Текст книги "Введение в лингвофольклористику: учебное пособие"

Автор книги: Александр Хроленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Рекомендуемая литература

Никитина С.Е.Устная народная культура и языковое сознание. М., 1993.

Хроленко А.Т.Семантика фольклорного слова. Воронеж, 1992.

Морфемика слова в фольклорном тексте

Своеобразие семантики фольклорного слова не может не отразиться на устройстве этого слова, на его морфемике. Не следует забывать, что народно-поэтическое слово живёт только в тексте и вся его содержательная и словообразовательная специфика предопределена этим обстоятельством.

Полипрефиксальность глаголов в фольклорном тексте

Своеобразной приметой русской устно-поэтической речи служит наличие полипрефиксальных глаголов. «.Самую главную особенность глаголов, встречающихся здесь, составляет то, что большая часть их образована с надставкою предлогов» [Барсов 1872: XXVI].

 
Что вы, девушки, ох, да призадумались
 

(Мезень, № 26);

 
У гуслей ещё струночки призаржавели
 

(Мезень, № 210);

 
Да я со вечера в саду водой споливала
 

(Мезень, № 124);

 
Испостроены были пала… ой, палатушки
 

(Мезень, № 52).

Многоприставочность в языке фольклора объясняют различными причинами, и на первое место ставится необходимость уточнения смысла слова, изменения его лексического значения. Это предположение не вызывает сомнения. Действительно, приставка – эта минимальная значимая часть слова – теоретически должна привносить в общее смысловое содержание слова определённый семантический элемент, недаром же приставки в подавляющем большинстве своем выполняют словообразовательную, деривативную функцию.

Второй причиной полипрефиксальности в устно-поэтической речи обычно называют ритмомелодику. Фольклорный стих со своей специфической метрикой подчас требует удлиннения слова, и на помощь приходит вторая (и даже третья) приставка. «Широкое употребление глаголов с дополнительными приставками "по-", "вы-", "от-", "за-" способствует превращению этих глаголов в удобные в метрическом смысле формулы (дактилическое окончание с предшествующими несколькими слогами)» [Путилов 1966: 233]. Префикс, таким образом, выполняет роль «звукового балласта», обеспечивающего метрическую полноту каждого стиха.

В-третьих, употребление некоторых вторых приставок пытаются объяснить причинами грамматического плана: специфическая дифференциация видовых отношений, особая передача завершённости действия.

В-четвертых, полипрефиксальность интерпретируется как удачное средство особой выразительности фольклора. К сожалению, это чрезвычайно туманное понятие «особая выразительность» не раскрывается. Неясно, почему «вторичные приставки выступают как средство. превращения их (префиксальных глаголов. – А.Х.)в яркие изобразительно-выразительные средства языка» [Эбель 1970 _а: 63].

Все четыре объяснения многоприставочности, на наш взгляд, недостаточны. Всё дело в том, что каждое из них в отдельности вступает в противоречие с очевидными фактами и выводами исследователей. Семантическое объяснение игнорирует противоречие между стремлением к расчленённости значений и отсутствием чёткой дифференциации значений приставок, например, в былинах. В автореферате А.А. Эбель «Значения и стилистическое использование префиксальных глаголов в русских былинах» автор, с одной стороны, утверждает, что приставочные образования теряют часть своих значений, развиваются в направлении всё большей расчленённости значений, с другой стороны, констатирует, что в былинах нет чёткой дифференциации значений приставок, и приводит убедительные примеры, свидетельствующие, что былинные приставки обнаруживают смысловую нерасчленённость [Эбель 1970 _б]. Известна тенденция приставок в разговорной речи лишаться семантической определённости с последующими нарушениями законов их сочетаемости и повышением взаимозаменяемости.

Семантическое объяснение, пригодное, вне всякого сомнения, в целом ряде случаев, не может быть исчерпывающим. В этом смысле справедливо замечание: «Из словообразовательных морфем они (вторичные приставки. – А.Х.)постепенно становятся на путь превращения в морфемы словоизменительного(курсив наш. – А.Х.)типа (особенно «по – "), в литературном же языке это явление не наблюдается» [Ройзензон 1966: 164].

Столь же уязвимо и ритмико-мелодическое объяснение полипрефиксальности, по крайней мере в значительном ряде случаев. Например, в многоприставочных глаголах вторая приставка с-,не составляет слога и потому не удлиняет слово.

 
Не спромолвишьты слова ль со мной?
 

(Мезень, № 80);

 
Спроводименя домой
 

(Мезень, № 102);

 
…Послала спроведать.Сама-то не поехала
 

(Мезень, № 213).

Приведённые примеры, противоречащие ритмико-мелодическому объяснению полипрефиксальности, как будто подтверждают мнение о том, что прибавление второй приставки обусловлено целями грамматическими – изменением видового значения. Однако как объяснить то обстоятельство, что две приставки в одних случаях передают одно и то же значение совершенного вида, а в других – разные видовые значения? Ср., например:

 
Ой, одно полюшко, поле спокрыто
 

(Мезень, № 35);

 
А повыросла поболе – Полюбила молодца
 

(Мезень, № 102);

 
По всему-то ему грудь да попримеряла
 

(Мезень, № 215).

Напрашивается мысль, что многоприставочность глаголов в фольклоре нельзя объяснить однозначно, тем более что каждый отдельный случай полипрефиксальности хорошо укладывается в одно из четырёх объяснений. На самом же деле необходимо продолжить поиски адекватного объяснения исследуемого явления, учитывая и такие очевидные факты, как высокая частотность многоприставочных глаголов в фольклоре и единообразие второй приставки.

Действительно, по сообщениям исследователей и нашим наблюдениям над соответствующими глаголами сборника «Песенный фольклор Мезени», в качестве вторичных выступают всего 15 приставок, из них наиболее продуктивны префиксы пои при-.Реже встречаются приставки с-, из-, за-, ещё реже – воз-, раз-, на-, пере-, у-, под-, вы-, про-, о–и от-.

Почему же именно по– и при– являются типично вторичными приставками, хотя в семантическом, грамматическом, ритмомелодическом (один слог) и экспрессивном отношении они ничем не отличаются от многих других односложных приставок?

В поисках объяснения этого явления не следует упускать из виду ещё одно обстоятельство: разные приставки в фольклорном тексте становятся синонимичными. «Семантическое сближение приставок приводит к синонимизации образований с различными префиксами. Нередко такие глаголы функционируют не только как синонимические, но и как тождественные образования. Эволюция приводит к семантической индифферентности» [Эбель 1970: 11]. Это положение иллюстрируется примерами синонимичных рядов одноприставочных глаголов: достичь – пристичь – состичь; истоптать – претоптать – притоптать – потоптать; переломать – преломить – приложить – поломать, зачать – начать – почать – учатьи др.

В значительном числе случаев такая смысловая неопределённость приставок приводит к нарушению характерного для русского языка закона соотношения предлогов и глагольных приставок, например: выскочить на коня, выйти с дуба, выпадать в море.

По наблюдениям исследователей, синонимия в фольклоре нередко настолько широка, что семантически сближаются и даже отождествляются не только приставки в однокоренных глаголах, но и такие разнокоренные глаголы, которые по нормам общенационального русского языка синонимичными не являются. Так, в исторических песнях XVII века о Степане Разине постоянно синонимизируются несинонимичные в литературном языке глаголы: плыть – идти – бежать – парусить; выплывать – выбегать; приплыть – прибежать – пригрянуть; схоронить – положить – повалить.О.И. Соколова, сопоставив употребление приставок в литературном языке, диалектной речи и фольклоре, пришла к выводу о том, что в пудожском говоре, например, наблюдается «замещение» значений, выражаемых одними приставками, значениями, присущими другим приставкам, и это «определяет свободу(курсив наш. – А.Х.)выбора той или иной приставки носителями пудожского говора» [Соколова 1970].

На наш взгляд, факт многоприставочности глаголов и рост употребительности таких глаголов в современном фольклоре объяснить чисто лингвистически нельзя. Разгадка секрета по-липрефиксальности кроется в двуприставочности(слова с тремя приставками сравнительно редки, их можно не принимать во внимание, к тому же они не противоречат общему правилу).

Двуэлементность построения многих единиц разных ярусов языка фольклора чрезвычайно продуктивна в устно-поэтической речи. Здесь уместно вспомнить тавтологические повторы, парные синонимы, паратактические конструкции, двандва (парные ассоциативные сочетания), составные числительные, постоянные эпитеты и т. д. Наличие их объясняется особой ролью симметрии в народном искусстве, в основе которой лежит повторяемость смысловых комплексов [Мелетинский 1972: 151]. Стремление к всеобъемлющей симметрии приводит буквально к тотальной синонимичности, когда почти любое слово в определённой позиции может быть синонимом к каждому слову. «.В поэтическом тексте возникает некоторая вторичная «синонимия»: слова оказываются эквивалентными только лишь в силу своего изометризма» [Лотман 1970: 146].

Бинарность и связанная с ней всеобъемлющая синонимия являются эффективным средством передачи дополнительной информации, способствуют так называемому приращению смысла. «Приращённая» информация шире простой суммы содержания компонентов и отличается особым свойством – неопределённостью, что увеличивает семантическую ёмкость конструкции, её смысловую валентность. Неопределённость возникает в результате того, что «в фокус изображения попадают самые общие, родовые, типические, и, таким образом, «идеальные», «сущностные» стороны предмета», наблюдается своеобразное «качение» смысла в любой симметричной конструкции [Неклюдов 1972: 207–208].

Все эти соображения о двуэлементности, симметрии, «скрытой» синонимии, семантической «неопределённости» любой бинарной конструкции в фольклоре объясняют, как нам представляется, кажущиеся несообразности в употреблении полипрефиксальных глаголов. Поскольку использование второй приставки не обусловлено (по крайней мере в большом количестве случаев) задачами конкретно смысловыми, т. е. дифференциацией значения именно данного глагола, постольку отпадает необходимость в широком выборе вторичных приставок, круг этот сужается, и в пределах этого круга львиная доля нагрузки падает на приставку при-.Предпочтение, оказываемое этой приставке, видимо, можно объяснить её свойствами. «Приставка при–в говорах широко используется как словообразовательное средство и характеризуется особенностью вносить в глагол разнообразные значения. Многие глаголы с приставкой при–многозначны за счёт смысловых оттенков, вносимых приставкой, эти значения настолько тесно бывают взаимосвязаны, что их трудно разграничить(курсив наш. – А.Х), тем самым эти глаголы обнаруживают тенденцию к полисемии» [Андреева-Васина 1966: 104]. Если в качестве первичной приставка при–обнаруживает столь широкую многозначность, то, когда она является вторичной, комбинаторика приставок ещё более увеличивает её многозначность, ср.:

 
Призасыпяточи ясны девки красной
 

(Мезень, № 24).

Приставка при–вносит значение неполноты действия, приставка за–значение законченности. В итоге создаётся значение неопределённости степени действия. Многозначность и связанная с нею неопределённость порождают смысловые алогизмы, например:

 
Мураву траву шелковую спотаптывала
 

(Мезень, № 43).

Однако эти алогизмы в художественном плане оправданны, ибо позволяют наиболее экономным способом передать сложность и многоаспектность явления, его диалектику.

В любом случае можно утверждать, что и здесь мы сталкиваемся ещё с одним ярким проявлением диалектики языкового и художественного в структуре поэтического произведения: система поэтики, вырастая из языковой материи, усиливает в ней те свойства и признаки, которые наиболее рациональным образом реализуют поэтические приемы.

Сложные слова с корнем БЕЛ-в народно-поэтической речи

Обращает на себя внимание интересная закономерность в построении сложных прилагательных, имеющих в своем составе «цветовой» корень. Несмотря на то, что все жанры фольклора активно используют колоративные слова, обозначающие цвета как хроматические, так и ахроматические, «цветовым» корнем может быть только ахроматическая морфема черн, бел, сер: тюрьма, палаты, стены белокаменные, перчатки белолайковые, сарафан белорозовый, шатер белобархатный, чудь белоглазая, пшено и пшеница белояровые, береза белокудрявая, стол белодубовый, заяц белоногий; кафтан чернобархатный, девка чернобровая, мужики черноусые.Даже в самых современных частушках эта закономерность проступает чрезвычайно отчётливо. Конечно, объяснить это «чисто» лингвистически невозможно. Выделение и обозначение цветов, их символика и функция – это область этнического, психофизиологического.

Столь же любопытные наблюдения можно сделать над сложными словами, включающими в себя квантитативные (количественные) морфемы: трезвенный, трёхмесячный, семиглавая, семишелковая, двоюмесячный, троелетечко, треугольная, двоеколые, семисаженная, пятистенная, триаршиннаяи т. д. Специфический отбор «количественных» морфем вряд ли можно объяснить только лингвистическими особенностями.

Среди сложных слов, извлечённых из записей русского поэтического фольклора, выделяются прилагательные с корнем бел-:

 
Она гуляла, разгуливала
По высоку нову терему,
По палатам белокаменным…
 

(Лир. рус. св., № 154);

 
Да идёт-то покоем белодубовым…
 

(Гильф. 2, № 118);

 
Вы цветы ли, мои цветики,
Цветы алые, лазоревые,
Да голубые, белорозовые!
 

(Лир. рус. св., № 11).

Наличие сложных прилагательных с корнем бел–во всех жанрах русского фольклора и повышенная их частотность не случайны. Возникает вопрос, почему корень бел–так охотно используется в словосложении и каковы стилистические функции этих сложных прилагательных. Нам представляется, что наиболее плодотворным в данном случае будет сравнение устно-поэтического материала с данными различных словарей. Сопоставление словарей писателей со словарями современного русского языка и словарями историческими позволит увидеть интересующее нас явление во временной и функциональной перспективе.

Словари произведений А.С. Пушкина, Д.Н. Мамина-Сибиряка и А.М. Горького зафиксировали сравнительно небольшой круг сложных слов с корнем бел–и отметили низкую их частотность.

В значительном по объему художественном наследии А.С. Пушкина, включая и письма, использовано всего 15 интересующих нас слов: белоснежный, белобрысый, белокрылыйи др., из которых четыре – оттопонимические образования: Белогорская, Белорецкие, Белозерский, белорусский[Словарь языка Пушкина 1956: 92].

В «Приваловских миллионах» Д.Н. Мамина-Сибиряка белокурыйвстретилось пять раз, белобрысый –трижды, белоголовый, белорусыйи белоснежныйиспользованы автором однажды [Генкель 1974: 26]. В автобиографической трилогии А.М. Горького отмечен столь же узкий круг сложных слов с корнем бел-: белобрысый, беловолосый, белокурый, белорусы[Словарь трилогии Горького 1974: 100]. Выводы напрашиваются сами собой: рассматриваемые сложные слова в художественной литературе используются редко и представляют собой, если отвлечься от топонимов, весьма ограниченную по семантике группу. Корню бел–присуще только цветовое значение.

Семнадцатитомный «Словарь современного русского литературного языка», отразивший более чем столетний период истории русского языка, естественно, фиксирует большее количество сложных слов с корнем бел-:1) белый цвет материала: беловойлочный, беломраморный;2) сочетание в окраске белого с иным цветом: бело-красный, бело-румяный;3) белый цвет органов тела, частей организма: белобокий, белобородый, белозубый;4) контрреволюционные объединения: белополяки, белобанди-тыи т. д. [БАС: 1: 374–375]. Совершенно очевидно, что и здесь корень бел–обнаруживает «цветовую» семантику. Исключение составляют терминологические образования типа белогорячечный(от белая горячка)и беломестный (белое место – «земля или двор, освобождённые от податного тягла»). Если сравнить перечень сложных слов с корнем бел–этого словаря с рассмотренными выше словарями, можно определённо сказать, что различие чисто количественное.

«Словарь русского языка XI–XVII вв.» зафиксировал 35 сложных слов с корнем бел-,из них у девяти бел–в значении «свободный от подати»: белодворец, беломестец, белопашня, бе-лопоместец, белопашенныйи др. [Сл. РЯ: XI–XVII]. Особняком стоят слова белоризец, белоризный,явно образованные от словосочетания белая риза,но совместившие со значением «белый» дополнительное значение «свободный от монашеского обета».

Сравнение фольклорного материала с данными словарей русского литературного языка, начиная с XI века и до наших дней, показывает большую продуктивность сложных образований с корнем бел–в народно-поэтической речи и семантическое своеобразие этого корня.

Каковы причины продуктивности, своеобразия и функционирования интересующих нас сложных слов. Обратимся к диалектным словарям. Заметим, что издаваемый «Словарь русских народных говоров» включает в себя и фольклорную лексику, что даёт возможность сравнительного анализа обиходно-бытовой и устно-поэтической речи.

Во втором выпуске «Словаря русских народных говоров» зафиксировано 143 сложных слова с корнем бел-.Мы не принимаем во внимание немногие случаи, когда второй корень с неясной семантикой. По принадлежности к частям речи они распадаются на три весьма неравноправные в количественном отношении группы: существительные – 98, прилагательные – 43, остальные – 2 (наречие бело-на-белои глагол белохвоститьв значении «бездельничать») [СРНГ: 2: 225].

Все существительные с корнем бел–распределяются на четыре лексико-семантические группы: 1) растения (34): белоголов, белогубка, белоколоска, белокопытник, белолистка, белолази т. д.; 2) животные, птицы, рыбы (21): белоглазка, белогузик, бело-душка, белозобка, белокрыл, белорожка, белорыбицаи т. д.; 3) характеристика человека (21): белобрыска, белоголовик, белоличка, белонога, беломойка, белоус, белокоскаи т. д.; 4) неодушевлённые предметы и явления (22): беловодье, белогорье, белозерка, белоног(«кол»), белорозовка(ткань), белоярка(береста) и т. д. В подавляющем большинстве семантика корня бел–очевидна – это цветовая характеристика. Заметим, как охотно русский человек, называя то или иное явление флоры и фауны, опирался на этот цвет. Возможно, в этом одно из объяснений повышенной частотности прилагательного белыйв русском языке в сравнении с другими «цветовыми» прилагательными.

Сложные прилагательные с корнем бел–тоже можно классифицировать по тем же тематическим группам: 1) относящиеся к флоре (6): беловиловая(о капусте), беломясый(об арбузе); 2) относящиеся к фауне (11): белоглазый(о животном), белопле-кий(о птице), белохвостый(о беркуте), белопахий(о животном) и т. д.; 3) относящиеся к человеку (2): белокурый, белокрысый (= белобрысый);4) относящиеся к неодушевлённым предметам (13): белосветный, белоярная(о бересте), беломехая(о гармони) и т. д. В приведённых примерах семантика корня бел–тоже «цветовая».

Если же теперь мы взглянем на все сложные слова с корнем бел–под углом их речевой принадлежности (обиходно-бытовые или устно-поэтические), то обнаружим закономерность. Из 143 сложных слов 34 (или каждое четвёртое слово) составителям словаря встретилось только в фольклорных текстах (соответственно в словаре приводятся цитаты только из произведений народно-поэтического творчества). Само собой разумеется, что в фольклоре используется большее количество сложных слов с корнем бел-.Скажем так, любое из 143 слов можно отыскать в текстах русского фольклора, но 34 из них в бытовой речи диалектологами зафиксировано не было. Эти «чисто» фольклорные слова в подавляющем большинстве своем являются прилагательными (27 против 7 существительных).

В семантическом отношении корень бел–в фольклорных сложных словах не столь однозначен, как в перечисленных выше 109 существительных и прилагательных, принадлежащих обиходно-бытовой речи. Рассмотрим эти фольклорные существительные. Белозаюшка – «снег» (переносно), беломоюшка, беломоечка, беломойница – «женщина, стирающая белье» – бел–содержит значение цвета, осложняемое уже значением «чистота». Белоножка –эпитет отрицательной характеристики ленивой женщины, соответствует литературному белоручка –на значение «чистота» наслаивается значение отрицательной оценки. Белополынянка – «пленница». Здесь можно предположить влияние тюркских языков, в которых понятие «белый» ассоциируется с понятием «западный» (ср.: белый царьдля тюрок – это правитель живущего западнее народа). С другой стороны, учитывая особую роль эпитета белыйкак оценочного слова, можно с большой долей уверенности думать, что перед нами сугубо русское фольклорное образование. Белокаменье –составители словаря не дают толкования этого слова и ограничиваются цитатой: Уж мы сроем хрящи да белокаменьё, Отомкнём-ко замки да мы заморская(Григорьев). Можно полагать, что это существительное образовано из устойчивого сочетания белый каменьс помощью продуктивного в народно-поэтическом языке суффикса собирательности.

Все 27 сложных прилагательных, зафиксированных только в фольклорных текстах, распадаются на две группы: 1) образованные от словосочетаний «прилагательное + существительное» типа: беломшаный, белобисерный, белополотняныйи 2) образованные присоединением корня бел–к прилагательным типа: белобраный, белохрущатый, белояровыйи др. Существенно отметить, что первым способом образуются и нефольклорные сложные прилагательные, а вторым – только фольклорные.

Сложные прилагательные, образованные от соответствующих словосочетаний, в известной мере сохраняют элементы «цветового» значения: беловилковая,или беловиловая, –«белая» (о капусте), белоивовый – «похожий на белую иву во время цветения», белолапчатый – «с белыми лапами», белобисерный – «вышитый белым бисером», белополотняный – «из белого полотна» и т. д.

В большей части рассматриваемых слов корень бел-,помимо цветового, обретает дополнительное значение. Интуитивно ощущая это, составители словаря толкуют слова белодубовый (бело-дубый)как «дубовый» и белолиповыйкак «сделанный из липы», с примечанием: «Постоянный эпитет в произведениях народного творчества». При толковании этих слов корень бел–фактически не учитывается как несущий дифференцирующее значение. Слово беломшаныйтолкуется не как «оконопаченный белым мхом» (что вполне возможно), а как «оконопаченный лучшим мхом».

О том, что корню бел–может быть свойственно значение 'хороший, лучший', можно судить и по некоторым обиходно-бытовым диалектным словам. Например, белоголовица – «красавица». Диалектное слово белокупыйтолкуется как «в высшей степени глупый». Это значение у корня бел–видится нам в тех случаях, когда фольклорное прилагательное образуется из двух прилагательных. Не случайно, на наш взгляд, составители словаря толкование таких слов, как белобраный, белосиненький, белотканый, белохрущатый,заменяют пометами типа: «эпитет к словам скатерть, шатёр и т. п.», «эпитет невода», «эпитет шатра», «эпитет камчатой ткани». Объясняя прилагательное белобельчатый,составители с сомнением указывают на значение «белый» – «очень белый, хорошо выбеленный (?)». Весьма частое прилагательное белояровый (белоярый, белоярский)толкуется как «лучший(курсив наш. – А.Х.)сорт (пшена, пшениц)». Прямое указание на наличие значения «качество в превосходной степени» содержится в объяснении слова белоладный – «крепкий, основательный и ладный». Только у немногих фольклорных сложных прилагательных, образованных вторым способом, авторы словаря указывают на признак «белый»: беловышитый – «белый, с вышивкой», белотравчатый – «имеющий узор белого цвета». Вообще прилагательному белыйизначально присуща многозначность.

Этимологический словарь отмечает, что оно образовано посредством суффикса – L – от индоевропейского *bha – «светить, сиять, блестеть».

В памятниках древнерусского языка отмечено семь основных значений этого слова: 1) белого цвета, 2) светлый, ясный, прозрачный, 3) чистый, 4) относящийся к белью (белая казна),5) освобожденный от феодальных повинностей, не тяглый, 6) не постриженный в монашество, 7) непорочный, безгрешный. Каждое из этих значений может дифференцироваться. Так, прилагательное со значением «чистый» в устойчивых сочетаниях слов обнаруживает дополнительные оттенки: белый двор – «передний, главный»; «имеющий дымоход через трубу» (о помещении); «чистовой, беловой» (о документе).

В современном русском языке некоторые значения прилагательного утрачены и обнаруживаются только в отдельных словосочетаниях, извлечённых из художественных произведений прошлого столетия: белая изба, баня – «постройки с дымоходом и дымоотводом», белая горница – «парадная, приёмная, лучше обставленная и чище содержимая», белая кухарка – «повариха, готовящая кушанья для хозяев» и др.

Прилагательное белыйчрезвычайно употребительно и в русском фольклоре. Это объясняется тем, что рассматриваемое прилагательное обладает повышенной частотностью в диалектах, при этом частота использования определяется многозначностью прилагательного.

Наличие у фольклорного прилагательного белый«нецветового» значения заметно на примере так называемых алогичных сочетаний:

 
Ты пчела ли, моя пчёлынька,
Ты пчелали моя белая
По чисту полю полетывала…
 

(Лир. рус. св., № 11);

 
Не белый горохрассыпается:
Чурилина-то кровь разливается…
 

(Рыбн., II, № 23);

 
Да и понесе ён, конь могучий,
Своего боярина со царевною
По белому людухристианскому российскому таскатися…
 

(Рыбн., II, № 26).

Строго говоря, никакой алогичности здесь нет, прилагательное белыйактуализирует «нецветовое» значение.

Об оценочном компоненте в значении прилагательного белыйговорят и довольно многочисленные случаи синонимических замен. Например, в народно-поэтическом творчестве широко известно сочетание широкий двор:

 
Заезжал он скоро на широкий двор…
 

(Рыбн., II, № 16).

В былине, записанной А.Ф. Гильфердингом, зафиксирован случай, когда на месте широкийбыло употреблено белый:

 
Въехать бы туда русскому могучу богатырю
На широктуды на белойдвор…
 

(Гильф. 2, № 120).

Этот пример из Гильфердинга приведен также и в «Словаре русских народных говоров». Белый двортолкуется как «огороженное место вокруг дома» [СРНГ: 2: 233]. Поскольку в былине это значение неактуально, так как нет противопоставления «чистого» двора какому-либо другому, думается, что прилагательное белыйупотреблено как эквивалент прилагательного широкий.

Русскому фольклору свойствен такой композиционный приём, сущность которого состоит в том, что одна фраза дробится на две, построенные по принципу синтаксического параллелизма:

 
Я по бережку, млада, ой, да ходила,
Ох, да по крутому, млада, гуляла…
 

(Мезень, № 80).

В таком случае легко проверяются синонимические отношения между словами. Прилагательное белый,как правило, соотносится в таких конструкциях с определениями ясный, хороший:

 
Не ясен-тосокол вылетывал,
Не белой-токречень перекуркивал
 

(Рыбн., II, № 27);

 
Мне родимая матушка —
От белаумываньица,
Мне родимая сестрица
От хорошаснаряжаньица
 

(Лир. рус. св., № 455).

Эпитет белыйможет стоять также в синонимической паре с эпитетом хороший:

 
Пораздёрнула она хорош-белшатёр…
 

(Рыбн., II, № 20).

Сопоставление различных случаев употребления прилагательного белыйдаёт основание считать, что в нём имплицитно содержится элемент значения «предельности признака». Браныйозначает «вышитый»:

 
Садились за скатерти браные.
 

(Рыбн., II, № 28).

Прибавление корня сам(о) –усиливает качественную характеристику: самобраные скатерти – «прекрасно вышитые». Корень сам–может заменяться корнем бел-:

 
И как садил он их за столики да за кленовые,
И за тея ли за скатерти за белобраные…
 

(Гильф. 2, № 175).

Значение «предельность признака» у прилагательного белыйзафиксировано и в диалектах. Например: Белая нужда – крайняя нужда. Дожить до белой нужды!Отмечено оно в 1885–1898 гг. в Олонецкой губернии. Сходное значение усматриваем и в отдельных окказиональных словоупотреблениях прилагательного белыйв литературном языке:

 
И сады, и пруды, и ограды,
И кипящее белымивоплями
Мирозданье – лишь страсти разряды,
Человеческим сердцем накопленной
 

(Б. Пастернак).

Резюмируя, можно сказать, что в фольклоре прилагательное белый,помимо «цветового», обладает ещё рядом значений оценочного характера. Комплексность и известная семантическая недифференцированность этих побочных значений обусловили широкое использование прилагательного белыйв словосложении. При этом заметна закономерность: если второй производящей основой является существительное, то корень бел–актуализирует «цветовое» значение, если же производящей основой является основа прилагательного, то бел–проявляет оценочное («нецветовое») значение. Присоединение корня бел–к прилагательному является специфической чертой фольклорного словообразования. Наличие у корня бел – «цветового» и «нецветового» значений не является уникальным свойством только этого прилагательного. Сходное было замечено на примере эпитета лазоревый[Голубева 1970].

Можно предположить, что если в литературном языке каждое многозначное слово в контексте актуализирует только одно какое-либо значение, исключая случаи намеренной или ненамеренной двусмысленности, то в фольклорном контексте могут одновременно актуализироваться несколько значений. Этим достигается изобразительность, экспрессивность и эмоциональность устно-поэтического произведения. И в этом одно из объяснений поразительной ёмкости фольклорного слова.