Текст книги "Лик Архистратига"

Автор книги: Александр Холин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Александр Холин
Лик Архистратига [1]1
  Архистратиг (ст. слав.) – начальный воевода, вождь над войском.


[Закрыть](криптографический детектив)

…Невозможно соединить в себе знаменитую «мудрость змия» с «голубиной кротостью», если не познать до самых глубин природу самого зла. Без этого у добродетели не будет надёжной защиты Более того, честный и порядочный человек никогда и никоим образом не сможет исправить и перевоспитать бесчестных и дурных людей, если сам он прежде не исследует все тайники и глубины зла.

Френсис Бэкон

Абсолютная справедливость так же недостижима, как и абсолютная истина; но справедливый человек отличается от несправедливого своим стремлением к справедливости и надеждой достигнуть её, как праведный от лживого своей жаждой истины и верой в неё.

искатель вековой истины

Глава 1

– Рашидка! Рашидка! Долго нам ждать прикажешь? – раскатился по летней деревянной пристройке к придорожному ресторанчику русский голос с татарским акцентом круглолицего лысого мужчины. – Ты что, поросячий хвост, голодом нас заморить вздумал!

– Ну, что вы, Мусса, нельзя же так! – пыталась утихомирить круглолицего мужика девушка, сидевшая с ним за одним столиком. – Это хорошо, что владелец ресторанчика ваш знакомый. Это здорово, что он умеет готовить. А вам нет, чтобы порадоваться за друга, у которого клиентов – хоть отбавляй! Значит, дела идут хорошо, значит, всё, как надо получается. Так вы вместо этого – «голодом заморить!» – да мне и кушать не очень-то хочется. Я с вами просто за компанию, поскольку вы бесплатно вызвались отвезти меня в Коктебель. Нужно же вам хоть чем-то заплатить. Ведь в нашем неприютном мире всегда за что-либо платить приходится. Или я не права?

– Вот и плати, – усмехнулся мужик, вытирая лысину чёрным в белый горох носовым платком. – Ты, красавица, должна откушать бешбармак. Это и будет твоя расплата. Мне другой никакой не надо, не уговоришь! А так, как мой друган готовит – нигде не найдёшь! Я пока домой вернулся, на своём «Цундапе» пол-России исколесил, нигде ничего похожего нет, и навряд ли будет. Даже в Уфе ничего похожего.

– А что, Уфа – это бывшая или будущая столица для отмечающих праздник живота? – улыбнулась девушка, отхлебнув между делом заранее доставленный официантом лимонный коктейль.

– Ай, не столица, знаешь. Но лучше вашей Москвы, это точно. Там чужих нет, – твёрдо заверил её Мусса. – Вот ты, Наташка, говоришь, что любишь свой город. Говоришь, это твой дом. А чужих у себя в доме просто не замечаешь! Или просто не хочешь видеть?

– Выходит, я у вас в Крыму тоже чужая? – скривила губы Наташа. – При таком рассуждении никуда со своего двора показываться нельзя.

– Э-нет, коя барасем, – замахал обеими руками Мусса. – Ты – своя, русская.

Рашидка татарин – свой, русский. Я – татарин, но тоже русский. Даже в паспорте у меня и у него в графе национальность написано «татарин». А ты погляди в свой московский паспорт.

– И что?

– Как что?! – удивился татарин. – В новом русском паспорте у всех вас вместо графы национальность стоит слово «код» и дальше номер, будто ты не человек, а заключённый под номером таким-то. Этой отметины для русских только чужие и добивались!

– А кто же всё-таки чужие? – удивилась девушка. – Можешь объяснить?

– Чужие, – Мусса на секунду задумался, – они тоже русские, но чужие. Вот хотя бы Лейба Бронштейн, американский миссионер, чужих в страну толпами завозил. А сейчас чеченцами Москва забита – они там тоже чужие. Тут уж московский мэр Лужков постарался. Кстати, он тоже чужой, потому что не моргнув глазом продаёт столицу направо и налево.

– Это вы зря так про чеченцев, – вступилась Наташа. – В Москве чеченцев очень уважают. Например, Хасбулатов в конце прошлого века долго спикером был в Государственной Думе. У меня подруга Ленка даже замужем за чеченцем была.

– Была? – хохотнул Мусса. – Вот тебе и весь сказ.

– Да что вы прицепились? – не сдавалась Наташа. – Да, была! Но целых десять лет – а это не малый срок. И среди русских сплошь да рядом разводы бывают, ну и что? Недаром мужчины свою половинку очень долго ищут, а иногда и не находят вовсе.

– Среди наших русских всякое бывает. А я вот по соседству с чеченцами в Казахстане с детства вырос, – Мусса даже поднял вверх указательный палец. – Вырос и знаю кто они и что они. Мои родители там в ссылке были. Но я потом всё же домой подался, в Крым, где хохлов понабилось – не продохнуть. Я хоть татарин – но русский. А чеченцы к вам в столицу кинулись. Они её ещё в Москвабад не переименовали?

– Ну и что? – не понимала Наташа. – У нас и других национальностей полно, при чём тут чеченцы?.

– А то, – терпеливо продолжал пояснять татарин. – У твоей подруги ребёнок от чеченца есть?

Наташа молча кивнула головой, достала из нагрудного кармана джинсовки пачку «Лаки страйт», закурила и ожидающе уставилась на татарина.

– А то, – продолжал тот свою железную логику. – У них в семьях жён бросать запрещено законом. Это не то, чтобы ваххабитство какое, а семейный закон у них такой. Так вот. Если чеченец бросит жену и к тому же с ребёнком, он получает от старейшин проклятие до третьего колена. Смекаешь? Джигит сразу становится выродком без возможности что-то исправить. А ты говоришь, «уважают». Даже «очень уважают». Они-то как раз становятся чужими Бек-Бен-Ханазундерами. И в таких превращаются люди любой национальности, если молятся Золотому Тельцу. А любому такому Беничке – где есть Телец, там и родина. Ты в бочку с дерьмом Тельца засунь, так чужой и туда за ним влезет. Спроси у мужика своей подруги, когда он последний раз в храме был?

– Ой, можно подумать, вы регулярно мечеть посещаете, – ядовито усмехнулась Наташа.

– Не регулярно. Каюсь. Но раза два в месяц по пятницам – это как пить дать.

Мусса встал из-за стола, снял кожаную куртку и повесил её на спинку стула, потому что официант принёс и поставил на столик две глубокие глиняные миски, разрисованные затейливым орнаментом, наполненные татарской едой, приготовленной чудо-поваром Рашидом. Невдалеке от ресторанной веранды сновали разного калибра автомобили и один раз очень низко в сторону Севастополя пролетел вертолёт. Но внешний мир нисколько не интересовал остановившихся отобедать в «Гаечном ключе», где хозяин сам с удовольствием готовил для гостей.

– Ой, правда вкусно, – отметила девушка, отведав сначала осторожно, а потом всё больше увлекаясь поглощением национального кушанья.

– Нравится? – обрадовался Мусса. – Э, а мне как нравится! Такой бешбармак может только Рашидка приготовить! Нигде и никогда такого во всём Киммерийском уезде ты не попробуешь!

– Каком уезде? – с набитым ртом спросила Наташа.

– Киммерийском! – повторил её собеседник. – Э-э-э, да ты ничего про Киммерийское царство не слыхала?

– Нет, – засмущалась девушка. – Это далеко отсюда?

– Вах-ме! – поднял руки к небесам Мусса. – Мы с тобой уже целый час по земле киммерийской колесим! Это предки наши. И предки скифов. Они всегда с атлантами воевали. Атлантида в нынешнем Мраморном море была. Там и затонул остров, поскольку атланты только Мамоне поклонялись. Вот и получили то, что выпрашивали. Надо правильному Богу верить!

– Значит, вы говорите, у верующих всегда всё в порядке, а у тех, кто Мамоне кланяется и дела не идут, и жизнь не клеится? – ядовито вернулась Наташа к разговору. – Значит, будь я мусульманкой – у меня всё тип-топ получилось бы?

– Э-нет, – возразил татарин. – Мусульманка, христианка – что чепуху мелешь? Бог – не фраер, правду видит. И Бог один у нас. Ты знаешь?

Наташа утвердительно кивнула. В баре ресторана заиграла музыка, но она нисколько не мешала увлекательной беседе познакомившимся в Крыму людям. Ведь ничего не случается просто так. Даже Атлантида просто так не погибла бы.

– Ты сама в церкви бываешь? – поинтересовался Мусса.

– Не часто. Примерно так же, как и вы, но только по воскресеньям.

– Э-нет, – отрезал Мусса. – Бог один. А у каждого к Нему своя дорога. Вот если лживый человек исповедует Истинную религию, то Господь в гневе своём делает эту религию ложной, а если искренний человек исповедует ложную религию, то Господь Бог по милости своей великой делает ту религию Истинной. Я правильно выражаюсь?

– Ещё как! – согласилась Наташа. – Да вы, Мусса, с такими успехами скоро религиозным философом станете. Не удивлюсь, если через пару лет в Крыму объявится новый миссионер или даже пророк.

– С такой женщиной, как ты, – парировал он, – не только пророком, а орлом станешь. Но я уже женат, к сожалению. С другой женщиной мне уже невозможно. Я правду говорю.

При этих словах Наташа поперхнулась, закашлялась, и татарину пришлось даже похлопать девушку по спине.

– Неужели ни разу не изменял?! – спросила она, и глаза её при этом изумительно засверкали.

– А зачем? – вопросом на вопрос ответил татарин.

– Так ведь у вас многожёнство разрешено. Можно даже официально жениться на второй или, если мало, на третьей. Я не права?

– А зачем? – повторил её собеседник. – Настоящая жена бывает только одна.

Человек, нашедший свою половину, никогда не станет искать чего-то на стороне, или заводить гарем, если только он не искренний любитель всяких там пикантных сексуальных болячек и если мозги у него не в трусах находятся.

– Вот это да! – засмеялась Наташа. – Я бы за такого запросто замуж пошла бы.

– Моя жена сначала точно так же сказала, – вспомнил Мусса. – А когда её родители узнали, что я мусульманин, да ещё татарин – сразу на дыбы. И даже побили один раз.

– Её побили?

– Нет, меня, – гордо выпрямился татарин.

– А вы?

– А я посадил любимую в свой «Цундап» и увёз в Семипалатинск, – усмехнулся Мусса. – Если я мужчина, то не должен плясать ни под чью дудку. Даже если Родители невесты на этой дудке мне похоронный марш сыграют.

– Понятно. Только почему в Семипалатинск? – удивилась девушка.

– Мы жили тогда в ссылке, в Бирсуате, на Северном Казахстане, как раз недалеко от знаменитого Аркаима, – принялся рассказывать её спутник. – Не слыхала? Удивительно, об Аркаиме весь мир шумит уже лет пятнадцать, если не больше. Но дело не в этом. Моих родителей туда сослали, как врагов народа, они там и умерли. А родителям моей жены такой зять не нужен был. Вот мы и решили удрать, но не туда, где ловить и искать будут, а, наоборот, на восток. Семипалатинск находится в Восточном Казахстане, а оттуда совсем недалеко до Китайской границы. Причём там, в Алтайских горах, протекает Чёрный Иртыш – тёзка своего северного собрата. Только этот был прозван Чёрным, потому что сторожил тайные караванные тропы, служившие во все времена подмогой контрабандистам.

Мусса на секунду замолчал, облизывая ложку, Потом, вытерев губы бумажной салфеткой, продолжил:

– У меня тогда уверенность была, что ни я, ни моя жена ничего не теряем в стране чужих. Кстати, чужие тоже утверждают, что им нечего терять, кроме своих цепей. Но когда мы были уже в Курчуме, посёлке на берегу озера Зайсан, познакомились там с русскими христианами, жившими в тех местах с незапамятных времён. Их предки бежали на Алтай от патриарха Никона, который при Алексее Михайловиче старообрядцам резню устроил. Людей тогда целыми деревнями сжигали за то, что не хотели щепотную религию считать христианской. Им-де Христов апостол Андрей Первозванный заповедовал по-другому молиться. Так вот. Чёрный Иртыш как раз впадает в Зайсан, и старообрядцы знали горные караванные тропы, но уходить насовсем из России в Китай не хотели. Русских там много. А казахи, киргизы – они тоже русские. Другое дело в Китае. Там всё не русское. Даже Алтай, Тибет, Гималаи – всё не русское. Не наше.

– Так это православные, говоришь? Старообрядцы? – залюбопытствовала Наташа. – Как они там оказались?

– Я только что тебе сказал: там много русских! – утвердительно кивнул Мусса. – Старообрядцы не приняли участия в Гражданской войне, которая началась в 1666 году, и скрылись в Рипейских горах и на Алтае.

– Рипейские горы – это там же, на Тянь-Шане?

– Э-э-э, нет, – Мусса скорчил противную гримасу, будто целиком проглотил спелый лимон. – Рипейскими раньше Уральские горы называли. Об этом даже Ломоносов поминает, и Костя Бальмонт много писал об этом. Там теперь тоже где-то своё горное царство имеется. В Рипейских горах поначалу Чудь обитала, но когда пришли белые, Чудь ушла в подземное царство и все ходы за собой закрыла. А на Алтае некоторые православные тоже целыми деревнями живут где-то в горах, но в Китай не уходят. Говорят, предки рассказывали, как много веков назад между православными братоубийство началось. Вот так вот там русские и появились. Ещё говорят, что Чудь на Урале и Алтае жить под землю ушла только потому, чтоб не видеть лжи и предательства нашего мира. Мы встретили там одну женщину: лицом чёрная, но душой светлая. И муж у неё такой же. Они сторонились пришлых, жили высоко в горах, в затворе, но нас с женой приняли. И отговорили в Китае прятаться: сводили к Алатырь-камню. Жене тогда видение было, что она в Чёрном Иртыше утонуть может. Вот тогда я и решил обратно в Кок-Тэбэль [2]2
  Кок-Тэбэль – киммерийское название местности, сохранившееся по сей день.


[Закрыть]возвратиться. Убьют, так убьют, только в чужом болоте и лягушки не приживутся, а своё болото завсегда выручит.

– А что такое Алатырь-камень? – разговор с попутчиком оказался для Наташи очень даже интригующим.

– Э-нет. Алатырь-камень не знаешь? – искренне удивился татарин. – А ещё Наташка! А ещё русская! Такой и на Урале в Кунгурской пещере есть, в тех самых Рипейских горах. Потом, на севере в Кандалакше, и даже в Аркаиме археологи нашли.

Собеседник Наташи поманил её пальцем, сам склонился через стол поближе к девушке, будто боялся, что их разговор кто-нибудь нечаянно услышит.

– Люди говорят, – понизил голос Мусса и выпучил глаза. – Говорят, что у нас в Крыму такой есть, где гора Магаупа. На Руси их ещё называли бел-горюч камень, из-под которого живая вода течёт. Не знаешь? Жаль. Мне казалось, в детстве каждый такие сказки слыхал. Я, в общем-то, татарин, но русский татарин, поэтому всё знать обязан. И знаю, что в Мекке чёрный камень Каабы на вершине горы сверкает. Он тоже раньше бел-горюч был, как яшма тёплый, но почернел, потому что возле него люди в ненависти клялись к ближнему, газават объявили. Вот он и почернел. А всё от предка моего началось.

– В Мекке? От предка? – глаза у девушки от удивления выражали настоящую квадратуру круга.

– Да, – кивнул татарин. – Жил там когда-то Мусса Силкан ибн Салама. Давно это было. Ещё при пророке Муххамеде. Мусса Силкан первым тогда сказал «Газават!», и проклятие легло не только на наш род! Но нет вещей, которые нельзя исправить. Меня ведь тоже Мусса Силкан зовут. Значит, ошибки предков исправлять мне положено. Я не только о прошлом и о настоящем, но даже о будущем всё знать должен. Вот ты, христианка, знаешь почему ваш христианский Второй Рим рухнул? Не знаешь. Мои предки османы Византию вовсе не захватывали. Так же и у вас не было никакого «…бежит матрос, бежит солдат, стреляя на ходу…» в семнадцатом году. И Зимний тоже никто брать не собирался! А во времена царства Византийского владыки Константинополя сами постоянно приглашали соседей-татар поучаствовать в междоусобицах. Вот так турки и расселились по всей Византийской империи, а сам Царьград пал в начале тринадцатого века от удара совсем небольшого отряда крестоносцев в двадцать тысяч человек. Чтобы ты могла себе представить, то сообрази, что в Константинополе было полмиллиона населения и маленькому боевому соединению рыцарей просто оказалось бы не под силу поднять неподъемный камень.

– Где же были солдаты? Что произошло? – поразилась девушка.

– Очень просто! – Силкан опять поднял вверх палец. – Очень просто! Наёмникам солдатам давно уже не выплачивалось никакое жалование, адмиралы разворовали и распродали собственные галеры, так что грабь – не хочу.

– Второй Рим распродали – и он пал? – уточнила Наташа. – Примерно, как нашу Москву сейчас распродают. Недаром говорят, что столица под землю провалится не от того, что метро обширное, а от того, что город позволили испоганить и растерзать.

– Выходит так.

– Петрарка о своём городе как-то сказал: «Достаточно увидеть Рим, чтобы потерять веру», – задумчиво произнесла Наташа. – Я об этом вспомнила, потому что у нас сейчас Третий Рим, как ни крути. И все также разбазаривают, разворовывают, растаскивают, что только в руки попадёт. Можно сказать, в Риме Первом даже больше порядка было, потому что там жили только потомки этрусков. Они любили свой город и никого из чужих не пускали, разве что рабов. Но рабы гадить в городе отродясь не приучены. А в Третьем Риме чего только не случается: от взрывов жилых домов до беспричинных убийств прямо на улицах. И весь бедлам оплачивается американо-еврейскими архантропами. [3]3
  Архантроп – (хомо-сапиенс неандерталиенс – пращур архантропа), обладает инстинктом алчного хищника, самой упрощённой речью и врождённым стремлением к убийству ради убийства.


[Закрыть]Вот как раз в день моего отъезда депутата Забиякина замочили. Не слыхали?

– Нет.

– Ну, так вот, – девушка принялась вспоминать биографию убиенного депутата. – Он, может быть, и забияка в политике, но чужой этой стране просто по жизни, собственно, как и его соратники по оружию. В открытую всё началось с Михаила Горбачёва, когда тот в 1989 году подписал с Бушем-старшим на Мальте договор о разоружении, который, в сущности, выглядит как настоящая капитуляция, то есть безоговорочный проигрыш в Третьей Мировой войне. После этого очень скоро, с 17 по 21 августа 1991 года, произошла кончина СССР. И могучая в прошлом страна начала разворовываться также спокойно, чинно и законно, как в Риме Византийском, то есть Втором!

– Вот об этом-то и душа болит, – сокрушённо вздохнул Мусса. – Поэтому я ещё с детства понял, что хотя бы историю, но настоящую надо знать.

– А почему же вы всё знать должны? – опять поинтересовалась девушка.

– Потому что сейчас работа у меня такая. Угадай, кем я работаю? – хитро прищурился её собеседник.

– Пока что мотоциклист, – улыбнулась Наташа. – Но, если не секрет, что за профессия?

– Не секрет. Я – учитель русского языка и литературы.

– Русского?.. Ты?.. – кажущаяся несуразность настолько поразила девушку, что она непроизвольно перешла на «ты».

– Да, я! – самодовольно кивнул Мусса. – Правда, только в начальной школе. Но совсем неплохо справляюсь со своими обязанностями. Сама посуди, ведь не хохлов же в учителя брать! Эти проходимцы ни на своём, ни на русском гарно балакать никогда не научатся. Директриса наша феодосийская давным-давно уже на работу меня приняла и не жалеет. Ученики мои некоторые давно уже взрослыми стали, а тоже не жалеют, что у меня обучались.

– Поздравляю, – искренне обрадовалась Наташа. – Так вы в Феодосии живёте?

– Нет, я там только работаю, – пояснил Мусса. – А тебе повезло, красавица, что со мной встретилась. Так бы сколько времени до Феодосии на электричке тряслась, а потом в нашу долину на попутках – страсть как неудобно. Правда, до болгарской деревни ещё автобус ходит, но очень не регулярно. Ты не была ещё у нас? Нет? Ничего. Приедем – тебе обязательно понравится. В Коктебеле уютно, потому что с одной стороны Карадаг, а с другой Киик-Атлама, что в переводе с нашего значит «прыжок дикой козы». Ты коза?

– Нет, – делано нахмурилась Наташа.

– Ничего, – улыбнулся татарин. – У нас по горам поскачешь, сразу козочкой или ланькой станешь. В общем, козерожкой. Но нам пора уже. Рашидка! Рашидка! Выйдешь ты, наконец, со своей кухни?! Я уезжаю уже.

Только теперь на очередной окрик Муссы из кухни показался невысокий татарин в белой поварской курточке и колпаке. Но Наташу поразило другое: оба татарина походили друг на друга, будто были кровными близнецами. Различить их сейчас можно было только по разной одежде. Вероятно, они оба считали себя крымскими татарами, киммерийцами, скифами, но только русскими. Что ж, в таком толковании есть несравненная доля правды.

Коктебель каждое утро одаривал Дмитрия той печальной предосенней тишиной, которую так любил Максимилиан Волошин и которая, говорят, благотворно влияет на творческую струну человека. Не знаю, как с творчеством, а море, ещё не совсем холодное и злое, но уже с наливающимся белым раздражением гребешками, действовало на приезжего умиротворяюще.

Собственно, приехал Дмитрий сюда вовсе не один – с другом. Но того вчера срочно вызвали в Москву. Дело в том, что Семён Полоцкий был неплохим экспертом-криминалистом. Неплохим – это даже скромно сказано, потому что не могли человека оставить в покое даже во время заслуженного отпуска.

Они с Семионом – такое «домашнее» имя приклеил ему Дима – каждый год приезжали сюда в сентябре, чтобы встретить Новый год. Да-да, тот самый Новый год, который в Древней Руси наступал четырнадцатого сентября, а не в январско-декабрьском винегрете. Новогодняя дата много раз в русском календаре менялась, однако, в своё время четырнадцатое сентября продержалось значительно долго – с 1492 по 1700 год. А перед тем сентябрьский Новый год приходил на Русь ещё за две тысячи лет до Рождества Христова.

Это был тот самый Семионов день, когда всей семьёй гасили в избе старый огонь и зажигали новый. Мистерия Семионова огня поддерживается и сейчас кое-где, хотя не все помнят и знают, что огонь был пожалован человеку Велесом. Но что с этого дня начинается сказочное Бабье лето, не забывает никто, ведь какой день – такова и вся будущая осень.

Семёна вызвали в Москву по случаю убийства какого-то олигарха, если не сказать аллигатора. Опять очередные финансовые разборки в управленческих структурах государства, которым официально правит кучка узаконенных преступников!

Недаром со времён наступления исторического материализма в начале XX века в государственных финансовых структурах России происходили и происходят довольно странные дела с этими денежными доплатами, недоплатами и переплатами.

Допустим, многие знают, но до сих пор молчат о том, что один из Ельцинских ублюдков господин Шеварднадзе открыто подарил англичанам вагон золота, то есть Золотой Запас Государства Российского, тайно вывезенный за кордон ещё в Гражданскую бело-чешскими воинскими формированиями! Даровал англичанам шубу с царского, то есть с грузинского плеча и дело с концом! Не захотел отставать от «подвигов» коллеги и господин Черно-Мырдин – по-другому назвать этого прохвоста у Дмитрия даже не получалось. Тоже подарил шубу с царского плеча, а именно разрешил американским архантропам границы чуть подальше отодвинуть и теперь за ними не только Аляска, а ещё всё водное пространство и часть Чукотки, так что русским рыбакам скоро негде рыбу ловить будет, потому как чужие воды всегда под запретом. Но всех переплюнул экс-генерал КГБ и гендиректор «Росвооружения» Евгений Ананьев. Этот прохиндей купил у своих покровителей генералов ГРУ Владимира Рябухина и Алексея Щербакова «МАПО-банк» за двести миллионов долларов, пропустил через него суммы ещё в несколько сотен миллионов долларов и объявил эту финансовую структуру банкротом. Куда делись сотни миллионов отмытых денежных средств, даже американскому богу архантропов неизвестно.

А Черно-Мырдин или Ананьев? Живут себе, не прячутся. И никто с них спрашивать не собирается за преступление против народа российского. Но тут совершается какое-то злодейское убийство одного из олигархов этого воровского клана и неведомо за что. Только в тех кругах просто так ничего не происходит. Может быть, и заслужил олигарх отнятия жизни, но тем самым лишил других праздника – встречи Нового года!

Суть в том, что для Дмитрия с Семёном Новый год наступал с четырнадцатого сентября. И пользуясь тем, что старый календарь ещё никто не отменял, друзья всегда отправлялись встречать сентябрьский Новый год в Коктебель. Ведь вся страна до сих пор с умилением смотрит, как один «алкоголик» с улицы Строителей идёт с друзьями в баню, готовясь встречать Новый год! И все радуются за него: ведь невесту нашёл! Пусть в другом городе, но настоящую. Настоящую! И даже на такой же улице Строителей.

А тут – ни невесты, ни друга. Убитый олигарх разрешил убить себя не вовремя! Забыл, верно, что «когда смерть рядом, безотказно послушная, то становится возможной жизнь, ибо именно смерть даёт нам воздух, простор, радостную лёгкость движения – она и есть возможность». [4]4
  Морис Бланшо.


[Закрыть]

Придётся теперь одному сентябрьский Новый год встречать, ничего не поделаешь. Одно только радует: как-то очень быстро забылась Москва с её вечной суетой и вечным дефицитом свежего воздуха. Возможно потому, что человекам иногда требуется курортное отдохновение, на то они и человеки. Но отдохнуть от Москвы?! – это уже совсем что-то несусветное. Хотя, может быть, Коктебель хранил какое-то своё таинство, придававшее этому месту необъяснимое радостное очарование.

Даже Волошин поселился здесь в своё время надолго, то есть навсегда. А шутка сказать, ведь несколько лет прожил с матерью, Еленой Оттобальдовной, в Подмосковном Звенигороде. Поэт частенько вспоминал потом Москву, ведь там ни в одном лесу не встретишь, скажем, секвойи, или лугового осота с пустырником не говоря уже о кипарисах и чинарах.

Но в Крыму природа очень оригинальна сама по себе. А когда татары превратили полуостров за несколько веков в цветущий рай, то у живущих на этой планете не находилось никаких слов, кроме восхищения. Правда, полуостров в своё время подарил хохлам Никита Хрущёв, и тоже как шубу с барского плеча. Но те в большинстве своём были здесь чужими, а чужой и мать родную за шекель продаст, не сморгнёт.

К Волошину в Кок-Тэбэль съезжалась занимательная публика Серебряного века во все времена года. Многие даже напрямую сравнивали его с испанским местечком Алькане, поэтому Коктебель и прослыл заветным местом отдохновения ещё до наступления заветного исторического материализма. Хотя для Гумилёва оно однажды чуть не стало местом вечного отдохновения, но тоже заветным.

Николай Степанович пожаловал сюда летом, незадолго до своего ареста и расстрела, чтобы залечить душевные раны, возникшие после страстного расставания с Анечкой Горенко, то есть Ахматовой. Собственно, она никогда не стала бы толковым поэтом, не окажись вовремя под руками Гумилёва. Именно он сделал её личностью, но… «…от человека ни следа, лишь полночь молния пронзает. Любовь взаимной не бывает на этом свете никогда».

Вот эти раны и приехал залечивать Николай Гумилёв, прихватив с собой Лизаньку Дмитриеву, которая получила прозвище Черубина де Габриак ещё до наступления социалистического материализма. В первой декаде двадцатого столетия в России был расцвет Серебряного века. Именно с тех времён Черубина стала для Гумилёва и Волошина камнем преткновения. Имя делает человека человеком и Черубина стала воистину роковой женщиной, получив новое имя. Впрочем, самой девушке нравился необычайный псевдоним, созвучный с сатанинским началам.

Каждому человеку хочется иногда поиграть чарами заветной мистики, полагая, что игра закончится благополучным концом, а никак не чем иным, намного страшнее, чем обычная игра.

Николай Гумилёв, кадровый офицер и настоящий русский, никогда не думал, даже не помышлял уехать куда-нибудь за границу в Ниццу, потому как ни одна Заграница не вернёт ему бывшей жены. Что поделаешь, монетно-бытовой профиль Совдепии приносит иногда необратимую разлуку с любимыми. Анечка выбрала совдеповского «достойного» чиновника. Ей настоящий русский поэт оказался не нужен по сермяжной причине безденежья. В этом мире каждый делает свой выбор. Вот только почти все жалеют, что поступали когда-то в прошлом неправильно, да только поздно – сделанного не воротишь. Тогда-то Николай Степанович снова вспомнил Черубину и решил вместе с ней посетить Волошина в крымском Коктебеле.

У Гумилёва с Волошиным была давняя мужская дружба, только вот 1910 год оказался для обоих неудавшимся. На одном из поэтических вечеров Гумилёв отозвался не очень лестно о ещё начинающей тогда Черубине. Публичное высказывание покоробило Максимилиана Волошина, и он потребовал от Гумилёва извинения перед незаслуженно обиженной дамой. Николай Степанович наотрез отказался, и между друзьями возникла ссора, увенчавшаяся дуэлью на Чёрной речке. Дуэль, к счастью, закончилась ничем – оба дуэлянта выстрелили в воздух, но мужская дружба лопнула, как мыльный пузырь.

И вот сейчас Волошин пригласил с оказией Гумилёва к себе в Коктебель. Николай Степанович посчитал, что крымская природа и вновь приобретённый друг помогут избавиться от напасти, от подленького женского предательства, а заодно и от помешательства. Как жертву для восстановления дружбы, Гумилёв прихватил с собой роковую женщину, которая когда-то послужила причиной мальчишеской ссоры.

Гумилёв до сих пор носил офицерский китель тонкого сукна, разве что без погон. Но уходил один пройтись по берегу или же по сосново-кипарисовым рощам без кителя – в льняных штанах и рубашке навыпуск. С полей, заросших жёстким осотом, он приносил множество тарантулов, набитых в спичечные коробки. От Николая Степановича некоторые отдыхающие принялись даже невольно сторониться. Ни Лентулов, ни сам хозяин Максимилиан Александрович, не понимали увлечения поэта, списывали всё на последствия Первой Мировой войны, с которой Гумилёв вернулся кавалером двух крестов Святого Георгия. И вот сейчас он устраивал бои тарантулов в банке.

– Ах, посмотрите, посмотрите! – звал он всех присутствующих. – Ведь такой бой не увидишь никогда ни между медведями, ни между львами. Пауки в банке! Все мы скоро превратимся в таких пауков в банке! Все русские будут грызть друг друга, как эти пауки за место под солнцем!

– Хватит, Николай Степанович, – однажды принялась приводить его в чувство Елена Оттобальдовна. – Нечего в моём доме устраивать неадекватную модель будущего!

– Максимилиан! – воскликнул Гумилёв. – Хоть вы-то объясните своей матушке, что нельзя не замечать реальные приметы грядущего! Моя бывшая жена давно отметила будущую потопляемую волну Совдепии, поэтому и скрылась за спиной реального пловца в бумажном финансовом море! Посмотрите! Покопайтесь в своём сознании, и вы поймёте, что не так всё просто, что Россию ожидает страшное проклятое будущее, где люди будут захлёбываться от бумажных финансовых волн. Не удивлюсь, если самая богатая в мире страна превратится в непроходимого должника любому африканскому вождю!

Самому Волошину тоже не раз являлось в подсознании что-то не совсем обычное, мягко говоря, выливающееся, в конечном счете, в стихи, но он всякий раз пытался отмахнуться от не совсем привычных, коварных и даже нигилистических мыслей.

Зачем это? Ведь мир меж людьми так не вечен, хрупок и недолог. Так надо всегда благодарить Бога за посланные мирные годы, недели, минуты существования, пока не поздно.

– Ах, Николай Степанович, умоляю, не обижайтесь на неё! – пытался сгладить углы общения со своей вольнодумной матушкой Волошин. – Она поймёт вас, как понял я, но не всё сразу. Сегодня она уезжает на неделю, чтобы не беспокоить ни вас, ни Лентулова, ни Черубину, ни Епифанова, тоже, кстати, воевавшего на немецком фронте. Моя матушка, поверьте, поймёт вас, но, повторяю, не всё сразу. Я Киммерию тоже понял не сразу. И сердце Киммерии – Коктебель, тоже не сразу вошёл в мою душу: я постепенно осознал его, как истинную родину моего духа. И мне понадобилось много лет блужданий по берегам Средиземного моря, чтобы понять его красоту и единственность. Историю человечества надо отгадывать. Отгадывать по этим удивительным путешествиям, развёрнутыми чистыми страницами: вот тебе история этой планеты, вот что с ней случилось, и будет случаться. Вот кому всегда поклонялись, и будут поклоняться. Теперь дело за тобой. Вот что можешь ты и может твоя родина для тебя. Делай же историю! Никто ещё не нашёл закона, соединяющего духовный и физический миры. А мост меж ними более чем реален. [5]5
  М. Волошин. Воспоминания. 1929.


[Закрыть]