Текст книги "Михаил Калашников"

Автор книги: Александр Ужанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

К ручному пулемету были разработаны сошки, и с магазином на 75 патронов его результаты по стрельбе были лучше, чем у РПД. Автомату были сообщены дополнительные удобства. Унификация позволила вместо трех образцов фактически производить один. Ижевск специализировался на производстве автомата, а Вяткинские Поляны – ствола и сошек пулемета. Остальные узлы поступали с «Ижмаша».

Специалисты располагали отечественным опытом унификации. Самым ярким примером было семейство оружия В. Г. Федорова. 12 различных типов автоматического оружия было создано в его конструкторском бюро. Сама идея унификации впервые появилась именно в нашей стране и впервые же у нас была реализована. Экономически это было оправданно вдвойне: в 1955 году создана Организация Варшавского договора (ОВД) – противовес уже шесть лет существовавшему Североатлантическому блоку.

Требовалось сформировать единый взгляд на то, каким будет стрелковое оружие в ОВД. Последовал вызов Калашникова в ГАУ и непосредственно к главкому Объединенными вооруженными силами Варшавского договора Маршалу Советского Союза И. С. Коневу. Ранее им встретиться было не суждено. Хотя именно в бытность Конева главкомом Сухопутными войсками – заместителем министра обороны стрелковые части начали оснащаться АК-47.

На встречу Калашников прибыл вместе с начальником Управления стрелкового вооружения ГАУ Е. И. Смирновым. ГАУ уже занималось разработкой стандартов, методов и средств испытания образцов. В беседе с маршалом Калашников честно признался, что далеко не все ведущие конструкторы страны поддерживают взятый курс на унификацию, потому что гораздо проще разработать новый образец, чем создать унифицированный. Намного труднее совместить боевые и эксплуатационные качества нескольких образцов в одном, унифицированном.

Конев рассказал собеседникам об особенностях единой военно-технической политики в рамках ОВД и выразил надежду, что разработанное советскими конструкторами унифицированное оружие станет базовым для всей организации.

Четкую линию на унификацию и стандартизацию стрелкового вооружения вел министр оборонной промышленности Д. Ф. Устинов. Калашников неоднократно встречался с Устиновым, в том числе во время его частых посещений завода в сложные 1950-е годы. Устинов любил посещать цеха, беседовать с людьми, вникать в проблемы. Между министром и конструктором установились доверительные и доброжелательные отношения. Дмитрий Федорович считал Калашникова талантливым конструктором и оказывал ему всяческую поддержку. Иногда в приливе самых добрых чувств он обращался к нему «дядя Миша».

Когда Калашникову вручали вторую звезду героя, Устинов первым поздравил конструктора. Позвонил сразу же по окончании заседания Политбюро ЦК КПСС, на котором решался вопрос о вооружении армий государств – участниц ОВД. Ижевск после смерти Дмитрия Федоровича было решено переименовать в Устинов. Позже, когда стали возвращать старые наименования городов, первородное имя вернулось и Ижевску. Устиновым назвали один из районов города.

В 1950-х годах, когда Калашников боролся на заводе за создание самостоятельного КБ, он поделился давно наболевшим с Дмитрием Федоровичем. Причем сделано это было прямо на глазах у директора «Ижмаша» К. А. Тихонова и секретаря парткома И. Ф. Белобородова.

М. Т. Калашников:

«Рассказал о том, как писал докладные записки руководителям завода, как выступал на партийно-хозяйственном активе с критикой в их адрес из-за распыления конструкторских сил по отдельным мастерским, цехам и отделам…

– Было такое, Иван Федорович? – повернулся министр к секретарю парткома.

– Все верно, Дмитрий Федорович.

– Забываешь, Иван Федорович, проверенный опыт, – укоризненно покачал головой Устинов. – Помнишь конец 1941 года? Тогда производство оружия на заводе стал тормозить кузнечный цех, где ты был начальником. Помнишь, какой выход мы в то время нашли? Создали единую группу конструкторов, технологов, других специалистов, спроектировали новое кузнечное оборудование, на металлургическом заводе его изготовили, и кузнечный цех перешел на многоручьевую штамповку. Что, в свою очередь, помогло успешно перевести производство оружия на поток. Вот что значит создание мобильной конструкторской группы с включением в нее опытных специалистов-производственников. А в случае с Калашниковым вы медлили неоправданно. Тем более что он включился в разработку таких опытно-конструкторских тем, которые в одиночку сейчас не решить».

Конечно, такой поворот не мог быть по душе руководству завода. Надо же, осмелел, уже не считает зазорным критиковать начальство у самих высоких покровителей. Тот разговор еще аукнется Калашникову.

Тем не менее его группа разрасталась. Надо, правда, заметить, что никогда конструкторское подразделение Калашникова на «Ижмаше» по численности не превосходило КБ в Туле. На начальном этапе в него вошли семь человек, потом еще добавилось четверо рабочих из опытного цеха – фрезеровщик Галей Галеевич Габдрахманов, токарь Аркадий Иванович Бердышев, слесарь-механик Павел Николаевич Бухарин и слесарь-сборщик Евгений Васильевич Богданов. Все они были мастера очень высокой квалификации, в полном смысле слова скульпторы по металлу. Бухарин и Богданов, эти кропотливые молчуны, как их называл в шутку Л. Г. Коряковцев, при модернизации автомата только одних ударников сделали более ста различных вариантов. Это какое же терпение требовалось! И никто не обижался на придирчивость конструктора, понимали: модернизация автомата – не косметический ремонт, а качественный шаг вперед в разработке оружия, рывок к унификации образцов.

Родина отметила их многолетний труд высокими правительственными наградами: Е. В. Богданова и П. Н. Бухарина – орденом Ленина, Г. Г. Габдрахманова – орденом Трудового Красного Знамени. Все, кто был соратником Калашникова, со временем материально окрепли, встали на ноги, получили квартиры.

М. Т. Калашников:

«Не всем на заводе нравилось, как работает моя группа. Была зависть, что мои ребята и в почете, и получают премии за разработки. Все конструкторские идеи были мои, но я не зажимал ребят. Другое дело, что я был против включения в списки на поощрение тех, кто к разработкам не имел никакого отношения…

На заводе много металла перепортили в попытке сделать что-либо лучше меня. Так ничего и не получилось. Инициативу конструкторскую мы из своих рук не выпустили. В действительности, за что меня любить – абсолютно не за что».

Но Калашникова любили и глубоко уважали его подопечные.

По воспоминаниям Коряковцева, он был непревзойденным руководителем. Управлял коллективом спокойно, без единого срыва или крика. Именно поэтому все старались выполнить любое его поручение. Он очень хорошо умел поддержать подчиненных, даже если у них что-то не получалось. И делал это не для показухи или повышения своего авторитета, а для того, чтобы поднять дух работников, заставить их поверить в собственные силы.

Мастера-оружейники работали с ним до самого выхода на пенсию. Михаил Тимофеевич очень любил наблюдать, как спорится дело у его виртуозных слесарей, как они ловко покоряют ту или иную заготовку, превращая ее в узнаваемую деталь. Страсть как любил он и сам постоять у верстака. Очень многое умел делать своими руками, а пружины вил – даже лучше своих слесарей, вызывая у них неподдельное восхищение.

Е. В. Богданов:

«Работать с Калашниковым было одно удовольствие. Трудолюбивейший человек! Что интересно, тоже очень любил слесарить. Пружинки вил изумительно – лучше меня. Помню, сидит он рядышком за тисками, вьет пружинки и напевает песенки. Когда работа спорилась, обычно звучала задорная казачья песня “Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить…”.

Помню, как Калашников заступился за меня, молодого-зеленого, когда нормировщик выписал мне неполную сумму денег за “сверхурочные”. Так что Михаила Тимофеевича всегда не только автоматы интересовали, люди ему тоже были дороги.

Водилось за Михаилом Тимофеевичем любопытное качество. Стоило ему где-нибудь увидеть новый образец оружия или хотя бы мельком взглянуть на технологическое новшество – и можно было не сомневаться: запомнил все, до мелочей. И уже без сомнения заметил в оружии конкурента “изюминку”, если такая там была. Наверное, именно поэтому и получился у него такой изумительный автомат».

Рассказывают, что Калашников даже видел механику оружия в трехмерном изображении. Чтобы вникнуть и расшифровать на бумаге то, что он предлагает, рядом должен быть непременно талантливый специалист.

Калашников умел подбирать под себя способных людей. Он словно владел особым камертоном для прослушивания человеческих натур. Важно, чтобы все были настроены на одну с ним душевную волну и профессиональную частоту, чтобы совместимость была между собой в чисто человеческом отношении. Он не любил шатаний, лишних разговоров, постоянно нацеливал людей на конкретный результат. Помогал его добиваться. Команду удалось сколотить такую, что потом для нее не было невыполнимых задач. Дополняли и заменяли друг друга, превратились в самых настоящих товарищей и даже друзей.

«Каждый должен работать с удовольствием и полной самоотдачей», – мыслил Калашников, сплачивая коллектив, расставляя людей на различные участки. Михаил Тимофеевич руководствовался принципом управления и ответственности, при котором дело оценивается по конечному результату, должно быть сдано «под ключ». Конструкторы его не только разрабатывали конкретные узлы, но отвечали одновременно за их изготовление и доводку в экспериментальном цехе. Все это помогало в борьбе за выживание изделий на разных этапах их эволюции.

Особенно помогла выстоять верность Калашникова и его коллектива этому принципу в соревновании по унификации стрелкового оружия в 1955–1958 годах. Казалось, можно ли было противостоять сразу всему ряду наших знаменитых конструкторов – Г. А. Коробову, А. С. Константинову, С. Г. Симонову, В. В. Дегтяреву, Г. С. Гаранину? На поверке оказалось – можно.

Вот полигонные испытания поначалу показали, что по кучности стрельбы очередями с применением упора требованиям удовлетворил только автомат Коробова. Ближе к нему был автомат Калашникова. Но маятник качнулся в другую сторону, и комиссия по условиям испытаний с длительной выдержкой образцов без чистки (на протяжении пяти суток) делает заключение: по надежности работы в затрудненных условиях предъявляемым требованиям в полной мере удовлетворил только автомат Калашникова. Что касается образцов с полусвободным затвором, то у них отмечена повышенная загрязняемость продуктами сгорания пороха.

По итогам конкурса 1955–1958 годов более перспективной была признана система Калашникова, несмотря на то, что образцы конструкции Коробова и Константинова имели явные преимущества перед системой АК по технологичности. Самым отработанным на тот период оказался образец Коробова. Как и система Калашникова, он был рекомендован для дальнейшей доработки и последующих испытаний.

Но вот грянул 1956 год с XX съездом КПСС. Вся страна была взбудоражена разоблачениями культа личности. Развенчан вождь – Сталин. Критика и самокритика возведены на пьедестал. Начинался период хрущевской оттепели. Как всегда на Руси, не обошлось без перегибов на местах. Самообольщение, хвастовство и зазнайство на словах были признаны наихудшими человеческими пороками, а на деле часто воплощались в образах новых руководителей.

Независимый характер Калашникова нередко вызывал неприязнь окружающих. Руководителям оборонной промышленности не нравилось, что ему дозволено, минуя их, обращаться непосредственно к руководству Министерства обороны и членам правительства. Противодействие ведомственных начальников было нешуточным. Из-за этого Калашников долгое время не имел ученой степени.

Несколько позднее, уже в 1960-х годах, министр оборонной промышленности Зверев спросил у Калашникова, почему тот не имеет научных званий, не защищается. Михаил Тимофеевич попытался оправдаться – мол, не имею для этого высшего образования. Министр был непреклонен: «Вы создали столько полезного и нужного для страны, вы признанный во всем мире конструктор и быть вам вне науки непростительно. Любой институт сочтет за честь присвоить вам ученое звание по совокупности трудов». Привел в пример авиаконструктора С. В. Илюшина, конструктора А. И. Микояна, оружейника С. Г. Симонова.

Калашников только посетовал тогда на судьбу, да и выбросил эти мысли из головы. Подумал, не сумеешь защититься – позор будет на всю губернию. Да и некогда было этим заниматься.

Михаил Тимофеевич вспоминает, как по возвращении на родной завод после очередной командировки в Самарканд он не узнал свой коллектив. Оказалось, он включился в борьбу с последствиями культа личности Сталина. Напряглась атмосфера и вокруг Калашникова. Стал разбираться – в чем, собственно, дело. Показали заводскую газету «Машиностроитель». Тот выпуск Калашников сохранил. Речь в нем шла о партсобрании заводского управления, на котором обсуждалось постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий». Критика в основном была безымянная, вот только по Калашникову прошлись прямо, без всяких обиняков.

М. Т. Калашников:

«В критической статье приводилось заявление одного из ведущих конструкторов о том, что нередко заслуги коллектива отдела приписываются одному Калашникову, который не считается с мнением рядовых конструкторов, идеи других приписывает себе и т. п. В общем – культ личности!

Многое в этом “обвинении” было предвзятым, надуманным, но страшно огорчило и возмутило. Может быть, и привело к плохому самочувствию. Со временем переживания и волнения исчезли. Были проведены выяснения и разбирательства по опровержению надуманных обвинений, работа продолжалась. Всю эту историю подробно я рассказал в своих книгах…»

Калашников был сильно уязвлен. Тогда и стихи сами собой легли на бумагу:

 
Я никому теперь не нужен.
Кому был нужен, тех уж нет.
Я жизнью трудной проутюжен,
Как дедов старенький бешмет.
 

После убийственной критики Калашников заметно сбавил в работе. Он по-прежнему ходил на завод, трудился, как и прежде, но уже не было прежней активности и напористости в руководстве своей специальной группой. В какой-то мере она перешла на самоуправление. Не отступились только единомышленники. Вот, например, В. В. Крупин помогал держать связь с заводом и получать точную информацию.

Спустя десятки лет, глубоко переживая и философски осмысливая то горькое время, М. Т. Калашников сделает мудрый вывод:

«Слава, популярность, известность даются тяжело. С одной стороны, хвалят, с другой – зависть и ненависть. Так было и так будет всегда, человека не переделаешь. Не дай бог попасть в омут, все тебя начинают полоскать».

Михаил Тимофеевич любит на этот счет приводить поучительную историю из жизни наших царей:

«Ехала как-то царица-самодержица всероссийская по землям своих подданных. Все низко ей кланялись, почести разные воздавали, славословили. Сын возьми да и скажи ей, мол, вот как приятно, мама, все нас приветствуют, все любят. А она ему в ответ – не заблуждайся на этот счет. Коли что-то будет не так – каждый из них бросит в тебя камень. Вот почему великий человек не имеет права на ошибку».

Глава восьмая
Беспощадное соревнование

В сложных 1956–1957 годах Хрущев затеял большое сокращение армии и оборонной промышленности. Свернули работы в области стрелкового оружия, которое уже не считалось приоритетным направлением в развитии отечественного вооружения. Закрывается Щуровский полигон. Сокращаются работы и в КБ Калашникова. Был свернут и проект «Шквал» – создание единой огневой точки из семи пулеметов с дистанционно управляемой стрельбой.

В 1958 году Калашникову присваивается звание Героя Социалистического Труда с вручением золотой медали «Серп и Молот» и ордена Ленина – за успехи по укреплению могущества нашего государства.

В этом же году КБ Калашникова пополняется Ливадием Георгиевичем Коряковцевым. «Наш парень» – так представил его Калашников офицерам ГРАУ. Поначалу, правда, ни работа, ни коллектив Коряковцеву не пришлись по душе. Смешанные чувства испытывал он и к самому конструктору.

Л. Г. Коряковцев:

«Очень часто на какие-то наши предложения он отвечал коротко, тихо, спокойно: “мертвая конструкция”, “работать не будет”, “очень сложно”, “это не для солдата”, “не для массового производства”. Иногда просто молча отодвинет чертеж и начинает заниматься своими делами. В таких случаях уже нет смысла спорить, уходишь с опущенной головой. Но когда глаза его оживлялись, и в них появлялся интерес, зажигались и мы. В этом случае мы испытывали творческий азарт и подъем сил.

У него никогда не было свободного времени, забот всегда было по горло, всегда поджимали сроки. И он решал, решал тихо, спокойно, оперативно. Он был маг своего дела, волшебник, он любил свое дело, был предан ему. Может быть, в этом и секрет того, что Калашников вот уже более пятидесяти лет находится на Олимпе славы».

В 1959 году на «Ижмаш» после окончания Артиллерийской инженерной академии был назначен военпредом Николай Николаевич Шкляев. Профессиональный подход, высокая требовательность к качеству оружия, глубокие знания молодого офицера сразу же обратили на себя внимание Калашникова.

Н. Н. Шкляев:

«Работая по приемке оружия Калашникова, я с ним много раз встречался. Видел его всегда собранным и сосредоточенным. Он четко формулировал свое видение того или иного вопроса и всегда точно, без всяких сомнений отвечал на все поставленные перед ним производственные вопросы. Он был немногословен и никогда не говорил впустую, не тратил времени на неприемлемые предлагаемые варианты. Он решал все с ходу. Он чувствовал производство, металл, чувствовал возможности своего автомата. В ходе дальнейшей работы я видел перед собой не старшего сержанта с девятилетним образованием, а крупного конструктора, задающего тон в развитии стрелкового оружия. В этой области его знания были настолько велики и объемны, что приходилось только удивляться тому, где, как и когда он почерпнул их, где так глубоко познал оружие, приобрел опыт сложного производства. Что касается конструирования, то здесь он был непревзойденным мастером. Он умеет заставить функционировать узел с самым малым количеством деталей, каждая из которых выполняет многоцелевое назначение, находит им нужное место и нужное назначение в механизмах».

Шли испытания новых модернизированных образцов – легкого автомата и легкого пулемета одноименной конструкции. Конкуренты – Коробов и Константинов. Требования были понятны – простота, надежность, живучесть, технологичность, доступность сырья и материалов.

Много времени «калашниковцы» убили на ствольную коробку при отладке ее конструкции. Нужно было не только снизить металлоемкость изделия, но и повысить живучесть и надежность образцов в целом, значительно сократив их трудоемкость. Решили изготавливать из листовой стали методом штамповки.

Калашников тогда, казалось, сутками не выходил из своей рабочей мастерской, которая находилась в экспериментальном цехе. Там стояли большой стол, вечно заваленный бумагами, эскизами, деталями и узлами, два верстака с различным инструментом. Сюда мало кто имел доступ. Общался и принимал людей конструктор обычно в своем маленьком рабочем кабинете: справа сейф, за ним кульман, слева диванчик, шкаф, большой двухтумбовый стол, четыре потертых стула. Всегда замотанный – в темном халате, напильник или карандаш в руке. Всегда кого-то о чем-то спрашивает, с кем-то обсуждает какие-то идеи.

В ствольной коробке размещалось сердце оружия – его автоматика. Все детали там были подвижные. А коль скоро они, соприкасаясь, двигаются, соответственно возникает трение, которое и ухудшает работу механизмов. Воздействие грязи, попавшей в смазку, только усложняет ситуацию. Как обеспечить безотказность автомата – всегда мучил его один и тот же вопрос.

В поиске решения у Калашникова родилась революционная идея – «вывесить» детали. То есть увеличить зазор между коробкой и подвижной частью, между затвором и затворной рамой. Идея эта потом выдержала все испытания, проверку временем.

Кристофер Шант в своей «Истории стрелкового оружия с XV века до наших дней» отмечает:

«Идея АК навеяна немецкой штурмовой винтовкой StG 44, и первые его образцы создавались под 7,62-мм патрон, схожий с немецким укороченным 7,92-мм патроном. АК-47 под его патрон 7,62x39 разрабатывался как ответ на угрозу со стороны StG 44. Успех АК-47 оказался поразительным, его принцип действия был скопирован во многих образцах оружия. В конце 1950-х годов его решили модернизировать, чтобы облегчить производство. Так появился АКМ, тот же АК, только со ствольной коробкой штампованной, а не фрезерованной, а также с упрощенной системой запирания. Оружие стало проще в производстве, вес его снизился. Снаряженный АКМ весит около 4 килограммов. Обе модификации остаются на вооружении в разных странах мира и будут оставаться еще в обозримом будущем».

На базе автомата был разработан ручной пулемет РПК с удлиненным, по сравнению с АКМ, стволом.

Когда завершались работы по унификации, в Ижевск прибыл Д. Ф. Устинов, уже заместитель председателя Совета министров СССР. Ему была продемонстрирована вся «семья» – восемь различных образцов: два базовых АКМ и РПК, АКМС (с металлическим складным прикладом – для ВДВ и других родов войск), АКМН и АКМСН – с ночным прицелом для пехоты, три ручных пулемета – РПКС и с ночными прицелами РПКН и РПКСН.

Доложили эффект нововведения – на 20 процентов снижена трудоемкость при изготовлении каждого изделия, достигнута 13-процентная экономия металла. Трудоемкость РПК составила 60 процентов трудоемкости РПД. Генерал из свиты Устинова не сдержал эмоций и отчетливо произнес: «Хороший показатель!»

Подводя итоги, Д. Ф. Устинов назвал четыре основных выигрыша, которые дала унификация:

1) максимальная простота устройства и надежность в работе;

2) высокая технологичность;

3) дешевизна производства изделий;

4) войсковая ремонтопригодность.

А еще Устинов спросил Калашникова, сколько тот не был в отпуске.

«Четыре года», – последовал ответ.

Об отдыхе ли было думать конструктору, когда шли постоянные доводки образцов.

При снижении веса автомата на заводе был объявлен специальный конкурс: за каждое реальное предложение полагалась премия. Было введено много новшеств в изготовление деталей: листовая штамповка, профильный прокат, пластмассы, новые марки сталей.

По свидетельству А. А. Малимона, доработка автомата Коробова значительно замедлилась, и его участие в повторном конкурсе в установленные сроки стало сомнительным. В связи с этим было принято решение провести заключительные полигонные испытания, не дожидаясь системы Коробова.

К 1959 году Калашников завершил создание модернизированной модели своего автомата. По результатам испытаний и обобщения материалов войсковых комиссий, проведенных ГАУ, легкий автомат Калашникова постановлением Совета министров СССР от 8 апреля 1959 года был принят на вооружение Советской армии. Ему присвоено наименование «7,62-мм модернизированный автомат Калашникова – АКМ (складной вариант АКМС)». Благодаря использованию штампованных и пластмассовых деталей АКМ оказался легче предшественника, а дульный компенсатор способствовал повышению точности стрельбы. Весовая нагрузка на солдата с учетом четырех магазинов уменьшилась на 1,1 килограмма. Кучность боя при автоматической стрельбе возросла более чем в полтора раза. Боевые и маневренные качества автомата значительно улучшились.

Этим же постановлением были приняты на вооружение и ручные пулеметы РПК и РПКС под тот же патрон – калибра 7,62-мм. С этих пор в армейском отделении вместо трех разнотипных образцов находятся два, а с учетом их полной взаимозаменяемости по основным деталям и механизмам – один.

…Как-то на столе конструктора зазвонил телефон. На другом конце провода раздался родной голос Дейкина:

– Тимофеевич, ГАУ на проводе!

Дейкин звонил в основном по делу. Вот и сейчас у него были потрясающие новости. Это была настоятельная просьба генерала Смирнова – срочно приступить к работе над единым унифицированным пулеметом под винтовочный патрон.

Еще АКМ и РПК не приняты на вооружение, а уже новое задание – разработать единый пулемет, да такой, который бы совмещал в себе все основные качества ручного, станкового, танкового и бронетранспортерного пулеметов. Эта была старая идея совместить в одном пулемете функции ручного и станкового. Ее в свое время изложил В. Г. Федоров. Сорок лет понадобилось, чтобы идея та начала воплощаться в металле. Калашников сделал это на базе АК-47.

То же самое пытались сделать и туляки, и ковровчане. Причем туляки, конструкторы Григорий Иванович Никитин и Юрий Михайлович Соколов, в создании единого пулемета значительно продвинулись. Не мудрено, ведь целую пятилетку над этой темой трудились. Весь 1958 год шли войсковые испытания. Были созданы опытные образцы, изготовлена большая серийная партия. А главное – симпатии и предпочтения уже сформированы. «Разведка» докладывает – НИИ-61 (головной институт Минобороны по стрелковому оружию – ЦНИИточмаш) на стороне Никитина.

– Да вы что?! – вырвалось в разговоре с Дейкиным у Калашникова. – Никитин уже войсковые испытания прошел, да и образец у него, слышал, хороший. Зачем мешать?

– Так надо для ГАУ.

Сказал, как отрезал. И добавил уже спокойно и рассудительно:

– В изделии Никитина – Соколова есть недостатки. Оно несколько усложнено. Для армии требуется нечто более простое. И потом – у них после попадания воды пулемет автоматически не стреляет. Пойми, Тимофеевич, туляки чересчур расслабились, так как конкурентов явных нет. Надо подстегнуть мужиков, понимаешь?

– А я что, вроде кнута, что ли? – беззлобно парировал Калашников, начиная понимать: браться за это дело надо немедля. – Хорошо, – выдавил из себя. – Я возьмусь только для того, чтобы туляки доработали свой пулемет.

Перед тем как положить трубку, Дейкин отчеканил решение, которое ГАУ уже приняло: «На все про все – два месяца. Удачи тебе, Тимофеевич!»

Калашников задумался: «Слишком запоздалое предложение. Почему ГАУ сразу поручило разработку пулемета не ему, а Тульскому оружейному заводу? А теперь на подножку уходящего поезда приходится прыгать, когда предварительные испытания пулемета на полигоне уже заканчиваются. Такого еще не было».

Зная, что туляки давно работают над этой проблемой, Михтим долгое время ломал голову над идеей единого пулемета, прокручивал массу самых разных вариантов взаимодействия узлов и деталей. Казалось, есть автомат, бери готовые идеи и приспосабливай. Но пулемет – это совсем другое: есть патронная лента и проблема ее подачи, есть вопросы по извлечению патрона и выбросу гильзы. Нужны новые подходы.

Коллектив долго уговаривать не пришлось. Группа недавно пополнилась новыми штыками – Старцевым, Камзоловым-младшим, Юферевым. Осмыслили основной недостаток тульского пулемета. Стоило после стрельбы замочить пулемет в воде, как после этого первых два-три выстрела шли только одиночным огнем. Стрелок раза два-три должен перезаряжать оружие. Конечно, неудобство.

Решили создавать абсолютно новую конструкцию. Распределились: Крупину достались вопросы питания пулемета, Пушину – ствол и его оснащение, Крякушину – приклад и сошки, Коряковцеву – связь с войсками, полигоном, НИИ-61, а также устранение трения между рычагом подачи патронной ленты и подвижной рамой при ее обратном ходе. Ему же были поручены ответственные теоретические расчеты ряда характеристик ручного пулемета: скорострельность, баллистика, динамика перемещения подвижных частей, прочность механизма подачи и извлечения патрона. Времени в обрез – три месяца. Институт ждал всю документацию по пулемету, включая и эти расчеты.

Режим был обычный: ночью – чертежи, утром – опытный цех. Встречали рассвет на заводе – не привыкать. Ответственность понимали: пулемет должен был прийти на смену горюновскому. В итоге был найден ряд привлекательных и простых решений, в том числе по подвешиванию затворной рамы, перемещению ленты, извлечению из нее патрона. Многие детали делались без чертежей, надо было скорее увидеть пулемет в действии, как его замыслил главный конструктор.

Потом Коряковцев не раз вспомнит историю, как он, вчерашний специалист по артиллерии, в кратчайший срок переквалифицировался в пулеметчика. Так было надо – и Ливадий подчинился обстоятельствам. В него, сомневавшегося в своих силах и колебавшегося, Калашников вдохнул такой заряд веры, который просто потряс Коряковцева. Со временем он признается, что Михаил Тимофеевич не признавал людей, пасующих перед чем-либо, как не признавал и тех, кто работает только сам за себя. Он отлично знал по своему опыту, что только в коллективе единомышленников, с преданными друзьями и товарищами можно и делать крупнейшие свершения, решать сложнейшие вопросы, и ходить на охоту, рыбную ловлю, и даже выпивать.

А тогда, после мучительных раздумий и напряженных вычислений, Коряковцев получил параметры, которые (о, ужас!) не совпали с экспериментальными данными. После нескольких пересчетов пришлось специальными коэффициентами скорректировать данные, но и они все равно не совпадали. Наступал час пик. С несколько виноватым видом Коряковцев прибыл к Калашникову.

Михаил Тимофеевич вспоминает об этом эпизоде в своих мемуарах. По его мнению, Ливадий Георгиевич вложил в эту нелегкую работу душу, выполнил ее добросовестно, с присущей ему энергией и напористостью.

Но эта оценка будет потом. А тогда, по горячим следам, он вынес на представленные Коряковцевым расчеты следующий вердикт:

– Ливадий Георгиевич, а знаете, наука не может объяснить, почему летает майский жук, форма-то крыла не та. Более того, винт вертолета тоже не рассчитывается – а вертолет летает. Винт изготавливают только экспериментально, только путем доводки. Да мало ли чего в жизни неизведанного. Придет время, и люди многое будут знать. Ведь наш пулемет тоже никто не знает. Пока не знаем и мы, но я чувствую – мы на правильном пути. Формулы не могут учесть все многообразие факторов, связанных с формой ствола, влиянием нарезки ствола, хромирования, связанных с патроном, порохом и пулей, и еще многих других, внешних и внутренних. Ведь все они по-своему индивидуальны. Более того, само измерительное оборудование, приборы, тензометрические датчики также индивидуальны и имеют свои погрешности. Так что не расстраивайтесь, результатами расчетов я доволен. А что не так, будем доводить после больших и длительных испытаний, которые нам предстоят. Вот тогда все будет уточняться и корректироваться. Вы и убедитесь, все ли правильно было рассчитано.