Текст книги "Виртуоз танцверанды"

Автор книги: Александр Силецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Силецкий Александр
Виртуоз танцверанды

Силецкий Александр Валентинович

Виртуоз танцверанды

Я наслышан был о нем давно, с тех пор, как прибыл в этот южный городок. Мне говорили: не ленись, сходи и посмотри, тут рядом, на турбазе, ты же слышишь – там играет музыка по вечерам, там танцы до упаду, так сходи, не пожалеешь!.. Пусть Он не лучше всех на побережье, но уж здесь-то, в городе, ему нет равных – без сомненья. И я послушно собирался – день за днем. И тем не менее... Ах, этот юг!.. При абсолютнейшем заведомом безделье мне было некогда – смешно!.. Теплое море и плеск прибоя, и убитые часы на пляже, и на грядущую зависть столичным друзьям – превосходный загар, и какие-то шалые вылазки в город по всем сувенирно-питейным лоткам, и обратно на пляж, и за карты... И масса умнейших, пустых разговоров... С ужина я возвращался разбитый, усталый – какие уж тут танцы!.. Но все же я туда один раз заглянул. В последний день отправился на танцверанду. Она стояла посреди турбазы. Ровная бетонная площадка, обрамленная скамеечками в три или четыре ряда. Одним концом площадка утыкалась в ракушку-эстраду, а другой конец ее забором огораживал огромный многосекционный щит, где было все, что надобно нормальному туристу: и в мире мудрых мыслей, и рекламы местного масштаба, и громкие приказы о снятии с маршрутов чересчур забуйствовавших возле моря граждан и гражданок, и многолетней давности карикатуры, видно, актуальные и посейчас, и боевые тексты-памятки, написанные до того ужасным слогом, что мне, пока я изучал их, все мерещилось, будто подкрадывается сзади некто, чтобы забить в меня безжалостно длиннющий ржавый гвоздь. Такое чтение – для сильных духом, это точно. Из всего увиденного я запомнил только: "Турист и огнестрельное оружие несовместимы", а также трепетно-гуманное: "Есть дерево – береги, нет дерева – посади!". Остальное я, наверное, не понял, включая сюда и экзотический намек на импортные надувные агрегаты, с которыми нельзя спать на пляже... Неожиданно кругом захлопали, загомонили, и на эстраду из боковой дверцы выпрыгнули пятеро. Никому ничего не говоря, а только перемигиваясь между собой, они подхватили свои инструменты, лихо топнули ножками на высоких каблуках, и словно волна штормовая ударила с моря и накрыла танцверанду. – Гей-гей, оп-ля-ля! – без предупрежденья заорал с эстрады певец, кидаясь на микрофон и вцепляясь в него зубами, как в шашлык, насаженный на сверкающий пружинистый шампур. – Гоп-ля-гопля, дорогие друзья, мы споем и сыграем для вас, чтоб вам весело было у нас! Песня про любовь! О ней всегда пою! Приди ко мне, моя любовь, гей-гей!.. Сначала робко, а потом все смелее на площадку стали выбираться танцующие пары. Ах, какое зрелище – эти танцы! Море шумело за стеной кипарисов, то ли убаюкивая, то ли I пробуждая, черное небо, мигая пышно-трепетными звездами, (томилось в своей неизбывной вышине... Как всем было весело и хорошо!.. Кто-то плясал "барыню", кто-то отбивал чечетку, кто-то кружился в пируэтах вальса, кто-то шел вприсядку, кто-то порхал над бетоном в лезгинке, кто-то куражился в шейке, кто-то сучил ручками и ножками под брэйк – всем находилось дело по душе и по уменью, а с эстрады, извергнутое дюжиной динамиков, с бешеным южным акцентом неслось над миром: "Пазави-и!..". Потом случилась маленькая пауза, и тотчас вдруг ("По просьбе Вани из Рязани!") ударила в забойном панко-русско-папуасском ритме всем известная классическая ария, и текст ее был тоже бесподобен: "Не чисть алмазы в камьяных писче-рах!..". То был не вертеп – то был подлинный праздник, карнавал, пусть и без масок, люди отдыхали, обретя наконец себя, отринув на миг эту бессмысленную необходимость вечно казаться самими собой. Они были – и ладно... И тогда я увидел Его. Все увидели, хоть и остались поначалу внешне безучастными... Нет, мне никто на него не указал – я признал его сам, едва он только появился на площадке. Что и говорить, он и вправду был великолепен! Легкость его движений поражала. Его тело изгибалось, вращалось, пружинисто взлетая над землей, он то нежно, с какой-то чарующей страстью приникал к своей партнерше, то в игре танца уносился прочь, рисуя в отдалении сложнейшие балетные фигуры, чтоб по одному ему только ведомой, но точно выверенной траектории вернуться в нужное мгновение назад. Не знаю, что за танцы исполнял он в этот вечер. По-моему, ни один толковый хореограф мира не взялся бы определить наверняка. Он просто двигался в такт музыке, каждую новую ноту, каждый аккорд, каждый всплеск мелодии сопровождая неожиданным, прекрасным жестом. Это была импровизация, но, боже праведный, какая!.. Порой даже казалось, что в своем движении он на какую-то секунду упреждает новый звук и что не он под музыку танцует, а она является на свет, творимая стихией танца. Другие как бы только подтанцовывали рядом, с восхищением следя за ним. Я был ошеломлен. Вот это красота! И где?! Случайно наши взгляды встретились и тотчас – снова разошлись. И тут вдруг словно обожгло мой мозг. Нет-нет, не может быть!.. Пустяк, дурацкая игра теней, мираж! Но я отчетливо осознавал, сам изумляясь неожиданно пришедшей мысли: Его я видел – прежде, и не раз. Встречался с ним. Но что это была за встреча!.. Крикливая, залитая солнцем площадь перед вокзалом, муравейник людей, настырное фырчание автомобилей, какофония гудков, визг тормозов, и среди всего этого – крошечный ларек, даже не ларек, а так, лоток, убогий с виду, где в беспорядке выставлены на продажу безделушки вроде глиняных свистков, лошадок, рыбок, сусальных кошечек-копилок, нескольких аляповатых замков из ракушек, каких-то ножичков и прочей чепухи, копеечной, но с трогательной непосредственностью, как бесценное сокровище, разложенной перед снующими людьми. А он, хозяин этого волшебного мирка, сидел на низком деревянном стуле, рядом положив обшарпанные костыли, и молча улыбался всем, и каждый раз, как только кто-то мимоходом останавливался у лотка, его глаза внезапно загорались, на лице рождалось выражение особой, беззаботной горделивости, и он широким жестом обводил свои богатства, приговаривая: "Эй, возьми ребенку! Дети есть? Другим возьми! Потом спасибо скажут, век не забудут точно говорю!". Но покупатель уходил, так и не взявши ничего, и тогда он снова погружался в размышления, ни на кого не обижаясь – только молча улыбаясь всем, калека, маленький, тщедушный, казалось, сделавшийся частью этой площади за столько лет сидения на ней и оттого теперь привычно-незаметный, – люди шли, его не видя, а если видели и подходили, то все равно не покупали ничего. За редким исключением... Его я помнил очень хорошо.. Но ожидать такой метаморфозы!.. Остаток вечера был для меня испорчен сразу. Какое-то время я по инерции еще следил, как Он танцует, машинально отмечая все его безукоризненные па, однако ж вскорости такое бесполезное занятие для меня сделалось совсем невыносимым, и я пошел, как остолоп, бродить по территории турбазы. Теперь я хотел лишь одного: как только танцы кончатся, заговорить с ним непременно, уточнить все и – поставить точку. Потому что догадка моя была, в сущности, дикой, абсурдной – я это понимал. Едва музыка смолкла и народу пожелали "доброй нежной ночи", я бросился обратно к танцверанде. Он уже собрался уходить, вежливо кивая в ответ на восторженно-завистливые реплики туристов, и тут я загородил ему дорогу. – Прошу вас, – запыхавшись, произнес я, – это минутное дело... Всего один вопрос. Он удивленно поднял красиво лежащие брови и, сунув руку в карман превосходно сшитого пиджака, насторженно взглянул на меня. – Один вопрос, – повторил я. – Говори,– милостиво кивнул он. Ну, конечно же, не должен был я ввязываться в этот идиотский разговор, но сдержать себя не мог, хоть ты умри! – Все дело в том, – сказал я, подходя к нему вплотную и понижая голос, чтоб никто из окружающих не слышал, – дело в том, что... я ведь видел вас... На площади – там, у вокзала! Разве нет? – Да, дорогой, – неожиданно просто ответил он, – это я там продаю. Детишкам радостно, и мне приятно. Ты купил каменный кинжал. А почему не целый замок? Я тебя тоже узнал, дорогой. Я вас всех запоминаю... Я на мгновение зажмурился. Это никак не укладывалось в голове. Действительно: все – было, было! Но теперь-то все – иначе! Как же так?! – Простите, но... у вас нет ног... – Нет, дорогой, – со вздохом согласился он. – ~ А по городу идет молва... Вы каждый вечер... – Да, дорогой, – застенчиво кивнул он. – Только летом. – Но почему? Ведь не бывает... – тут меня внезапно осенило, и я украдкой бегло – снова оглядел танцора. – У вас, наверное, какие-то особенные, ну... протезы, да? Специально, на заказ, для этого... Биопротезы, да? А как еще я мог понятно объяснить?! – Биопротезы... Х-м... – мой собеседник покачал с недоуменьем головой, точно услышал это мудреное слово впервые. – О чем ты говоришь?! – вдруг рассердился он. – Что я тебе, не человек?! – Да, но... – я все еще силился встать на твердую почву. – Ведь без них нельзя... Я ж сам читал: сейчас наука такие чудеса творит!.. – Наука-наука!.. А без нее, просто по-человечески, совсем нельзя? – Там, на площади, у вас нет ног, – теряя терпение, отчеканил я. – Это знают все, все видят. И вот вечером вы – здесь. Танцуете! Как бог... – Умею, верно, дорогой, – признал он, неожиданно смущаясь. – Люблю, чтобы смотрели. Ведь хорошо всем было, да? – И вы еще говорите, что наука ни при чем!.. – Ай, дорогой, зачем так усложнять? Да неужели без этой науки твоей человек хотя бы раз в году не может – сам?! Ведь – человек!.. – Тогда, прошу вас, объясните. Он посмотрел на меня – не то с сожалением, не то с оттенком легкого презрения – и, улыбнувшись одними уголками губ, добродушно, даже как-то привычно произнес: – Один раз живем, дорогой! Ну, разве можно плохо, а? Другим надо радость нести. Иначе – зачем жить?! – Но, увидав, что я ему не верю все равно, он негромко, словно невзначай, добавил: – Впрочем, понимай, как можешь. Как тебе спокойней, дорогой. Ты сам себе хозяин. И ободряюще похлопал меня по плечу. Потом повернулся и зашагал по аллее прочь. И по мере того, как он удалялся, его статная фигура все более сгибалась, а ноги шаркали все тяжелей и тяжелей, в такт морскому прибою загребая на дорожке мелкий гравий. И становились все короче, все короче, будто усыхая на глазах, обращаясь в воздух, делаясь ничем... Или мне только показалось? Один раз живем... Как просто!..