Текст книги "Флот судного дня"

Автор книги: Александр Тюрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Попутно все мы видели трехмерное изображение, получаемое с подводных дронов, спущенных по моей команде с «Принцессы Путри».

Удар пришелся «Батавии» в корму, на десять метров ниже ватерлинии. Как будто шарахнуло массивным подводным объектом, судя по размерам дыры. Затоплен один отсек, прилично поврежден стотонный четырехлопастный винт. В принципе, такое всегда ремонтировалось только при постановке в док. Однако с «Батавией» этот номер не пройдет. Нет ни одного дока, который смог бы принять эдакую махину. Вот поэтому здесь и оказалась «Принцесса Путри», а также, если верить рекламе, «люди "Чжен Хэ Маритим", обладающие необходимой компетенцией делать невероятное».

Инженер с «Батавии», несмотря на произнесение долгой нудной тирады, – привык, наверное, гнать порожняк за время бесконечных хвалебных презентаций «нового чуда света» – что-то явно недоговаривает. «Батавия» интересным образом потеряла ход именно здесь и тогда, когда по этому сектору океана готовился удар урагана. По идее, кораблю вообще не стоило соваться сюда в такое время, но почему-то это произошло.

Теперь настал черед моего спича.

– Господа, как предварительно было согласовано с моим начальством, вы письменно зафиксировали согласие на проведение ремонтных работ нашей фирмой. Повторю вкратце то, что мы собираемся сделать. Используя технологию дисперсных понтонов на базе саморастущего нанопланта-1, мы поднимем корму вашего корабля. А, согласно прогнозу, ветер завтра временно ослабнет; двух-трехбалльное волнение нам не помешает, и вам тем более. При длине «Батавии» в полтора километра, подъем кормы на семнадцать метров вряд ли создаст какие-то неудобства для ваших пассажиров и персонала. Дифферент получится, по сути, незаметный для каких-либо органов чувств. Далее мы откачиваем воду из затопленного отсека и методом «горячей штопки» заводим пластырь, представляющий композитный наноплант-хэви, который формирует оболочку, аналогичную по характеристикам проектной. Параллельно мы снимаем две поврежденные лопасти винта. А каркасные тридеры в достаточно короткий срок формируют или, так сказать, выпекают две лопасти, аналогичные по характеристикам проектным, – из металлопланта-стронг.

Я обозрел инженеров «Батавии» – похоже, они были довольны, на сытых гладких лицах ни тени обеспокоенности.

– Поврежденные лопасти, господа, мы заберем для последующей утилизации. Единственная загвоздка – трюм, куда мы должны погрузить две эти штуки по двадцать пять тонн каждая, у нас занят людьми, спасенными с затонувших рыболовецких шхун. Пятьдесят два человека. Переместить у нас их нигде, в каюты мы уже, подвинув экипаж, приняли двадцать душ. Так что было бы логичным передать их на время вам для размещения в каком-нибудь подсобном помещении, которое сыграет роль кубрика.

Господа инженеры на этот раз посмотрели со своих гладких лиц совершенно непонимающими глазами. Несмотря на всю продвинутость, они мне сейчас напомнили стадо баранов, глазеющих на новые ворота. С прекрасной шерстью и рогами, но все равно баранов. Через несколько минут в диспут-руме появился капитан «Батавии» сэр Арчибальд Утияма.

– Давайте так, господин Пятницкий, мы закроем глаза на ваше опоздание, но будем считать, что вы нам не предлагали принять этих, так сказать, людей.

– Я не понимаю, сэр. У вас на борту четыре тысячи пассажиров и около пятисот членов экипажа, не считая биомехов. Насколько мне известно, «Батавия» может спокойно принять и пять тысяч пассажиров, а если забить под завязку по законам военного времени, то и пятьдесят тысяч влезет. Полсотни человек – для вас ничего, арифметическая погрешность. После них пошлите биомехов-уборщиков и прочий чистящий персонал продезинфицировать кубрик и гальюн злыми химикатами – и все дела. Ни соплей, ни слюней, ни даже микроба единственного на память не останется.

Каменная физиономия капитана Утиямы, похожая своим ровным кругом на горшок, на сей раз сумела выразить презрение. Сейчас будет высмеивать, догадался я.

– Во-первых, не указывайте, что мне делать на моем корабле. Во-вторых, для слишком непонятливых поясняю. «Батавия» – это особый корабль. Корабль проекта «Miðgarðsormr». Запомните это или запишите где-нибудь.

– Да в курсе я, про Мидгард, змея Ермунганд, корабль мертвецов Нагльфар и тому подобную муть. Я, когда в школе учился, вместо того, чтоб домашку делать, читал запоем всякие эпосы, мифы, «Прорицание вёльвы», Старшую Эдду и так далее, «Джангар», «Манас», «Гэсэр». У бурятов тоже эпос классный. «Тридцать стрел из колчанов Извлечем и покажем. Тридцать славилось ханов – Об отважном расскажем. На помощь нам небесами дан Абай Гэсэр хан».

Я еще комплимент хотел сказать, что капитан Утияма похож, особенно внешне, на Гэсэр-хана – чтобы перевести наши взаимоотношения на неформальный, так сказать, уровень, – но сэр Арчибальд оборвал меня и в его голосе зазвучали грозовые раскаты:

– Нет, вы не в курсе, господин Пятницкий, если не понимаете, что наш корабль создан для постоянного пребывания людей, озабоченных созданием стопроцентно дружественной окружающей среды. Один кубометр пространства «Батавии» стоит, в среднем, полмиллиона долларов, к вашему сведению. Все пассажиры одновременно являются акционерами проекта. Стоимость одной акции – умопомрачительные на ваш взгляд деньги, одновременно это цена одного пожизненного билета на «Батавии». Защищенная среда неограниченной свободы и творчества – основной фактор нашей капитализации. Наши акционеры не желают находиться на одном корабле непонятно с кем. Они не для того покинули свои резиденции на суше, чтобы оказаться в одном пространстве с каким-то…

Его губы произнесли слово «мусор», но он успел политкорректно поправиться:

– С непонятными личностями, несущими на себе и в себе кучу неизвестно чего. Как вы могли заметить, свободного допуска на борт «Батавии» нет, такова альфа и омега. Вы же не будете строчить жалобы в небесную канцелярию, капризно требуя, чтоб в рай пускали кого ни попадя. Так что делайте, что угодно с вашими «спасенными», хоть спровадьте их обратно в море поджопниками. Никто от этого не заплачет. Таких, как они, – тьма тьмущая.

Голос был такой уверенный, он лился, как торжествующие звуки бетховенской «Оды к радости», и мне стало даже казаться, что я попросил о чем-то неприличном – снять штаны и показать зад, к примеру.

Но именно тогда я первый раз подумал, что не против, если «Батавия» как-нибудь пойдет на дно. Корабли-убежища проекта «Мировой змей» создавались, чтобы сохранить превосходство мира крутых парней, со всеми их «ценностями», по отношению к миру прочих. The West and the Rest в самом наглядном виде. Кажется, я понимаю, почему это понадобилось именно сейчас. А потому что Rest сумел перехватить у West владение основными производственными активами – благодаря новым самораспространяющимся технологиям. Золотой западный миллиард скукожился и посерел, в третьем мире один миллиард позолотился. Общее же количество бедных и нищих практически не уменьшилось, дополнительные доходы осели в карманах нуворишей… Но что, более всего, может показать превосходство одних над другими – именно бессмертие. Это и ежу ясно. Неизвестно, насколько в реале бессмертны «олимпийские боги», находящиеся на борту кораблей-убежищ, но в информационном пространстве должно быть именно так. И смертные не могут находиться среди бессмертных.

Впрочем, на «нет» капитана «Батавии» и суда нет. А мне, в любом случае, пора за дело.

Установка дисперсных понтонов несколько напоминает сброс глубинных бомб. Спустя некоторое время после того как цилиндр со средством понтонизации уходит под поверхность, вода начинает пузыриться, вплоть до появления там и сям бурунчиков. А потом мутнеть, покрываться переливчатыми хлопьями, через пару часов образуется гуща, несколько напоминающая хорошо разваренную овсяную кашу, – только ее очень много, как в известной сказке «Горшочек, вари». И она быстро твердеет.

Тут и ветер стал стихать, как по заказу, словно природа решила выслужиться перед толстосумами. И вода, весело булькая, охотно превращалась в растекающуюся пузырчатую гущу, заполняя разворачивающийся трехмерный каркас и образуя островок вокруг кормы корабля-переростка. Что было хорошо видно с помощью камер подводных средств наблюдения. Я вижу и растущие показатели достигнутой подъемной силы. Пока семь процентов от необходимой. Надо немного подправить векторы, по которым идет прирост нанопланта-1. Я надел цифровые перчатки, включил тактильный интерфейс, и мои руки ощутили сопротивление среды. Дисперсные понтоны будут разрастаться еще в течение шести с половиной часов и все более выдавливать корму «Батавии» из воды. С дедом Архимедом не поспоришь.

Второй цилиндр со средством понтонизации – только в куда меньшем количестве – был сброшен с другого борта «Принцессы Путри». Когда понтон будет сформирован, на него переведут пятьдесят два спасенных даяка из трюма, в который будут загружены части сломанного винта «Батавии». Я уже перетер эту тему с их вождем, главарем, капитаном или кто он там.

Сказал ему – так и так, друг мой голопупый, войди в положение, с этими миллиардерами не забалуешь, они ж господа всего на свете. Они чуток пукнут – нас сдует, доходит, камрад? И на палубе ремонтного судна кантоваться вам негде во время проведения работ – нельзя нарушать элементарную технику безопасности. Будет вам на понтоне и тент, чтобы закрыться от осадков и ветра, и еда. Дадим несколько мешков риса и канистр пресной воды, для спанья снабдим удобными матрасами без клопов и твурмов, поставим электрическую плиту варить крупу, выдадим котел и одноразовую съедобную посуду, передадим по кабелю электричество с «Принцессы Путри». Порножурналы дадим, чтоб было, чем заняться. По окончании работ – а уложимся в пять-шесть дней, доставим на берег на борту нашего судна.

Взгляд у вождя был такой напряженно-злой, что будь у него под рукой крис, мигом бы прирезал собеседника, насладившись бульканьем крови в рассеченной глотке. Но под конец суровый коротышка вроде бы осознал, что иначе нельзя…

Через пять часов из-под воды показалась кормовая пробоина и измятый винт корабля-монстра. Средство понтонизации сработало без сучка без задоринки, молекулярные работнички не подкачали. Можно уже в пробоину запускать хоботы мощных помп. О чем и было доложено господину Чу. На что тот отреагировал с восточной многозначительностью. «Я догадывался, что господину Пятницкому нужны чрезвычайные обстоятельства, чтобы проявить себя».

Еще через три часа были собраны каркасы-тридеры для формирования лопастей винта, и они давай выпекать свой металлоплант-стронг. Поначалу каждые десять минут надо было проверять, нет ли отклонений от матриц и корректировать параметры, по которым функционируют миллионы актуаторов. Конечно, не с помощью клавиатуры. Единственный способ проверки – надеть цифровые перчатки, подключиться через тактильный интерфейс и прощупывать металлоплант, выясняя, где недостаточно плотности, где чересчур.

А отсчитав дополнительно четыре часа, можно было доставать хоботы насосов из пробитого отсека. Вода выкачана, пора заводить пластырь с наноплантом-хэви.

Перед этим я съехал по ремонтному трапу на понтон и заглянул в пустое отдающее морской солью и гнилью пространство огромного отсека, темноту которого отчасти разгонял свет прожектора с «Принцессы Путри». На мгновение показалось, что там внутри кто-то копошится. Даже прокричал туда из-за приступа страха: «Где мы, там победа!» Гулко-гулко. Немного успокоился, потому что никто не ответил. Но сейчас мое внимание привлекла другая странность. Края пробоины не были загнуты внутрь, как должно быть при ударе массивного тела снаружи. Они как будто были обрезаны или объедены, причем довольно аккуратно. Или здесь вообще произошло что-то вроде «мягкого взрыва», с использованием особого типа диверсионных веществ, вызывающих сверхбыструю коррозию?

На открывшемся взгляду корпусе корабля ниже ватерлинии выделяются еще несколько странных крупных пятен. Собственно, и с камер подводных дронов я их замечал, но тогда подумал, что это, может, какие-то обрастания, типа морских уточек. Но сейчас металл выглядит и поврежденным коррозией, и даже деформированным. Впрочем, расследование аварии – не мое собачье дело, а все необходимые снимки и видеозаписи мои подчиненные сделали.

Аппарат, похожий на громоздкого многорукого идола, быстро фиксировал точки сшивки, и вот началась «горячая штопка» – тончайшие горячие нити металла проходили светящимися штрихами от одного края пробоины до другого. То, что изобрели мудрые женщины в неолите, работало и сейчас, только требовало в миллион раз более быстрых рук, потребляя в миллион раз больше энергии. После небольшого охлаждения, на армирующий материал мощным потоком искр наносились связующие вещества. Хотя зрелище такой «штопки» завораживало, вскоре в глазах зарябило от искр и бликов, и слезные железы стали выдавливать влагу – я отвел взгляд к горизонту.

Заканчивалась ночь. Ветер почти стих, ураган «Мозес» вежливо свернул к югу. С той стороны, где вставало солнце, из облачных уз прорвался дерзкий луч, запалив огненную дорожку на воде и кромку облаков, отчего нарисовалось своего рода оконце, за которым дневное светило пробуждалось ото сна. Захотелось поверить, что наступает хороший день.

Неожиданно откуда сверху – а ближайшая открытая палуба находилась на шестьдесят метров выше – упало что-то яркое. Я поднял с поверхности понтона цветок. Приятно, не ожидал. Кто-то из пассажиров прислал свою признательность за работу ремонтной команды. А какая другая мысль должна возникнуть по такому поводу в голове? Цветок не был вполне настоящим – порождение синтетического генома, светящийся сам по себе. Его трепещущие нежные лепестки были похожи на крылья бабочки – с замысловатым орнаментом, напоминающим античную краснофигурную вазопись.

Однако материя розы оказалась живее, чем можно было ожидать. Лепестки бутона изогнулись под моими пальцами и чувствительно цапнули острыми мелкими шипами. Я с обидой посмотрел на подушку пальца, покрывшуюся красными точками, и растер тяжелым башмаком подлый «подарочек». И как-то подумалось, что «Батавия», поди, такой же сомнительный цветок, за прекрасным внешним видом которого скрывается колюще-режущее содержание.

Тринадцать лет назад. «Юпитер-12»

Вопреки общепринятому мнению криоконсервирование практически не используется во время перелетов к дальним планетам. Менять внутреннюю воду на пропиленгликоль – с этим даже на крысах стесняются экспериментировать, хотя пара энтузиастов пожертвовала собой на опыты и один из них даже выжил. Да, Кирилл слыхал про интересную задумку с закачкой в человеческий организм антифризов типа гликопротеинов. Но ведь достаточно нескольких случайно затесавшихся кристалликов льда в ненужном месте, например в голове, и нейрохирург будет долго и вдумчиво ковыряться у космоплавателя в мозгах, присылая его родственникам один счет за другим. А в итоге все равно получится овощ.

Впрочем, по слухам, вояк именно так и подмораживают, используя притом молекулярные шапероны, которые-де спасают белки от порчи. Этот вариант, возможно, годится для военных бортов, где важна скорость, а вероятный процент потерь, случившихся при транспортировке, изначально учтен в цене боевой операции.

На гражданских же судах применяются интерфейсы продолженного сна, где, после подключения нейрокабеля к разъему на шее, получаешь порцию сигналов торможения в подкорку и далее имеешь что-то вроде регулируемой нарколепсии.

С одной порции – неделя отключки с подведенным мочеприемником и катетером в вене для питания. Иногда со сновидениями, но их Кирилл сильно не любил, потому что ему снилось, к примеру, что его загнали в болото и забрасывают гранатами. Затем шесть часов бодрствования – обед, туалет, тренажерный зал, изучение отчетов по теме, а точнее, игра в крестики-нолики, и тому подобные нехитрые дела. А на большее ты не рассчитывай, голова-то не очень варит, дубовая. Видал Кирилл и совершенно обалдевших «астронавтов» после такой недельной спячки; они шли прогуляться, забыв отсоединить мочеприемник и оставляя за собой тропку из упавших слюней и желтый ручеек…

Но вот долетели-сели. Транспортный борт «Сычуань» высадил Кирилла Воскресенского на международной орбитальной станции «Юпитер-12» вместе с компашкой южноазиатов, именующих себя исследовательской группой университета Беркли (как раз те ребята, что должны думать за американцев, у которых попы все толще, а мозги все худее), после чего отправился в систему Сатурна. Cреди прилетевших пассажиров был и один шишкарь, заместитель госсекретаря Атлантического Альянса – по крайней мере, в новостях не раз сообщалось о судьбоносном перелете высокопоставленного лица – но, видимо, у него имелся свой отсек и свой выход.

Cтанция «Юпитер-12» – большая, тороидальная. Ее, кстати, строили машины-матки, что разделяются на тьму микро– и наноассемблеров, используют для этого дела всякий щебень, вращающийся вокруг Юпа. А тор в народе называется бубликом.

В центре у станции терминал для бортов дальнего следования. Пока добираешься на лифте по радиальному тоннелю до самого бублика, многое меняется. В лифт заплываешь рыбкой, а из него выходишь от непривычки на полусогнутых, с кряхтением, хотя искусственная гравитация, в виде центробежной силы, здесь сильно недотягивает до земной.

Кирилла и щебечущую толпу южноазиатов встречали на прогулочной палубе не только половинка родной силы тяжести, но и явные признаки развала.

Из потолочных панелей текло, образовавшиеся на полу лужи подтирались снующими повсюду робоуборщиками, которые так и норовили сделать вам подсечку. Кое-где под капель были подставлены банки и тазики. И чем-то таким попахивало. Нет, не сыром камамбер, а тем, что по аромату похоже. Фекалиями, как будто. Если закрыть глаза, то сразу представляется сельский туалет с жирными мухами; и жужжание соответствующее имеется – от деловитых робоуборщиков. Это все последствия, то ли недофинансирования, в смысле, воровства подрядчиков, то ли конструкционных недостатков, проявленных излучениями Юпитера-батюшки.

А еще было заметно оживление станционных аборигенов, связанное с обеденным перерывом.

Заняться работой Кирилл намеревался на следующий день – по земному счету. Отправил багаж на ленточном транспортере, который тихо скользит на фуллереновых шариках через весь бублик, а сам отправился питаться вместе с берклийскими южноазиатами. Они, кстати, оказались поголовно биологами и химиками-органиками (к чему бы это в окрестностях безжизненного Юпитера?). А говорили на пиджин-инглиш южных морей, заметно отличающемся от доступного Кириллу стандартного бэйсика, на котором ставятся задачи для «почти-разумных» программ. Так что, в основном, они лишь улыбались друг другу; а поскольку южноазиатов было много, то у Кирилла даже мышцы лица заболели.

В местном общепите – эпатажном зале, сделанном словно из марципана – давали котлеты, выращенные методом клонирования какой-то героической клетки, предоставленной корпорацией «Медуза».

Той самой «Медузой», чья славная биография начиналась, под именем «Дюпон де Немур», с напалма и диоксина, падающего на головы непослушных туземцев, а закончилась полным контролем над жратвой в космосе. Можно представить, сколько она наваривает на каждом шибко вкусном обеде, напоминающем слегка поджаренную паутину.

Один из южноазиатов шепнул Кириллу, что в отсеке для ВИПов, где приземлилась та самая шишка из госдепа, имеется свой пищеблок, и там натуральные продукты сочетаются с чудесами молекулярной кухни, отчего форель, самая настоящая, превращается в розовую пену, а огурец в яблочный мусс. И оная персона вместе с придворными учеными и секретутками не будет показывать морду лица широким научным массам – за исключением еженедельных капитанских коктейлей и торжественных мероприятий.

Разговор быстро переключился на одну интересную тему, а сколько именно людей погибло в системе Юпитера? Кто-то из присутствующих полез через тормозной Спейснет в Бормопедию и через минут десять выяснил там, что таковых мучеников насчитывается сорок семь. И самым известным, точнее распиаренным, из них является пилот космических сил Атлантического Альянса Пэт Крэш, который установил рекорд спуска в атмосферу Юпитера и не вернулся обратно.

Но один южноазиатский мужичок, вылитый Хошимин с виду, просмотрел все бесчисленные энциклопедические записи, находящиеся внутри его собственного худосочного тела на ДНК-носителях, и стал спорить. Пэт Крэш, собственно, никакого подвига не совершал, а просто потерял сознание в результате пищевого отравления и свалился на Юпитер. Но раньше него, при глубоком проникновении в атмосферу Юпитера, погиб русский космонавт-исследователь Иван Перелогов, причем при странных обстоятельствах. И, если сведения об этих обстоятельствах появляются в Бормопедии, то они немедленно вычищаются ботами, следящими за «свободой информации».

Перелогов спускался в атмосферу Юпа в капсуле, пристегнутой тросом из углеродных и кремниевых нанотрубок к российской орбитальной станции «Юпитер-5». С целью поизучать структуры атмосферной воды, которая почему-то не замерзала. Но капсула по неизвестной причине была потеряна. Брашпиль, что установлен на станции, смотал трос обратно уже без нее. Трос оказался разорван, а в районе спуска капсулы, по странному стечению обстоятельств, крутилось в то время несколько беспилотных летательных аппаратов Атлантического Альянса. Ряд стран потребовал создать ооновскую комиссию по расследованию этого происшествия, поскольку подозревали диверсию; американцы, соответственно, упирались и дергали за ниточки нужных высокопоставленных людей. В итоге дело было спущено, как всегда, на тормозах. Приговорили, что Перелогов сам себя отвязал от станции из-за скрытых суицидальных наклонностей. Такое решение, конечно же устроило тех, кто бы виноват в гибели космонавта. А вскоре и всю станцию «Юпитер-5» прогрессивная общественность решила сбросить с орбиты, как якобы загрязняющую окружающую среду своими реакторами.

После обеда Кирилл доложил начальнику жилищного сектора о прибытии, получил каюту – и тут он снова отметил раздрай на станции. В душевой – все в «граффити» от плесени. Вода из крана грязноватая, склизкая, с намеком на присутствие органических кислот и ржавчины. Полотенце пованивает гнилью. Осветительные панели помигивают, как на дискотеке. Динамики громкосвязи повизгивают. Экран холовизора показывает только объемную муть. И это на станции, которая должна считаться золотой, по количеству вбуханных в нее миллиардов.

В самом деле, это кого-то беспокоит или нет? Кирилл попробовал подсоединиться к камерам видеонаблюдения в своем кольцевом отсеке. Но картинку получил только с той, которая в его каюте; что не покажется интересным даже при большом желании. Попробовать подключиться к системе технической диагностики? И там облом – нет доступа, хотя он зарегистрировался как работник техслужбы.

Уже по количеству бросающихся в глаза технических неисправностей можно заподозрить серьезную системную проблему. Похоже, идет постоянное и быстрое разрушение линий связи, средств контроля, систем жизнеобеспечения, и того, что лежит в основе всего этого – сверхустойчивых, самовосстанавливающихся (если верить рекламе поставщика) нанотех-материалов…

Начальник службы биологического контроля станции явно не ожидал увидеть постороннего в своем уютном офисе, напоминающем благодаря окнам-экранам, на которых присутствовало интенсивно-синее море и едко-голубое небо, бунгало где-нибудь на Мальдивах. При появлении незнакомца начальник оторвался от миски чего-то похожего на спагетти, только ползающего, поспешно выдернул из заушного разъема цилиндрик глюкера и снял блаженную улыбку с лица. Пригладил лысинку жестом, означающим смущение.

– О, представитель Росадаптертеха, господин Воскресенский, вы же только сегодня прибыли. А я был уверен, что русские любят отдохнуть. – Его маслянистые глазки стали совсем дружелюбными.

– Любят, поэтому я уже отдохнул, четыре месяца спячки, господин Гриппенрайтер, и теперь бодр как медведь по весне. Взял несколько образцов местных материалов и хотел бы изучить их в лаборатории. Заодно и нейроинтерфейсы проверю; если понадобится, займусь их настройкой, чтобы у исследователей при работе с зондами и манипуляторами было все легко и просто. Возможность ошибки надо учитывать до того, как она произошла…

Дальше обмен сообщениями пошел в таком режиме.

…Нет, господин Воскресенский, вам показалось; на самом деле, количество дефектов укладывается в допустимые вероятности…

…Я не знаю, господин Гриппенрайтер, какова допустимая вероятность превращения станции в кучу дерьма, но если это произойдет, нам в нем и купаться…

…Надо помнить, что мы не в Баден-Бадене, а возле Юпитера…

…Я помню, хотя в Баден-Бадене никогда не был…

Закончилась беседа тем, что паскуда Гриппенрайтер сослался на то, что так и не получил подтверждения полномочий господина Воскресенского от Международной комиссии по исследованию космического пространства. И что толку, что российский взнос составляет пятую часть ее бюджета и не менее четверти «Юпитера-12» построено на российские деньги. В международных инстанциях всем заправляют такие вот гриппенрайтеры.

Пять минут препирательств, и Кирилл оказался за дверью шикарного кабинета, а Гриппенрайтер продолжил чавкать своей лапшой и просматривать порнографическую виртуалку.

Так, есть где-нибудь поблизости алкоголь?

На прогулочной палубе, неподалеку от бара, стояла как бы случайно, совсем ненавязчиво, но явно поджидая Кирилла, некая дама. Впрочем, не совсем некая; он уже видел ее в столовой, там она была в форме службы поддержки, и пару раз перехватывал ее взгляд, прямо скажем, профессиональный буравящий. Кирилл вообще-то был осведомлен о своих «достоинствах», как говорится, вмиг не влюбишься. Может потому, что лицом он несколько напоминал «агрессивных русских Cossacks» с западных пропагандистских плакатов времен горячих и холодных войн – по крайней мере, для иностранцев. Поэтому дамский интерес к себе всегда проверял на червоточину. Его деньги эту даму интересовать не могли, по причине своего отсутствия, вряд ли она была в этом вопросе несведущей. Тогда что?

– Будем знакомы, меня зовут Альба Дирксен, – первой начала она, однако ее персональный чип был «затемнен» и не откликался по близкосвязи. – Ах да. К сожалению, мой транспондер заблокирован решением начальства, так что информацию обо мне автоматически вы не получите, поэтому все персональное – при личном общении. Кажется, вы ищете компанию, чтобы пригубить слабоалкогольные напитки – больше шести процентов алкоголя и одного литра за день на борту нашего «летучего голландца» не разрешено. Иначе вместо работы будут пьянки и моральное разложение, тем более что обстановка к этому располагает.

Кирилл буркнул что-то невнятное в ответ, как у него всегда, когда он вдруг становился объектом пристального внимания.

– Вы четыре месяца провели в спячке, – продолжила она с некоторым упреком.

– Управляемой, – напомнил он.

– Хорошо, управляемой теми, кто превращает человека на время в рептилию… и сейчас не рады собеседнику?

– Да нет, я рад. Особенно, если он с кудрями, в смысле, собеседнице. Но сегодня у меня депрессняк.

– Когда депрессняк, то ищут не алкоголь, а психотерапевта.

– О, вы еще нас не знаете.

– Наверное, не знаю, но могу узнать. – Альба взяла Кирилла под руку и завела в бар, где отдала распоряжение робобармену с носом-сливой насчет фирменного «Джупи». – Я смотрю, у вас накопилось много вопросов.

– И вы сейчас скажете, что готовы поговорить «об этом». Вы, наверное, штатный ооновский как бы психолог, занимающийся переработкой мозгов в удобрение для здорового международного коллектива?

– О, какой вы колючий. Однако в службе поддержки не только психологи. Ну да, есть у меня и профессиональные интересы, так что дело не в одном лишь женском любопытстве. Поэтому я знаю, чем вы будете заниматься на станции. И даже то, что вы из военных моряков, с боевыми наградами, не так давно демобилизовались. Причем последние годы служили в русском морском спецназе. Занимались там, наверное, чем-то связанным с вашей нынешней специализацией – человеко-машинными интерфейсами. А также, очевидно, подводными транспортерами и беспилотниками, которыми спецназ управляет, так сказать, силой мысли… Сначала выпьем фирменного «Джупи», добавив в него немного технического спирта из лабораторных запасов. А потом, может быть, вы расскажете, что вас выбило из психического равновесия.

Дамочка им интересуется неспроста, но пока он не в курсе, просто ли флиртует она с новичком от зеленой тоски или целенаправленно копает под него, поскольку хозяин спустил ей указание. Ясно, что информацию о «военном моряке» она наверняка получила от соответствующих структур Альянса, иначе откуда такие познания в области его трудовой биографии?

– О, первая приятная новость за последние четыре месяца – у вас есть спирт, с помощью которого можно преодолеть шестипроцентный барьер. А с меня тогда выпивка. Не хватает только третьего, который приносит стакан, – но это так, русский юмор.

– На орбите Юпитера трудно угощать выпивкой, потому что ее стоимость автоматически вычитается из зарплаты пьющего. Емкостные датчики следят за тем, какое количество жидкости прошло через каждого.

Ах да, подумал Кирилл, с туалетной бумагой, должно быть, та же самая история.

– От этого так и несет утилитарной протестантской этикой.

Они устроились за стойкой. Заметно, что раньше здесь было много лучше. Орхидеи, висящие под потолком в облачках аэрозоля, увяли и засохли. Отключившиеся квазиживые бабочки тускло маячили на стенах, напоминая прилипшую жвачку, их топливные элементы явно отработали свое. Забавные пивные кружки с именами завсегдатаев, ранее левитировавшие в электромагнитном поле, давно упали и потрескались.

Первые несколько минут дама лишь молча улыбалась. Легкая фотоническая татуировка на ее открытой шее, изображающая золотистую змейку, вспыхивала и гасла, и это ставило Кирилла в тупик. Неужели ее тату подключено нейроинтерфейсом к зонам коры мозга, генерирующим эмоции? Сразу к делу? Не сразу?

– Ладно я; мне, что по морю, что по космосу – разница невелика. Койка, приборная доска, вахта, надулся после нее чаю с вареньем и доволен. А кто заставил вас улететь столь далеко? Несчастная любовь? – пришлось Кириллу начать первому.

– Мама. Она была левых убеждений. Гагарин и освоение космоса для нее что-то значили. Космос, как пространство для сотрудничества людей и наций, совместного творчества, а не эксплуатации одних другими, будущая родина для тех, кому не хватило места и ресурсов на Земле. А вы про какую-то «несчастную любовь». К тому же я из тех, кто все еще надеется на встречу с инопланетными зверушками.