Текст книги "Операция «Шасть!»"

Автор книги: Александр Сивинских

Глава 4
«В РОТ – КОМПЛОТ!»
(окончание)

Когда справные молодые люди в процессе пития в доброй компании подбираются к пол-литровой отметке (каждый), разговор по славной русской традиции неизменно сворачивает с политеса на Большую Политику. Не избежал подобной участи и наш триумвират.

Прихлебывая вкусный водочный напиток, мужчины выслушали безрадостное повествование Попова о том, как он оказался там, в чем находится.

Похрустели корнишонами. Помолчали каждый о своем. Первым скорбную немоту поборол Илья:

– Ну что я тебе, Попчик, могу сказать? С бильярдом ты, конечно, сам забил на свое счастье. Зачем уж так-то было дурить? Всегда можно удержаться в рамочках…

– Это ты у нас один такой, – пробурчал Алексей, – можешь держать себя в рамочке.

Он кивнул на застекленную настенную фотографию, где улыбающийся хозяин держал аж три чемпионских пояса.

Друзья рассмеялись.

– Эх ты, словоблуд! – пожурил Муромский. – Ладно, пес с ними, с рамочками. Вернемся непосредственно к полотнам. Ты, Леш, на электронике и прочих хитрых полупроводниках собак съел побольше, чем весь корейский народ. Да плюнь, в конце концов, на свою контору!

– То есть как это – плюнь?

– А слюной. Когда я еще говорил, что ты разбрасываешься мозгами. Что за кидалово такое, в самом деле? Да любое буржуйское предприятие за тебя ухватится всеми пальцами, не исключая тех, что на ногах. И бабок навалит по самые помидоры! А может, и по адамово яблоко. Что, разве не так?

– Так-то оно, положим, так. Да только…

– Никаких колебаний! – Илья яростно погрозил Попову пальцем. – Никаких! Вперед, на просторы мирового интеллектуального океана! Что, на Картафанове свет клином сошелся?

Он строго осмотрел комнату, словно отыскивая след картафановского светового клина. Безрезультатно.

Никита, повинуясь внезапному и неодолимому, как чихание, стремлению помочь Муромскому в поисках, заглянул под стол. Светового клина не обнаружилось и там. Зато обнаружилась початая бутылка водки «Государыня Императрица». Кто ее туда запрятал, было не вполне ясно.

«Государыня Императрица» была извлечена и водружена на подобающее столь царственной особе место. Как раз между остатками рыжиков и заскучавшей одноногой курицей. Другую ножку слупил Илья еще в четвертьфинале застолья.

– Отвечай же нам, электрическая душа! – потребовал Илья у Попова.

– Не кипятись, мальчуган. – Леха примирительно ткнул семипудового «мальчугана» в плечо. – «Говорил», «говорил»… А я тебе не говорил, что просто хочу заниматься любимой работой? Здесь, а не у буржуинов! И реального воплощения своим идеям желаю. Чтобы овеществленные – так их разэтак! – результаты руками можно было потрогать. И сказать: «Да, брат Попов, недаром тебя отчизна поила березовым соком и кормила ситными калачами». Да разве ж я один такой?

– Не один. Здесь три лучших представителя поколения, – уточнил Никита. – Возражения?.. Отсутствуют? Тогда по полста!

Полста поглотились единым махом.

– Кстати, товарищи бойцы, лично я нахожу сегодняшнюю ситуацию странной. – Никита со сноровкой ветерана, рассыпающего порох по пороховницам, вдругорядь разлил по стаканам. – Поглядите, в какую поленницу делишки-дровишки складываются. Один к одному. С Ильей я знаком несколько недель. С тобой, Алексей, всего несколько часов. А ощущение, как будто мы с яслей вместе. А отчего?

– Ну так мы же все хорошие люди! – приосанился Муромский.

– О! Кучно положил. В самое яблочко! Врежем по поводу?

– Об чем речь, – заулыбались Илья с Лехой.

Врезали. Поскольку темы пошли серьезные, а заедать такие имеет смысл только строганиной из медвежатины, обошлись вовсе без закуски.

– Продолжаю доклад. Итак, по здравом размышлении поражают три момента. Первый. Случайно, вдруг, мы разом оказались безработными. Разом! Второй момент. Случайно, вдруг, сошлись в одно время в одном месте. И наконец третий. Вот вы меня уважаете?..

Возражений на этот счет не последовало. Последовало лишь предложение наполнить звонкие чары. Что и было проделано немедленно.

– И я вас уважаю, – сказал Никита, катнув опустевшую бутыль из-под «Государыни Императрицы» в угол. – Видите, мы – опять же вдруг! – оказались взаимно уважаемыми людьми. Вот какие совпадения. Предлагаю выпить за подарок судьбы. За то, что она подкинула нам одну из великолепных загадок, ради которых мы и любим нашу жизнь!

– Ну ты даешь! – восхитился Леха. – Чисто Демосфен! Как по писаному чешешь.

– А что, – скромно заметил Никита, – и по писаному. Или я не писюк?

– Звучит нехорошо, – поморщился Муромский. – Может, лучше письменник, а?

– Лишь бы не язвенник, – согласился Никита. – Кстати, бойцы, давайте-ка учтем ряд случайностей, которые на нас сегодня навалились. Помните, при встрече прозвучала фраза о Мировом, с заглавной буквы, Зле? К чему бы оно, а? И потом эти как чертики из коробочки выскочившие гринписовцы. Гроза эта среди ясного неба. Военные маневры в отдельно взятом жилом массиве. Ну? Как после всего этого мы, трое временно безработных благородных джентльменов, можем сидеть, откушивать-закусывать и делать вид, что мы не вляпались в ситуацию, которую пора уже разруливать?

– Комиссар, тебе бы в Генштабе работать, главным аналитиком. – Илья вскочил с места и заходил по комнате, время от времени отвешивая воображаемым соперникам беспощадные апперкоты. От знакомства с «Государыней Императрицей» грации в его движениях заметно поубавилось, зато размашистости прибыло. – Слышь, мужики, а ведь верно, что-то надо делать. В смысле всех делов не переделаешь, хотелось бы уже и поработать! Почему бы нам и не пошалить, не побезобразничать, так сказать? Лешка, давай для начала хоть с твоей конторой разберемся, что ли. Кто там у вас разбрасывается кадрами и разваливает производство?

Попов в великой задумчивости двумя руками враз почесал затылок:

– Ну я точно не знаю… В администрации много стоящих парней, но на них давят.

– Из-за бугра небось? – заинтересовался Добрынин. – Агенты вражеских разведок?

– Шутишь. Да наши. Эффективные, блин, манагеры. А сейчас таких через одного. Что ж мы, всех подряд мочить будем, что ли?

Муромский с хищным весельем посмотрел на свои кулаки:

– Уж мы яблочки мочили-мочили…

– Погоди, Илюха, паровой молот разгонять, – сказал Никита. – Тут надо бережно. Хирургически либо технически. – В глазах Добрынина запрыгали чертенята. – Пьеса «Ревизор», смекаете? Классика, она штука вечная, парни. И реальная!

– Это как? – заинтересовались друзья. – Конкретизируй, товарищ политрук.

– Допустим, мы добываем себе ксивы скромных чиновников. Каких-нибудь непрезентабельных, но решабелъных ведомств. Типа санэпиднадзор, пожарные там, комитет по землевладению. Налоговая, если получится. Думаю, как пропуска в кабинеты они вполне сгодятся. А уж внутри кабинетов мы найдем о чем поговорить с хозяйчиками.

– И как поговорить, – кивнул Муромский и снова обозначил серию коротких прямых по корпусу, завершившихся крюком в печень.

Леха задумчиво постучал ногтем по граненому боку опустевшего стакана.

– В принципе звучит соблазнительно. Только кто нам эти документы оформит? Фальшивки-то долго не продержатся. А настоящие достать тяжеловато.

– Тяжело в учении, легко в очаге поражения, – заметил Никита.

Илья кивком выразил согласие с военным и энергично потер ладони.

– Э-э, Попец, как раз тут есть пространство для маневра. Хорошими людьми земля полнится. Авось и раздобудем настоящие. Никита, перчила ты этакий, мне нравится идея! Стоит даже обмыть.

– За, – лаконично выразился Добрынин.

– Так и я не возражаю, парни, – сказал Леха. – Обмыть так обмыть. Только не забывайте, мы ж без-ра-бот-ные. Нет работы – нет денег. Нет денег – нет аусвайсов. Нет аусвайсов – кабинеты на клюшке. Кругом марш! Круг замкнулся, кружок закрыт. А денег нет. Какая попа нам их даст? У кого-то есть глубоко закопанные фонды?

– Стройся, боец Попов! – рявкнул Никита. – Равняйся. Смирно! Равнение на валютовладельца Муромского!

– В смысле?

– В том смысле, что Бакшиш ему должен пять штук «подорожных».

– А ведь точно! – обрадовался Илья. – Хо-хо, зимогоры! Зовите меня Ротшильд.

– Ага, добрый Бакшиш мало того что теряет бой, еще и отрывает от себя пять штук? – не сдавался Попов. – Фантастика.

– Он слово джигита дал!

– Ладно, пусть он и подкинет Илье эти копейки. Но, парни, пять штук – слезки.

– Что ж, Алексей, тогда будем проводить в жизнь политику реваншизма. – Никита обнял Попова за плечи. – Разорять местное Монте-Карло с помощью твоего золотого кия. Слабо?

– Ну-ка, ну-ка… Реванш, говоришь? Герку Немчика раскатать вместе с его присными? Гм, не пресно. В этом уже кое-какой резон имеется!

– Не кое-какой, а какой надо, – подначил его хитрый «комиссар».

– Да уж, да уж… А если проиграю, кием бить не будете? – деловито осведомился прожигатель зеленого сукна.

– По обстоятельствам, – туманно ответствовал Илья.

– Какой стих нападет, – согласился Никита.

– Эх, была не была, бейте! Зато в случае успеха минимум один к десяти обещаю.

– Видишь, как все удачно складывается, – обрадовался Муромский. – Жизнь потихоньку налаживается, собака такая! И погода распогаживается. Эгей! Пора, значится, воздухом ночного Картафанова митохондрии угостить.

– Через папиросочку, – внес поправку Никита.

Компания вышла на балкон. С покрытого черным лаком неба заговорщикам подмигивали слегка расплывающиеся и покачивающиеся звезды. Город внизу доживал последние часы царствования беспредела, совершенно о том не подозревая.

Да что город – вся бескрайняя страна елозила, укладываясь поудобнее. Но рассвет был зачат и начал зреть. Сердце его, трехкамерное, пылкое, могучее, пульсировало на Илюхином балконе.

Вернувшись в комнату, друзья, не сговариваясь, расселись поодаль от стола. Их молодые тела насытились, теперь пищи просили души. Илья, чутко осознав, какая потребность скрыта в молчании, снял со стены гитару и предложил:

– Споемте, друзья, ведь завтра в поход!

– Это дело я люблю. – Никита взял в руки инструмент и провел по струнам. – Эх вы, гусли-самогуды, ноги-самоплясы.

– Ишь ты, гляди-ка че! – обрадовался хозяин. – Тоже игрун, значит? Ну сейчас мы тут джем-сейшен устроим. Погодите минутку.

Впрочем, отсутствовал он куда меньше. Появился, неся еще две гитары, одна из которых была очень уж изящной, с пышным бантом – определенно дамской. Ее-то он и облапил нежно, передав вторую Лехе.

Трио дружно забренчало, подстраиваясь друг под друга.

Добрынин начал наигрывать что-то мелодичное и до боли знакомое.

– Знаем, знаем, – подыграл ему Попов. – Старинная юсавская песня «Хотел в Калифонью». «Иглз», по-моему.

– Ну а чем мы не трио орлов-бандуристов? И мы можем.

– Не, Лешка, давай-ка лучше нашу старинную.

– «Песню про кабанов»?

– Точно.

Дамская гитарка под мышкой у Муромского выглядела как балалайка. Тем не менее звук он извлек из нее самый что ни на есть зажигательный:

 
Исстари рядится с делом потеха:
Мол, без потехи царил бы бедлам.
– Добрая чарка коню не помеха, —
Ну так и хрена ли нам, кабанам!
 

– Так эту я знаю! – обрадовался Никита. – Мы ее в морге на посиделках постоянно пели.

– Ну да, можно сказать, ваш профессиональный гимн. – Алексей подмигнул ему. – А ведь все народные песни выходят из народа.

– Леха у нас тот еще физик-лирик. Самородок-самописец! Он в свое время в студентах много чего народного понаписал, вагант.

– Да будет тебе, – смущенно отмахнулся Попов. – Поехали, что ли?

Звон трех гитар и рев трех крепких глоток заполнил, казалось, всю Вселенную:

 
Хваткие руки повиснут как плети,
Ходкие ноги сплетутся узлом:
Ты напоследок промчишься в карете,
Скромно помеченной красным крестом.
 
 
Шмякнув тебя на разделочный столик,
Хмурый прозектор нацедит сто грамм
(Не разводя): «Будь здоров, трудоголик,
Пусть не товарищ ты нам, кабанам!»
 
 
Белое, плотно-добротное тело.
– Что ж ты, засранец, его разложил?
А ведь сумей ты отвлечься от дела —
Родине б нашей служил да служил!
 
 
Без регулярных естественных сбоев,
Без разгильдяйства внутри кабалы
Дело – подрыв древнерусских устоев:
Это не дело, друзья-кабаны.
 
 
Делая дело, в спонтанном запале
К легкой потехе всегда будь готов;
Если уж чарка конягу не валит,
То уж, конечно, не нас, кабанов!
 
 
Дело гундит, что берет тебя в долю,
Щуря лукавый, с хитринкою глаз.
Помни, оно потешается вволю,
А не какой-нибудь гребаный час.
 
 
Счастье не в водке, не в папиросе,
Но и не в вареве дел и забот.
Не отключаетесь? – милости просим
В гости к прозектору, в рот вам компот!
 

– «В гости к прозектору, в рот вам комплот!» – продублировал последнюю строчку самобытный народный автор Попов.

И вся честная компания загомонила:

– Комплот! Комплот! Вот оно, наше, исконное-посконное! Гип-гип, ура! Выпьем, что ли, где же кружка!.. Хоп, а где же поллитрушка?

Озадаченный Илья пошарил под столиком, зачем-то помешал лед в ведерке.

– Не пойму, мужики, что за полтергейст такой. Точно знаю, была пятая бутылка.

Никита вспомнил недавнее обнаружение «Государыни Императрицы» под столом и хмыкнул. Чудеса! И впрямь полтергейст.

– Не полтергейст, Илюшенька! – прозвучал вдруг серебристый женский голосок.

Воцарилась кладбищенская тишина. Минута молчания в память о товарищах, опаленных белой горячкой. Приятели с немым укором разглядывали друг друга.

– Ну и кто из вас хренов чревовещатель? – Илья, спасовав перед пыткой неизвестностью первым, навис над соратниками всплывшим на полную высоту айсбергом.

В комнате снова прозвенело серебро:

– Ну дают, пьяницы! Чревовещание выискивают. Опомнитесь, горлодеры! Вы ж простые пьяницы, а не кастрированные. Где уж вам с вашими чревами чугунными извлекать меццо-сопрано вроде моего? Побойтесь бога, молодцы.

– Так, значит… Глюки. Кристофы Виллибальды Глюки, – пробормотал ошарашенный Леха.

Сохранивший некоторую трезвость рассудка Никита, сканируя профессиональным взглядом замкнутое пространство, продекламировал нараспев:

– Ах, откройся, молодица, стань нам названой сестрицей.

– Или это… тетушкой родной, – подхватил Леха.

– Короче говоря, гостьей дорогой, – заключил на правах хозяина квартиры Муромский.

– Ой, до чего же вы хорошенькие! – хихикнул голосок. – Меня – и вдруг гостьей…

Обалдевшие приятели не заметили, как над столиком приподнялось ведерко со льдом. Приподнялось и перевернулось. Кусочки посыпались – кому за шиворот, кому за пазуху.

– А-а, черт! – Илья быстро начал освобождаться от рубахи. – «Тут я понял, это джинн, он же может многое…» Совсем как у Жеглова. Все-таки это полтергейст.

– Эх, Илюша, солнышко ты мое доморощенное. Не джинн и не полтергейст. Я Фенечка твоя. Феня.

– Фенечка – это что? Типа колечко в ноздрю или пупок?

– Да нет же. Имя такое, древнерусское.

– Хорошо, хоть не Фекла, – оправился от замешательства Добрынин. – А зачем ты, Феня древнерусская, водку нашу умыкнула? Неужто одна хлебать собралась? В жизни не поверю. Давай-ка выходи, коль пошла такая пьянка. Выпей с нами.

Голосок выдержал паузу, как бы подыскивая нужные слова.

– Молодые люди, вы вроде бы уже протрезвели. Давайте разберемся серьезно.

– Да уж, давай серьезно.

– Такие понятия, как домовой или ангел-хранитель, вам о чем-нибудь говорят?

Илья пожал литыми плечами:

– Я вообще-то всегда считал, что домовые мужского пола. А персональный ангел-хранитель, конечно, круто, но неубедительно.

– Неубедительно? – Голосок, казалось, осерчал: – А как ты, молодой да интересный, катался всю жизнь сыром по маслу, не затрудняя себя бытовыми мелочами?

– Прости, милая, но довод так себе, – возразил Илья. – «Сестренки» мои – они ж ух какие работницы заботливые! Взять хоть Ингу…

– Ладно. А почему тогда ни одна красотка тебя до сих пор не захомутала? Ты, что ли, отбиваешься от вертихвосток этих?!

– Стоп-стоп-стоп! – примирительно поднял руку Никита. – Понятно, чего только в жизни не бывает. Женщина-домовой или домовая звучит и вправду непривычно. Ну да пусть. Однако, судя по Илюхиной реакции, он-то до сих пор знать не знал о твоем существовании. То есть ты, Фенюшка, как-то управлялась без этого вот сладкозвучного аудиовоплощения. Чего ж сейчас-то произошло экстраординарного?

– Объясняю кратко, но доходчиво. Видите ли, этот недотепа достался мне в наследство от моей семьи, которая с незапамятных времен верой и правдой служила дому Муромских. И работы у нас постоянно выше крыши. Потому что Муромские, они ж всегда в авангарде атаки. Но то были цветочки-завязи. Зато Илья ваш – самый что ни есть фрукт созрел. Энергию из меня сосет как новорожденный телок, еле успеваю восстанавливаться. Вечные тренировки, боксы эти. Каждый противник только и мечтает Илюшеньку изувечить. Но больше всего приходится с его «сестренками», – в голоске Фенечки явственно прозвучал гнев, – возиться. Они ж, хищницы, только с виду независимые. А у самих постоянно вертится на уме: фата, колечки, Мендельсон. Потому я и не появлялась – все ждала, когда же Илья образумится. Уж и не чаяла дождаться. А тут вы нагрянули, ладные да славные. Дело-то вон какое занимательное задумали. И ни одной проклятущей гарпии за весь вечер. Не радость ли, не славный ли повод выйти из подполья?

Илья слушал речи Фенечки-хранительницы с сомнением. Трудно в голове укладывалось сокровенное знание, ой трудно. И то сказать: всю жизнь думал, что сам зодчий своих успехов, а оно вон как оказалось! Он по-детски шмыгнул носом и спросил:

– Ну и чем же отблагодарить тебя, красавица?

– «Чем», «чем»… Словами добрыми. И потом, теперь рядом с тобой товарищи, мне все ж полегче будет. А сил подкоплю – смотришь, и помогу вам своим русским духом. По лбу там кого треснуть или в ухо съездить. Это у меня очень даже запросто. Или подскажу чего.

– Фенечка, золотце, а каким образом ты разговариваешь? – заинтересовался пытливый, как всякий инженер, Попов. – Телепатия?

– Да кто его знает. В одном я уверена точно: слышать меня пока что способны только вы трое. Теперь по поводу пропавшей бутылки, ребятушки… В морозильнике она. Только сдается мне, пить вы нынче не захотите. Некогда вам будет. Потому что спать пора. – Сменив интонацию и тембр на комиссарский, Феня скомандовала: – Рота, отбой!

Приятели переглянулись: «Вон как!» – и под руководством радушного хозяина, отчаянно зевая один другого шире, разбрелись по спальным плацкартам.

Сам Муромский, чтобы освободиться от алкогольной усталости посредством пары-тройки любимых упражнений, завернул в спортзал. Посмотрел на тренажеры необоримо соловеющим взором, крякнул преувеличенно бодро, да так и свалился на мат, едва успев подтянуть под голову вместо подушки толстенный блин от штанги.

Глава 5
ОБОГАЩЕННЫЕ ЗЛОМ

Промоутер Ильи Муромского Бакшиш страдал весь вечер. Бродил по своим палатам каменным, что трудами праведными не заработаешь, и маялся. Свет белый был ему категорически немил. Немила была и беляночка Света, что ласковой зверушкой стлалась по его следу, уговаривая:

– Хоть винограду покушай, хорошенький! Хоть коньячку тяпни, родненький!

Прогнать дуру-девку – а с недавних пор законную супругу! – у Бакшиша рука не подымалась, язык не поворачивался. А только и терпеть причитания моченьки не было.

В конце концов он забрал у готовой заплакать блондиночки коньяк и виноград да и заперся в кабинете, позвав с собой семейную любимицу, таксу Груню. Там, улегшись просто на полу, директор «Свинцовой перчатки» попытался трезво и взвешенно обдумать ситуацию со срывающимся, точно альпинист с обледенелого склона, боем Муромец – Хмырь.

Отчего трезво-то, спросите? Оттого что пить любимый двадцатилетний «Ахерон» сил не было! Во как оглушили Бакшиша Никитины комиссарские обертоны!

«Похоже на то, – уныло размышлял промоутер, трепля собачьи уши и катая во рту виноградину, – что горяченькие, почти уже лежащие в руках денежки распустили крылышки и упорхнули».

Надо отметить, Бакшиш вовсе не являлся тупым громилой с отбитыми в давнишних спаррингах мозгами. В определенных кругах слыл он натурой поэтической и где-то даже утонченной. Примерно как лезвие опасной бритвы.

Бакшиш поместил виноградину между зубами, невидяще уставился в умные глазенки Груни и пробормотал:

– И осталось мне лишь с затаенной грустью проследить их полет. Какое скорбное разочарование!

Он сжал челюсти.

Виноградина лопнула. Оказалась она кислой – почти как гримаса, исказившая костистую физиономию Бакшиша. Дабы смыть мерзкую кислятину, пришлось ему собрать волю в горсточку и, игнорируя екающую селезенку, дернуть коньячку. Потом еще. И еще. Потом он ощутил себя вполне орлом, прогнал собаку, вскарабкался на диван и кликнул Светку…

Утром народившегося Дня защиты детей, ранним-ранним и студеным утром 1 июня, наваждение схлынуло. Уже в пять часов Бакшиш орудовал эспандером, вновь чувствуя себя бодрым, дерзким и решительным. Приступив к отжиманиям, он с брезгливостью припомнил собственное вчерашнее слюнтяйство – лишь на секунду, чтобы тут же забыть. Приседая на одной ноге, вспомнил, что его банально выставили на пять косарей «зеленых». И это если не считать «упущенной выгоды»! Которая, по самым скромным прикидкам, сулила тридцатикратное увеличение средств, вложенных в бой Муромского. А уж о моральном ущербе от факта, что на него, Папашу Бакшиша, самым безобразным образом наорал какой-то заджинсованный… Об этом и речи не шло. Пока не шло.

Бакшиш с удовольствием осмотрел в зеркале свое поджарое тело, набросил на плечи пушистый халат и отправился в ванную. По пути встретил таксу Груню, почесал ей за ухом, подхватил с комода мобилу и набрал номерок Тыры. Тыра, конечно, был полным уродом и подонком, зато преданным.

Урод и подонок ответил сразу, будто неусыпно ждал звонка всю ночь.

– Захвати Богарта, и пулей ко мне, – велел Бакшиш.

– Так ведь Богарт… он того… – испуганно тявкнул Тыра.

– Чего-того? – рявкнул Бакшиш. – По рукам пошел? Девки?

– Ну не… Он это… Свалил вчера, короче. Самолетом. На какую-то гору. К Афоне, что ли?

– На гору Афон, может? – проявил Бакшиш эрудицию. – А на кой хрен?

– Дак, Папа! После этого… Ну когда Илюха с корешем на нас нагавкали… Проперло Богарта че-то. Не по-детски так! Короче, грит, бабки – зло. О вечном думать, грит, надо. На Афоне типа. В пещере. Во! И…

– Паразит кишечный! Ну вернется – я ему устрою пещеру, – недобро прошипел Бакшиш, прерывая косноязычный рассказ Тыры. – Тогда поступаем так. Прямо сейчас забираешь Королевича, еще двоих-троих мамелюков на свой выбор – и мухой ко мне. Через час вы здесь. Как штык. Все, действуй!

Случись подобная неприятность лет тридцать назад, Бакшиш, тогдашний чемпион Забамья в полутяжелом весе, живо бы разобрался со строптивцем, лично накидав по рогам. Пятнадцать лет назад свистнул бы верных нукеров с резиновыми «болеутолителями» и устроил ослушнику «встречу на Калке». Но нынче он, благополучный бизнесмен, меценат и без пяти минут советник картафановского градоначальника по вопросам физической культуры и спорта, позволить себе подобные выходки не имел права. Не потому, конечно, что обабился и смягчился сердцем. Потому что знал цену людям. Особенно тем, с которых можно поиметь нехилые дивиденды. А с проигрыша Муромского, когда б он лег под Хмыря, можно было так разжиться… Э-эх!

Условленный час еще не истек, когда команда «мамелюков» предстала пред Бакшишевыми карими очами. И пусть собирал ее Тыра, центральной фигурой являлся отнюдь не он. Имелся молодец и повиднее. Огромного роста и растаманской внешности мулат с фигурой профессионального культуриста. По прозванию Иван-королевич. Или, как предпочитал величать себя он сам, Судья Дредд. Ох и грозен был Дредд с виду! Выбеленные пергидролем косички-дреды змеями Горгоны Медузы торчали из-под просторного пестрого берета, похожего на вязаный деревенский коврик. Кудлатая бороденка, вывернутые губы, нос точно у буйвола. Огромное кольцо в ухе и сушеная голова белого колонизатора на ожерелье из акульих клыков также не добавляли миролюбия его облику.

– Ну и кого нужно сожрать? – демонстрируя зубы, которыми без проблем можно сожрать что угодно, и чистейший говор коренного картафановца, прогудел он.

А что удивительного? Хоть и являлся Дредд по батюшке папуасским принцем (увы, без права наследования королевского копья Огог), зато по матушке – самый что ни на есть руссийский аборигенм. Дитя тесной, пусть и непродолжительной дружбы великих народов.

– Все шутишь, Ваня, – сухо сказал Бакшиш. – А дело-то серьезное. Муромец, гад, совсем забронзовел!

– Папа, – сказал Иван-королевич тревожно, – про Муромского я как бы в курсе. Надеюсь, мне не придется вместо него на ринг выходить?

– Да кому ты нужен на ринге, дубина стероидная? Мне Плюха, Илюха нужен! И чтобы лег наш чемпион. Ставки против Хмыря знаешь какие?

– Какие? – с жадным интересом спросил один из «мамелюков».

Папаша Бакшиш изумленно посмотрел в его сторону. Перевел взгляд на Тыру: Тот понял шефа без слов. Подскочил, цепко ухватил любознательного парнягу за нос и вывел вон. Что там произошло между ними, доподлинно неизвестно. Однако что-то нам подсказывает, что этот чрезмерно пытливый персонаж исчез из повествования надолго. Возможно, насовсем.

– Так в чем задача-то? – спросил Иван-королевич, когда дверь за Тырой закрылась. – Вложить Илюхе ума? Правильно?

– Тебе бы кто вложил, – с мимолетной тоской пожелал Бакшиш. – На кой он мне избитый-то, а? Нянчиться? Примочки накладывать? Парламентерами будете, ясно? Вот тебе, Ваня, пять косых… – Он швырнул Дредцу конверт. – Скажете Муромскому следующее: это аванс. Если ляжет под Хмыря, как велено, еще четвертной получит. Заявит, что четвертной мало, начнет торговаться – зашибись. Подымайте потихонечку до тридцати.

– Ох, Папа, не верю я, что Илюха согласится. Хоть и за тридцать сверх аванса…

– А ты расстарайся, чтобы согласился! Уговоришь, будут вам комиссионные. По штуке тебе и Тыре. – Он внимательно посмотрел на двух оставшихся «мамелюков». Те с готовностью выпятили грудь. – Вам по пятьсот.

– А если все-таки откажется? – спросил Дредд.

– Ну что ж… – Бакшиш огорченно вздохнул. – Тогда на твое личное усмотрение. Если он мне бесполезен и даже убыточен, то кому вообще нужен?

Иван-королевич пожал плечами. Похоже, и он не знал, кому может быть полезен сулящий убытки Илья Муромский.

– Слышал я, у него аппаратуры дорогушей полна квартира, – мечтательно проговорил вернувшийся в комнату урод и подонок Тыра.

– Я этого не слышал, – с искусственным зевком сказал Бакшиш. – Так, Королевич… За старшего, понял? Если Илья кого и послушает, то только тебя. И запомните, мальчики. Главное, чтобы он согласился на бой. Для любителей халявной аппаратуры повторяю особо: глав-но-е! Все. Будьте на связи.

Сон наших героев в Илюшиной квартирке был по-богатырски крепок и по-детски безмятежен. Хмельным либо похмельным расстройством сна ни один из них в жизни не страдал. Поэтому, когда во всех углах застучало, забренчало и загудело, будто в печной трубе, когда одеяла самочинно поползли с их молодецких тел, а на ухо зазвенел девичий крик: «Подъем, рота! Тревога!» – никто из друзей не облапил голову с болезненным стоном. Не нашлось и такого, кто заполошно проорал бы: «Изыди, нечисть!» или «Чур меня!». Каждый пружинисто вскочил с ложа, каждый наперво поддернул трусы и пригладил пятерней волосы. Каждый спросил в легкой тревоге:

– Что стряслось, Фенюшка?

Получилось в унисон. Феня тут же ответила. И тревоги в ее голосе было куда как больше:

– Ой, ребята, беда под дверями пристроилась. Четверо на лестнице стоят. Один, конечно, вполне адекватный, хоть и истинная страхолюдина с лица. Зато остальные – архаровцы чистой воды. Мамелюки. Где совесть была, давно хрен вырос. Вместо прочих чувств – жадность да злоба.

Добры молодцы, выслушав Фенькины слова, собрались в передней. Алеша с хитрым прищуром глянул на моднейшего фасона купальные плавки Никиты. Видать, вспомнил про сорвавшуюся маевку.

– И у тебя тоже семейники, говоришь?

Добрынин легонько сконфузился.

– Чего ж они притормозили? – с нетерпением спросил Илья, подбрасывая в руке гриф от разборной гантели. – Становится скучновато.

Алеша кивнул, соглашаясь, что скучновато, и ловко поймал рубчатую железяку в верхней точке траектории. Шепнул:

– У тебя и так вон какие кувалды.

– Совещаются, – сообщила Фенюшка. – Трое злобных трусят до чрезвычайности. Предлагают сперва наподдать Илье, а потом разговаривать. А страхолюдина вроде как против. Бакшиша поминает.

– Раз супостаты дверь ломать не спешат, я пока ванну сооружу, – сказал Никита. – Погорячее. Добро, братцы?

– Какой разговор! – поощрил его Муромский. – Купайся на здоровье.

Никита ускользнул. Вскоре зашумела вода.

– Ну так что, Алексей, – справился Муромский, – впустим архаровцев? Не по-русски как-то гостей за порогом держать.

– Само собой! – сказал Леха, так и этак поворачивая гантельку.

Илья отпер щеколду и рывком распахнул дубовую створку.

– Привет, гаврики! Салют, Королевич!

«Гаврики» обмерли. Вместо одинокого Муромского, сонного и растерянного, в квартире обнаружился целый отряд крепких парней. Пусть не вполне одетый, зато вполне боеготовый. Сам Илюха, разминающий круговыми движениями головы могучую шею. Какой-то кудрявый красавец с впечатляющей статью не то пловца, не то спринтера и с еще более впечатляющей стальной колотушкой в кулаке. Да набегал вдобавок из глубины коридора третий. Коренастый, жилистый. На пальчике пропеллером длинные ножницы крутит. И лицо – ух какое решительное.

Четыре к трем, это вам не четыре к одному. Архаровцы заметно приуныли. Тыра косился на Попова, силясь сообразить, где мог его видеть раньше. Лехе тоже казалось, что он где-то уже встречал этого неприятного типа, имеющего фигуру гориллы и крошечную головку мартышки. Пешеходный переход на проспекте Градоустроителей и дуэль на воображаемом оружии, вчистую проигранную джиповладельцем, оба вспомнили одновременно. Леха усмехнулся, Тыра скрипнул зубами и отвернулся.

После долгой-долгой заминки взоры посланцев Бакшиша, диковато рыскающие по стенам да полу, сошлись на Дредде. Где и утвердились. Во-первых, именно его Бакшиш назначил старшим. А во-вторых, «мамелюки» точно знали, что под просторным балахоном (или бурнусом, разве черномазых разберешь?) носит Королевич не только никчемный дикарский амулет, но и вполне цивилизованный (а главное – полезный!) обрез.

Русско-папуасский отпрыск тяжело вздохнул, ощутив требовательные взгляды архаровцев. Особенно настойчиво пялился Тыра. Верный Бакшишев подонок шевелил рукой, словно нащупывая что-то под мышкой, и корчил свирепые гримасы. Ему ужасно хотелось отомстить Попову за вчерашнее поражение.

Королевич опять вздохнул. Ну имелся, имелся у него обрез. Двуствольный. Самого что ни есть внушительного двенадцатого калибра. В одном патроне – волчья картечь, в другом – медвежий жакан. Будто как раз на этих… Медведя Муромского и кудрявого волка с есенинским профилем. Однако… Нешуточное беспокойство внушал Королевичу третий. Тот, что затаился в глубине прихожей, точно росомаха в дупле. А надо признать, росомаха подчас бывает куда опасней сильных, но прямолинейных волков да медведей. Хитростью своей, изворотливостью и (Дредд глянул на поблескивающие, позвякивающие ножницы) длинными кинжальными когтями.