Текст книги "Уличная красотка"

Автор книги: Александр Новиков

Вчера

 
Плясал вчера на крышах города
Со снегом дождь.
И мне казалось, из-за холода
Ты не идешь.
А мне казалось, что назавтра ради нас придет
жара.
Но завтра кончилось вчера.
 
 
И звали ветки, ветром всклочены,
Тебя одну.
Орали трубы водосточные
Сквозь тишину,
Что завтра лето прошлогоднее опять придет
с утра.
Но завтра кончилось вчера.
 
 
Под танго водосточных труб
Среди двора,
Гляди, танцуют на ветру
Мое с твоим Вчера.
 
 
И никому на свете дела нет,
Где этот зной.
И почему похолодело – в снег —
Перед весной?
Наверно, завтра всем черемухам цвести опять
пора.
Но завтра кончилось вчера.
Под танго водосточных труб
Среди двора,
Гляди, танцуют на ветру
Мое с твоим Вчера.
2007 год
 

Гитара и шарманка

 
Гитара спорила до хрипоты
С невозмутимою шарманкой:
«Как можешь ты, как можешь ты
Одно и то ж до поздноты,
И в ясный день, и спозаранку?»
 
 
Терзался струнами потертый гриф,
Шарманка сонно отвечала.
Но иссякал ее мотив,
На полуслове прекратив,
И начиналось все сначала.
 
 
Я играю, я играю,
По чужим дворам шагаю,
Наша музыка – «шарман».
 
 
Жучка, шляпа вниз тульею —
Мы живем одной семьею,
Право слово, не обман.
 
 
При свечах или при звездах
Звуки легкие, как воздух,
Слух ласкают и парят.
 
 
Для глухих, немых, незрячих
Верно служит старый ящик
Много, много лет подряд.
 
 
Я играю, я играю,
Не хвалю и не ругаю,
Мой хозяин мил-хорош.
 
 
Как бы ручку ни крутил он,
Отвечаю я мотивом —
Мы поем одно и то ж.
 
 
А продаст меня другому,
Хоть плохому, хоть какому,
Как наскучившую кладь —
 
 
В ту же стойку встанет жучка,
Так же в руку ляжет ручка,
И начнется все опять.
 
 
Мой хозяин звезд не схватит,
Но зато за это платят,
И врагов не наживешь.
 
 
А вот твой – поэт ретивый —
Ищет новые мотивы —
Так и сгинет ни за грош.
 
 
Я играю, я играю,
Восемь нот перебираю.
Скажут: «Смолкни!..» – Я молчу.
 
 
А твоим певцам-страдальцам
Рубят головы и пальцы.
А я ручку, знай, кручу.
 
 
А я ручку, знай, кручу.
А я ручку, знай, кручу…
1985 год
 

Голубок

 
Мир звенел победным маршем
И цветные видел сны.
Ей хотелось быть постарше
Аж на целых две весны.
 
 
Ну а мне – как на картинке —
Перекрасить мир в свое,
И податься к той блондинке,
И с порога взять ее.
 
 
А в небе белый голубок, перышком парящий,
Ищет пару, ищет пару – ту, что быть
должна.
А над ним – бумажный змей, он не
настоящий,
Потому что змею в небе пара не нужна.
 
 
А потом под звуки ночи
От блондинки брел к другой —
Ее юбки – всех короче —
Мне маячили ногой.
 
 
Все духи в одном флаконе,
Мир окрестный беленя,
Оживали на балконе
И спадали на меня.
 
 
А в небе белый голубок, перышком парящий,
Ищет пару, ищет пару, облетает свет.
А над ним – бумажный змей, он не
настоящий,
И поэтому для змея пары в небе нет.
 
 
Летний дождь сбивает звуки
И смывает, как слеза.
Расцепились наши руки,
И упали в пол глаза.
 
 
Доиграла, как пластинка,
И оставила клише
Эта самая блондинка
Белым перышком в душе.
 
 
А в небе белый голубок, перышком парящий,
Ищет пару, ищет пару на лихой петле.
А над ним – бумажный змей, он не
настоящий,
Потому что настоящий тот, что на земле.
2003 год
 

Городской роман

 
Мы играем в городской роман
С белокудрой лахудрой.
У нее скрипмя скрипит диван,
И будильник душу режет утром.
Бросить бы – не больно-то роман заманчив,
Но что-то есть в них, в этих кукольных
кудрях.
Шаркает, пиликает под ребрами шарманщик.
Сладко так пиликает внутрях.
 
 
Врет пластинка, перепачкана в вине,
Нерв последний надрывая.
И пальто мое, распятое в стене,
Ищет вешалка другая.
Голосом прокуренным погода ропщет,
Но хлопнуть дверью не поднимется рука.
Брось ее!.. Но жизнь ее растопчет.
Или в рог согнет наверняка.
 
 
Мы играем в городской роман
Так азартно и несладко.
И шарманщиков под ребрами шалман
Голосит, хрипит, вопит на все повадки.
Милая, орет будильник, уходить бы нужно.
Но миг побудь еще глуха, раздета и слепа…
Да выгонят тебя с постылой службы.
Сквозь очередь не даст шмыгнуть толпа.
1990 год
 

Горожанка

 
Аэропорт переполнен,
И, в суете бесполезной слепа,
Очередь ходит, как волны,
И нас разделяет друг с другом толпа.
А женщина просто красива,
Просто кого-то пришла провожать.
К ней так и тянет нечистая сила,
Но мне уезжать. Мне уезжать.
 
 
Она улыбается в такт.
А мне так жалко,
Что снова колеса мои завертятся.
Красивая, просто так, горожанка
С глазами из синего зеркальца.
 
 
Что толку в прощании длинном,
Раз поцелуй не слетает с руки.
Взвоют по-бабьи турбины,
И промахнутся амуры-стрелки.
И все же на профиле этом
Взгляд невозможно не удержать.
Но я невольник, невольник билета.
И мне уезжать. Мне уезжать.
 
 
Она улыбается в такт.
А мне так жалко,
Что снова колеса мои завертятся.
Красивая, просто так, горожанка
С глазами из синего зеркальца.
В раз первый, и он же последний,
Состроим смешные улыбки легко.
Ни слухов вокруг нет, ни сплетни,
И нет удивленья, конечно, ни в ком.
Но зеркальцем синим освечен,
Я стану в дороге себя ублажать.
А больше прикаяться нечем.
И мне уезжать. Мне уезжать.
 
 
Она улыбается в такт.
А мне так жалко,
Что снова колеса мои завертятся.
Красивая, просто так, горожанка
С глазами из синего зеркальца.
1999 год
 

Два «прощай»

 
Состав вздохнет и тихо тронет,
Устало визгнут тормоза,
И на задымленном перроне
Твоя останется слеза.
А впрочем – капля непогоды,
Из глаз слетевшая мельком,
Где два «прощай» – слова-уроды
Согнули шеи под гудком.
И через миг слоны-подошвы
Ее растопчут по пыли.
Ну вот и все. Хандра о прошлом
Уже не встанет из земли.
Но память, ты одна по крохам
Готова все перетряхнуть.
Я знаю: фразам-скоморохам
Уже проделываешь путь.
И вслед готова хоть по шпалам,
Не озираясь на флажки.
Но слишком вялы, слишком малы
Ее наивные шажки.
И, стыкам в такт мигая пьяно,
Фонарь – полуночный синяк,
Под рев фальшивого баяна
Вдруг плюнет светом в товарняк.
И дым ушедшего, клубами
В зрачки пролившись, невесом,
«Прощай» с «прощай» ударит лбами
И зло швырнет под колесо.
1986 год
 

Девочка из лета

 
Грянет ночь глухим дуплетом
Над погашенным двором,
А бумага вспомнит лето
Под блуждающим пером.
 
 
Ветер листья в злые клочья
Растерзает во хмелю.
Вот теперь я знаю точно:
Я опять тебя люблю.
 
 
Вспомнил я про это,
Остальное показалось – суета.
Девочка из лета.
Девочка из лета-та-та-та-та…
 
 
Все как снилось, увлекая,
Так чего же надо мне?
Ты, красивая такая,
Танцевала при луне.
 
 
Под свирели, под басы ли,
Там, где нынче тишина,
И следы твои босые
Смыла теплая волна.
 
 
Вспомнил я про это,
Остальное показалось – суета.
Девочка из лета.
Девочка из лета-та-та-та-та…
 
 
И в руке, как нож холодный,
Я сжимал ее билет,
И змеюкой подколодной
Выползал прощальный бред,
 
 
И держала, как злой заступ,
Пыльный поручень рука
Милой девочки глазастой
До последнего гудка.
 
 
Вспомнил я про это,
Остальное показалось – суета.
Девочка из лета.
Девочка из лета-та-та-та-та…
 
 
Двор безмолвный, мне бы впору
Заблажить по всей ночи:
– Где украсть, какому вору,
От души ее ключи?
 
 
Под аккорды, под куплеты
Чей забор перемахнуть,
Чтобы девочку из лета
Хоть на миг опять вернуть?
 
 
Вспомнил я про это,
Остальное показалось – суета.
Девочка из лета.
Девочка из лета-та-та-та-та…
2001 год
 

Девочка под дождем

 
В городе дождь.
В городе сон.
Ветер сырую листву волочит.
Фары, как нож
Мокрый картон,
Режут мой город на части в ночи.
 
 
Жаль, что художником быть я не рожден.
Вот и картина – творенье божественных рук:
Девочка под дождем.
Девочка под дождем.
И никого вокруг.
 
 
Лужи без дна.
Небо без дна.
Я – посреди, оборвав якоря.
Это она.
И не она.
В этом дожде я такую же потерял.
 
 
– Жаль расставаться, давай переждем.
– Жаль, – отвечала, – но дождь промочил
глаза…
Девочка под дождем.
Девочка под дождем.
Так много лет назад.
 
 
Локти содрав и посбив каблуки.
А ночь все быстрей
Льет акварель
И размывает глаза ее – васильки.
 
 
Там, где я маюсь в ночи, осажден.
Там, где натурщица мокнет навзрыд, чуть
дыша…
Девочка под дождем.
Девочка под дождем.
А имя ее – Душа.
2000 год
 

Девочка-иголка

 
Чего тебе от жизни не хватает?
На чем тебя поймала наркота?
Душа парит, а тело пропадает —
Лишь год прошел, а ты уже не та.
Есть прозвище тебе – любовно и надолго:
В компании своей ты – «девочка-иголка».
 
 
Уколется по вене,
Заботает по фене
Золотая молодежь.
Покорно и без толка,
Девочка-иголка,
Зачем ты вновь сюда идешь?
 
 
Твой крепок сон, а рядом спит безбожник.
И кажется хоромами нора,
Где каждый вечер дьявольский художник
Отравленные краски подбирал.
И ангелы, что вслед кружили белой стаей,
Синими, зелеными на небе стали.
 
 
Уколется по вене,
Заботает по фене
Золотая молодежь.
Покорно и без толка,
Девочка-иголка,
Зачем ты вновь сюда идешь?
1995 год
 

День рожденья

 
Вам завтра 25. И званый люд,
Я верю, изойдет на комплименты.
Я верю, треснет стол от вин и блюд,
Собранных соответственно моменту.
Охапкам роз не хватит в доме ваз.
Не хватит слов воздать хвалу фасону.
Меня здесь нет. Но поздравляю вас
Гудком автомобильного клаксона.
 
 
Я знаю, грянут вилки и ножи
Почище, чем на поле Куликовом.
И голос из колонок заблажит
О том, что кто-то где-то цепью скован.
И в час, когда затеют перепляс,
Со стенки если грохнется гитара,
Считайте, это я поздравил вас,
Тепло и громко, в самый миг разгара.
 
 
Квартирный пес ваш выкупан ко дню,
Надушен, нацелован и – по кругу.
К тому же он участвует в меню —
Он умный, он во всем заменит друга.
Но если он на шею прямиком,
Сорвался, ощетинился, залаял,
И если вам в губу вцепился он,
Считайте тоже – это я поздравил!
 
 
Я верю, все хлебнут на брудершафт.
Друг друга за грудки никто не схватит.
Никто «ерша» не халкнет, оплошав,
И ни один не ляжет спать в салате.
И вы, блеснув собой (само собой!),
В кругу гостей – большой бриллиант
в оправе…
Но если драка, если мордобой,
Вы скажете: «Нас Новиков поздравил!»
 
 
Вам завтра 25. Я верю, грусть
Берет, когда пирог в свечах, как ежик.
Я к вам навряд ли в гости соберусь,
Да и навряд ли мне ваш муж предложит.
Но если вы на несколько минут
Сбежите вниз (для вас почти нет правил),
И если вас до завтра не найдут,
Пусть знают: это я пришел, поздравил!
1988 год
 

Дом под снос

 
Как просто, тихо, без речей,
Решился будничный вопрос:
Мой дом, теперь уже ничей,
Приговорен – идет под снос.
Еще денек – и крыша с плеч,
Сползется гусеничный лязг.
На пустыре, где стенам слечь,
Устроят бревна перепляс.
 
 
Где белый голубь на шесте,
Где в мае яблоня в фате,
Где звоном битого стекла —
Гляди – стрижи из-за угла,
Где по натянутой струне
Танцуют тени на стене,
И чертит детская рука
Границы мира с чердака.
 
 
Не дом – корабль кверху дном.
Один – и ты уже не флот.
Большим растерзанным окном
Кричал его беззубый рот:
«Здесь больше некому стеречь
В горошек ситцевую ночь!..
И на траву, как было, лечь,
И полететь куда-то прочь».
 
 
Где белый голубь на шесте,
Где в мае яблоня в фате,
Где звоном битого стекла —
Гляди – стрижи из-за угла,
Где по натянутой струне
Танцуют тени на стене,
И манит пальцем на крыльцо
Кавказской пленницы лицо.
 
 
Что здесь задумано потом —
Благословенным трижды будь!
Конечно, дом, конечно, дом
Построят здесь когда-нибудь.
Каркас, затянутый в бетон,
Глаза окон – во все концы.
«А где же тот?.. А где же он?..» —
Весной замечутся скворцы.
 
 
Где белый голубь на шесте.
Где в мае яблоня в фате.
Где звоном битого стекла —
Гляди – стрижи из-за угла.
Где по натянутой струне
Танцуют тени на стене.
И тихо лестница-клюка
Живет под мышкой чердака.
1985 год
 

Дурман

 
В темном лесе есть поляна.
На поляне есть цветок —
Испытаешь вкус дурмана,
Если хватишь хоть глоток.
 
 
Тот цветок порос бурьяном.
Дни и ночи напролет
Алкашам и наркоманам
Он покоя не дает.
 
 
Он любую тварь стреножит,
Будь ты – сдуру, или – пьян.
Кто к себе его приложит —
Превращается в бурьян.
 
 
Тот бурьян встает вдоль просек,
Блещет черною росой,
И его вприпрыжку косит
Тетка черная с косой.
 
 
Сказка ложь, да вся с намеком
Для любого дурака.
Шел я боком, боком, боком
Мимо черного цветка.
 
 
Шел размашисто и быстро,
Не касался, не вдыхал,
Но молил, от божьей искры
Чтоб тот лес заполыхал.
Ядовит он очень ведь,
очень ведь.
Но стоит у леса очередь,
очередь.
2007 год
 

Екатеринблюз

 
Оркестр ночного города…
В нем звуки живут в тесноте.
Разбрасывается гордо
Осколками дискотек.
 
 
Включайте же все на полную
Немедленно и сейчас!
Я музыкой город наполню.
А музыка вся про нас.
И к церковке на подходе я
Притихну, остепенюсь.
Здесь бог мне послал мелодию —
Екатеринблюз…
 
 
Он знает, что все мы спятили,
Оглохли в один присест.
И в память нам всем распятием
Сутулится сирый крест.
И я на него юродиво
До драных колен молюсь.
Молитвою мне мелодия —
Екатеринблюз…
 
 
Прозрачный он и упрямый —
Не впишут его в листы.
Я девочке лучшей самой
В него заверну цветы.
Грозятся уйти, уходят ли —
Я все равно остаюсь.
Как нота из той мелодии —
Екатеринблюз…
 
 
1999 год
 

«Есть на свете истина одна лишь…»

 
Есть на свете истина одна лишь,
Но узнать ее нам не дано.
Всей на свете правды не узнаешь —
Мир бездонный. Зря мы ищем дно.
 
 
Зря мы ищем дальний купол неба,
Увлекаясь мыслями в полет.
Даже бог наш в этом своде не был,
Потому и нам быть не дает.
 
 
Даже если к господу предстанем:
«Дай нам правду, мы же – человек!..»
Все равно всей правды не узнаем
И уйдем искать ее навек.
2009 год
 

Жена

 
Эта женщина седая
Мне не мать и не сестра.
И глазами молодая,
И душою не стара.
 
 
Их, сединок этих частых,
Не берет басма и хна,
Не гадайте понапрасну:
Эта женщина – жена.
 
 
Из ее сединок тихо
Каждый день не с той руки
Жизнь кроила, как портниха,
Да вязала узелки.
 
 
Клок фаты на свадьбе майской
Распустился в нитку-прядь…
Век теперь со мною майся —
На кого теперь пенять!
 
 
Так и было. Ждали лета
В тридцать первый майский день.
На четыре части света
Мир дурманила сирень.
 
 
Мне тогда подумать можно ль,
Что взамен ее любви
Путь сибирский, путь острожный
Втиснут под ноги мои?
 
 
А беда-то вся до точки
И известна, и стара:
За мои куплеты-строчки
Непродажного пера.
 
 
Где от боли и от пота
Я душой на части рвусь,
Где хрипит надрывной нотой
Измордованная Русь.
 
 
Где сквозь слезы – смех до колик,
Да облава – пес на псе,
И куда ни ступишь, Новик,
Ты – в запретной полосе!
 
 
За полшага до крушенья —
Здесь охотник глуп и слеп —
По певцам, как по мишеням,
Лупит сверху, влет и вслед.
 
 
Увильнуть от мушки-злючки —
Не стерпеть душе стыда.
Мать-Россия – круг в колючке,
Значит, верно, мне – сюда!
 
 
Где земле огромной горло
Давит «малая земля»,
И заздравят звуки горна
Власть брякушек и рубля.
 
 
Мне туда, где Честь и Веру
Раздавил плакатный щит,
Где в загонах и вольерах
Совесть наша верещит.
 
 
Где гуляет нынче плетка,
Пряник завтрего сулит.
Посбиваю ли подметки
Иль с подметок буду сбит?
 
 
Я не свят. И жизнь вторая
Мне в кармане не дана.
Но на эту я сыграю,
Коль играется она.
 
 
Коль целы и невредимы,
И красивы до сих пор
Этой женщины седины —
Струн серебряных аккорд.
1984 год
 

Женщина ушла

 
За женщиной тянулся шлейф —
Синявый дым табачный
До первого угла.
Сорвалось с губ моих о ней
Два слова неудачных,
И женщина ушла.
 
 
Висел вопрос в ее прищуре узком.
Продать она себя хотела и могла
На языке любом. Но я сказал на русском.
И женщина ушла.
 
 
А я пошел, мурлыча в тон
По городу, где Альпы
Над крышами – горбом.
Где танцовщицы за стеклом
То белы, то асфальтны,
То просто в голубом.
 
 
И в кабаке, в дыму, в проходе узком
Мне пела у стола взахлеб и догола.
И даже позвала. Но я сказал на русском.
И женщина ушла.
 
 
И был я нем. И был я зол.
И ухарем бездомным
Из потного стекла
Чужое пойло, как рассол,
Хлебал в дыму бездонном.
И выстыл, как зола.
И в руки мне ломилась грудью блузка.
Кривлялась и врала. Метала и рвала.
И на углу ждала. Но я сказал на русском.
И женщина ушла.
1995 год
 

За морем синим

 
Табак выгорает так сладко,
И бродит вино в голове,
На сцене танцует мулатка,
И вечер необыкновен.
 
 
Горланят безмозглые чайки,
Вцепляются в гриву волне.
Встречайте, встречайте —
Я русский блатной шансонье!
 
 
Я вырвался за море сине
И в шляпе из пальмовых крон
Хлещу и грущу по России,
И мне не хватает ворон.
 
 
Что снег на погостах глотают,
Что воду лакают из луж.
А так же вон той не хватает,
Что за море выпустил муж.
 
 
Здесь воздух в цикадовой фальши,
И тесно уже на столе.
Я с каждым стаканом все дальше
К родной улетаю земле.
 
 
Мечтаю, как сяду в кутузке
И как из нее убегу.
Я русский. Я русский…
А значит, здесь жить не смогу.
Ах, как здесь тепло,
да не хватает дрожи.
Ах, как здесь темно
в свете фонарей.
Ах, так здесь вино —
папуасов дрожжи.
Ах, как мне хмельно,
А родина хмельней.
2001 год
 

Золотая рыба

 
В заведенье, где на вывеске горит огрызок
слова,
Где ни воду пить не стал бы, ни вино…
Но за окнами гроза, и я сажусь за стойку
снова,
И прохожих, как ворон, могу считать через
окно.
 
 
А она красивой рыбой за стеклом, хвостом
виляя,
По дождю плывет – как жаль, что не
сюда! —
Машет каждому такси и не такси, как
в баттерфляе,
Но пустого не найти и не уехать никуда.
 
 
Городская рыба золотая,
Ночь тебя размоет и вода.
Ночь бывает, дождь бывает, все бывает,
Но у нас с тобой не будет никогда.
 
 
Я пускаю дым в слезливое окно. Я вслед
не брошусь,
Золотая моя давняя пора.
Золотыми пусть останутся слова: «Прощай,
хороший…»,
И пусть случайный подвезет и не отпустит
до утра.
Городская рыба золотая,
Ночь тебя размоет и вода.
Ночь бывает, дождь бывает, все бывает,
Но у нас с тобой не будет никогда.
1995 год
 

Золотая Це-Це

 
Было тяжело и душно,
А наутро выпал снег.
И была ее подушка
Все еще во сне.
Где замки, полы и стенки
Вышвырнуты вон,
Где она была туземкой
Голой среди волн.
 
 
И глядела то и дело
В ласковую синь.
А его корабль белый
Был простым такси.
Замер, не захлопнув дверцу,
На чужом крыльце.
И ее во сне кусала в сердце
Золотая Це-Це.
 
 
И ресницы были – крылья
Полуночных сов.
И душа дышала пылью
Белых парусов.
А у той, другой, подушка
Со свинцом в лице.
И у ней считалась просто мушкой
Золотая Це-Це.
 
 
Через ночь вела крутая
Лестница-змея.
Тот, в ночи блудил, плутая —
Был, конечно, я.
И по мне во сне жужжала
Как о подлеце,
И туземке в сердце била жалом
Золотая Це-Це.
2000 год
 

Катька

 
У соседки малолетки Катьки-Катеньки
На зашторенном окне лампочка – цветок.
Полночь звякнула, и ей – спать да спатеньки,
Но перо вдоль по бумаге скачет со всех ног.
 
 
У соседки малолетки Катьки-Катеньки
Ноги – шпаги,
руки – сети
и спиной дельфиньей – бровь.
Катька в юбке. И на воле. А я в ватнике.
Катька пишет письма мне про любовь.
 
 
Губы пухлые – конфетки, красно-сладкие,
Да кривятся, да еще в кровь кусаются.
В спину Катьки-малолетки слухи гадкие:
«Что нашла ты в нем, окстись! Ты ж
красавица!»
 
 
У соседки малолетки Катьки-Катеньки
Глазки – слезы.
Сны – занозы.
С кляксой ручка нервная.
А мне в погонах почтальон аккуратненький
Письма носит. И читаю их не первый я.
 
 
И душа, как рыба в сетке, бьется-мается,
И глаза, как снегири по зиме, – огнем.
Кудри Катьки-малолетки в сон провалятся
И запутаются в пальцы мне живьем.
У соседки малолетки Катьки-Катеньки
Пепел в прядках.
Жизнь в закладках.
Ах, мне к ней нескоро так…
И танцуют на мозгах буквы-акробатики:
Кать-кать-кать-кать-кать-кать-кать-кать…
Катька-Катенька.
1998 год
 

Каштановая прядь

 
Милая улыбчивая женщина,
Две строки твои мне – сладкий яд.
Штемпелем-печатью не отмечены —
Только клякса – родинка твоя.
 
 
Чтобы там, где точка,
Взгляд мой как прирос —
Завитушка-росчерк,
Будто прядь волос.
 
 
Каштановая прядь накручена на ветер.
Ушла, и ничего не поменять.
Как в воздухе вопрос,
Как росчерк на портрете.
Каштановая прядь…
Каштановая прядь.
1996 год
 

Когда мне было 20 лет

 
А продолжения не будет.
И мы расстанемся вот-вот.
Мне осень голову остудит,
Повесив звезды в небосвод.
 
 
И ты останешься случайной,
Мне поцелуй в ладонь зажав,
На самом ветреном причале,
Где все прощаются, дрожа.
 
 
А продолженьем был бы вечер,
Где ты – моя. А не его.
Где все в руках у первой встречи,
А у последней – ничего.
 
 
Где все застыло, как на фото,
Где ночь хотела быть длинней…
Для продолжения, всего-то,
Так не хватило пары дней.
 
 
Не укорят и не оженят.
И новый шанс не упадет.
Не надо горьких продолжений —
Пусть эта капля будет – мед.
 
 
Пусть все закончится в начале
С улыбкой милой на лице.
На самом ветреном причале…
Без продолжения в конце.
Я эту девочку в фонтане искупаю.
Я на асфальте напишу ее портрет.
И что мне ночью делать с ней —
я тоже знаю.
Я думал так, когда мне было 20 лет.
1995 год
 

«Когда от ветра станут тусклыми…»

 
Когда от ветра станут тусклыми
Прически кленов и рябин,
Моргает день глазами грустными
В немом предчувствии седин.
 
 
Таранит слух природы жалоба,
И, дрожь отчаявшись унять,
У неба просит только малого:
На иней золото сменять.
 
 
Листва заблудшая слоняется
И превращается в дымы,
Что в три погибели склоняются
Перед могуществом зимы.
 
 
Затишья хрупкие, непрочные,
Ждут ливень, майскую грозу.
Но давят трубы водосточные
Скупую мелкую слезу.
 
 
В глазах под бойкими ресницами
Еще июльское тепло.
Но миг – и эти искры птицами
На юг далекий повлекло.
 
 
Но миг – и все вокруг изменится,
Как на пол рухнувший хрусталь, —
Улыбка-блик, событий пленница,
Сверкнув, расколется в печаль.
 
 
И дни вчерашние колосьями
Пойдут рассудку в жернова.
И лето, вдруг проснувшись осенью,
Сгорит до углей, как дрова.
1984 год
 

Колокольня

 
Уродился я один, но ты мне – двойня.
Тот же звон в башке и та же долговязь.
Ах ты, милая сестренка – колокольня,
Как чудесно, что ты тоже родилась!
 
 
Значит, будет мне не одиноко
Задираться выше над толпой,
Как с надеждой в небо синеоко
Задирает голову слепой.
 
 
Уродился я таким и маюсь звоном.
Так давай же мы с тобою вдругорядь
Как по нотам проиграем по иконам —
А по чем же мне еще с тобой играть?
 
 
Иззвонимся вдрызг до хрипа в душах,
Знаешь ты, и я все знаю сам:
Нас с тобою первыми порушат,
Потому что – ближе к небесам.
2002 год