он в палатах великих; что крыльцо, что двери – Боже мой! Принял; я поклон, говорю: Ваше, мол, Превосходительство, защитите! А он сидит, как зверь какой, суровый да кряжистый; в разговор вошел, а очами-то так мне в пазуху и зазирает; поговорил я несколько да к столу, – и выложил, и хорошо, сударь, выложил; так сказать, две трети, и то такой куш составило, что вы и не поверите. Он это и пометил – стало, ведь набитая рука. Как рявкнет он на меня: мужик, кричит, мужик!.. Что ты, мужик, делаешь? За кого меня принимаешь! – А?.. Я так на колени-то и сел. Да знаешь ли ты, козлиная борода, что я с тобою сделаю? – Да я те, говорит, туда спущу, где ворон и костей твоих не зазрит… Стою я на коленях-то да только и твержу – не погубите! – за жандармом, кричит, за жандармом… и за звонок уж берется… Ну, вижу я, делать нечего; встал – да уж все и выложил; и сертук-то расстегнул: на вот, мол, смотри. Он и потишел. Ну, говорит, – ступай, да вперед помни: я этого не люблю!.. Вышел, сударь, я – так верите ли: у меня на лбу-то пот, и по вискам-то течет, и с носу-то течет. Воздел я грешные руки: Боже мой! Зело искусил мя еси: Ваалову Идолу принес я трудовой рубль, и вдовицы лепту, и сироты копейку и на коленях его молить должен: прими, мол, только, кумир позлащенный, дар мой.
Муромский. Ну и взял?
Иван Сидоров. Взял, сударь, взял.
Муромский. И дело сделал?
Иван Сидоров. И дело сделал. Как есть, – как махнул он рукой, так вся сила от нас и отвалилась.
Муромский. Неужели как рукой снял?
Иван Сидоров. Я вам истинно докладываю. Да что ж тут мудреного? Ведь это все его Воинство; ведь он же их и напустил.
Муромский. Пожалуй.
Иван Сидоров. Верьте Богу, так. Да вы слышали ли, сударь, какой в народе слух стоит?
Муромский. Что такое?
Иван Сидоров. Что антихрист народился.
Муромский. Что ты?
Иван Сидоров. Истинно… и сказывал мне один старец. Ходил он в дальние места, где нашей, сударь, веры есть корень. В тех местах, говорит он, до верности знают, что антихрист этот не то что народился, а уже давно живет и, видите, батюшко, уже в летах, солидный человек.
Муромский. Да возможно ли это? Иван Сидоров. Ей-ей. Видите – служит, и вот на днях произведен в действительные статские советники – и пряжку имеет за тридцатилетнюю беспорочную службу. Он-то самый и народил племя обильное и хищное – и все это большие и малые советники, и оное племя всю нашу христианскую сторону и обложило; и все скорби наши, труды и болезни от этого антихриста действительного статского советника, и глады и моры наши от его отродия; и видите, сударь, светопреставление уже близко
Слышен шум.
(оглядывается и понижает голос), а теперь только идет репетиция…
За дверью опять шум и голоса.
Муромский. Что за суматоха такая; никак, приехал кто? – Пойдем ко мне.
Уходят в кабинет Муромского.
Явление VI
За дверью шум, голоса. Тарелкин, несколько расстроенный, в пальто с большим, поднятым до ушей, воротником, быстро входит и захлопывает за собою дверь.
Тарелкин (прислушиваясь). Негодяй!.. как гончая гонит… в чужое-то место… а? (В дверь кто-то ломится – он ее держит.)
Голос (за дверью). Да пустяки!.. я не отстану… ну, не отстану!..
Тарелкин (запирает дверь на ключ). Какое мучение!!..
Тишка (входит из боковой двери). Вас, сударь, просит этот барин к ним выйти.
Тарелкин (сконфуженный). Скажи ему, что некогда… занят.
Тишка. Они говорят, чтоб вы вышли; а то я, говорит, силой войду.
Тарелкин. Ну что ж, а ты его не пускай.
Тишка уходит.
Это называют… Дар Неба: Жизнь! Я не прочь; дай мне, Небо, Жизнь, но дай же мне оно и средства к существованию.
Тишка (входит). Опять, сударь, требуют.
Тарелкин (сжав кулаки). У-у-у-у!!.. скажи ему, чтобы он шел!..
Тишка. Я говорил.
Тарелкин. Ну что ж?
Тишка. Да хоть до завтра, а я, говорит, его не выпущу.
Тарелкин. Ау вас есть задняя лестница?
Тишка. Есть.
Тарелкин. Как же он меня не выпустит?!.. – Ну – ты ему так и скажи.
Тишка уходит.
Голос (за дверью). Слушайте; где б я вас ни встретил, я вас за ворот возьму…
Тарелкин. Хорошо, хорошо.
Голос. Я вас на дне помойной ямы достану, чтобы сказать вам, что вы: свинья… (Уходит.)
Тарелкин. Ах, анафема… в чужом-то месте… (Прислушивается.) Никак, ушел?.. Ушел!.. Какова натурка: сказал другому свинью – и удовлетворен; пошел, точно сытый… Фу… (оправляется)… Истомили меня эти кредиторы; жизнь моя отравлена; дома нет покоя; на улице… и там места нет!!.. Вот уж какое устройство сделал (поднимает воротник)… тарантасом назвал… да как из засады какой и выглядываю (выглядывает)… так пусть же кто посудит, каково в этой засаде жить!!.. (Откидывает воротник, снимает тарантас и вздыхает.) Ох, охо, ох!.. (Выходит в переднюю.)
Явление VIIМуромский входит, за ним Иван Сидоров.
Муромский (осматриваясь). Да кто же тут?
Тарелкин входит.
Ах, это вы, Кандид Касторович?
Тарелкин. Я – это я. Идучи в должность, завернул к вам пожелать доброго утра.
Муромский. Очень благодарен. (Осматриваясь). С кем это вы так громко говорили?
Тарелкин. Это?.. (указывая на дверь) а так… пустой один человек… мой приятель.
Муромский. Что же такое?
Тарелкин (мешаясь). Да вот… так… знаете… малый добрый… давно не видались… ну… так и сердится; и престранный человек… изругал ругательски, да тем и кончил.
Муромский. Неужели?
Тарелкин (оправляясь). Право. Потому – очень любит, а видимся-то редко, так и тоскует: я, говорит, тебя на дне… (ищет) как его… морском!.. достану – такой ты сякой – да так и срезал.
Муромский. Нехорошо.
Тарелкин. Скверно!.. Вот у нас, у русских, эта ходкость на бранные слова сожаления достойна; в этом случае иностранцам надо отдать преимущество; и скажет он тебе – и все это скажет, что ему хочется, а этого самого и не скажет, а наш русский по-медвежьему-то так те в лоб и ляпнет. Позвольте, почтеннейший, кофейку спросить.
Муромский. Сделайте милость. (Идет к двери. Тарелкин его предупреждает, высовывается в дверь и приказывает Тишке.)
Иван Сидоров (отводя Муромского в сторону). Кто ж это, сударь, такой?
Муромский. Здешний чиновник, коллежский советник Кандид Касторыч Тарелкин…
Иван Сидоров. Понимаю, сударь, это здешний жулик.
Муромский. Тссссс… Что ты!.. (показывает на мундир и ленточки)… видишь.
Иван Сидоров. Они по всем местам разные бывают. А где служит-то?
Муромский. А там, братец, и служит, где дело, у Максима Кузьмича Варравина.
Иван Сидоров. А знакомство он с вами сам свел?
Муромский. Сам, сам.
Иван Сидоров. Так это подсыл.
Муромский. Неужели?
Иван Сидоров. Всенепременно. Так чего же лучше: вы у него и спросите.
Муромский. А как спросить-то?
Иван Сидоров. Просто спросите.
Муромский. Вот! Вдруг чорт знает что спросить. Спроси лучше ты: тебе складнее.
Иван Сидоров (усмехаясь). Да тут нешто хитрость какая – извольте. (Подходит к Тарелкину и кланяется.) Батюшко Кандид Касторыч, позвольте, сударь, словечко спросить.
Тарелкин. Что такое?
Иван Сидоров. Вы, батюшко, ваше высокоблагородие; простите меня – мы люди простые…
Тарелкин (посмотрев ему в глаза и приосанясь). Ничего, братец, говори; я простых людей люблю.
Иван Сидоров. Ну вот и благодарение вашей милости. (Понизив голос). Дело-то, батюшко, наше у вас?
Тарелкин (тоже понизив голос): У нас.
Иван Сидоров. Его-то превосходительство, Максим Кузьмич, ему голова, что ли?
Тарелкин. Он голова, я руки, а туловище-то особо.
Иван Сидоров. Понимаю, сударь; Господь с ним, с туловищем.
Тарелкин (в сторону). Не глуп.
Иван Сидоров. И они все могут сделать?
Тарелкин. Все.
Иван Сидоров. А как их видеть можно?
Тарелкин. Когда хотите.
Иван Сидоров (глядя ему в глаза). Мы-то хотим.
Тарелкин (в сторону). Очень неглуп. (Вслух.) У него прием всегда открыт.
Иван Сидоров. Так они примут-с?
Тарелкин. Отчего не принять?.. С удовольствием примут…
Тишка подает ему кофе.
Иван Сидоров. Ну вот и благодарение вашей милости (кланяется), я барину так и скажу.
Тарелкин. Так и скажи (смакует кофе)… с удовольствием… мол… примет… хе, хе, хе…
Иван Сидоров отходит в сторону
Люблю я простой, русский ум: ни в нем хитрости, ни лукавства. Вот: друг друга мы отроду не видали, а как на клавикордах сыграли. (Подслушивает.)
Иван Сидоров (Муромскому). Ну вот, батюшко, видите, примет.
Муромский. Кого примет? Что примет?
Иван Сидоров. Обыкновенно что. Сами сказали: примет, с удовольствием, говорит, примет.
Муромский. Сам сказал?
Иван Сидоров. Сами сказали. Вы их поблагодарите.
Тарелкин (в сторону). Э… да это птица! Я б ему прямо Станислава повесил. (Поставив чашку.) Петр Константинович! Вы, кажется, заняты; а мне в должность пора. Мое почтение-с.
Муромский (подходя к нему). Батюшко Кандид Касторыч… как я благодарен вам за ваше… к нам… расположение. (Протягивает ему руку.)
Тарелкин (развязно кланяется и несколько теснит Муромского). За что же, помилуйте; я всегда готов. (Берет его обеими руками за руку.)
Муромский (жмет ему руку). За ваше… это… участие… это…
Тарелкин (в сторону). Тьфу… подавись ты им, тупой человек. (Уходит в среднюю дверь.) Мое почтение-с.
Иван Сидоров (быстро подходит к Муромскому). Да вы, сударь, не так.
Муромский (с досадою). Да как же?
Иван Сидоров. Вы дайте.
Муромский (с испугом). У-у-у… что ты?!
Иван Сидоров (подбежав к двери, кричит). Ваше высокородие!.. (Быстро ворочается – к Муромскому, тихо.) Где у вас деньги-то? Пожалуйте…
Муромский. После, братец, после бы можно. (Отдает ему деньги.)
Иван Сидоров (подбежав к двери кричит). Ваше высокородие!!.. (Берет со стола листок бумаги и завертывает деньги.)
Муромский (скоро подходит к Ивану Сидорову). Что ты!! – Что ты!
Иван Сидоров. Да как же, сударь? – ехать хотите – а колес не мажете!.. (Кричит). Ваше высокородие!! – Кандид Касторович!!!.. (Идет к двери.)
Тарелкин (входит). Что вам надо – вы меня зовете?
Иван Сидоров (сталкивается с ним и подает ему пакет, тихо). Вы, ваше высокородие, записочку обронили.
Тарелкин (с удивлением). Нет. Какую записочку?
Иван Сидоров (тихо). Так точно – обронили. Я вот сейчас поднял.
Тарелкин (щупая по карманам). Да нет, братец, я никакой записочки не знаю.
Муромский (в замешательстве). Творец Милосердый – да он мне историю сделает…
Иван Сидоров (смотрит твердо Тарелкину в глаза). Да вы о чем беспокоитесь, сударь? Вы обронили, мы подняли (с ударением), ну – и извольте получить!..
Тарелкин (спохватись). А – да, да, да! (Берет пакет и быстро выходит на авансцену.) О, о, о, это птица широкого полета!.. Уж не знаю, на него ли Станислава или его на Станиславе повесить. (Кладет деньги в карман.) Ну: – с этим мы дело сделаем… (Раскланивается и уходит. Иван Сидоров его провожает, Муромский стоит в изумлении).
Тарелкин и Иван Сидоров (кланяются и говорят вместе, голоса их сливаются). Благодарю, братец, благодарю. Всегда ваш слуга. Мое почтение, мое почтение. Помилуйте, сударь, обязанность наша. Мы завсегда готовы. Наше почтение, завсегда, завсегда готовы.
