Текст книги "Как дружба с недружбою воевали"

Автор книги: Александр Етоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Господа, я не понимаю… – попытался объясниться Андрей, но те, как механические игрушки, не обращали на Андрея внимания. Лишь один, сложив пальцы ножницами, сделал вид, что затягивается сигаретой. Потом кивнул на запасной выход. Это значило, что курилка там.

«Если записку передал Абрикос, тогда при чем тут эти двое с рыбьими головами? Не Генкины же они друзья. С такими только утопленнику дружить.

– Таков был ход его мыслей. – И записка. Писана она не рукой. Это значит, подготовили записку заранее. Что из этого следует? Что угодно из этого следует».

Андрей Т. вздохнул и покорно двинулся навстречу судьбе.

ГЛАВА 8

Курилка располагалась неподалёку – налево от запасного выхода, рядом с раздевалкой и туалетами. Уже загодя в коридоре поднималась дымовая завеса и слышались сипловатые голоса. Андрей Т., ведомый поводырями, дошел до заветной двери, открыл ее и вошел. Сопровождающие остались стоять снаружи.

Сам Андрей не курил, но на курящих смотрел сквозь пальцы. Дым ему нисколько не досаждал, хотя и радости он от него не испытывал.

Сизая табачная дымка мешала оценить обстановку. Судя по количеству дыма и голосам, курильщиков было много. Но сколько Андрей ни вглядывался, кроме мутных, неясных контуров, разглядеть никого не мог.

– На Дону и в Замостье тлеют белые кости, – гнусавил кто-то в дыму вполголоса. Голос явно принадлежал не Генке, но на всякий случай Андрей Т. решил убедиться – мало ли что делает с человеком время. Он пошел на источник голоса, ладонями разгребая дым. Лучше бы он сюда не ходил. У белой кафельной стенки стоял мёртвый одноногий солдат в полной красноармейской экипировке – в гимнастерке, будёновке, в галифе, с фанерной кобурой на ремне. Вместо отсутствующей ноги из штанины торча– ла желтая корявая деревяшка с зарубками и непристойными надписями на русском, украинском и польском. То, что солдат был мертвый, было ясно по распухшему языку и мозаике трупных пятен, украшавших его лицо и шею. Глаз у солдата не было; видимо, их выклевал ворон, судя по чёрным перьям, облепившим его одежду. Мёртвый-то он был мёртвый, но вёл себя вовсе не как мертвец. Дымил как паровоз папиросой, хрипел про псов-атаманов, а когда опешивший Андрей Т. тихонечко хотел уйти в дым, выхватил из кобуры маузер и стал судорожно жать на курок. Маузер, слава Богу, не выстрелил, должно быть механизм заедало, и Андрей Т. благополучно ретировался.

Он медленно отходил задом, стараясь не издавать шума – чтобы боец не сориентировался на звук. Сделав шага четыре, Андрей Т. почувствовал вдруг спиной, что кто-то его поджидает сзади. Он обернулся резко, но из-за дыма ничего не увидел, лишь услышал слабенький хохоток. «Генка, – подумал он. – Вот зараза, нашел время делать приятные неожиданности! Ещё бы по плечу меня хлопнул, тут бы я точно отдал концы!»

– Ген! – сказал Андрей Т. шепотом. – Это ты? Выходи, хватит придуриваться.

Из облака табачного дыма снова вырвался хохоток, но теперь он звучал чуть дальше.

– Абрикос! – Андрею Т. стали надоедать эти идиотские прятки; он резко шагнул вперед, и вдруг из табачной мути высунулась большая челюсть, клацнула перед его носом и задёргалась в идиотском хохоте. Андрей Т. узнал ее обладателя. – И-извини-те. – Голос его дал трещину; он смотрел на вилоподобные руки, на железный дворницкий лом, на хлопья желтоватой слюны, вылетающие изо рта этого человека-молота.

– Гы-гы. – Хмырь с челюстью продолжал смеяться и, так же продолжая смеяться, спрятался за табачной завесой.

Андрей Т. вытер вспотевший лоб и направился наугад к выходу. Ноги его слушались плохо. Он сделал уже шагов двадцать, но курилка словно разрослась вширь; она все не хотела кончаться.

Впереди замаячило что-то тёмное; Андрей Т. подумал, что это долгожданная дверь, прибавил шагу, но из табачной копоти вылезли гороховое пальто, шёлковый засаленный шарф и коптящая атмосферу трубка.

– Извините, молодой человек, – сказали пальто и трубка. Голос их звучал с хрипотцой и с легким прибалтийским акцентом. – Вы случайно не знаете, какое минеральное сырьё из стран Южной Азии вывозится на мировой рынок?

Андрей Т. судорожно сглотнул и попятился в табачное облако. Голова шла кругом, в глазах прыгали какие-то пуговицы, некоторые были со свастикой, некоторые с красноармейской звездочкой. «Выход, выход, где выход?» – стучало в его мозгу. Он тыкался влево, вправо, но везде было прокуренное пространство, полное чудовищ и голосов.

Кто-то коснулся его плеча. Ожидая очередного оборотня, он втянул голову в плечи и собрался отпрыгнуть в сторону, но сзади его спросили:

– Здрасьте, Андрей Т. – это вы будете?

Голос принадлежал женщине, и Андрей Т. нехотя обернулся.

– Людмила. – К Андрею уже тянулась ссохшаяся наманикюренная рука. – Можно Люся. – В женщине он узнал халтурную эстрадную диву из компании, приехавшей в «мерседесе». Где-то тихо заворковала музыка, и гнусавый поддельный голос запел про неземную любовь. – Вы курите? – Женщина улыбнулась; Андрей вымученно мотнул головой, что означало «нет». – Какой же вы робкий мальчик. Вы всегда так обращаетесь с женщинами?

«С такими, как ты, – всегда», – хотел ответить Андрей Т. этой стерве, но тут из-за табачной стены высунулся еще один персонаж этого сумасшедшего действа. То ли он был цыган, то ли он был пират – судя по серьге в ухе, черным смоляным патлам и хищной золотозубой улыбке, не слезающей с его обугленного лица.

– Рыбонька моя златопёрая, где ты? – сказал вновь появившийся персонаж. – Я тебя везде обыскался. – Тут он как бы случайно бросил взгляд на Андрея Т., вернее, сделал вид, что случайно. – Что я вижу! Измена! О, несчастная, на кого же ты меня променяла? На этого… этого… – Глаза его налились кровью. Пиратская серьга в ухе горела, как лунный серп. Он вытащил из-за пояса нож. – Я зарежу вас обоих. Сначала его, а потом тебя. Ты этого заслужила, коварная. – Грянула музыка из «Кармен». Золотозубый герой-любовник бойко изображал сцену ревности.

– Отставить. – Рядом кто-то закашлялся, выдавливая сквозь кашель слова. – Тоже мне, нашли место – в курилке! Вы бы еще на сцене базар устроили.

– Пардон, мадам! – Чернявый завилял задом и отвесил полупоклон. Нож был убран за пояс. Музыка замолчала.

– А вас, Андрюша, и не узнать. Да, время! Сколько лет-то прошло? Пятнадцать? Двадцать? Волосы вон уже седые. Жена, небось, детки, внуки скоро пойдут, зарплату на работе не платят. Что, жизнь не балует?

Андрей Т. смотрел на двугорбое существо в сером штопаном балахоне и не знал,, отвечать ему или плюнуть, не долго думая, в отливающий огнем катафот на месте её правого глаза.

Но старухе были, похоже, и не нужны подробности его личной жизни. Она подёргала свой ястребиный клюв, вздохнула и продолжала дальше:

– Жизнь нынче – штука сложная, никого не балует. – Она перешла на «ты». – Это тебе не со шпагой по коридорам бегать. Не забыл, поди, ту историю? Как за дружбу-то на шпажонке дрался? Не забыл, вижу, что не забыл, – желваки-то так ходуном и ходят! И, наверно, до сих пор думаешь, какие мы все мерзавцы, какие мы все плохие, как бы нас всех того… – Она чикнула средним и указательным пальцами возле зобастой шеи и хрипло расхохоталась. – Узкий у вас, у людей, кругозор. И понятия у вас такие же узкие. Вы – хорошие, мы – плохие. У вас – помощники, у нас – прихвостни. У вас – лица, у нас морды и хари. О великий и могучий язык, в котором все можно поставить с ног на голову! – Она воздела к задымлённому потолку свои подшипник и катафот, потом вернула глаза на землю и посмотрела на Андрея Т. с упреком. – А мы не такие. Мы – не враги. Мы тебя специально тогда проверяли. «К другу на помощь…» и все такое. Это же была проверка на дружбу. Трус ты или не трус. А ты не понял – гады, мол, и делают только гадости. И до сих пор не хочешь понять.

Андрей Т. наконец решился вставить слово в её затянувшийся монолог:

– Значит, это вы меня сюда заманили? И Генка тут ни при чём? Зачем? Ответьте мне ради Бога – зачем я вам нужен? И записка эта дурацкая – для чего?!

– Погоди, не перебивай. Я ещё не договорила про дружбу. – За растопыренными зубами старухи жадно шевелился язык. Жил он сам по себе, независимо от разговора хозяйки; раздвоенный на равные дольки, он скользил меж её зубов, выискивая остатки пищи. Иногда язык замирал, поднимался как голова змеи, словно бы о чем-то задумывался. И тогда Андрею Т. представлялось, что у старухи во рту змея, и стоит только ей приказать, как змея выпрыгнет стрелой изо рта и пронзит его ядовитым жа– лом. – Вот ты думаешь, только у тебя дружба. И этот твой драгоценный Геннадий М., из-за которого ты здесь, собственно, и находишься, лишь узнает, что его дружок в Заповеднике, вмиг примчится сюда на белом коне, как какой-нибудь Георгий Победоносец. А теперь послушай меня, старую и мудрую женщину. Не примчится к тебе твой Геннадий. И тогда не примчался бы, двадцать лет назад, и сейчас, тем более, не примчится. Потому – вы с ним люди разные. Это ты прошел испытание, а он его не прошел. Вот в чем между вами разница. Ты не трус, а дружок твой – трус.

– Вранье! Всё вранье! Вы его не знаете.

– Это мы-то его не знаем? – Старуха, а вслед за ней и столпившиеся вокруг уроды громко и противно расхохотались.

– Но уж давно известны нам любовь друзей и дружба дам, – процитировал недавний ревнивец.

– Мы твоего Геннадия М. знаем как облупленного, – сказала старуха. – Он… – Она помедлила, лениво покачивая горбами. – Про него успеется, сначала надо разобраться с тобой. – Она окинула взглядом собравшуюся вокруг компанию. Здесь были все, кого увидел Андрей Т. на площадке перед зданием Заповедника, когда смотрел из окна. И человек-блин, и недобитый фашист, и хмырь с челюстью, и человек-вешалка, и эстрадная халтурщица, и еще много других, которых, если описывать, то не хватит никаких слов. Двугорбая старуха, похоже, была тут главной. Окинув взглядом всю свору, она выбрала из всех одного и поманила его к себе. Выбранный был невысок ростом, лицо имел сплющенное и острое, похожее на лезвие топора, носил клинообразную бородку a la Калинин и весь был оплетён паутиной с налипшими на неё дохлыми мухами. Одна нога его была повернута пяткой вперед, другая была нормальная. Он подошел к старухе и почтительно перед ней осклабился. – Скажи-ка мне, Дрободан Дронович, кто есть для тебя он? – Старуха показала этому нелепому существу на Андрея Т.

Существо потупилось и сказало:

– Папа.

– Вот видишь! – Старуха бросила на Андрея Т. победный взгляд и велела клинобородому Дрободану вернуться в строй. – Ты ж наш папочка, мы все из твоего сна вышли. Яблочки, как говорится, от яблоньки. А ты нас хочешь, как Иван Грозный своего сына… – Она покачала головой. – Нехорошо, папаша, нехорошо. Хромает у тебя педагогика.

– Послушайте… – Андрей Т. замешкался. Он не знал, как ему эту двугорбую уродину называть. – Нечего мне тут в родственники навязываться. Где Геннадий? Куда вы его от меня прячете?

– Это он нас ото всех прячет. Хорошо, есть на свете добрые люди. Не дают нам тут с голоду помереть, выпускают на волю. А то бы как эти, – она кивнула куда-то в сторону, – вся эта местная шелупонь, все эти окосевшие Соловьи-Разбойники да оголодавшие старики Хоттабычи. Ты пойми, мы не они. Мы не сказочные, мы – настоящие. А всех нас, как какого-нибудь Мойдодыра, сюда, в этот ящик, в этот дохлый НИИЧАВО, в Заповедник, чтоб ему ни дна ни покрышки. Мы же можем приносить людям добро, много добра, и добра настоящего, не сопливого, как у Золушки и ее тётки, а реального, твёрдого, как американский доллар. А нас тут пытаются удержать. И между прочим всё этот твой ненаглядный Гена.

– Стоп, – сказал Андрей Т. – Думаете, я что-нибудь понял? Какой Мойдодыр? Какое такое НИИЧАВО? То самое? Кто вас пытается удержать, раз вы свободно на «мерседесах» ездите?..

– У папочки проявляются первые проблески разума. – Пока Андрей Т. спрашивал, старуха отвечала на каждый его вопрос довольным кивком. – Правильно, эмоции надо гасить и уступать дорогу рассудку.

– И Гена! Гена-то тут причем? – Андрей Т. всё не хотел успокаиваться.

– Тише! – Старуха остановила его рукой. – Твой Гена и есть причина всех наших бед. Неужели ты до сих пор не понял? Гена, Геннадий М, – директор этого Заповедника. Он здесь полновластный хозяин. Ну, конечно, не полновластный, за всем ведь не уследишь, верно? – Последняя фраза относилась к окружающей ее толпе монстров. Те в ответ захрюкали, захихикали и стали наперебой подмаргивать своей уродливой командирше. Когда они отморгались, она продолжила образовательный курс. – Сейчас твой Гена в Москве. А завтра он будет здесь. И вся наша вольная жизнь кончится. Потому как переводят наш Заповедник на строгий подцензурный режим, и ходу отсюда нам уже никуда не будет. Так что, папочка, догуливаем последние денёчки…

Андрей Т. почесал в затылке. «Вот оно что, оказывается. Абрикос у них здесь директор. Интересное получается приключение». Но что-то в ее рассуждениях было не так. Как-то у двугорбой старухи не сходились концы с концами.

– До завтра еще времени много. Вы же можете отсюда уехать. – Он задумался и добавил; – Или не можете?

– Можем, папочка, мы многое чего можем в отличие от тебя. Мы – народ памятливый и два раза на одни и те же грабли не наступаем. Но тебе, папочка, придётся остаться здесь. Будешь ты, папочка, чем-то вроде залога. Сегодня в полночь мы тебя зафиксируем, а утром, когда приедет дорогой господин директор, увидит он вместо своего бывшего друга героя одноименной оперы композитора Римского-Корсакова. Прольёт господин директор по своему бывшему закадычному другу скупую слезу, подпишет очередной приказ, и положат этот приказ на полку, где лежать ему до сконча– нья века рядом с тысячами других. Такая вот радужная перспектива.

Андрей Т. улыбнулся. Почему-то, выслушивая все эти угрозы, он не испытывал никакого гнева. Если поначалу он ещё волновался, готов был спорить и доказывать свою правоту, то теперь успокоился окончательно. Уж слишком всё это походило на фарс, слишком плохо играли занятые в фарсе актёры, слишком мелки, безжизненны и фальшивы были страсти, которые перед ним разыгрывались. Он – живой человек, они – мертвяки, ничто, вы– лезли из дурного сна и корчат теперь из себя хозяев вселенной. И ещё неизвестно, существуют ли эти твари в действительности. Чем больше он обо всём этом думал, тем сильнее его разбирал смех. Какое-то время Андрей держался, но, наконец, не выдержал. В горле у него запершило, в глазах заиграли чертики и смех прорвался наружу. Андрей Т. стоял перед старухой, подёргиваясь и прикрывая ладонью рот.

Двугорбая сначала не поняла. Она тупо уперлась своим мерцающим катафотом в дёргающуюся от смеха фигуру, оглядела всю мерзопакостную компанию – не строит ли кто в ней рожи и не делает ли соседу рога, но, не заметив ничего подозрительного, вновь уставилась на Андрея Т. и спросила его удивлённым голосом:

– Папочка, ты чего? Может, тебе валидолу? Есть здесь у кого-нибудь валидол?

Из толпы высунулся дохленький упырёк, облизнулся и застенчиво предложил:

– А может, кровопускание? Натуральный способ, никакой химии. Помогает, я пробовал.

– Нетушки. – Андрей Т. бешено замотал головой. Смех смехом, а давать им пить свою кровь – уж это он ни за что не позволит. – Свою пускайте, а моя пусть останется у меня. И вообще, ребята, хватит мне тут морочить голову. Считайте, что разговора не получилось. Я пошёл, мне пора. Где здесь выход?

– По-моему, папаша не понял. – Старуха заворочала под балахоном горбами, словно хищная огромная птица, собирающаяся взлететь. – Для тебя отсюда выхода нет. В Заповеднике ты останешься навсегда.

– Ага. Это я уже слышал. В полночь вы меня… как это? Зафиксируете. Кстати, что это значит – «зафиксируете»? Замочите что ли? А труп замуруете в стене?

– Скоро узнаешь, умник. – Это сказал человек-вешалка, поблескивая лаковым подбородком и выпуская из жерла своей дальнобойной трубки кольца порохового дыма.

– Невежливо перебивать старших, – осадил Андрей Т. нахала. Затем перевел взгляд на старуху: – Значит, вы мне добра желаете. Настоящего, реального, твёрдого, как американский доллар. И как же, я извиняюсь, согласуется это ваше добро с угрозами по моему адресу? Мне кажется, вы меня боитесь. И Генку, то есть господина директора, вы тоже боитесь. И то, что вы тут несёте, – обыкновенный мстительный бред, и сами вы – тоже бред.

Лицо хмыря с челюстью, стоящего между халтурщицей и фашистом, из синего стало красным. Лом в его мясницких руках извивался, как раненая змея.

– Чувырло! – хрипло выдохнул он из себя. – Фраер меня достал! – Он грохнул ломом об пол.

– Фраер всех достал! Ведёт себя оскорбительно. Фуфло гонит. Надо сделать ему маленькое «чмок-чмок». – Единообразный толстяк в костюме в красно-белую шашечку, потирая вздувшиеся ладони, боком вылезал из толпы. Давалось это ему с трудом – мешало неохватное тело.

– Мальчик хочет в Тамбов. – Намакияженная халтурщица, бантиком сложив губы и слюнявя потухшую сигарету, выпустила свои острые коготки и наставила их на Андрея Т.: – Киса, зачем ты обидел девочку? Девочки не любят, когда их обижают.

– Мы, папаша, никого не боимся. – Двугорбая командирша расправила свои руки-крылья, успокаивая растревоженную толпу. – Заруби это себе на носу. Просто некоторые долги положено отдавать вовремя. Да, – она покрутила пальцами глаз-шарикоподшипник, – за квартирку свою городскую не беспокойся. За квартиркой за твоей мы присмотрим.

– А может его того?.. – Недобитый фашист хлопнул кулаком об ладонь. – В смысле, запереть до полуночи.

– Это без надобности, – ответила фашисту старуха. – Одна муха не проест брюха. А здесь народ тихий, молчит в тряпочку и зря не высовывается.

ГЛАВА 9

Все-таки дело кончилось дракой. Человек-студень, пока боком пёр сквозь толпу, наступил кому-то там на ногу. Этот кто-то истошно взвизгнул, откинул для удара кулак и конечно же попал кулаком в упырька, того самого, что предлагал сделать Андрею кровопускание. Упырёк, не стерпев обиды, размахнулся, но помешала толпа, а конкретнее, мертвый красноармеец, стоявший от него по правую руку. Красноармеец, не долго думая, вынул свой допотопный маузер и заорал во всю истлевшую глотку: «Врёшь, сволочь! Есть через Сиваш брод, раз птицы туда летают!» Маузер глухо всхлипнул, должно быть – выстрелил; во всяком случае, звук падающего тела и стон прозвучали ясно; впрочем, тела Андрей Т. не видел, ему некогда было смотреть на тело, потому что все вдруг втянули головы и как-то подозрительно замолчали.

Причина такого странного поведения толпы открылась Андрею скоро.

– Хулиганим? – услышал он у себя за спиной. – Бузим? Срываем плановое ежегодное отчётно-показательное концертно-массовое мероприятие? Бросаем на пол окурки? А урны, спрашивается, на что?

Андрей Т. обернулся. Кот Базильо, это был он. На нем не было ни бархатного кафтана, ни ботфортов, ни кружев, ни шляпы с павлиньим пером

– никаких декоративных излишеств, в которых он щеголял на сцене; только хитрая кошачья ухмылка да вскинутые пики усов, нацеленные на переминающуюся компанию.

– И новенький тоже здесь. Не успел прописаться, а уже создает конфликтную ситуацию!

Андрей Т. сконфузился и пожал плечами.

Кот достал свою амбарную книгу, раскрыл ее наугад и, тщательно послюнявив коготь, сделал в ней какую-то запись. Потом захлопнул книгу, и она таинственным образом испарилась, спрятавшись у кота под мышкой.

– Всех прошу пройти в Воспитательный кабинет, – строго объявил кот. – Новичков это касается тоже. – Последнее относилось лично к Андрею Т.

Кот махнул хвостом, и все, включая Андрея, покорно поплелись за ним следом. Уже на выходе из курилки Андрей Т. обернулся, чтобы осмотреть поле боя. Но ни убитых, ни раненых он так и не обнаружил.

Воспитательный кабинет находился этажом выше. Они прошли мимо запертых дверей зала, из-за которых доносились выкрики и гул голосов. На сцене соревновались в перетягивании каната богатыри Илья Муромец и Бухтан Бухтанович Черногорский. Побеждал неизвестно кто; щёлка между дверными створками была слишком узкой, а задерживаться не было времени.

В Воспитательном кабинете, похоже, их уже ждали. Это было просторное помещение, напоминающее учебный класс, – со столами, с небольшой кафедрой, с букетом цветов на кафедре, с коричневой доской на стене, на которой белым мелком кто-то вывел ровными, красивыми буквами: «Не ешьте руками, для этого есть ножи и вилки».

Когда компания с котом во главе ввалилась на порог кабинета, ее встретила голубокудрая девочка с огромными кукольными глазами и бантом в голубых волосах.

– Ах, ах, ах, – сказала она, прикладывая ладони к щекам, – что я вижу! Какой кошмар!

– Ну всё, сейчас начнется правёж, – зевнул кривобокий дылда, что стоял от Андрея справа, и скрипуче поковырял в ухе. – Мальвинка, та еще стервочка. Плешь любому проест.

Девочка всплескивала руками и, поочерёдно оглядывая каждого из вновь прибывших, качала головой, приговаривая:

– Невозможно! Они гадкие шалуны! Настоящие ламброзианские типы! Их надо срочно перевоспитывать! Немедленно! Спасибо, синьор Базильо.

Кот расшаркался перед ней, потом строго посмотрел на доставленных:

– Сидеть смирно. Чтобы ни один у меня… Если будут на кого-нибудь жалобы, применим административные меры. До испанского сапога включительно. – И ушёл, мягко притворив за собой дверь.

– Всем сесть по местам. Руки перед собой. Головой не вертеть. Друг с другом не разговаривать. – Девочка с голубыми волосами легко, словно бабочка на цветок, вспорхнула на высокую кафедру. С минуту она ждала, пока все усядутся за столы. Потом надела на нос очки и положила перед собой книгу. – Сейчас я прочту вам несколько поучительных историй. Слушайте внимательно. После чтения мы проведем обсуждение. – Она взглянула поверх очков на скучающие лица учеников, уткнула в книгу свой носик и начала картавящим голосом:

– Ульянушка была добрая девочка и никому не делала зла; она жалела даже, когда кто-нибудь и комарика мучил.

Однажды она спасла от смерти собачку, которую плохие ребята хотели утопить в речке, и взяла её к себе домой. Над нею смеялись и спрашивали, на что ей эта собачка; но Ульянушка отвечала: если б я за нее не вступилась, то она бы, бедная, умерла, а так я теперь довольна, что спасла собачку от смерти.

Три года кормила она эту собачку, и однажды вечером, когда Ульянушка легла спать и уже заснула, собачка вдруг вскочила к ней на постель и, дергая девочку за рукав, так громко залаяла, что Ульянушка проснулась.

При слабом свете ночника девочка увидела, что собачка пристально смотрит под кровать и при этом не прекращает лаять.

Ульянушка испугалась, отворила дверь и позвала слугу, который, по счастью, ещё не лёг спать. Он вошел в горницу и нашел вора, спрятавшегося под кроватью с кинжалом.

Вор признался, что намерен был убить девочку и украсть у неё бриллианты…

Когда Мальвина закончила историю про собачку, почти весь класс уже спал. Рядом с Андреем Т., высунув наружу язык и качая, как маятник, головой, дремал Дрободан Дронович. Порою он начинал причмокивать, и тогда Андрей Т. толкал его легонько в плечо, чтобы тот не создавал беспорядка. Странно, но сама воспитательница ничего такого не замечала. То ли ей мешали очки, то ли на неё так сильно действовало прочитанное. Она поправила цветы из букета и снова взялась за чтение.

– Вторая история называется «Своенравный мальчик», – объявила она, отбросила со лба прядку и начала:

– Егор не слушался своей новой учительницы и во всем ей перечил, что бы она ни говорила.

Тогда она объявила ему, что имеет правило сечь тех детей, которые её не слушаются, и пошла за розгою.

Егор увидел, что дело идёт не на шутку, и закричал: «Не подходите ко мне, у меня припадок, я умираю!» В самом деле, он затрясся всем телом.

Однако учительница не обратила на это внимания, позвала служанку и велела ей привести столяра, чтоб он поскорее сколотил гроб.

Мальчик сильно перепугался и, вытирая слёзы, стал спрашивать: зачем ей гроб?

«Я хочу тебя, голубчика, в нем заколотить и тотчас после этого зарыть в землю, – отвечала учительница. – Ты мне обещал умереть, и я этому очень рада, ибо негодные ребята недостойны жить на свете».

«Не хочу в гроб, я лучше стану делать всё, как положено, нежели чтоб меня зарыли в землю», – отвечал Егор, который, услышав такое грозное объявление, вмиг избавился от болезни и с тех пор никогда никаких припадков не имел.

Пока тянулась история про собачку, класс откровенно спал, но уже на половине рассказа о своенравном мальчике большинство перевоспитывающихся злодеев стало потихонечку просыпаться. Окончательно все проснулись, когда дело дошло до гроба. На лицах заиграли улыбки, щербатые рты раздвинулись. Видно было, что всех их здорово увлекла идея учительницы насчёт гроба. А потом наступило разочарование. Когда выяснилось, что никакого гроба не будет.

Началось обсуждение. Первым поднял руку недобитый фашист. Мальвина благосклонно кивнула. Он вскочил и, не опуская руки, выпалил на одном дыхании:

– Если что обещаешь, обещание надо выполнять. Иначе ничего стоящего из человека не получится. Я считаю, что новая учительница не права, это не честно – пообещать заколотить человека в гроб, а потом не выполнить обещание.

– Насчет гроба – это правильно. Очень хорошо сказано: «негодные ребята недостойны жить на свете». Я полностью с ней согласна, – сказала эстрадная халтурщица, поднявшая руку сразу после фашиста.

– Не. – Хмырь с челюстью долго морщился и потел; мысль, должно быть, накатывала волной на песок, но мгновенно впитывалась рыхлой аморфной массой и исчезала напрочь. Наконец, он выцедил из себя с трудом: – Я б не так. Я б его сначала того… – Хмырь клешнями ухватил себя за глотку и нада– вил. – И служанку. – Он проглотил слюну. – И столяра. И учительницу. – Видимо, на хмыря нашло вдохновение. – И утюгами, утюгами… – Он победно оглядел всех присутствующих. – А потом в гроб. – Он сел.

– Хорошо, – сказала Мальвина. – Мнения спорные, но интересные. Мыслить творчески вы умеете. Но почему никто ничего не хочет сказать про девочку и собачку?

– И собачку в гроб вместе с девочкой, – добавил хмырь, не вставая с места.

Мальвина посмотрела на него строго.

– Кто дал вам право отвечать без спросу? Это нарушение дисциплины. Встаньте. И уберите куда-нибудь эту мерзкую железяку. – Она брезгливо показала на лом, который хмырь корёжил в своих руках, словно тоненькую медную проволоку. Дождавшись, когда нарушитель дисциплины выполнит её приказание, Мальвина попросила его пройти к доске. – Сейчас мы займемся арифметикой. Допустим, у вас в кармане два доллара…

Не дослушав до конца фразу, хмырь занервничал, сунул руку в карман и заворочал ею там с силой, громыхая каким-то хламом. Чем дольше он возился в кармане, тем больше багровых пятен проступало у него на лице.

– Я же вам сказала – допустим. – Она жестом остановила его напрасные поиски. – Допустим, у вас в кармане два доллара. Некто взял у вас один доллар. Сколько у вас осталось долларов?

– Кто? – Хмырь грозно обвел глазами присутствующих. – Замочу падлу.

Мальвина постучала крашеным ноготком по вазе с цветами.

– Не знаете, – сказала она, – очень плохо. Ставлю вам за ответ неуд. В классе есть желающие ответить на этот вопрос?

– Можно я? – Андрей Т. поднял руку.

– Отвечайте.

– Если в его кармане, – Андрей Т. показал на хмыря, – было два доллара, и некто взял у него один доллар, то в кармане остался один доллар.

– У вас хорошие способности к математике, – одобрительно кивнула Мальвина. – Вы у нас новенький? Как ваше имя?

– Садко… то есть Андрей… Запутался, извините.

– Ничего, это бывает. А скажите, Садко-Андрей, в какой руке нужно держать вилку, когда ешь рыбу? Если ответите правильно, то на сегодня я вас от занятий освобождаю.

Андрей ответил. Мальвина была ответом удовлетворена. Под насупленными взглядами оставшихся он покинул Воспитательный кабинет.